Легенды возникают с необыкновенной легкостью. Масса людей убеждена со школы, что Германии помог подняться «план Маршалла». Дескать, Америка буквально накачивала побежденную страну деньгами, стремясь создать противовес ГДР и остальному блоку стран социалистического лагеря. Чистой воды выдумки.

Во-первых, вливания извне никогда и нигде не обеспечивали подъема и развития в принципе — они могут служить лишь подспорьем для реформ, которые проводит сама страна. Во-вторых, победившие страны Европы получили от Штатов намного больше: Великобритания — 2,8 млрд, Франция — 2,5 млрд долларов. Германии досталось 1,3 млрд. И хотя тогдашний доллар был примерно в 20 раз дороже нынешнего, это сравнимо с годовой прибылью Роснефти и в разы меньше всех нефтяных доходов сегодняшней России. Только у нас почему-то никакого чуда не происходит…

Эрхард решал задачи во сто крат сложнее, чем даже Рузвельт: в Штатах речь шла о лечении экономики, пусть тяжелобольной, но работающей. Кейнс настаивал: господин президент, не забудьте, оздоровление без реформ невозможно, а если и произойдет, то ненадолго. И тем не менее в Америке и в годы Депрессии существовал конкурентный рынок. Рузвельт был убежден, что его реформы только укрепят «честную» конкуренцию, и, кстати, для восстановления его пропорций он тоже провел денежную реформу.

А в Германии рынок умер. В стране процветал бартер, предприятия вели двойную бухгалтерию. Нельзя было подсчитать убытки или прибыль в отсутствие настоящих денег и настоящих цен. Банкротств тоже не было, администрация распределяла заказы и сама занималась снабжением сырьем. Налоги были крайне высокие, но платили их бумажками. Когда бумажек не хватало, произвольно придумывали новые сборы. Самым одиозным стал введенный во французской зоне сбор с продажи табака.

Военным властям трех западных зон было не до реформ. Конфликт с СССР обострялся, Францию пришлось долго уламывать присоединиться к англосаксонскому союзу, в итоге вместо Бизонии возникает Тризония. В своей зоне СССР уже готовит почву для образования социалистического государства-сателлита. Уже ясно, что декларации, закрепленные в Потсдамском соглашении, на практике не работают: невозможно управлять территорией, в которой четыре страны заняты только скандальными переговорами.

А тут какой-то начальник управления экономики пристает с денежной и налоговой реформами… Эрхард упорствует: надо одновременно провести налоговую реформу, выпустить новые марки, отменить и контроль над ценами, и карточки. Нужен запуск полноценного рынка и механизмов конкуренции. Скрепя сердце власти соглашаются наконец пойти на денежную реформу и отменить контроль над ценами. Но за высокие налоги стоят насмерть: нельзя допустить снижения бюджетных поступлений. А Эрхард упорно бьется за низкие налоги. Ведь союзники больше всего опасались, что новая марка может обесцениться; так именно это и произойдет, доказывал он, если высокие налоги станут тормозить рост производства. С цифрами в руках Эрхард сумел уже к тому времени заручиться поддержкой собственной партии — Христианского демократического союза (ХДС). Под его влиянием она стала единственной политической силой, отстаивавшей рынок. Теперь снова с цифрами в руках он доказывал властям Тризонии, что поступление налогов в бюджет действительно на какой-то период снизится. Но если дать производителям одновременно и реальные деньги, и низкую налоговую шкалу, это станет огромным импульсом роста производства. Сопутствующий ему рост общего объема налогов в считаные месяцы перекроет временные потери. Практически в ультимативной форме он заявляет, что его налоговая шкала будет введена одновременно с обменом денег. Делает он это ночью накануне объявления денежной реформы, когда грузовики уже развозят новые купюры по банкам западных земель. Той же ночью 21 июня 1948 года рейхсмарки объявлены недействительными, введены новые деньги — дойчмарки.

Каждый житель получил на руки 60 новых марок. Пенсии, заработная и квартирная плата впредь подлежали выплате в прежних размерах, уже в новых марках. На них можно было обменять половину сбережений в отношении 1:10, а другую половину — в отношении 1:20. Иными словами, государство конфисковало будь здоров какую часть накоплений немцев. Реформа цен, которая вступила в силу через три дня после денежной реформы, отменила «принудительное хозяйство» (Zwangswirtschaft) — основу экономического порядка в нацистской Германии, включая контроль над ценами и административное распределение ресурсов. Часть денежных обязательств предприятий списали, остальную уменьшили в 10 раз.

СССР счел эту реформу отказом от Потсдамского соглашения. В сущности, так оно и было: западные союзники оказались вынуждены признать, что принудительное нормирование и распределиловка — остатки экономики военного времени, на которых ничего не построить. Советский Союз видел это, естественно, по-другому: в Западной Германии возрождают капитализм. Неделей позже СССР устанавливает блокаду трех западных секторов Берлина — они окружены советской зоной, границы с Западной Германией у них нет. Все наземные и речные поставки из Тризонии в Западный Берлин прекращены, три сектора города лишаются топлива и продовольствия, прекращается подача электроэнергии.

Люсиус Клей, теперь глава администрации Тризонии, добивается решения главы ВВС США о создании Luftbrücke, воздушного моста. По воздушному коридору шириной 32 километра, которым пользовались только самолеты западных союзников, в Западный Берлин каждый день перебрасывают по 750 тонн грузов, но городу этого мало. Тщательной диспетчеризацией сумели увеличить пропускную способность коридора, и в июле самолеты союзников садились в берлинском аэропорту Темпельхоф уже ежеминутно, перевозя 1200 тонн в день. Везли не только продукты — сухое молоко, кофе, муку, консервы, — но и медикаменты, бензин, уголь… И так почти год.

Блокада Западного Берлина стала последней каплей в распрях между Тризонией и Советами. В мае 1949 года Тризония превращается в Федеративную Республику Германия с собственным правительством и парламентом — бундестагом. Во главе страны — канцлер Конрад Аденауэр, еще один уникальный человек, политик со стальной волей, жесткий и одновременно гибкий. Он противостоял нацистскому режиму все годы его существования, пережил несколько арестов гестапо, но Гитлер не решился его уничтожить, настолько он был популярен в народе еще с начала 1930-х годов. Аденауэра называли Der Alte — «старик», «хозяин», «глава семейства».

Канцлер назначает Эрхарда министром экономики, открывая ему простор для дальнейших реформ. Они с Аденауэром принадлежат к одной партии — христианских демократов, но между ними нет полного единства. Нет единства и среди простых немцев в том, какой они хотят видеть свою страну. Эрхарду было легче убеждать военную администрацию союзников — тем более что генерал Клей странным образом благоволил к нему. Теперь ему надо убеждать и собственного канцлера, и парламент.