РЕЧЬ В КОРОЛЕВСКОМ
ОБЩЕСТВЕ МУЗЫКАНТОВ

Леди и джентльмены! Я, вероятно, не ошибусь, если скажу, что всем известно следующее любопытное обстоятельство: когда люди частным образом собираются за обеденным столом, сговорившись обсудить какой-нибудь деловой вопрос, неизменно получается так, что, сколько ни старайся, не удается заставить их подойти к этому вопросу, и как раз касательно этого предмета и только этого предмета — никакими уловками невозможно вытянуть из них хотя бы слово. Поскольку все человечество убедилось в этом на горьком опыте, устроители тех обедов, на одном из коих мы сейчас присутствуем, благоразумно ввели в обычай приступать к делу немедля, в самом начале вечера. Они излагают подлежащее обсуждению дело на бумаге, и не успевает еще несчастный председатель раскрыть рот, как вот оно, черным по белому, уже лежит перед ним. (Смех.) Два длинных ряда почтенных граждан, сидящих по правую и по левую руку от председателя, надежно его охраняют, следя за тем, чтобы он вел себя как должно, и вынуждают-таки его говорить на нужную тему, хотя ни для кого не секрет, что втайне он мечтает от нее увильнуть, а в ушах у него звучит голос, проникновенный голос, который, подобно вещему голосу древнеримского раба, напоминает ему на всем пути триумфального шествия, что он — всего лишь смертный председатель и что общая участь его и всей его братии — «сказать свое слово и умереть».

Сегодня, леди и джентльмены, мы празднуем сто двадцать вторую годовщину Королевского общества музыкантов. (Громкие приветственные возгласы.) Учреждено оно было благодаря тому, что сто двадцать лет назад два джентльмена, стоя в дверях кофейни в полумиле от того места, где мы сейчас находимся, случайно загляделись на двух бедных мальчиков, гнавших по лондонским улицам пару ослиц. Эти два мальчика были сыновьями скончавшегося музыканта; два щедрых сердца, сжалившихся над ними, были сердцами двух скончавшихся музыкантов; а благородный человек, поспешивший им на помощь, был тоже ныне скончавшийся музыкант Гендель, известный среди истинной аристократии духа — среди людей искусства — не громкими титулами, а лишь своим даром, полученным, как я разумею, из рук самого господа бога. (Крики «браво».) Так вот, леди и джентльмены, этот «Гармонический кузнец» принялся так ретиво ковать железо своего братства, пока оно было горячо, что выбил из него искры самоуважения, независимости и процветания — качеств, которые отличают это учреждение и поныне. Все девятнадцать лет, что ему еще оставалось прожить, он трудился ради Общества музыкантов у наковальни своего искусства, трудился не жалея сил и с искренней верой, а перед смертью завещал ему царское наследство — тысячу фунтов стерлингов. (Громкие возгласы одобрения.) Теперь мы видим, что такое доброе семя и что такое хорошая музыка. Миновало сто двадцать два года; ушли в прошлое кружевные жабо и пудреные парики, ушли в прошлое белые плащи, шинели с пелеринами, огромные шейные платки и ботфорты, но из доброго семени выросло пышное, цветущее дерево, под сенью которого мы нынче сидим; и хорошая музыка по-прежнему молодо звучит в молодых ушах, в молодых голосах и пальцах каждого нового поколения. (Одобрительные возгласы.)

Леди и джентльмены, когда мне выпадает честь председательствовать на подобных обедах, я обычно стараюсь объяснить тем из собравшихся, кто, возможно, незнаком с деятельностью данного общества, из каких соображений сам я это общество поддерживаю. Так позвольте мне вкратце рассказать вам, почему я с особенным сочувствием и уважением отношусь к Королевскому обществу музыкантов.

Во-первых, потому что оно — подлинное (браво!) — не только по названию, но и на самом деле это общество музыкантов: не разношерстное сборище лиц неопределенных занятий, в которое затесались несколько музыкантов, чтобы как-то оправдать злоупотребление высоким этим словом, но общество профессионалов, связанных любовью к своему искусству и ставящих себе цели, важные для этого искусства. (Возгласы) Потому что эти люди объединились — а они только так и могли объединиться независимо и с пользой — на основе взаимной помощи (крики «браво») и заранее обеспечивают на время старости, болезни или несчастья если не самих себя, то своих собратьев, их вдов и сирот. Потому что общество это не только дает средства на образование этих бедных детей и на обучение их профессии, но и после того по-отечески о них печется: тех из них, кто успешно прошел ученичество, поощряют возвращаться в лоно общества, награждают за успехи и прилежание, а также наставляют и в дальнейшем следовать стезей правды и приверженности долгу. (Аплодисменты.) Потому что общество это не замкнутое, оно предоставляет самым новым своим членам те же преимущества, что и самым старым, и охотно принимает в свои ряды музыкантов-иностранцев, постоянно проживающих в Англии. Потому что оно действует по особым, им самим созданным правилам (одобрительные возгласы) и притом ведет дела по системе чрезвычайно неразумной и не пользующейся признанием, а именно — платит небольшое жалованье всего лишь двум лицам, действительно работающим, в то время как директоры даже расходы, связанные с собраниями, покрывают из своего кармана. (Громкие аплодисменты.) Леди и джентльмены, вы и представить себе не можете, какой переполох поднялся бы в некоем литературном обществе, если бы кровожадный субъект, ныне обращающийся к вам с этой немудрой речью, попросил бы там слова и предложил взять Общество музыкантов как пример для подражания. (Смех и одобрительные возгласы.) И наконец, леди и джентльмены, я рекомендую это общество тем из вас, кто с ним незнаком, потому что это общество артистов, основанное на правиле: все за одного и каждый за всех. Каждый из его членов с самого начала считает своей обязанностью перед всеми остальными бесплатно участвовать в любом концерте, который устраивается в пользу Общества. Каждому при вступлении в члены Общества официально и недвусмысленно напоминают, что он берет на себя обязательство по мере своих сил и способностей участвовать в большой работе, и с этой минуты его считают связанным этим обязательством. Таковы, леди и джентльмены, главные отличительные черты общества профессионалов, которое сегодня миновало сто двадцать вторую веху на своем жизненном пути, — главные его черты, но к ним можно прибавить еще одну, а именно, что ежегодный доход, получаемый им из одного только источника — от ежегодных членских взносов, — составляет немногим больше одной десятой доли той суммы, какую оно ежегодно тратит на осуществление своих превосходных целей. На обложке лежащей передо мною книги я читаю «Вечер сто двадцать второй», и я погружаюсь в сладкие грезы, вспоминая те чудеса, которые с раннего детства рождала для меня музыка. Мне грезится, что я воротился к ночи сто двадцать второй замечательных сказок «Тысячи и одной ночи» и слышу, как Динарзада, за полчаса до рассвета, говорит сестре: «Сестра Шахразада, если ты еще не спишь и если будет на то милость нашего повелителя-султана, прошу тебя, доскажи мне сказку про… английских музыкантов!» (Смех и одобрительные возгласы.) На что Шахразада отвечает, что охотно исполнила бы ее просьбу, но сдается ей, что у этой сказки нет конца (одобрительные возгласы), ибо, по ее мнению, до тех пор пока люди будут жить на земле, любить и надеяться, до тех пор не может исчезнуть музыка, поднимающая их над превратностями судьбы и над собственными заблуждениями. (Крики, возгласы.) И вот султан, который для этого случая на время изменил свое имя, опоясался не ятаганом, а косой и удалился, милостиво порешив — пусть сказка длится и сто двадцать вторую ночь и пусть братство музыкантов живет вечно. (Громкие аплодисменты.)

Леди и джентльмены, вы можете счесть это праздной игрой воображения, но ведь каких только фантазий не рождает музыка! Вы знаете, что ей дано воскрешать мертвых; ей дано привести к вашему камельку родное существо, которое если и жило когда, так только в вашем сердце. Вы знаете, что музыка дает слепому зрение, а тяжелобольному — надежду; что мертвые слышат ее. Мы все слышим ее и в смене времен года, и в шуме вод, по которым ходил наш Спаситель. А в заключение я прошу вас, прислушайтесь и еще к одному напеву вы наверняка расслышите его среди звуков сегодняшней музыки. Не может рука навсегда сохранить свою власть над смычком, струнами, клавишами; и дыхание рано или поздно слабеет. Искусное сочетание многих инструментов всегда требует и таких музыкантов, которые не могут надеяться ни на большой успех, ни на большую плату, а между тем без их участия наслаждение, которое вы испытываете, не было бы полным. Так прислушайтесь и к этому напеву: «Я — из их числа; я был молод, теперь я стар; пальцы мои утратили гибкость; дыхание ослабело. Ради того многого, что дала вам музыка, дайте мне хоть немного!»

Я предлагаю тост за Королевское общество музыкантов. (Громкие аплодисменты.)

[Позднее, предлагая тост «за дам», Диккенс, как всегда, возмущался тем, что они сидят отдельно, на галерее.]

Почему мужчины располагаются со всеми удобствами, почему перед ними дымятся яства и сверкают графины, а дамы должны сидеть наверху и оттуда с довольным видом взирать на это зрелище? Даже на Сандвичевых островах и на Таити дикари допускают представительниц прекрасного пола на свои банкеты. Не стоит ли нам изменить нынешнее положение вещей? Я со своей стороны могу сказать, что если устроители пообещают в будущем году, или еще через год, по случаю очередного торжественного обеда пригласить к столу дам и посадить по даме справа и слева от председателя, то я охотно соглашусь занять председательское кресло. (Возгласы одобрения.)