Глава двадцать восьмая
Из дома слесаря мистер Честер отправился в модную кофейню в Ковент-Гардене, где долго сидел за обедом, безмерно забавляясь воспоминаниями о своих сегодняшних подвигах и восторгаясь своей ловкостью. Появившееся на его лице под влиянием этих мыслей ясное и благостное выражение до того пленило прислуживавшего ему лакея, что тот почти готов был умереть за этого человека с лицом апостола, решив, что такой клиент стоит доброго десятка других. Разубедился в этом лакей только тогда, когда подал мистеру Честеру счет и за свои немалые хлопоты подучил весьма скромные чаевые.
После обеда мистер Честер засиделся еще за игорным столом — он не был азартным игроком, нет, ему просто доставляло удовольствие ставить несколько золотых монет в угоду царившему в его кругу безрассудному увлечению, и он с одинаковым благоволением взирал на выигравших и проигравших — поэтому домой он вернулся поздно. Мистер Честер, уходя, обычно наказывал слуге если только Пик в этот вечер не был ему нужен — ложиться спать, не дожидаясь его прихода, и оставлять на лестнице свечу. На площадке горел фонарь, у которого мистер Честер всегда зажигал свечу, когда возвращался поздно, и, так как у него был при себе ключ от двери, он мог приходить, когда ему вздумается.
На этот раз он тоже открыл стеклянную дверцу тускло горевшего фонаря, в котором фитиль под шапкой гагара был похож на распухший нос пьяницы и, когда к нему поднесли свечу, от него полетели во все стороны рубиновые искры, так что зажечь свечу удалось не сразу. Возясь с этим делом, мистер Честер вдруг услышал на лестнице какие-то звуки, доносившиеся сверху и заставившие его насторожиться: это было похоже на громкий храп. Он прислушался внимательнее — да, где-то ясно слышалось тяжелое дыхание спящего. Видимо, кто-то забрался на открытую лестницу и уснул там. Когда свеча, наконец, разгорелась, мистер Честер открыл свою дверь и затем тихонько стал подниматься по лестнице, держа свечу высоко над головой и зорко осматриваясь по сторонам — ему было любопытно увидеть, что это за человек вздумал ночевать в таком неудобном месте.
Положив голову на площадку и раскинувшись всем своим могучим телом, занявшим полдюжины ступеней, наверху, как труп, случайно брошенный здесь пьяными носильщиками, лежал Хью. Лежал на спине, и длинные волосы, как перепутанные дикие травы, разметались по деревянному изголовью, а из широкой, бурно дышащей груди вылетали звуки, такие необычные в этом месте и грубо нарушавшие ночную тишину.
Наткнувшись на него так неожиданно, мистер Честер хотел уже разбудить его пинком, но, глянув в лицо спящего, вдруг замер и, нагнувшись над ним, заслоняя свет рукой, внимательно всмотрелся в его черты. Не удовлетворившись этим, он продолжал пристально изучать лицо Хью, все ближе поднося свечу и так же старательно заслоняя свет рукой.
В это время спящий вдруг проснулся и, не дрогнув, не шевельнувшись, открыл глаза. В их неподвижном взгляде было, вероятно, что-то притягательное, потому что мистер Честер не мог отвернуться. Так они некоторое время смотрели друг на друга, пока мистер Честер, наконец, не прервал молчания, спросив вполголоса у Хью, как он здесь очутился.
— А мне показалось, что я еще сплю и вы мне снитесь, — сказал Хью, медленно приподнимаясь и все так же пристально глядя ему в лицо. — Странный я видел сон. Хоть бы он не был в руку!
— Отчего ты так дрожишь?
— От… от холода, должно быть, — буркнул Хью и, встряхнувшись, поднялся. — Я еще не разберу, где это я…
— А меня-то узнал? — спросил мистер Честер.
— Как не узнать, — отвечал Хью. — Я же говорю: вы мне снились. Слава богу, что мы с вами не в том месте, которое мне приснилось.
Говоря это, он осматривался вокруг и несколько раз поднял глаза вверх, словно ожидал увидеть у себя над головой то, что давеча видел во сне. Затем протер глаза, снова встряхнулся и пошел за мистером Честером в его квартиру.
Мистер Честер зажег свечи на туалетном столе, подкатил кресло к камину, в котором еще тлели угли, и, помешав их, пока не вспыхнул яркий огонь, сел перед ним, приказав своему гостю подойти и снять с него сапоги.
— Ты, видно, опять пил, приятель? — сказал он, когда Хью, опустившись на одно колено, исполнил его приказание.
— Провалиться мне на этом месте, хозяин, если я с самого полудня хлебнул хоть глоток! Я прошел двенадцать миль пешком и дожидался вас здесь невесть сколько времени.
— И ничего лучше не придумал, как спать на лестнице и храпеть так, что весь дом трясся? — сказал мистер Честер. — Не можешь видеть сны у себя в конюшне на соломе, олух ты этакий, непременно тебе для этого понадобилось прийти сюда? Подай-ка мне туфли, да ходи поосторожнее, не стучи так.
Хью молча принес домашние туфли.
— И вот что, мой молодой друг, — продолжал мистер Честер надев их, — в следующий раз постарайтесь видеть во сне не меня, а какую-нибудь собаку или лошадь — ведь эти твари вам лучше знакомы, чем люди. Налейте себе стаканчик — бутылка в шкафу на том же месте — и выпейте, это вас взбодрит. Но только один стакан! Хью послушался — на этот раз гораздо охотнее — и, выпив, подошел к мистеру Честеру.
— Ну-c — спросил тот, — зачем это я тебе понадобился?
— Есть новости, — отвечал Хью. — Ваш сын был сегодня у нас в «Майском Древе». Приехал верхом из Лондона. Он хотел увидеться со своей милой, да не удалось. Вот он и оставил Джо письмо для нее или на словах велел что-то передать. Но когда сын ваш уехал, Джо с отцом поспорили из-за этого, старик не позволил ему идти в Уоррен. Он сказал — Джон то есть, — что никому из своей семьи не позволит вмешиваться в это дело, чтобы не навлечь на него неприятности. Потому что, говорит, у меня гостиница, и я разорюсь, если клиенты будут недовольны мной.
— Этот Джон — настоящее сокровище, — со смехом заметил мистер Честер. — И болван притом, а это всего ценнее. Ну, что же дальше?
— Дочка Вардена, та девушка, которую я поцеловал…
— И у которой украл браслет на большой дороге, спокойно вставил мистер Честер. — Так что ты хотел о ней сказать?
— В тот вечер она написала из «Майского Древа» мисс Хардейл, что письмо она потеряла — то самое письмо, которое я вам принес, а вы сожгли. И наш Джо должен был отнести записку, но старик не пускал его из дому весь следующий день — нарочно, чтобы он не мог сходить в Уоррен. И сегодня утром Джо велел мне отнести записку. Вот она.
— Значит, ты не ее отнес по адресу, голубчик? — притворно изумился мистер Честер, вертя в пальцах записку Долли.
— Я думал, что вы захотите получить и ее тоже. Раз сожгли одно, так и все — туда же, — пояснил Хью.
— Право, ты — отчаянный малый, — отозвался мистер Честер. — И если не научишься разбираться во всем, твоя карьера с поразительной быстротой придет к концу. Ведь ты же знаешь, что то письмо было адресовано моему сыну, и сын живет тут же, в моем доме. А это письмо не к нему, оно адресовано другому человеку. Неужели тебе не понятна разница?
— Коли оно вам не нужно, так верните мне его, и я отнесу его куда следует. Уж не знаю, сэр, как вам и угодить, — сказал Хью, обескураженный этим выговором, обрушившимся на него вместо ожидаемых горячих похвал.
— Я сам его передам, — после минутного размышления сказал мистер Честер, пряча письмо. — Не знаешь, эта леди в хорошую погоду ходит гулять?
— Да. Она все больше гуляет около полудня.
— Одна? — Да.
— А в каких местах?
— В парке, поблизости от дома. Там, где тропка уходит в поле.
— Пожалуй, если завтра утро будет ясное, я с ней встречусь на дороге, — сказал мистер Честер так уверенно, словно говорил о своей доброй знакомой. — И вот что, мистер Хью, — если мне доведется заехать в «Майское Древо», ведите себя так, как будто видите меня первый раз в жизни. Сдержите свою благодарность и постарайтесь забыть ту снисходительность, с которой я отнесся к истории с браслетом. Благодарность с вашей стороны делает вам честь и вполне естественна, но в присутствии других вам следует ради собственной безопасности держать себя так, как будто вы ничем мне не обязаны и никогда не бывали у меня в доме. Ясно?
Хью отлично все понял. После некоторого молчания он, тихо и запинаясь, выразил надежду, что «хозяин» не захочет причинить ему неприятностей из-за этой записки — ведь он ее не передал по адресу единственно из желания угодить ему. Мистер Честер прервал его бессвязные оправдания и с добродушно покровительственным видом сказал:
— Я уже вам обещал, мой друг, защищать вас всегда, пока вы этого будете заслуживать, — а мое слово все равно что письменное обязательство, скрепленное подписью и печатью. Так что не тревожьтесь, прошу вас, и сохраняйте полное спокойствие. Когда человек отдается в мою власть так покорно, как вы, я чувствую, что он имеет некоторое право на мое участие. И вы себе представить не можете, как я тогда бываю снисходителен и великодушен. Рассчитывайте на мое покровительство, и, пока мы остаемся друзьями, сердце ваше может быть спокойно, как ни одно сердце, которое бьется в человеческой груди. Выпейте еще стаканчик на дорогу — мне прямо-таки совестно, что вы проделали ради меня такой дальний путь — и ступайте с богом.
— А там у нас думают, что я крепко сплю в конюшне! — сказал Хью, залпом осушив стакан. — Конюшня заперта, но лошадь сбежала. Ха-ха-ха!
— А вы, оказывается, шутник и весельчак, — заметил его покровитель. — Это мне в вас больше всего нравится. Ну, прощайте. И, ради моего спокойствия, хорошенько берегите себя.
Любопытно, что во время всего этого разговора каждый из собеседников не смотрел другому прямо в лицо, но оба исподтишка следили друг за другом. Только сейчас они обменялись быстрым взглядом, и оба тотчас отвели глаза. Хью вышел, осторожно и бесшумно закрыв за собою дверь. А мистер Честер сидел все в той же позе и сосредоточенно смотрел на огонь в камине.
— Ну, что ж! — произнес он вслух после долгого раздумья. Он сказал это с глубоким вздохом и нетерпеливо зашевелился в кресле, словно хотел отогнать какую-то назойливую мысль и вернуться к тем, которые занимали его весь день. — Заговор удался. Бомба брошена. Полагаю, что она взорвется через сорок восемь часов и разнесет вдребезги всю эту славную компанию. Посмотрим!
Он лег в постель и уснул, но скоро проснулся в испуге: ему почудилось, будто Хью стоит у входной двери и каким-то странным, не своим голосом кричит, чтобы его впустили. Иллюзия была так сильна, что мистер Честер, охваченный тем смутным страхом, который вызывает у людей ночные видения, встал, схватил шпагу и, отперев дверь, выглянул на лестницу. Он поискал глазами те ступеньки, где нашел Хью спящим, и даже окликнул его. Но на лестнице было темно и тихо. Мистер Честер вернулся в спальню, лег и после целого часа мучительной бессонницы уснул и не просыпался уже до самого утра.
