ГЛАВА ХVI,
слишком изобилующая приключениями, чтобы можно было кратко их изложить
Нет такого месяца в году, когда бы лик природы был прекраснее, чем в августе. Много прелести есть у весны, и май — лучезарный месяц цветов, но чары этого времени года подчеркнуты контрастом с зимней порой. У августа нет такого преимущества. Он приходит, когда мы помним только о ясном небе, зеленых полях и душистых цветах, когда воспоминание о снеге, льде и холодных ветрах стерлось в памяти так же, как исчезли они с лица земли, — и все-таки какое это чудесное время! Во фруктовых садах и на нивах звенят голоса тружеников, деревья клонятся под тяжестью сочных плодов, пригибающих ветви к земле, а хлеба, красиво связанные в снопы или волнующиеся от малейшего дуновения ветерка, словно задабривающие серп, окрашивают пейзаж в золотистые тона. Как будто мягкая томность окутывает всю землю; и кажется, будто влияние этого времени года распространяется даже на телегу, — только глаз замечает замедленное ее движение по сжатому полю, но ни один резкий звук не касается слуха.
Когда карета быстро катится мимо полей и фруктовых садов, окаймляющих дорогу, группы женщин и детей, наполняющих решета плодами или подбирающих разбросанные колосья, на секунду отрываются от работы и, заслоняя смуглые лица загорелыми руками, смотрят с любопытством на путешественников, а какой-нибудь здоровый мальчуган — он слишком мал для работы, но такой проказник, что его нельзя оставить дома, — выкарабкивается из корзины, куда его посадили для безопасности, и барахтается и визжит от восторга. Жнец прерывает работу и стоит, сложа руки, глядя на несущийся мимо экипаж; а рабочие лошади бросают на красивую упряжку сонный взгляд, который говорит так ясно, как только может быть ясен взгляд лошади: «Поглазеть на это очень приятно, но медленная ходьба по тучной земле в конце концов лучше, чем такая жаркая работа на пыльной дороге». На повороте дороги вы оглядываетесь. Женщины и дети вернулись к работе; снова согнулась спина жнеца; плетутся клячи, и снова все пришло в движение.
Такое зрелище не могло не повлиять на прекрасно дисциплинированный ум мистера Пиквика. Сосредоточившись на решении разоблачать истинную природу гнусного Джингля везде, где бы тот ни осуществлял свои мошеннические замыслы, он сидел сначала молчаливый и задумчивый, измышляя наилучшие средства для достижения цели. Постепенно внимание его начали привлекать окружающие предметы; и, наконец, поездка стала доставлять ему такое удовольствие, словно он ее предпринял ради приятнейшей цели.
— Чудесный вид, Сэм, — сказал мистер Пиквик.
— Почище дымовых труб, сэр, — отвечал мистер Уэллер, притронувшись к шляпе.
— Пожалуй, вы за всю свою жизнь, Сэм, только и видели, что дымовые трубы, кирпичи да известку, — с улыбкой произнес мистер Пиквик.
— Я не всегда был коридорным, сэр, — покачав головой, возразил мистер Уэллер. — Когда-то я работал у ломовика.
— Давно это было? — полюбопытствовал мистер Пиквик.
— А вот как вышвырнуло меня вверх тормашками в мир поиграть в чехарду с его напастями, — ответил Сэм. — Поначалу я работал у разносчика, потом у ломовика, потом был рассыльным, потом коридорным. А теперь я — слуга джентльмена. Может быть, настанет когда-нибудь время, и сам буду джентльменом с трубкой во рту и беседкой в саду. Кто знает? Я бы не удивился.
— Да вы философ, Сэм, — сказал мистер Пиквик.
— Должно быть, это у нас в роду, сэр, — ответил мистер Уэллер. — Мой отец очень налегает теперь на это занятие. Мачеха ругается, а он свистит. Она приходит в раж и ломает ему трубку, а он выходит и приносит другую. Она визжит во всю глотку и — в истерику, а он преспокойно курит, пока она не придет в себя. Это философия, сэр, не правда ли?
— Во всяком случае, очень недурная замена, — смеясь, ответил мистер Пиквик. — Должно быть, она вам сослужила службу, Сэм, в вашей беспокойной жизни?
— Сослужила, сэр! — воскликнул Сэм. — Что и говорить! Когда я удрал от разносчика, а к ломовику еще не нанялся, я две недели жил в немеблированных комнатах.
— В немеблированных комнатах? — переспросил мистер Пиквик.
— Да… под арками моста Ватерлоо. Прекрасное место, чтобы поспать… Десять минут ходьбы от всех общественных учреждений, а если и можно что-нибудь сказать против него, так только одно: ситивация чересчур воздушная. Диковинные вещи я там видел!
— Этому я охотно верю, — сказал мистер Пиквик, весьма заинтересованный.
— Такие вещи, сэр, — продолжал мистер Уэллер, — которые проникли бы в ваше доброе сердце и пронзили бы его насквозь. Регулярных бродяг вы там не увидите, будьте спокойны, они умеют устраивать свои дела. Нищие помоложе, мужчины и женщины, — те, что еще не продвинулись в своей профессии, — проживают там иногда; а обыкновенно в темные закоулки таких заброшенных мест забиваются умирающие с голоду, бездомные люди — жалкие люди, которым двухпенсовая веревка не по карману.
— Сэм, что это за двухпенсовая веревка? — осведомился мистер Пиквик.
— Двухпенсовая веревка, сэр, — ответил мистер Уэллер, — это попросту дешевая ночлежка, по два пенса за койку.
— Почему же постель называется веревкой? — спросил мистер Пиквик.
— Да благословит бог вашу невинность, сэр, не в этом дело, — ответил Сэм. — Когда леди и джентльмены, которые содержат этот отель, только начинали дело, они делали постели на полу, но это, знаете ли, невыгодно, потому что ночлежники валялись полдня, вместо того чтобы скромно выспаться на два пенса. Ну, а теперь хозяева протягивают во всю длину комнаты две веревки, футов шесть одна от другой и фута три от пола, а постели делаются из полотнищ грубой материи, натянутых на веревки.
— Вот как! — сказал мистер Пиквик.
— Именно так! — подтвердил мистер Уэллер. — Выдумка отменная. Утром в шесть часов веревки с одного конца отвязывают, и ночлежники валятся все на пол. Ну, значит, сразу просыпаются, очень спокойно встают и убираются!.. Прошу прощения, сэр, — сказал Сэм, внезапно прерывая свою болтовню, — это Бери Сент Эдмондс?
— Да, — ответил мистер Пиквик.
Карета загрохотала по прекрасно вымощенным улицам красивого города, на вид — процветающего и чистенького, и остановилась перед большой гостиницей, помещавшейся на широкой улице, почти напротив старого аббатства.
— А это «Ангел»! — сказал мистер Пиквик, взглянув вверх. — Мы здесь выйдем, Сэм. Но необходимо соблюдать некоторую осторожность. Займите номер и не называйте моей фамилии. Понимаете?
— Будьте благонадежны, сэр! — хитро подмигнув, ответил мистер Уэллер, и, вытащив чемодан мистера Пиквика из заднего ящика кареты, куда он второпях был брошен, когда они заняли места в итенсуиллской карете, мистер Уэллер исчез, чтобы исполнить распоряжение. Номер был тотчас снят, и мистер Пиквик был введен без промедления.
— Теперь, Сэм, — сказал мистер Пиквик, — нам прежде всего следовало бы…
— Заказать обед, сэр, — подсказал мистер Уэллер. — Уже очень поздно, сэр.
— Верно! — сказал мистер Пиквик, взглянув на часы. — Вы правы, Сэм.
— И если разрешите вам посоветовать, сэр, — добавил мистер Уэллер, — я бы после этого хорошенько отдохнул за ночь и до утра не стал бы наводить справки об этом пройдохе. Ничто так не освежает, как сон, сэр, как сказала служанка, собираясь выпить полную рюмку опия.
— Думаю, что вы правы, Сэм, — сказал мистер Пиквик. — Но сначала я должен удостовериться, что он в этом доме и не собирается уехать.
— Предоставьте это мне, сэр, — сказал Сэм. — Разрешите заказать для вас сытный обед и навести справки внизу, пока его приготовят; я, сэр, могу в пять минут выудить любой секрет у коридорного.
— Так и поступите, — сказал мистер Пиквик, и мистер Уэллер немедленно удалился.
Через полчаса мистер Пиквик сидел за весьма удовлетворительным обедом, а через три четверти часа мистер Уэллер вернулся с известием, что мистер Чарльз Фиц-Маршалл приказал оставить за ним его комнату впредь до дальнейших распоряжений. Он собирался провести вечер в гостях, где-то но соседству, велел коридорному не ложиться до его возвращения, а своего слугу взял с собой.
— Теперь, сэр, — заявил мистер Уэллер, закончив свое донесение, — если мне удастся потолковать поутру с этим-вот слугою, он все мне расскажет о своем хозяине.
— Почему вы так думаете? — спросил мистер Пиквик.
— Помилуй бог, сэр, на то и существуют слуги! — ответил мистер Уэллер.
— Ах да, я об этом забыл, — сказал мистер Пиквик. — Хорошо.
— Тогда вы решите, как поступить, сэр, и мы соответственно начнем действовать.
По-видимому, этот план был наилучший, и в конце концов на нем остановились. Мистер Уэллер, с разрешения своего хозяина, отправился провести вечер по собственному усмотрению; вскоре затем он был единогласно избран собравшейся компанией на председательское место в распивочной, на каковом почетном посту снискал такое расположение джентльменов завсегдатаев, что взрывы хохота и одобрения проникали в спальню мистера Пиквика и сократили по меньшей мере на три часа его нормальный отдых.
Рано поутру, когда мистер Уэллер разгонял последние остатки возбуждения, вызванного вечерним пиршеством, при посредстве душа за полпенни (соблазнив предложением этой монеты молодого джентльмена, пристроенного к конюшенному ведомству, окатывать ему из насосу голову и лицо, пока он окончательно не оправится), его внимание было привлечено молодым человеком в ливрее цвета шелковицы, который сидел на скамейке во дворе и читал, по-видимому, сборник гимнов с видом глубоко сосредоточенным; тем не менее время от времени он поглядывал украдкой на человека под насосом, как будто заинтересованный его операциями.
«Ну и чудной парень, как я погляжу!» — подумал мистер Уэллер, как только встретил взгляд незнакомого человека в шелковичной ливрее, у которого было широкое, желтое, некрасивое лицо, глубоко запавшие глаза и гигантская голова, с которой свисали космы гладких черных волос. «Ну и чудной же парень!» — подумал мистер Уэллер, подумал и продолжал умываться, размышляя уже о другом.
Однако молодой человек упорно переводил взгляд со своей книги гимнов на Сэма и с Сэма на книгу гимнов, как будто хотел начать разговор. Тогда Сэм, чтобы дать повод к этому, спросил, фамильярно кивая ему:
— Как поживаете, командир?
— Я счастлив, что могу сказать — прекрасно, сэр, — неторопливо и вдумчиво ответил молодой человек, закрывая книгу. — Надеюсь, и вы также, сэр?
— Ну, не чувствуй я себя, как ходячая бутылка бренди, я бы тверже держался сегодня на ногах, — ответил Сэм. — Вы стоите в этой гостинице, старина?
Шелковичный субъект отвечал утвердительно.
— Почему вас не было вчера с нами? — осведомился Сэм, вытирая лицо полотенцем. — Вы как будто весельчак… на вид общительны, как живая форель в липовой корзинке, — добавил мистер Уэллер про себя.
— Вчера мы с хозяином были в гостях, — отвечал незнакомец.
— Как его зовут? — полюбопытствовал мистер Уэллер, сильно раскрасневшись от внезапного волнения и упражнения с полотенцем.
— Фиц-Маршалл, — ответил шелковичный субъект.
— Дайте вашу руку, — сказал мистер Уэллер, подходя к нему, — я хочу с вами познакомиться. Мне нравится ваше лицо.
— Это очень странно, — простодушно заметил шелковичный субъект. — Мне ваше так понравилось, что я хотел заговорить с вами, как только увидел вас под насосом.
— Да ну?
— Честное слово. Ну, не чудно ли это?
— Очень удивительно, — сказал Сэм, мысленно радуясь податливости незнакомца. — Как вас зовут, патриарх?
— Джоб.
— Какое прекрасное имя! Единственное, насколько мне известно, от которого нет уменьшительного. А дальше как?
— Троттер, — сказал незнакомец. — А вас как?
Сэм хранил в памяти наставления хозяина и ответил:
— Меня зовут Уокер, моего хозяина — Уилкинс. Не хотите ли промочить сейчас горло, мистер Троттер?
Мистер Троттер согласился на это приятное предложение и, опустив книгу в карман, отправился вместе с мистером Уэллером в распивочную, где они вскоре занялись обсуждением веселящего напитка, составленного путем смешения в оловянном сосуде определенного количества британского джина с ароматной эссенцией гвоздики.
— Хорошее у вас место? — полюбопытствовал Сэм, вторично наполняя стакан своего собутыльника.
— Плохое, — сказал Джоб, причмокивая губами, — очень плохое.
— Да что вы! — сказал Сэм.
— Верно. Хуже всего то, что мой хозяин собирается жениться.
— Не может быть!
— Но это так, и еще хуже то, что он собирается удрать с ужасно богатой наследницей из пансиона.
— Ну и дракон! — воскликнул Сэм, снова наполняя стакан приятелю. — Должно быть, какой-нибудь пансион здесь, в городе?
Хотя этот вопрос был задан самым небрежным тоном, какой только можно вообразить, мистер Джоб Троттер ясно показал жестами, что от него не укрылось желание нового друга выудить ответ. Он осушил стакан, посмотрел таинственно на приятеля, подмигнул по очереди своими крошечными глазками и сделал движение рукой, словно приводил в действие воображаемый насос, тем самым давая понять, что, по его (мистера Троттера) соображению, мистер Сэмюел Уэллер хочет нечто из него выкачать.
— Нет, нет, — сказал в заключение мистер Троттер, — об этом не говорят первому встречному. Это секрет… большой секрет, мистер Уокер.
Сказав это, шелковичный субъект перевернул стакан вверх дном, дабы напомнить своему приятелю, что ему нечем утолить жажду. Сэм понял намек и, оценив деликатность, с какою он был сделан, приказал вновь наполнить оловянный сосуд. Глазки шелковичного субъекта засверкали.
— Так это секрет? — проговорил Сэм.
— Похоже на то, — ответил шелковичный субъект, с довольной миной потягивая свой напиток.
— Должно быть, ваш хозяин очень богат? — сказал Сэм.
Мистер Троттер улыбнулся и, держа стакан в левой руке, правой раза четыре похлопал по карману своих шелковичных невыразимых, давая этим понять, что его хозяин мог бы сделать то же самое, никого не потревожив звоном монеты.
— А, вот оно что! — сказал Сэм.
Шелковичный субъект многозначительно кивнул.
— Ну, а не сдается ли вам, старина, — продолжал мистер Уэллер, — что вы окажетесь сущим негодяем, если позволите своему хозяину провести молодую леди?
— Я это знаю, — сказал Джоб Троттер, обращая к своему собеседнику удрученную физиономию и тихонько охая. — Я это знаю, и вот это-то меня больше всего сокрушает. Но что же мне делать?
— Что делать! — воскликнул Сэм. — Открыть все начальнице и выдать своего хозяина.
— Кто мне поверит? — возразил Джоб Троттер. — Молодая леди считается образцом невинности и скромности. Она станет это отрицать, мой хозяин тоже. Кто мне поверит? Я потеряю место, и меня обвинят в заговоре или еще в чем-нибудь. Вот все, что я получу за доброе побуждение.
— Это смахивает на правду, — задумчиво сказал Сэм, — да, пожалуй, смахивает на правду.
— Если бы я, знал какого-нибудь почтенного джентльмена, который взялся бы за это дело, — продолжал мистер Троттер, — тогда у меня была бы надежда помешать побегу, но тут, мистер Уокер, опять та же загвоздка. В этом чужом городе я ни одного джентльмена не знаю, да если бы и знал, десять против одного, что он не поверит моему рассказу.
— Пойдемте со мной! — воскликнул Сэм, внезапно вскакивая и хватая шелковичного субъекта за руку. — Мой хозяин — вот кто вам нужен.
И, преодолев слабое сопротивление со стороны Джоба Троттера, Сэм повел своего новообретенного друга в комнату мистера Пиквика, которому представил его вместе с кратким изложением диалога, только что нами приведенного.
— Мне очень жалко предавать моего хозяина, сэр, — сказал Джоб Троттер, прикладывая к глазам розовый клетчатый носовой платочек величиною не больше шести квадратных дюймов.
— Такие чувства делают вам честь, — заметил мистер Пиквик, — но тем не менее это ваш долг.
— Знаю, что это мой долг, сэр, — согласился Джоб с большим чувством. — Нам всем следовало бы исполнять свой долг, сэр, и я смиренно стараюсь исполнить свой, сэр, но это тяжелое испытание — предать хозяина, сэр, чье платье вы носите и чей хлеб едите, хотя бы он был мошенник, сэр.
— Вы очень хороший человек, — сказал глубоко растроганный мистер Пиквик, — честный человек.
— Ну-ну! — вмешался Сэм, который взирал на слезы мистера Троттера с заметным нетерпением. — Прекратите эту-вот поливку. Толку от нее не будет никакого.
— Сэм, — укоризненно сказал мистер Пиквик, — я с сожалением замечаю, что вы не питаете никакого уважения к чувствам этого молодого человека.
— Чувства у него отличные, сэр, — отвечал мистер Уэллер, — очень даже прекрасные, и просто жалость, если он их зря растратит, вот я и думаю, что лучше бы он их припрятал в своей груди и не давал им превращаться в горячую воду, особливо если нет от них никакого толку. Слезы никогда еще часов не заводили и паровой машины не двигали. В следующий раз, как пойдете в гости, молодой человек, набейте этими-вот мыслями свою трубку, а сейчас спрячьте-ка в карман Этот кусок розовой бумажной материи. Не так уж он красив, чтобы вы им размахивали, как канатный плясун.
— Мой слуга по-своему прав, — сказал мистер Пиквик, обращаясь к Джобу, — хотя его манера выражать свое мнение грубовата, а иной раз непонятна.
— Он, сэр, совершенно прав, — заявил мистер Троттер, — я больше не буду распускаться.
— Отлично, — сказал мистер Пиквик. — Ну, а где же находится этот пансион?
— Это большой старый дом из красного кирпича в самом предместье, сэр, — отвечал Джоб Троттер.
— А когда этот гнусный замысел будет приведен в исполнение? — продолжал мистер Пиквик. — Когда должен состояться побег?
— Сегодня ночью, сэр, — ответил Джоб.
— Сегодня ночью! — воскликнул мистер Пиквик.
— В эту самую ночь, сэр, — отвечал Джоб Троттер. — Вот что меня так тревожит.
— Надо немедленно принять меры! — заявил мистер Пиквик. — Я сейчас же повидаюсь с начальницей заведения.
— Прошу прощенья, сэр, но такие действия ни к чему не приведут, — возразил Джоб.
— Почему? — осведомился мистер Пиквик.
— Мой хозяин, сэр, очень хитрый человек.
— Я это знаю, — сказал мистер Пиквик.
— И он так обвился вокруг сердца старой леди, сэр, — продолжал Джоб, — что она ничему плохому о нем не поверит, даже если вы станете на колени и будете клясться, в особенности раз у вас нет никаких доказательств, кроме слов слуги, о котором она может знать только то (а мой хозяин непременно так скажет), что он был рассчитан за какую-то провинность и делает это в отместку.
— Что же в таком случае предпринять? — спросил мистер Пиквик.
— Старую леди ничем не убедишь, если он не будет захвачен при побеге, сэр, — ответил Джоб.
— Все эти старые кошки непременно хотят удариться головой об жернов, — заметил в скобках мистер Уэллер.
— Но я боюсь, что это чрезвычайно трудно — захватить его при побеге, — сказал мистер Пиквик.
— Не знаю, сэр, — сказал мистер Троттер, на секунду призадумавшись. — Мне кажется, это можно было бы сделать очень просто.
— Как? — задал вопрос мистер Пиквик.
Да мой хозяин и я договорились с двумя служанками, и в десять часов они нас спрячут в кухне. Когда в доме все улягутся спать, мы выйдем из кухни, а молодая леди выйдет из своей спальни. Дорожная карета будет ждать, и мы тотчас укатим.
— Ну? — сказал мистер Пиквик.
— Ну, вот я и подумал, сэр, что если бы вы поджидали в саду, один…
— Один, — повторил мистер Пиквик. — Почему один?
— Старая леди, понятно, будет недовольна, — ответил Джоб, — если такое неприятное открытие произойдет на глазах посторонних и лишних людей. Да и молодая леди, сэр, — подумайте об ее чувствах!
— Вы совершенно правы, — сказал мистер Пиквик. — Это соображение свидетельствует о деликатности ваших чувств. Продолжайте. Вы совершенно правы.
— Так вот, сэр, я и подумал, что, если вы подождете один в саду и я вас впущу ровно в половине двенадцатого через дверь в конце коридора, выходящую в сад, вы поспеете как раз вовремя и поможете мне разрушить замыслы этого дурного человека, к которому я, по несчастью, попал в лапы.
Мистер Троттер глубоко вздохнул.
— Не огорчайтесь по этому поводу, — сказал мистер Пиквик. — Будь у него хоть крупица той деликатности, которая отличает вас, невзирая на ваше скромное положение, я бы еще мог возлагать на него некоторые надежды.
Джоб Троттер низко поклонился, и, несмотря на замечания мистера Уэллера, слезы снова выступили у него на глазах.
— Никогда еще не видывал такого парня, — сказал Сэм. — Будь я проклят, если у него в голове нет водопровода, который всегда работает.
— Сэм, придержите язык, — сказал мистер Пиквик очень строго.
— Слушаю, сэр, — отвечал мистер Уэллер.
— Мне этот план не нравится, — сказал мистер Пиквик после глубокого размышления. — Почему бы мне не снестись с друзьями молодой леди?
— Потому что они живут в ста милях отсюда, сэр, — ответил Джоб Троттер.
— Вот так загвоздка! — сказал мистер Уэллер в сторону.
— Ну, а этот сад? — продолжал мистер Пиквик. — Как я туда проберусь?
— Ограда очень низкая, сэр, а ваш слуга поможет вам взобраться.
— Мой слуга поможет мне взобраться, — машинально повторил мистер Пиквик. — А вы наверное будете возле той двери, о которой говорите?
— Ошибки быть не может, сэр, там только одна дверь, которая выходит в сад. Постучите в нее, когда услышите бой часов, и я тотчас открою.
— Мне этот план не нравится, — повторил мистер Пиквик, — но, раз я другого не могу придумать и раз на карту поставлено счастье всей жизни молодой леди, я согласен. Я буду там.
Таким образом, во второй раз природная доброта мистера Пиквика вовлекла его в предприятие, от которого он с великой охотой держался бы в стороне.
— Как называется этот дом? — спросил мистер Пиквик.
— Вестгет-Хаус, сэр. Вы повернете немного вправо, когда дойдете до конца города, дом стоит особняком, в стороне от дороги, на воротах — медная доска с названием.
— Я его знаю, — сказал мистер Пиквик. — Я обратил на него внимание раньше, когда был в этом городе. Можете на меня положиться.
Мистер Троттер отвесил еще один поклон и хотел удалиться, а мистер Пиквик сунул ему в руку гинею.
— Вы славный малый, — сказал мистер Пиквик, — я восхищаюсь вашим добрым сердцем. Не благодарите. Помните: одиннадцать часов.
— Будьте спокойны, не забуду, сэр, — отвечал Джоб Троттер.
С этими словами он вышел из комнаты в сопровождении Сэма.
— Послушайте, — сказал тот, — совсем не плохая штука — это-вот хныканье. За такую хорошую плату я готов плакать, как водосточная труба в ливень. Как вы это проделываете?
— Это исходит от сердца, мистер Уокер, — торжественно ответил Джоб. — Прощайте, сэр.
«Чудак слабонервный, а все-таки мы из него вытянули все», — подумал мистер Уэллер, когда Джоб удалился.
О том, что думал мистер Троттер, мы сказать с точностью не можем, ибо сие нам неведомо.
Прошел день, настал вечер, и около десяти часов Сэм Уэллер доложил, что мистер Джингль и Джоб вышли вместе, что их вещи уложены и что они заказали карету. Заговор, по-видимому, приводится в исполнение по плану, изложенному мистером Троттером.
Пробило половина одиннадцатого — время, когда мистеру Пиквику надлежало приступить к исполнению деликатной миссии. От предложенного Сэмом пальто он отказался, чтобы не было никаких помех при перелезании через ограду, и отправился в путь, сопровождаемый своим слугой.
Луна взошла, но скрывалась за облаками. Была прекрасная сухая ночь, но удивительно темная. Тропинки, изгороди, поля, дома и деревья были окутаны тьмой. Было жарко и душно, зарницы слабо вспыхивали над линией горизонта, и только они одни оживляли тусклый сумрак, все обволакивавший, — не слышно было никаких звуков, кроме отдаленного лая какой-то беспокойной собаки.
Они нашли дом, прочитали медную табличку, обошли вокруг ограды и остановились там, где кончался сад.
— Вы вернетесь в гостиницу, Сэм, когда поможете мне перелезть, — сказал мистер Пиквик.
— Слушаю, сэр.
— И будете ждать моего возвращения.
— Конечно, сэр.
— Возьмите меня за ногу и, когда я скажу «вверх», осторожно меня поднимите.
— Да, сэр.
Покончив с приготовлениями, мистер Пиквик ухватился рукой за верхушку ограды и скомандовал «вверх», что и было исполнено буквально. Позаимствовало ли его тело гибкость, свойственную его уму, или представление мистера Уэллера об осторожном подсаживании было несколько грубее, чем представление мистера Пиквика, — как бы там ни было, но непосредственным результатом его услуги было то, что сей бессмертный джентльмен перелетел через ограду прямо на клумбу, где, примяв предварительно три куста крыжовника и розовый куст, растянулся на земле во весь рост.
— Надеюсь, вы ничего себе не повредили, сэр? — громким шепотом спросил Сэм, как только оправился от изумления, вызванного таинственным исчезновением хозяина.
— Я-то себе, конечно, не повредил, Сэм, — отвечал мистер Пиквик из-за ограды, — но склонен думать, что вы мне повредили.
— Надеюсь, что нет, сэр, — отозвался Сэм.
— Ничего, всего несколько царапин, — сказал мистер Пиквик вставая. — Ступайте, а то нас услышат.
— Прощайте, сэр.
— Прощайте.
Сэм Уэллер осторожно удалился, оставив мистера Пиквика одного в саду.
Время от времени огни вспыхивали в различных окнах дома или появлялись на лестнице; обитатели дома, видимо, готовились ко сну. Не рискуя раньше условленного часа подходить слишком близко к двери, мистер Пиквик приютился в углу ограды и ждал его приближения.
Ситуация была такова, что легко могла подействовать угнетающе на многих людей. Мистер Пиквик, однако, не чувствовал ни угнетенности, ни беспокойства. Он знал, что намерения у него благие, и всецело полагался на высоконравственного Джоба. Конечно, было тоскливо, скучно, чтобы не сказать — жутко, но человек, склонный к созерцанию, всегда может заняться размышлениями. Мистер Пиквик доразмышлялся до того, что погрузился в дремоту, как вдруг его разбудили куранты на соседней церкви, пробившие условленный час — половину двенадцатого.
«Пора!» — подумал мистер Пиквик, осторожно поднимаясь на ноги. Он взглянул на дом. Огни погасли, и ставни были закрыты — несомненно все улеглись. Он подошел на цыпочках к двери и тихонько постучал. Спустя две-три минуты, не дождавшись ответа, он снова постучал, несколько громче, и снова — еще громче.
Наконец, на лестнице послышались шаги, а затем сквозь замочную скважину блеснуло пламя свечи. Долго возились с цепью и засовами, и вот дверь стала медленно открываться.
Дверь открывалась наружу; и по мере того как она открывалась шире и шире, мистер Пиквик отступал за нее дальше и дальше. Каково же было его изумление, когда, соблюдая осторожность, он чуть-чуть высунулся и увидел, что человек, открывавший дверь, был… не Джоб Троттер, а служанка со свечою в руке!
Мистер Пиквик снова втянул голову с живостью, свойственной превосходному мелодраматическому актеру Панчу, когда тот подстерегает тупоголового комедианта с жестяной музыкальной шкатулкой.
— Должно быть, Сара, это была кошка, — сказала девушка, обращаясь к кому-то в доме. — Кис-кис-кис!
Но так как этот ласковый зов не выманил никакого животного, девушка не спеша закрыла дверь и снова ее заперла, оставив в саду мистера Пиквика, который вытянулся во весь рост и прижался к стене.
«Очень странно, — подумал мистер Пиквик. — Вероятно, они засиделись дольше, чем обычно. Чрезвычайно некстати они выбрали именно эту ночь… чрезвычайно».
С такими мыслями мистер Пиквик осторожно удалился в угол сада, где прятался раньше, и стал дожидаться момента, когда можно будет безопасно повторить сигнал.
Он не пробыл здесь и пяти минут, как за яркой вспышкой молнии последовал оглушительный удар грома, который загрохотал и с ужасающим шумом раскатился вдали; затем снова вспышка молнии, ярче, чем первая, и второй удар грома, оглушительнее, чем предыдущий; а затем полил дождь с силой и бешенством, сметавшими все на своем пути.
Мистер Пиквик прекрасно знал, что дерево — опасный сосед во время грозы. Дерево находилось справа от него, дерево слева, третье перед ним и четвертое сзади. Останься он на месте, он рискует стать жертвой несчастного случая; выйди он на середину сада, он рискует попасть в руки констебля. Раза два он пытался перелезть через ограду, но так как на сей раз у него не было других подпорок, кроме тех, какими его снабдила природа, то единственным результатом его отчаянных попыток было появление множества очень неприятных; царапин на коленях и бедрах, а также весьма обильной испарины.
— Какое ужасное положение! — сказал мистер Пиквик, приостановившись, чтобы вытереть лоб после этих упражнений. Он взглянул на дом — всюду было темно. Должно быть, теперь все улеглись. Он попробует снова дать сигнал.
Он прошел на цыпочках по сырому песку и постучал в дверь.
Затаив дыхание, он стал слушать через замочную скважину.
Ответа никакого. Очень странно. Снова стук. Он опять прислушался. В доме раздался тихий шепот, и затем послышался крик:
— Кто там?
«Это не Джоб, — подумал мистер Пиквик, поспешно прижимаясь снова к стене. — Это женщина».
Едва успел он прийти к такому заключению, как над лестницей распахнулось окно и три-четыре женских голоса повторили вопрос:
— Кто там?
Мистер Пиквик не смел шевельнуть ни рукой, ни ногой. Было ясно, что проснулся весь дом. Он решил оставаться на месте, пока тревога не уляжется, а затем сделать сверхъестественное усилие и перелезть через ограду или погибнуть при этой попытке.
Подобно всем решениям мистера Пиквика, это явилось наилучшим, какое можно было принять при данных обстоятельствах; но, к сожалению, оно зиждилось на предположении, что в доме не рискнут снова открыть дверь. Каково же было его отчаяние, когда он услышал, что цепь и засовы снимают, и увидел, как дверь медленно открывается шире и шире! Шаг за шагом отступал он к стене. Что делать! Препятствие в виде его собственной персоны мешало двери распахнуться настежь.
— Кто там? — завизжал с лестницы целый хор сопрано, в состав которого входили голоса старой девы, начальницы заведения, трех воспитательниц, пяти служанок и тридцати воспитанниц. Все они были полураздеты, а на головах — лес папильоток.
Конечно, мистер Пиквик не ответил на вопрос: «Кто там?» — и послышался новый припев хора: «О боже, как страшно!»
— Кухарка! — сказала леди-настоятельница, благоразумно оставшаяся на самом верху лестницы, в арьергарде. — Кухарка, почему вы не выйдете в сад?
— Простите, сударыня, я боюсь, — ответила кухарка.
— Ах, боже, как глупа эта кухарка! — воскликнули тридцать воспитанниц.
— Кухарка! — сказала с большим достоинством леди-настоятельница. — Молчите! Я требую, чтобы вы сейчас же вышли в сад!
Кухарка расплакалась, а горничная сказала: «Стыдно!» — за каковое соучастие получила тут же предупреждение об увольнении через месяц.
— Вы слышите, кухарка? — сказала леди-настоятельница, нетерпеливо топая ногой.
— Вы слышите, кухарка, что говорит ваша хозяйка? — сказали три воспитательницы.
— Какая наглая особа эта кухарка! — сказали тридцать воспитанниц.
Злополучная кухарка, столь энергически понукаемая, сделала два шага вперед и, держа свечу так, что перед собой ровно ничего не могла видеть, заявила, будто там никого нет и, по всей вероятности, это ветер. Собрались было уже закрыть дверь, как вдруг одна любопытная воспитанница, заглянув в щель между дверными петлями, разразилась ужасными воплями, которые заставили мгновенно отступить кухарку и горничную, а вслед за ними и всех наиболее храбрых воспитанниц.
— Что случилось с мисс Смитерс? — спросила леди-настоятельница, когда вышеназванная мисс Смитерс впала в истерику в четыре девических силы.
— Ах, боже, милая мисс Смитерс! — воскликнули остальные двадцать девять воспитанниц.
— О, мужчина… мужчина… за дверью! — возопила мисс Смитерс.
Едва леди-настоятельница услышала этот устрашающий вопль, она ретировалась в свою спальню, заперла дверь, дважды повернув ключ, и комфортабельно упала в обморок. Воспитанницы, воспитательницы и служанки стремглав бросились вверх по лестнице, налетая друг на друга; никогда еще не бывало таких воплей, обмороков и такого смятения. В разгар суматохи мистер Пиквик вынырнул из своего убежища и предстал перед ними.
— Леди… дорогие леди! — промолвил мистер Пиквик.
— О, он называет нас дорогими! — воскликнула самая старая и безобразная воспитательница. — О, негодяй!
— Леди! — закричал мистер Пиквик, доведенный до отчаяния опасностью своего положения. — Выслушайте меня. Я не грабитель. Мне нужна хозяйка дома.
— О, какое свирепое чудовище! — взвизгнула другая воспитательница. — Ему нужна мисс Томкинс!
Поднялся общий визг.
— Ударьте в сигнальный колокол! — крикнуло несколько голосов.
— Не надо, не надо! — вскричал мистер Пиквик. — Посмотрите на меня. Разве я похож на грабителя? Дорогие мои леди, вы можете связать меня по рукам и по ногам или запереть в чулан, если вам угодно. Только выслушайте, что я вам скажу… только выслушайте меня.
— Как вы попали в наш сад? — растерянно пролепетала горничная.
— Попросите сюда начальницу, и я расскажу ей все… все, — сказал мистер Пиквик, напрягая легкие до крайнего предела. — Попросите ее… успокойтесь только и попросите ее, и вы узнаете все.
Внешность мистера Пиквика или манеры, а может быть, соблазн — столь непреодолимый для женской натуры — услышать нечто, в данный момент окутанное тайной, привели наиболее разумных обитательниц дома (каких-нибудь четыре особы) в состояние сравнительного спокойствия. Для испытания правдивости мистера Пиквика они предложили, чтобы он немедленно согласился подвергнуться лишению свободы, — если он согласен вести беседу с мисс Томкинс изнутри чулана, где приходящие воспитанницы вешают шляпы и сумочки с завтраком, то должен войти туда добровольно, что он и сделал, после чего его тщательно там заперли.
Это оживило всех. И когда мисс Томкинс пришла в себя и сошла вниз, совещание началось.
— Мужчина! Что вы делали у меня в саду? — слабым голосом спросила мисс Томкинс.
— Я пришел предупредить вас, что одна из ваших молодых леди собиралась сбежать сегодня ночью, — ответил мистер Пиквик из чулана.
— Сбежать! — воскликнули мисс Томкинс, три воспитательницы, тридцать воспитанниц и пять служанок. — С кем?
— С вашим другом, мистером Чарльзом Фиц-Маршаллом.
— С моим другом? — Я не знаю такого человека.
— В таком случае с мистером Джинглем.
— Никогда в жизни не слыхала этой фамилии.
— Значит, меня обманули и одурачили! — воскликнул мистер Пиквик. — Я стал жертвой заговора… гнусного и низкого заговора. Пошлите в «Ангел», сударыня, если вы мне не верите. Пошлите в «Ангел» за слугою мистера Пиквика, умоляю вас, сударыня.
— Вероятно, он человек порядочный. Вы слышите — он держит слугу, — сказала мисс Томкинс учительнице чистописания и арифметики.
— По моему мнению, мисс Томкинс, — сказала учительница чистописания и арифметики, — слуга держит его. Я думаю, что он сумасшедший, мисс Томкинс, а тот при нем сторожем.
— Мне кажется, вы совершенно правы, мисс Гуин, — ответствовала мисс Томкинс. — Пошлите двух служанок в «Ангел», а другие останутся здесь охранять нас.
Таким образом, две служанки были посланы в «Ангел» на поиски мистера Сэмюела Уэллера, а три остались охранять мисс Томкинс, трех воспитательниц и тридцать воспитанниц. А мистер Пиквик уселся в чулане, под сенью сумочек, и ждал возвращения посланных, вооружившись всем благоразумием и мужеством, какие только мог призвать на помощь.
Прошло полтора часа, прежде чем они вернулись, а когда, наконец, пришли, мистер Пиквик услышал, кроме голоса мистера Сэмюела Уэллера, еще два голоса, чьи интонации показались ему знакомыми, но кому принадлежали они, он ни за какие блага не мог припомнить.
Последовал очень краткий разговор. Дверцу отперли. Мистер Пиквик вышел из чулана и очутился перед всем населением Вестгет-Хауса, перед мистером Сэмюелом Уэллером и… старым Уордлем, а также его будущим зятем, мистером Трандлем!
— Дорогой мой друг! — воскликнул мистер Пиквик, бросаясь вперед и хватая мистера Уордля за руку. — Дорогой мой друг, умоляю вас, ради самого неба, объясните этой леди печальное и ужасное положение, в какое я поставлен. Вы, вероятно, знаете уже обо всем от моего слуги, скажите им, дорогой мой, что я во всяком случае не грабитель и не сумасшедший!
— Я это сказал, дорогой мой друг… я это уже сказал, — ответил мистер Уордль, пожимая правую руку своему другу, в то время как мистер Трандль пожимал левую.
— А если кто-нибудь скажет или сказал, что это не так, — вмешался мистер Уэллер, выступая вперед, — тот говорит неправду, которая на правду нисколько не похожа, а наоборот, совсем не похожа. А сколько бы ни было здесь молодцов, которые так говорят, я буду счастлив доказать, что они ошибаются, — в этой самой комнате, если эти почтенные леди будут так добры удалиться и подавать их сюда по одному.
Сделав с большой непринужденностью этот вызов, мистер Уэллер выразительно ударил кулаком по раскрытой ладони и дружески подмигнул мисс Томкинс, которая пришла в неописуемый ужас, услышав предположение, будто в границах Вестгет-Хауса, пансиона для юных леди, могут находиться какие-то молодцы.
Объяснение мистера Пиквика с мисс Томкинс, так как оно частично уже имело место, закончилось быстро. Но ни по пути в гостиницу, куда он направился в сопровождении своих друзей, ни позже, когда мистер Пиквик сидел за ужином перед пылающим камином, в котором он больше всего нуждался, нельзя было вытянуть из него ни единого слова. Он казался ошеломленным и озадаченным. Один-единственный раз он повернулся к мистеру Уордлю и спросил:
— Как вы сюда попали?
— Мы с Трандлем приехали сюда, чтобы хорошенько поохотиться первого числа, — отвечал Уордль. — Мы прибыли ночью и с изумлением узнали от вашего слуги, что и вы находитесь здесь. Но я рад вас видеть, — добавил старик, хлопнув его по спине. — Я рад вас видеть. У нас будет веселая охота первого числа, и Уинклю мы дадим еще один шанс, — верно, старина?
Мистер Пиквик не дал никакого ответа; он даже не осведомился о своих друзьях в Дингли Делле и вскоре после этого отправился спать, распорядившись, чтобы Сэм пришел снять нагар со свечи, когда он позвонит.
Спустя некоторое время раздался звонок, и мистер Уэллер явился.
— Сэм! — сказал мистер Пиквик, выглядывая из-под одеяла.
— Сэр? — сказал мистер Уэллер.
Мистер Пиквик некоторое время молчал; мистер Уэллер снял нагар со свечи.
— Сэм! — повторил мистер Пиквик, словно делая над собой отчаянное усилие.
— Сэр? — повторил мистер Уэллер.
— Где этот Троттер?
— Джоб, сэр?
— Да.
— Уехал, сэр.
— Со своим хозяином, надо думать?
— Друг, или хозяин, или кто бы он ни был, а они уехали вместе, — ответил мистер Уэллер. — Ну и парочка, сэр!
— Джингль, мне кажется, догадался о моем намерении и подбил парня рассказать эту историю, — задыхаясь, выговорил мистер Пиквик.
— Так оно и есть, сэр, — ответил мистер Уэллер.
— Конечно, все было ложью?
— Все, сэр! — ответил мистер Уэллер. — Регулярное надувательство, сэр, ловкая проделка.
— Не думаю, что он так легко ускользнет от нас в следующий раз, Сэм, — сказал мистер Пиквик.
— Не думаю, сэр.
— Когда бы я ни встретил опять этого Джингля, — сказал мистер Пиквик, приподнимаясь в постели и нанося жестокий удар подушке, — я с ним лично расправлюсь и предам все дело огласке, чего он вполне заслуживает. Я сделаю это, или мое имя — не Пиквик!
— А попадись он только мне в руки, этот тихоня с черными волосами, — сказал Сэм, — если я не выкачаю у него из глаз тут же на месте воды, без всякого обмана, мое имя — не Уэллер! Спокойной ночи, сэр!
Назад: ГЛАВА ХV,
Дальше: ГЛАВА XVII,
