Глава XXXVII

Среди причуд одинокого джентльмена, — а запас их был у него огромен, и он каждый день черпал оттуда что-нибудь новенькое, — числилось совершенно исключительное и непреодолимое пристрастие к Панчу. Из какой бы дали не доносился голос Панча до улицы Бевис-Маркс, одинокий джентльмен, услышав его даже сквозь сон, вскакивал с кровати, наскоро одевался, бежал на этот голос со всех ног и вскоре возвращался во главе целой толпы зевак, в центре которой шествовали кукольники с ширмами. Ширмы тут же ставили перед домом мистера Брасса, одинокий джентльмен садился у окна второго этажа, — и представление, сопровождавшееся волнующими звуками флейты и барабана, а также громкими возгласами зрителей, шло полным ходом, к великому ужасу всех солидных обитателей этой тихой улицы. Следовало бы предположить, что после конца представления актеры и зрители удалялись. Какое там! Эпилог оказывался ничем не лучше самой пьесы, ибо, лишь только дьявол испускал дух, одинокий джентльмен немедленно требовал обоих кукольников к себе наверх, угощал их спиртными напитками из своих запасов и затевал с ними длинные разговоры, содержание которых оставалось для всех непостижимой загадкой. Но таинственность этих бесед сама по себе не имела особенного значения. Все дело было в том, что, покуда они велись. скопище народу около дома не уменьшалось, мальчишки били кулаками в барабан и передразнивали Панча своими пискливыми голосами, приплюснутые носы затуманивали окно конторы, в замочной скважине входной двери все время поблескивал чей-нибудь глаз, — и стоило только одинокому джентльмену или одному из его гостей высунуть хотя бы кончик носа в окно верхнего этажа, как их встречал разъяренный рев обездоленной толпы, и она продолжала выть и кричать, не внимая никаким уговорам, до тех пор, пока кукольники не спускались вниз и не увлекали ее за собой в другое место. Короче говоря, все дело было в том, что это народное движение произвело полный переворот на улице Бевис-Маркс и тишина и мир покинули ее пределы.

Никто так не возмущался этими беспорядками, как мистер Самсон Брасс, но, будучи не в силах лишиться столь выгодного жильца, он благоразумно прятал в карман вместе с платой за квартиру и свою обиду на него, а злость вымещал на осаждавших контору зеваках, пользуясь всеми доступными ему способами отмщения, которые были, правда, весьма несовершенны и сводились к обливанию этих зевак помоями из леек, бомбардировке их с крыши обломками черепицы и штукатурки и подкупу кэбменов, с тем чтобы те нежданно-негаданно выезжали из-за угла и карьером врезались в толпу. Кое-каким простачкам на первый взгляд, может быть, покажется странным, почему причастный к сословию стряпчих мистер Брасс не притянул к суду лицо или лица, повинные в этих безобразиях, но пусть они вспомнят, что, подобно лекарям, редко пользующим самих себя, и духовным особам, не всегда следующим своим проповедям, законники не любят путаться с законом по собственному почину, зная, что этот острый инструмент ненадежен, требует больших затрат при пользовании им и, кроме всего прочего, бреет начисто — причем не всегда тех, кто этого заслуживает.

— Удивительное дело! — сказал как-то утром мистер Брасс. — Второй день без Панча! Всех, что ли, он их перебрал? Вот хорошо-то было бы!

— Что же тут хорошего? — возразила ему мисс Салли. — Кому они мешают?

— Вот чучело! — воскликнул Брасс, в отчаянии швыряя перо на стол. — Вот скотина надоедливая!

— Нет, ты скажи, кому они мешают? — повторила Салли.

— Кому мешают? — возопил Брасс. — А это, по-твоему, пустяки, когда у человека под самым носом целый день ревут, кричат, отвлекают его от работы, так что ему остается только зубами скрежетать от злости. Это, по-твоему, пустяки, когда человек по целым дням сидит в потемках, в духоте, а на улице не протолкнешься от всяких бездельников, которые орут и воют, будто на них лев накинулся, или тигр, или… или…

— Или дико-брасс, — подсказал мистер Свивеллер.

— Да, или дикобраз, — повторил стряпчий и пристально посмотрел на своего писца, стараясь угадать, не было ли в его словах задней мысли или какого-нибудь злостного намека. — Это, по-твоему, пустяки?

Стряпчий вдруг пресек свою гневную речь, прислушался и, уловив вдали знакомые звуки, схватился за голову, воздел глаза к потолку и пробормотал упавшим голосом: — Опять принесло!

Оконная створка в верхнем этаже поднялась немедленно.

— Опять принесло! — повторил Самсон. — Эх! Нанять бы где-нибудь карету с четверкой кровных рысаков да пустить бы их по нашей улице, когда толпа будет всего гуще! Я бы и шиллинга на это не пожалел!

Отдаленный крик послышался снова. Дверь комнаты одинокого джентльмена распахнулась настежь. Он сломя голову сбежал по ступенькам на улицу, мелькнул за окном конторы — без шляпы — и пустился на голос Панча, с явным намерением безотлагательно воспользоваться услугами кукольников.

— Хотел бы я познакомиться с его родственниками, — пробормотал Самсон, рассовывая по карманам бумаги. — Если бы они выправили на него соответствующий документик в кофейне Грейс-Инна, на предмет помещения в сумасшедший дом, и поручили это дельце мне, я бы уж как-нибудь примирился с тем, что верхняя комната у нас будет временно пустовать.

С этими словами мистер Брасс нахлобучил шляпу чуть ли не по самый нос, чтобы не видеть появления омерзительных кукольников, и выбежал из дому.

Так как мистер Свивеллер относился весьма благосклонно к представлениям Панча, по той простой причине, что любоваться ими и вообще смотреть из окна на улицу было гораздо приятнее, чем работать, и так как он постарался открыть глаза и мисс Брасс на их многочисленные достоинства и прелести, оба они встали, точно по команде, и подошли к окну, на наружном выступе которого, как на самом почетном месте, уже сидели более или менее с удобствами несколько молодых девиц и юношей, состоявших в должности нянек при младших братьях и сестрах и всегда устраивавшихся здесь вместе со своими малолетними питомцами.

Окно было тусклое, но, следуя установившемуся между ними дружескому обычаю, мистер Свивеллер сорвал с головы мисс Салли коричневую наколку и тщательно протер ею стекло. К тому времени, когда прелестная обладательница этой наколки снова надела ее на себя (что было сделано с полным спокойствием и совершенной невозмутимостью), жилец вернулся в сопровождении кукольников и с солидным подкреплением к уже собравшимся зрителям. Главный кукольник немедленно скрылся за занавеской, а его помощник стал рядом с ширмами и обвел толпу унылым взглядом, унылость которого еще усугубилась, когда он, не меняя грустного выражения верхней части лица и в то же время в силу необходимости судорожно двигая губами и подбородком, заиграл веселый плясовой мотив на том сладкозвучном музыкальном инструменте, что именуется в просторечии губной гармоникой.

Представление близилось к концу, зрители следили за ним как завороженные. Волнение чувств, которое вспыхивает в больших людских сборищах, только что хранивших бездыханное молчание и снова обретших дар слова и способность двигаться, все еще владело толпой, когда жилец, как и в прошлые разы, позвал кукольников к себе наверх.

— Оба идите! — крикнул он из окна, видя, что его приглашение собирается принять только главный кукольник — коротконогий, толстый. — Мне надо поговорить с вами. Идите сюда оба!

— Пойдем, Томми! — сказал коротконогий.

— Я не говорун, — ответил его помощник. — Так ему и доложи. Чего это я полезу туда растабарывать!

— Ты разве не видишь, что у джентльмена в руках бутылка и стакан? — воскликнул коротконогий.

— Так бы сразу и говорил! — спохватился его помощник. — Ну, чего же ты мнешься? Прикажешь джентльмену целый день тебя дожидаться? Приличного обхождения не знаешь?

С этими словами унылый кукольник, который был не кто иной, как мистер Томас Кодлин, оттолкнул в сторону своего компаньона и товарища по ремеслу мистера Гарриса, известного также под именем Шиша или Коротыша, и первым поднялся в комнату одинокого джентльмена.

— Ну-с, друзья мои, — сказал одинокий джентльмен, — представление было прекрасное. Что вы будете пить? Попросите вашего товарища затворить за собой дверь.

— Затвори дверь, слышишь? — крикнул мистер Кодлин, поворачиваясь к Коротышу. — Сам мог бы догадаться, нечего ждать, когда джентльмен попросит тебя об этом. Коротыш выполнил приказание и, отметив вполголоса плохое расположение духа своего приятеля, выразил надежду, что здесь по соседству нет молочных, а то как бы у них там весь товар не скис от близости такого брюзги.

Джентльмен показал им на стулья и энергическим кивком головы предложил сесть. Обменявшись недоверчивым, полным сомнения взглядом, Кодлин и Коротыш в конце концов присели на самый кончик предложенного каждому из них стула и крепко зажали шляпы в руках, а одинокий джентльмен наполнил два стакана из стоявшей рядом с ним на столе бутылки и поднес их своим гостям.

— Какие вы оба загорелые, — сказал он. — Странствуете, наверно?

Коротыш подтвердил это кивком и улыбкой. Мистер Кодлин вместо ответа тоже кивнул и вдобавок издал короткий стон, словно ощущая на плечах тяжесть ширм.

— По рынкам, ярмаркам, скачкам? — продолжал одинокий джентльмен.

— Да, сэр, — ответил Коротыш. — Без малого всю Западную Англию исходили.

— Мне не раз случалось беседовать с вашими товарищами по ремеслу, которые странствовали по Северной, Восточной и Южной Англии, — торопливо проговорил одинокий джентльмен, — а вот с Запада еще никто не попадался.

— Так уж у нас заведено, сударь, — сказал Коротыш. — Зимой и весной идем к востоку от Лондона, а летом держим путь на запад. В этот раз сколько миль исходили! Бывало, и под дождем мокнешь и грязь месишь, а заработка — кот наплакал.

— Разрешите, я вам подолью.

— Премного благодарен, сэр, будьте так любезны, — сказал мистер Кодлин, подставив ему свой стакан и оттолкнув руку Коротыша. — Мне, сэр, больше всех достается и в пути и дома. Что в городе, что в деревне, что в зной, что в стужу, что под дождем, что нет, — кто за все отдувается? Том Кодлин! Но Кодлин жаловаться не привык. Нет, сударь! Коротыш может жаловаться, а Кодлину стоит только пикнуть — и долой его, немедленно долой! Ему это не по чину. Он не смеет ворчать.

— Кодлин — человек небесполезный, — сказал Коротыш, бросив лукавый взгляд на одинокого джентльмена, — только вот не умеет он глядеть в оба — нет-нет да и заснет. Помнишь, Томми, что было на последних скачках?

— Оставишь ты меня когда-нибудь в покое или нет! — воскликнул Кодлин. — Это я-то заснул? А кто собрал пять шиллингов десять пенсов за одно представление? Я делом был занят! Что у меня, столько глаз, сколько у павлина на хвосте? Старик с девчонкой нас обоих вокруг пальца обвели, так что нечего на меня одного валить, тут мы оба дали маху.

— Прекратим этот разговор, Томми, — сказал Коротыш. — Я полагаю, джентльмену не очень-то интересно нас слушать.

— Тогда не надо было его затевать, — огрызнулся мистер Кодлин. — А теперь мне придется просить извинения у джентльмена за то, что ты такой пустомеля и любишь одного себя послушать. Ведь тебе лишь бы поговорить, а о чем — неважно.

Одинокий джентльмен слушал этот спор в полном молчании, поглядывая то на одного своего гостя, то на другого и, видимо, поджидая удобного случая, чтобы вставить новый вопрос или вернуться к началу разговора. Но как только Коротыш обвинил мистера Кодлина в сонливости, он сразу же выказал интерес к их перепалке, и интерес этот, увеличиваясь с каждой минутой, наконец, достиг своей высшей точки.

— Вас-то мне и нужно! — воскликнул одинокий джентльмен. — Вас-то я и добивался; вас-то и разыскивал! Где тот старик и та девочка, о которых вы говорите?

— Сэр? — в замешательстве пробормотал Коротыш и посмотрел на своего приятеля.

— Старик и его внучка, которые странствовали вместе с вами, — где они? Вы не прогадаете, если скажете мне всю правду — верьте моему слову! Для вас это прямая выгода! Значит, они убежали, и, насколько я понимаю, это было на скачках? До скачек их выследили, а потом опять потеряли. Наведите же меня на их след или хоть посоветуйте, где искать!

— Помнишь, Томас, мои слова? — воскликнул Коротыш, поворачиваясь к своему приятелю. — Говорил я тебе, что о них будут справляться!

— Ты говорил! — огрызнулся мистер Кодлин. — А разве я не говорил, что такого ангелочка мне в жизни не приходилось видеть! Не говорил я, что всем сердцем привязался к этой девочке, просто души в ней не чаял! Вот и сейчас будто слышу, как она лепечет: «Кодлин мой друг», — а у самой от умиления слезки из глаз так и капают. «Мой друг Кодлин, говорит, а не Коротыш. Коротыш человек не плохой, я на него не обижаюсь, он будто и добрый, говорит, но Кодлин! — вот у кого прекрасная душа, хоть по нему этого и не видно».

Окончательно расчувствовавшийся мистер Кодлин начал тереть переносицу рукавом и грустно покачивать головой, давая этим понять одинокому джентльмену, что без своей маленькой любимицы он лишился покоя и счастья.

— Боже мой! — восклицал одинокий джентльмен, бегая взад и вперед по комнате. — Найти этих людей и убедиться, что они ничего не знают, ничем не могут помочь! Нет! Лучше бы мне по-прежнему тешить себя надеждой и не видеть их в глаза, чем испытать такое разочарование!

— Постойте! — сказал Коротыш. — Есть такой Джерри. Ты помнишь Джерри, Томас?

— Что ты толкуешь о каких-то Джерри! — воскликнул мистер Кодлин. — Какое мне дело до всяких Джерри, когда у меня эта девочка из ума нейдет! «Мой друг Кодлин, говорит, хороший, добрый Кодлин! Он только и думает, как бы мне услужить. Я против Коротыша ничего плохого сказать не могу, а все-таки сердцем льну к Кодлину…» А однажды, — задумчиво добавил этот джентльмен, — она назвала меня «папаша Кодлин». И до чего же я растрогался!

— Этот самый Джерри, — продолжал Коротыш, не глядя на упоенного собой Кодлина и обращаясь к их новому знакомцу, — этот Джерри держит танцующих собак, сэр, и как-то случайно он разговорился со мной и рассказал будто видел вашего старичка при бродячем музее восковых фигур, однако чей это был музей, ему неизвестно. А я решил, чего мне беспокоиться, раз уж мы их проворонили, не уследили за ними, и ни о чем не стал расспрашивать, тем более что Джерри видел их где-то далеко отсюда. Но, если желаете, у него можно узнать.

— Где этот человек — в городе? — нетерпеливо спросил одинокий джентльмен. — Говорите скорей!

— Нет, но завтра вернется. Мы с ним на одной квартире стоим, — скороговоркой ответил Коротыш.

— Так приведите его сюда! — воскликнул одинокий джентльмен. — Вот вам по соверену. И это только для начала. Если я с вашей помощью найду старика и его внучку, вы получите еще двадцать. Приходите завтра и держите наш разговор в тайне… Впрочем, вы сами понимаете, что это в ваших интересах. А теперь дайте мне свой адрес и оставьте меня.

Адрес был дан, кукольники ушли, толпа повалила за ними следом, а одинокий джентльмен битых два часа шагал из угла в угол по своей комнате над головой у недоумевающих мистера Свивеллера и мисс Салли Брасс.