РАЗМЫШЛЕНИЯ ЛОРД-МЭРА

— Мне говорят, — сказал лорд-мэр Лондона, когда он остался один в своей гардеробной после торжественного приема и начал снимать огромную цепь, которую носит на шее лорд-мэр Лондона — совсем как президент Королевской академии художеств и конюхи на главных стоянках наемных карет, — итак, мне говорят, — повторил лорд-мэр, взглянув на себя в зеркало, — и притом теперь, в настоящий исторический момент довольно часто, что я шарлатан.

Неважно, кто именно из лорд-мэров Лондона высказался подобным образом. Любой нынешний лорд-мэр Лондона мог бы припомнить скрупулезно цитируемые нами выражения, в которых повсеместно отдают дань его почетному званию.

— Мне это сказали, — продолжал лорд-мэр Лондона, который имел обыкновение, оставаясь в одиночестве, упражняться в ораторском искусстве, подобно Демосфену и с аналогичной целью — исправить любопытный недостаток своей речи, состоявший в том, что он упорно произносил звук «х», когда в нем не было ни малейшей надобности, и упорно отекал его, когда без него нельзя было обойтись. — Мне это сказали, — продолжал лорд-мэр, — на том основании, что налоги, подати, пошлины и другие тяготы, налагаемые моим правительством, суть пережитки веков, во всех отношениях непохожих на нынешние: веков, когда нравы и обычаи людей были иными, когда торговля понималась и велась по-иному, когда потребности и нужды этой столицы напоминали нынешние так же мало, как сама эта огромная столица на карте времен королевы Виктории напоминает едва различимое горчичное зернышко, изображавшее Лондон на карте времен королевы Елизаветы. Мне это сказали на том основании, что в дни, когда маленькое лондонское Сити, в котором я занимаю свой почетный пост, действительно было Лондоном, а граждане его лондонцами, должность моя представляла собой нечто заслуживающее уважения; тогда как теперь, когда жители Сити не составляют и двенадцатой части населения столицы, а площадь Сити не составляет и десятой от Лондона, должность эта — просто пышная бутафория. Такова, как я узнал, краткая сводка причин, почему граждане Лондона, которые занимают первое место по размерам своих торговых операций и по своим умственным способностям, всегда стараются уклониться от избрания на мою почетную должность, и почему законно учрежденные комиссии довольно неохотно признали, что я официально, — это слово лорд-мэр повторил дважды, — официально — не что иное, как нелепейшее создание и, в сущности, не более как вышеупомянутый шарлатан.

Заключив таким образом свою речь, лорд-мэр Лондона потер рукавом свою золотую цепь, положил ее на туалетный столик, надел фланелевый халат, уселся в кресло перед зеркалом и снова обратился к самому себе в следующих изящных и отточенных выражениях:

— Итак, милорд, — произнеся это слово, лорд-мэр поклонился и подобострастно улыбнулся, — вы отлично знаете, что эти наветы завистников ни на чем не основаны. Это тень, которую отбрасывает свет величия. (Здесь лорд-мэр остановился и записал это замечание, чтобы как-нибудь использовать его в послеобеденной беседе.) Кто может удостоверить ваше истинное положение? Главный судья города? Секретарь городского совета? Казначеи города Лондона? Церемониймейстер? Лицо, провозглашающее тосты на банкетах? Все это надежные свидетели, и они в любое время подтвердят, что вы почтенный сановник, что ваша должность — предмет высочайших устремлений человека, один из ярчайших венцов доблести, один из благороднейших объектов земного честолюбия. Но, милорд, — здесь лорд-мэр снова улыбнулся и поклонился самому себе, — разве только город говорит о высоких достоинствах вашей должности и о пустоте и испорченности комиссии, которая хочет вас свергнуть? Я думаю, что нет. Я думаю, что вы можете спросить Восток, Запад, Север и Юг, особенно Запад, — сказал лорд-мэр, который был светским человеком, — особенно Запад, то есть моих друзей-аристократов, и еще раз убедиться в том, что лорд-мэр Лондона — величайшая после Милосердия драгоценность в британской короне и зеница ока Соединенного Королевства.

— Кому можно верить? — спросил лорд-мэр, положив ногу на ногу, и, чтобы подчеркнуть важность сказанного, погрозил самому себе в зеркало указательным пальцем. — Высшим классам (моим превосходным и дорогим друзьям) или комиссиям и авторам газетных статей? Ответ, разумеется, гласит: высшим классам. А раз так, давайте послушаем, что говорят мои дорогие и почтенные друзья — высшие классы.

— Начнем с моих выдающихся и высокопочитаемых друзей, — сказал лорд-мэр. — с моих уважаемых братьев (если они позволят мне так их назвать) — членов кабинета министров. Что говорит член кабинета министров, когда он приходит ко мне на обед? Он встает и говорит собравшимся, что все официальные почести ничто по сравнению с честью прийти на обед к лорд-мэру. Он дает им понять, что когда его обуревают сомнения, мысли его инстинктивно обращаются за советом к лорд-мэру, что при всех своих многочисленных победах он ожидает завершающей моральной поддержки от лорд-мэра, что при всех своих немногочисленных поражениях он ждет утешения от лорд-мэра. Он утверждает, что если лорд-мэр хотя бы только одобряет его политическую карьеру, — он счастлив; если лорд-мэр ее не одобряет, он несчастен. Его уважение к высокому сану лорд-мэра беспрерывно возрастает. Он имел честь пользоваться щедрым гостеприимством других лорд-мэров, но никогда еще не знал такого лорд-мэра, как этот лорд-мэр, и такого обеда у лорд-мэра, как этот обед. И многое другое в том же роде. А я думаю, — сказал лорд-мэр Лондона с подобострастной улыбкой, — я думаю, что мои благородные и уважаемые друзья члены кабинета министров — никогда ни над кем не подшучивают.

— А теперь, — сказал лорд-мэр Лондона, — теперь возьмем моих увешанных орденами друзей — представителей иностранных дворов. Они самым учтивым образом уверяют гостей, что когда они сообщают своим правительствам, что имели честь обедать у лорд-мэра, их правительства просто умирают от восторга. А я надеюсь, — сказал лорд-мэр, подобострастно улыбаясь, — я надеюсь, что их превосходительства — мои дипломатические друзья — обычно говорят то, что думают.

— Какие чувства выражают представители армии и флота, когда они приходят на обед в ратушу или во дворец лорд-мэра? Не то, чтобы они утверждали, будто наши бравые солдаты и отважные моряки рвутся в бой, подбодряя друг друга великим национальным кличем: «Лорд-мэр!», но можно сказать, что они не далеки от этого. Они намекают, что храбрость наших защитников катастрофически упала бы, если бы не было лорд-мэра; что Нельсон и Веллингтон всегда думали о лорд-мэре (без сомнения, именно так оно и было), когда совершали свои самые блестящие подвиги, и что они всегда ожидали от лорд-мэра высочайших наград (без сомнения, именно так они и делали). А я думаю, — сказал лорд-мэр, подобострастно улыбаясь, — я думаю, что мои достойные и доблестные друзья — фельдмаршалы и адмиралы нашей прославленной страны — не станут зря говорить комплименты.

— Мои высокопреосвященные друзья архиепископы и епископы уж во всяком случае не занимаются праздной болтовней, — сказал лорд-мэр. — и все же, когда они оказывают мне честь, не задумываясь (я бы сказал) над тем, что они будут есть и что они будут пить, но с величайшей учтивостью съедая и выпивая (я горжусь этой мыслью) не меньше, чем на сумму в три фунта стерлингов на человека, они не отстают от всех прочих. Они видят в лорд-мэре столп великого здания церкви и государства; они знают, что лорд-мэр необходим для истинной веры; они глубоко убеждены в том, что лорд-мэр — общественный институт, который нельзя затронуть, не подвергая опасности ортодоксальное благочестие. А если я не ошибаюсь, — сказал лорд-мэр, подобострастно улыбаясь, — если я не ошибаюсь, слова моих личных друзей — пастырей церкви, архиепископов и епископов, заслуживают полного доверия.

— Мои высокочтимые и ученые друзья судьи! — с восторгом вскричал лорд-мэр. — Когда они обедают за моим столом, они не поощряют рекомендаций продажных комиссий. Наоборот, из их речей я заключаю, что они не в состоянии понять, каким образом в этой стране могли бы осуществляться правосудие и справедливость, если бы была уничтожена должность лорд-мэра. Из их слов мне становится ясно, что именно лорд-мэр каким-то образом заставляет судей быть честными: что если бы не было лорд-мэра, они стали бы нечестными: что если бы они не обедали у лорд-мэра по крайней мере раз в год, они не могли бы удержаться от взяток и тому подобных проступков. А ведь мне кажется, общее мнение состоит в том, — сказал лорд-мэр, подобострастно улыбаясь, — что мои друзья — судьи, стоящие на страже закона, умеют как следует излагать суть дела присяжным.

— То же самое можно сказать о моих почтенных друзьях-законодателях членах палаты общин, о моих благородных и совещательных друзьях — членах палаты лордов и о моих ученых друзьях — представителях свободной профессии адвокатов! — Воскликнул лорд-мэр. — Все они уверены (когда приходят на обед), что без лорд-мэра — именно лорд-мэра, и никого другого, кроме лорд-мэра, — произойдет то, что я называю национальной катастрофой. Все они согласны с тем, что общество — нечто вроде бочки, состоящей из большого количества досок, скрепленных очень малым количеством обручей: и что лорд-мэр Лондона — такой крепкий обруч, что если его снять, то все доски развалятся и вся бочка разлетится. Это чрезвычайно утешительно, это чрезвычайно важно, это чрезвычайно достойно, это чрезвычайно справедливо. Я горжусь этим глубоким убеждением. Ибо я уверен, — сказал лорд-мэр, подобострастно улыбаясь, — я уверен, что это выдающееся собрание моих красноречивых и велеречивых друзей уж во всяком случае способно произносить речи.

— Итак, милорд, — продолжал лорд-мэр, снова обращаясь к зеркалу после короткой паузы в перечислении блестящего круга своих знакомых, что заставило его сильно надуться, — итак, вопрос сводится к следующему. Приезжают ли все эти выдающиеся лица ежегодно в Лондон, чтобы произносить о вас традиционные речи, нисколько во заботясь об их смысле, совсем как мальчишки в том же месяце произносят речи о Гае Фоксе; или же они действительно приезжают для того, чтобы вас поддерживать. В первом случае вы попадете в неприятное положение человека, который точно знает, что они смеются над вами, когда уходят домой; во втором случае вы будете иметь счастье быть уверенным, что комиссия, которая по сути дела объявила вас, — с вполне естественной неохотой протянул лорд-мэр, — объявила вас вышеупомянутым шарлатаном, что эта комиссия — шайка ничтожных лжецов и злодеев.

— Что вам отлично известно, — сказал лорд-мэр, решительно вставая, что вам отлично известно! Ваши почитаемые и уважаемые друзья — высшие классы сплачиваются вокруг вас (лорд-мэр взял на заметку удачное выражение «сплачиваются вокруг», чтобы использовать его во всевозможных публичных речах), вы видите их, вы слышите их, а видеть и слышать — значит верить, или уж ничто не значит верить. Далее, вы обязаны, как их преданный слуга, верить им, ибо в противном случае вам пришлось бы допустить, что государственные чиновники усвоили привычку лить потоки пустых слов без всякого смысла и без всякой искренности — привычка, которую едва ли может усвоить себе один только лорд-мэр, и очень дурная привычка, если ее усвоит вся община.

После этого лорд-мэр лег спать и увидел во сне, что ему пожаловали титул баронета.