ВОСКРЕСНЫЕ ТИСКИ

Этот нехитрый инструмент, широко известный своей способностью искривлять, снова приведен в действие. Частицей коллективной мудрости английской нации утвержден высокий принцип, в силу которого по воскресным дням разбирать и доставлять адресатам почту не разрешается. Это мудрое решение, обсуждавшееся примерно одной четвертью палаты общин, было принято менее чем одной седьмой ее состава.

Нисколько не сомневаясь, что эта блестящая победа ревнителей строжайшего соблюдения дня седьмого является торжеством принципа: «В воскресенье — только церковь иль молельня», и что этим решением положено начало великому крестовому походу, противному духу христианства, несовместимому с правилами гигиены, с потребностями в здоровых развлечениях и с подлинным благочестием наших соотечественников, и что успешное завершение этого похода неминуемо вызовет бурную реакцию протеста, в результате чего день воскресный, почитание коего важно сохранить в народе в интересах церкви, общества и государства, может превратиться в объект ненависти и презрения, мы полагаем, что нарушили бы свой долг, если бы обошли молчанием этот вопрос из опасения, что наши слова будут превратно поняты или что наши намерения будут извращены.

Уповая на здравый смысл наших соотечественников и опираясь на некоторое знакомство с нуждами и обычаями нашего народа, мы приступаем к вопросу о воскресном отдыхе, нисколько не поколебленные недавней свистопляской недобросовестной информации и недоброжелательства, подготовившей почву для выступления лорда Эшли. Эти прелиминарии напоминают сказку о египетском чародее и мальчугане, которому льют на ладонь какую-то темную жидкость, превращающуюся в волшебное зеркало. «Что ты видишь в нем? Поищи-ка лорда Эшли». — «О! Я вижу человека с метлой в руках». — «Отлично! А что он делает?» — «Ах! Он выметает мистера Роуланда Хилла! А теперь я: вижу огромную толпу, и все они выметают мистера Роуланда Хилла. Они водрузили красный флаг с надписью «Нетерпимость». Они разбивают лагерь, и на каждой палатке написано «Митинг». Вдруг все палатки опрокидываются, и теперь мистер Роуланд Хилл выметает всех прочь. Но что я вижу! Сам лорд Эшли выходит вперед с резолюцией в руке».

Что касается богословской стороны вопроса, то да позволено нам- будет удовольствоваться одной христианской истиной: «Не человек для субботы, а суббота для человека». Никаким множествам подписей под петициями нельзя перечеркнуть этих слов. Никаким количеством томов парламентских отчетов, издаваемых Хансардом, нельзя ни в малейшей степени подорвать их значения. Вносите и выносите резолюции, предлагайте законопроекты, созывайте комиссии — в нижних и верхних палатах, в аппартаментах миледи, проводите первое, второе, третье, тридцать третье чтение, никакими петициями, резолюциями, законопроектами и комиссиями нельзя уничтожить действенность провозглашенного христианской религией освобождения от мертвой буквы ветхозаветного закона. Особенно же в данном конкретном случае.

Когда некое положение возводится в принцип, важно установить, в какой мере этот акт оправдывается здравым смыслом и логикой. Давайте разберемся в этом деле.

Лорд Эшли (чье имя мы упоминаем с искренним уважением за все то добро, которое он сделал, хотя в данном вопросе он, как мы полагаем, был введен в заблуждение самым злонамеренным образом) говорит о провинциальных почтовых чиновниках, работающих по воскресеньям так, как если бы они день-деньской маялись не покладая рук. «Почему они обречены на участь париев, лишенных возможности пользоваться теми благами, которые доступны всем остальным англичанам?» — вопрошает он. Ему угодно, чтобы перед нашим умственным взором предстал длинный ряд почтовых чиновников, просиживающих за своими окошечками все воскресенье напролет, немытых, небритых, нечесаных, испускающих тяжкие вздохи в такт церковным колоколам и орошающих горькими слезами целые тонны писем, проходящих через их руки. Наш слезоточивый друг — пария, в котором большинство из нас узнает почтенного старого знакомого, такая же фигура речи, как и ядовитый анчар на Яве. Предположим, что нам придет в голову объявить в «Домашнем чтении», будто бы каждого почтового чиновника, работающего по воскресеньям в деревне, заставляют сидеть под сенью явайского анчара, специально посаженного в цветочной кадке, для того чтобы отравить его ядовитой тенью, разве мы пойдем гораздо дальше самого лорда Эшли? Приходилось ли кому-либо из наших читателей отправлять письма из деревни по воскресеньям? Не замечали ли они на дверях почтовой конторы объявления о том, что господин почтмейстер откроет контору в воскресенье с такого-то часа, но не ранее? И, дождавшись скрепя сердце этого почтового парию, разве они не видели, как он появляется, во всем параде, в накрахмаленных воротничках, и с удивительной легкостью и проворством разделывается со своей работой? Нам самим приходилось это видеть. Мы отправляли и получали письма по воскресеньям во всех уголках королевства, но никогда не видели почтового парию, изнемогающего под бременем тяжкого труда. Напротив, мы наблюдали его в церкви, свежим и бодрым (несмотря на то, что перед этим он целый час трудился над разборкой утренней почты), мы встречали его на прогулке с молодой особой, с которой он обручен, мы видели, как он встретился с нею и ее подругой позже, уже после отправки почты, но он вовсе не казался подавленным или изможденным. Да разве это могло быть иначе, по признанию самого же лорда Эшли? Ведь воскресенью предшествует суббота. А мы — народ, по его свидетельству, не склонный заниматься делами по воскресеньям. Как известно из петиций, у нас свыше миллиона таких, кто считает для себя предосудительным даже слышать об этом. Редкие банки и конторы открыты по воскресеньям. Банкиры и негоцианты отправляют свою почту в субботу вечером. Воскресная вечерняя почта, видимо, состоит главным образом из корреспонденции, написанной под давлением крайней и неотложной необходимости. От всей аргументации лорда Эшли не останется камня на камне, если учесть, что почтовый пария не обременен и в половинной мере теми тяготами, которые несет по воскресеньям пария мужеского пола, открывающий парадную дверь посетителям его лордства, или пария женского пола, нянчащая младенца ее светлости.

Если лондонская почта не работает в воскресенье, то почему же, вопрошает лорд Эшли, должна работать почта в провинции? Да именно потому, что Лондон — не провинция, осмелимся возразить. Потому, что Лондон величайший деловой и торговый центр мира. Потому, что в Лондоне бывают сотни тысяч людей всех возрастов, оторванные от своих семей и друзей, потому, что прекращение доставки писем в понедельник утром приостановит естественный приток крови из каждой артерии в мире к сердцу мировой столицы на много драгоценных часов и обратный поток от сердца по всем этим каналам. Потому что резкое различие между Лондоном и любым другим центром Британской империи вызвало необходимость в таком предпочтении и увековечило его.

Оставляя в стороне все прочие петиции, заметим, что в Ливерпуле двести коммерсантов и банкиров образовали из своей среды комитет, «для того чтобы споспешествовать продвижению данного законопроекта». Во имя всех фарисеев древнего Иерусалима! Почему бы этим двумстам коммерсантам и банкирам не учредить комитет, чтобы обязать самих себя не читать и не писать деловых писем по воскресеньям и оставить в покое почту? Правительство ввело почтовую монополию, и тем самым пересылать письма другими способами сделалось не только хлопотно и накладно, но и просто противозаконно. Да какое право имеют все банкиры и коммерсанты в мире налагать запрет на письмо, которое мне понадобится или вздумается послать? Если любому из этих двухсот ливерпульских банкиров и коммерсантов придется лежать на смертном одре в воскресенье, неужто он откажется от услуг почты, чтобы вызвать сына или дочь из другого города, пока почтовая связь в воскресный день еще существует? И как смеют эти господа уверять нас в том, что в воскресной почте нет необходимости, когда прежде чем стрелка часов передвинется на несколько минут, с любым из нас может произойти одни из миллиона непредвиденных несчастных случаев, который сделает помощь почты срочно необходимой. «Нет необходимости»! Да неужто эти господа серьезно думают, что среди воскресной корреспонденции в любом из больших городов нет писем, продиктованных самой острой и неотложной необходимостью? С таким же основанием я мог бы утверждать, возгордясь завидным здоровьем, что уменье лечить, переломы отнюдь не необходимо для хирургов, поскольку у меня лично все кости целы.

Есть в палате общин мудрец такого же сорта, который считает, что полиция по воскресеньям необходима, а почта — нет. Скажем так: если в каком-нибудь доме в Лондоне или в Вестминстере лежат серебряные ложки с фамильным гербом, изображающим воинствующего святошу, то этим ложкам не миновать быть похищенными, если на посту не окажется полисмена. Но тот же мудрец не предвидит такого случая, когда накануне воскресенья ему понадобится отправить в провинцию письмо — или, может быть, в случае настоятельной необходимости он собирается воспользоваться услугами электрического телеграфа? Такова неприглядная логика заведомых язычников, подавляющих своим богатством тех, у кого нет ни грота за душой, и ставящих свои корыстные интересы выше нужд всего общества в целом! Уж кто-кто, а даже член парламента от Бирмингема удручен этой слепотой эгоизма, потому как он «устал читать письма и отвечать на них по воскресеньями», и он не может понять, как это другие могут оказаться в таком положении, когда воскресная почта будет для них несказанным благодеянием.

Непоследовательность точки зрения лорда Эшли можно лучше всего продемонстрировать с помощью выдержек из его, же собственных высказываний. «Говоря о приостановке почтовой связи, я имел в виду только почтовые мешки, но отнюдь не пассажиров». Вот как? Поразмыслите-ка еще разок, лорд Эшли!

Когда достопочтенный член парламента от округа Гробов повапленных вносит резолюцию о прекращении движения почтовых, а следовательно, и всяких поездов по воскресеньям и когда сей почтенный муж говорит о парнях-кассирах, продающих билеты, о париях-машинистах, о париях-кочегарах, о париях-носильщиках, о париях — железнодорожных полисменах, о париях-извозчиках, ожидающих на париях-станциях париев-пассажиров, чтобы отвезти их в парии-гостиницы, где им будут прислуживать парии-лакеи, то что же остается делать лорду Эшли? Голос зависти шепчет на ухо: ведь мальчик с пальчик сам породил своих великанов и сам же их уничтожил. Но у вас так с вашими париями не выйдет. Вы не можете присвоить себе исключительное и монопольное право производства и уничтожения марионеточных париев. Другие достопочтенные джентльмены также имеют бесспорное право на эти занятия, и когда уважаемый член парламента от округа Гробов повапленных превращает всех этих людей в париев, то у вас, лорд Эшли, нет никаких оснований не признавать их подлинности.

Если на железнодорожный транспорт и всякие иные средства передвижения в воскресные дни будет наложен, но настоянию достопочтенного члена парламента от Гробов повапленных, запрет, то сей почтенный муж не замедлит обнаружить, что этот транспорт в воскресенье вечером вносит немалую ленту в дело выпуска газеты «Таймс» в понедельник и что приостановка транспорта превратит в парию все это огромное предприятие. Ибо в том-то и кроется большая опасность производства париев: стоит только начать, и парии будут расти, как грибы после дождя. Расти в таком изобилии, что тут уж как ни верти, а вскорости во всей стране не сыщется ни одного уголка, начиная с королевских чертогов и кончая последней хижиной. что не кишел бы париями. Упразднить почтовые мешки и оставить почтовые поезда? Остановить лоток этих безмолвных вестников любви и заботы и в то же время оставить говорящих путешественников, требующих неизмеримо больше обслуживающего персонала, чем письма? Это значит полагать, что все люди — глупцы и что достопочтенный член парламента от Гробов повапленных даже больший головотяп, чем он есть на самом деле.

В подкрепление своего проекта лорд Эшли огласил некую напыщенную и опасную рацею, якобы написанную рабочим человеком, гордиться которой, по нашему разумению, рабочий люд не имеет никаких оснований. В этом послании много говорится о том, что лишить рабочего его священного права на воскресный отдых — значит ограбить его. Однако, отдавая должное несомненной благонамеренности и гуманности побуждений лорда Эшли, мы с сокрушением сердечным должны признать, что нет грабителя, которого рабочему человеку, стремящемуся оградить свой воскресный отдых от посягательств, следовало бы страшиться больше, чем самого лорда Эшли. Ведь каждую неделю лорд Эшли ставит свой авторитет и свои благие намерения на службу тем, кто стремится превратить воскресенье из дня отдохновения от трудов, восстановления сил на свежем воздухе и разумных развлечений в день умерщвления плоти и траура. И заметьте, это затрагивает интересы не только одного класса. Это касается всех классов общества. Если в палате общин не нашлось ни одного джентльмена, у которого было бы достаточно мужества напомнить лорду Эшли, что напыщенная чушь насчет рабочего класса, повторенная им с чужого голоса, есть не что иное, как перепев абсурднейшей социалистической доктрины, признающей существование лишь одного-единственного класса тружеников на земле, то слава богу, что об этом можно сказать всю правду в другом месте. Не подлежит сомнению, что три четверти населения Англии добывает свой хлеб в поте лица. Так же бесспорно, что люди всех занятий и профессий живут и трудятся — в большей или меньшей степени — точно так же, как и те, кого мы привыкли называть рабочими. И в буржуазной среде глубоко укоренилась потребность в неустанном, обязательном и жизненно-необходимом труде. Есть несметное множество выходцев из аристократии и сыновей и дочерей аристократов, которые трудятся неустанно и имеют не больше шансов составить себе состояние своим трудом, чем рабочий — трудами своих рук. Есть бесчисленное множество семей, для которых воскресенье — единственный день недели, когда им доступны невинные развлеченья и отдых в семейном кругу. Если мы, из жалкого пристрастия к ложному аристократизму, пристрастия, принесшего такой вред обществу, стремясь отгородиться от рабочего человека, самодовольно решаем, что воскресные пригородные поезда и сады-чайные ему ни к чему, поскольку мы-то не пользуемся ими, то этим мы можем обмануть лишь самих себя. Мы не можем урезать столь необходимые ему отдых и развлечения, не урезав и наших собственных и не обманывая его самым бессовестным образом. Мы не можем отдать его на христианское попечение достопочтенного члена парламента от Гробов повапленных и самоустраниться. Мы не можем опутать его ограничениями, сохранив свободу действий только для себя. Наши воскресные потребности почти такие же, как и у него, только у него они скромнее. Наши вкусы и пристрастия тоже почти одинаковы, и было бы неумно, да и нечестно, если бы мы, представители среднего класса, вели бы себя в этом отношении как двуликий Янус.

Но что же предлагает достопочтенный член парламента от Гробов повапленных, для которого расчистил дорогу лорд Эшли? Он видел в больших городах Англии в воскресенье утром, когда колокольный звон созывает людей в церкви и молельни, неких немытых и распущенных субъектов с мутным взором, слоняющихся у дверей трактиров или шатающихся по улицам, но ведь для этих людей воскресный отдых значит не более, чем яркий солнечный день для свиней. Неужто почтенный джентльмен полагает, что, надев наручники на почтовых чиновников и подвергнув ограничениям порядочных людей, он заставит праздношатающихся уважать святость воскресного отдыха? Пусть он отправится в любое воскресное утро из нового Эдинбурга, где, впрочем, даже игра на фортепьяно считается кощунством, в старый город и посмотрит, что значит соблюдение воскресного отдыха по ветхозаветному канону. Или пусть он обратится к статистическим данным о количестве пьяных в Глазго в те дни, когда церкви полны, и вычислит процент строго соблюдающих воскресный отдых там, где этого добиваются показной суровостью и наводящей уныние обрядностью.

Правда, есть и совсем иная категория людей, которые по воскресеньям не прочь предпринять небольшую увеселительную прогулку или просто собраться вместе теплой компанией. Но при виде этих нечестивцев у всех избирателей округа Гробов повапленных вместе с их достопочтенным председателем прилизанные волосы поднимаются дыбом от ужаса, и они все, точно пораженные электрическим разрядом, вздымают руки горе к застекленному потолку Эксетер-холла, Пройдем мимо этого скопища, всполошившегося, словно развороченный улей, шепнув лишь одну фразу: «Не суйтесь не в свое дело».

Английский народ издавна славится своей домовитостью и привязанностью к семье и домашнему очагу. Своей ненавязчивой вежливостью, добродушием и покладистостью в отношении ограничений, продиктованных действительной заботой об общем благе, он снискал себе уважение всех культурных иностранцев, посещающих нашу страну. Он заслуженно пользуется завидной репутацией, и мы не раз с гордостью слышали высокую оценку его качеств. Нельзя не удивляться тому, что народ, которого веками и близко не подпускали к музеям и картинным галереям, с того самого дня, как только их двери распахнулись для него, преисполнился к ним уважением и с таким достоинством ведет себя в их стенах. У нашего народа удивительно мало пороков. Наш народ в массе не склонен ни к пьянству, ни к обжорству, ни к азарту. У него нет пристрастия к жестоким развлечениям, и ему не свойственно, когда он развлекается, доходить до крайности — до яростного исступления. Наш простой народ отличается умеренностью, нетребовательностью и большой восприимчивостью к влиянию тех, кто желает ему добра. Чтобы в толпе англичан, отправляющихся на загородную прогулку, не оказалось значительного числа женщин и детей, — явление почти небывалое. Посетите любой уголок, куда стекаются толпы простых людей, чтобы провести воскресенье, и вы будете удивлены, как тихо, скромно, достойно они себя ведут, как они предупредительны по отношению к членам своей семьи и соседям. Среди них распространено уважение к религии и религиозным обрядам. В церквах и молельнях толпы народу. Редко кто из англичан, имеющих слуг или учеников, не заботится о том, чтобы они посещали церкви, и во время богослужения они подают пример пристойного поведения, а по окончании церковной службы довольствуются самыми простыми и безобидными развлечениями. Никогда еще лорд Брогэм не воздавал должного такой полной мерой Генри Брогэму. как в тот день, когда он заявил в палате лордов после успешного прохождения его законопроекта через нижнюю палату, что нет другой страны, где воскресный отдых соблюдался бы лучше, чем в Англии. Так пусть же уважаемые избиратели округа Гробов повапленных, настроившись на христианский лад, поразмыслят над этой истиной, вопросят свою совесть, предложат своему избраннику сделать то же самое и скажут себе: не надо соваться не в свое дело.

Ибо народ — это та же семья. Стоит перегнуть палку, и появится стремление вырваться на свободу, а то и взбунтоваться. Если какой-либо из наших читателей, подумав над этой фразой, не сможет привести в подтверждение ее истинности сколько угодно примеров из собственного горького опыта, то ему можно позавидовать. Самый известный пример из истории английского народа имел место ровно двести лет тому назад.

Лорду Эшли следовало бы сформировать из своих париев политическую партию, а достопочтенному члену парламента от Гробов повапленных — обратить свой желчный взор на обитателей городов, прогуливающихся в воскресенье по зеленым полям и любующихся сельскими просторами. Если он сумеет заглянуть дальше и глубже, может быть, перед его величественным взором предстанет кроткая и величественная фигура, шествующая вдали между высокими хлебами в сопровождении простых людей, собирающих колосья, и он услышит, как божественный учитель поучает людей, что он один — владыка, даже над днем седьмым.