V. Принимать в воде

Мы с моей милой женушкой Минни состояли в браке ровно один месяц, и прошло только два дня, как мы вернулись из свадебной поездки в Килларни. Я был младшим партнером фирмы «Шварцмур и Леддок, банкиры, Ломберд-стрит» (разумеется, я пользуюсь вымышленными именами), и у меня оставалось еще целых четыре дня отпуска. Я был беспредельно счастлив в нашем светлом новеньком домике, расположенном в одном из юго-западных пригородов Лондона, и в это ясное октябрьское утро наслаждался восхитительным бездельем, наблюдая, как в воздухе кружатся большие желтые листья. Рядом со мной под кустом боярышника сидела Минни, а то я, конечно, не был бы беспредельно счастлив.

Бетси, молоденькая горничная Минни, вбежала в сад, держа в руке зловещего вида конверт.

Это была телеграмма от мистера Шварцмура. Вот что в ней говорилось:

«Вы должны немедленно доставить на континент золото. Неаполитанский займ. Задержка недопустима.

Весьма важная операция, проведенная после вашего отъезда. Сожалею, что вынужден нарушить ваш отдых. Будьте в конторе в шесть тридцать. Поезд от Лондонского моста в девять пятнадцать, чтобы поспеть в Дувр к ночному пакетботу».

— Посыльный уже ушел?

— Это не посыльный принес, сэр. Ее принес пожилой джентльмен, который шел к Доусону. Посыльного на месте не оказалось, а джентльмену это было по дороге.

— Герберт, милый, ведь ты не поедешь? Правда? — сказала Минни, прижимаясь к моему плечу и опуская головку. — Не уезжай.

— Ничего не поделаешь, любовь моя. Подобное дело фирма может доверить только мне. Наша разлука продлится всего неделю. Я должен выйти из дому через десять минут, иначе я не успею на лондонский поезд в четыре двадцать.

— Это была очень важная телеграмма, — резко сказал я начальнику станции, — и вы не имели права передавать ее с каким-то неизвестным лицом. Кто, собственно, этот пожилой джентльмен?

— Кто он такой, Гарви? — угрюмо спросил начальник станции у носильщика.

— Очень почтенный старичок, сэр. Ему нужно было в конюшни Доусона, у него там лошади.

— Надеюсь, ничего подобного впредь больше не случится, мистер Дженнингс, — сказал я, — или я буду вынужден подать жалобу. Я бы и за сто фонтов не согласился, чтобы эта телеграмма пропала.

Мистер Дженнингс, начальник станции, что-то пробурчал себе под нос, а потом дал подзатыльник мальчишке-посыльному. Это, казалось, доставило ему (мистеру Дженнингсу) большое удовольствие.

— Мы уже очень беспокоились, — сказал мистер Шварцмур, когда я вошел в его кабинет, опоздав всего на три минуты. — Очень беспокоились, не правда ли, Голдрик?

— Очень беспокоились, — подтвердил старший клерк, маленький аккуратный человечек. — Очень.

Мистер Шварцмур был толстяком лет шестидесяти с густыми седыми бровями и красным лицом — сочетание, придававшее ему весьма холерический вид. Умный и безжалостный делец, он, несмотря на вспыльчивость и некоторое властолюбие, в частной жизни был любезен, внимателен и добр.

— Надеюсь, ваша очаровательная жена чувствует себя хорошо. Мне очень не хотелось нарушать ваш медовый месяц, но что поделаешь, мой милый! Золото в этих двух железных ящиках, обшитых кожей, чтобы походить на чемоданы. Ящики эти снабжены замками с буквенной комбинацией и содержат четверть миллиона в золотой монете. Король Неаполя опасается восстания (все это происходило за три года до побед Гарибальди). Вы доставите их господам Пальявичини и Росси, Неаполь, улица Толедо, дом номер сто семьдесят два. Вот слова, открывающие замки — того, что с белой звездой — «Масинисса», а того, что с черной — «Котопахи». Постарайтесь не забыть эти магические слова. Откройте ящики в Лионе и проверьте, все ли в порядке. Ни с кем не разговаривайте. Не заводите по дороге никаких знакомств. Порученное вам дело крайне важно.

— Я буду выдавать себя, — сказал я, — за коммивояжера.

— Извините, что я вас поучаю, Блемайр, но я намного старше вас и знаю, как опасно путешествовать с золотой монетой. Если бы о вашей поездке сегодня узнали в Париже, то по дороге в Марсель вы подвергались бы такой опасности, словно всех каторжников Тулона выпустили охотиться за вами. Я не сомневаюсь в вашем благоразумии, я только прошу вас быть осторожнее. Вы, конечно, вооружены?

Я расстегнул сюртук и указал на пояс с револьвером, скрытый под жилетом. При виде этого грозного оружия старик клерк в страхе попятился.

— Отлично, — сказал мистер Шварцмур. — Но крупица осторожности стоит в пять раз больше, чем все пять пуль в этом барабане. Завтра вы задержитесь в Париже для переговоров с Лефебром и Дэжаном, а потом ночным поездом двенадцать пятнадцать выедете в Марсель, чтобы сесть на пароход в пятницу. В Марсель мы пришлем вам телеграмму. Письма в Париж готовы, мистер Харгрейв?

— Да, сэр, почти готовы. Мистер Уилкинс торопится изо всех сил.

Я приехал в Дувр в полночь и сразу же нанял четырех носильщиков, чтобы снести мои чемоданы с набережной по каменной лестнице на пакетбот. Первый был доставлен благополучно, но когда носильщики спускались по ступенькам со вторым, кто-то из них поскользнулся и наверняка упал бы в воду, если бы его не схватил за плечо плотный пожилой офицер индийской армии, который, нагруженный всяческим багажом, шел впереди меня, поддерживая под локоть довольно добродушную на вид, но весьма вульгарную супругу.

— Осторожней, осторожней, любезный! — сказал он. — Что это у вас такое — скобяные изделия?

— Не знаю, сэр. Одно скажу — такая тяжесть хоть кому хребет сломит, — ответил носильщик, отрывисто поблагодарив своего спасителя.

— Эта лестница не слишком удобна для спуска тяжелых грузов, — раздался позади меня вежливый голос. — Судя по вашему багажу, сэр, мы собратья по профессии?

В эту минуту мы уже взошли на борт, и я оглянулся на говорившего. Это был высокий худой человек с длинным, несколько крючковатым носом и узкой вытянутой физиономией. На нем было слишком короткое пальто, пестрый жилет, панталоны в обтяжку, рубашка со стоячим воротничком и жесткий узорчатый шарф.

Я ответил, что действительно имею честь быть коммивояжером и что, по-моему, плаванье нам предстоит нелегкое.

— Да, погодка неприятная, — ответил он. — Рекомендую вам, сэр, незамедлительно занять койку. Как я замечаю, народу сегодня едет немало.

Последовав его совету, я сразу улегся и продремал около часа; затем я встал и осмотрелся. За одним из маленьких столиков сидело человек шесть пассажиров, включая бравого служаку и моего собеседника, выражавшегося со столь старомодной учтивостью. Попивая портер, они, казалось, вели самую дружескую беседу. Я присоединился к ним, и мы обменялись нелестными отзывами о ночном путешествии.

— Клянусь дьяволом, сэр, здесь нечем дышать! — воскликнул добродушный майор Бакстер (он не замедлил нам представиться). — Духота как в Пешаваре, когда дует горячий тинсан. А не выйти ли нам втроем на палубу глотнуть свежего воздуха? Моя жена плохо переносит поездки по морю, и пока пакетбот не причалит, мы ее не увидим. Стюард, еще портеру!

Когда мы вышли на палубу, я, к своему величайшему изумлению, заметил четыре чемодана с черными и белыми звездами, походившие на мой багаж, как две капли воды, — им не хватало только марки моей фирмы. Я даже протер глаза, но чемоданы не исчезали: кожаная обшивка, секретные замки — все было совершенно одинаково.

— Это мои чемоданы, сэр, — объяснил мистер Левисон (я слышал, что так называл коммивояжера капитан пакетбота). — Я работаю у фирмы Макинтош. В этих чемоданах лежат превосходнейшие непромокаемые плащи. Наша фирма пользуется такими чемоданами уже сорок лет. Но подобное сходство багажа, разумеется, чрезвычайно неудобно — возможны ошибки. Ваши образчики, насколько я могу судить, намного тяжелее моих? Усовершенствованные газовые горелки, болты и гайки, кухонные ножи или еще что-нибудь железное?

Я, кажется, промолчал или ответил что-то неопределенное.

— Сэр, — сказал Левисон, — я могу предсказать вам блестящее будущее: свято блюсти коммерческую тайну — вот залог успеха. А вы что скажете, сэр?

Майор, к которому относился этот вопрос, ответил:

— Клянусь дьяволом, сэр, вы правы! В наши дни следует быть начеку! Черт побери! Очень уж много развелось мошенников.

— Вон маяк Кале! — крикнул вдруг кто-то, и правда, прямо перед нами над темной водой приветливо замигал дружелюбный огонек.

Я скоро забыл о моих спутниках. Мы расстались в Париже: я отправился своей дорогой, а они — своей.

Майор ехал в Александрию через Марсель, но по пути собирался навестить знакомых в Дромоне под Лионом. Мистер Левисон тоже ехал в Марсель, как майор и я, но не успевал на мой поезд — о чем весьма сожалел, — потому что у него было много дел в Париже.

Выполнив данное мне поручение, я отправился в Пале-Рояль с мсье Лефебром-сыном, моим большим приятелем. Было часов шесть, и когда мы переходили улицу Сент-Оноре, нас обогнал высокий смуглый человек в свободном белом макинтоше, и я узнал мистера Левисона. Он ехал в открытом извозчичьем экипаже, и рядом с ним стояли его четыре чемодана. Я поклонился ему, но он, казалось, меня не заметил.

— Что это за субъект? — спросил мой друг с истинно парижской небрежностью.

Я ответил, что познакомился с ним накануне вечером на пакетботе.

На той же самой улице я столкнулся с майором и его супругой, спешившими на вокзал.

— Ну и дьявольский город, — сказал майор, — весь пропах луком. Будь он моим, я бы его весь вымыл, дом за домом. Вообще скверный город… скверный город! Джулия, душечка, это мой милейший вчерашний собеседник. Кстати, только что видел нашего коммивояжера. Вот уж делец так делец! Он не тратит время по театрам и музеям. Весь день на бирже или в банке: быть ему старшим компаньоном в фирме, помяните мое слово!

— И много нам предстоит таких встреч? — заметил мой друг Лефебр, когда мы, обменявшись рукопожатиями, расстались с веселым майором. — Забавный человек… так и кипит… так и брызжет… но вообще это один из ваших ленивых офицеров-эпикурейцев. Сразу видно. Вам нужно навести порядок в своей армии, или Индия проскользнет у вас между пальцев, как горсть песка, — вот увидите, мой милый.

В полночь я стоял на вокзале, следя за тем, как грузят мой багаж, как вдруг из подъехавшей извозчичьей кареты выпрыгнул англичанин и на превосходном французском языке попросил у кучера сдачи с пяти франков. Это был Левисон, но я почти сразу потерял его из виду, так как в эту минуту толпа увлекла меня за собой.

В купе, кроме меня, было еще только два пассажира — две бесформенные, закутанные в дорожные плащи фигуры, которые могли бы оказаться даже медведями.

Как только за окнами перестали мелькать огни Парижа и поезд помчался по равнинам, погруженным в глубокий мрак, я заснул, и мне пригрезилась моя милая женушка и наш милый домик. Но тут меня охватило смутное беспокойство. Теперь мне снилось, что я забыл слова, открывающие секретные замки. Я тщетно перебирал всю мифологию, историю и естественные науки. Затем я очутился в конторе неаполитанского банка в доме э 172 по улице Толедо, и взвод солдат угрожал мне немедленным расстрелом, если я не открою слова или не признаюсь, где спрятаны чемоданы. Оказалось, что я по какой-то непонятной причине их спрятал. В этот миг город содрогнулся от землетрясения, за окнами покатились огненные потоки — началось извержение Везувия» Я крикнул в отчаянии: «Боже милосердный, открой мне эти слова»! — и проснулся.

— Дромон! Дромон! Остановка десять минут, господа!

Почти ослепнув от ярких огней, я кое-как добрался до буфета и заказал чашку кофе. Но тут в комнату ворвалась шумная компания молодых английских туристов, таща за собой пожилого коммивояжера, который сохранял невозмутимое спокойствие. Это опять был Левисон! Молодые люди, торжествуя, потребовали шампанского.

— Нет, нет, — заявил их предводитель. — Вы должны выпить с нами, старина! Мы выиграли три роббера, а вам еще шла такая карта! Клико с золотой головкой, болван! Ну, вы еще расквитаетесь с нами до Лиона, старина.

Левисон добродушно болтал с ними о последнем роббере и пил шампанское. Через несколько минут молодые люди, докончив бутылку, отправились покурить, и тут Левисон заметил меня.

— Боже мой, — сказал он, — кто бы мог подумать! Очень, очень, рад вас видеть! Ну, любезный сэр, вы должны выпить со мной шампанского. Еще бутылку, мсье! Я надеюсь задолго до Лиона перейти в ваше купе, любезный сэр. Я устал от этих шумных юнцов. Кроме того, я принципиальный противник высоких ставок.

В эту минуту официант принес шампанское, и Левисон поспешно взял у него бутылку.

— Нет, нет, — сказал он, — я всегда сам открываю свое вино.

Отвернувшись от меня, он снял проволочку, откупорил бутылку и стал наполнять мой стакан. Но в эту минуту какой-то добродушный толстяк бросился пожимать мне руку и неуклюжим движением разбил бутылку. Все шампанское разлилось по полу. Это» конечно, был майор — как всегда оживленный и куда-то торопящийся.

— Клянусь дьяволом, сэр! Тысяча извинений! Позвольте мне заказать другую бутылку. Добрый вечер, господа! Какая удача, что я снова с вами встретился! Джулия присматривает за багажом. Мы можем устроиться очень уютно. Эй, еще шампанского! Как по-французски «бутылка»? Черт знает что такое: эти французские друзья Джулии изволили уехать в Биарриц, словно бы забыли, что мы собираемся их навестить, а ведь сами прожили у нас в Лондоне полтора месяца! Подлость, и больше ничего! Клянусь дьяволом, сэр, уже дают звонок. Давайте соберемся все в одном купе. А шампанского нам так и не дождаться.

Левисон, казалось, был чем-то раздосадован.

— Я присоединюсь к вам только через одну-две станции, — ответил он. — Я вернусь к этим юнцам и попробую отыграться. Обчистили меня на двадцать гиней! В первый раз за все мои поездки я был так неосторожен. До свидания, майор Бакстер. До свидания, мистер Блемайр.

Сначала я не мог понять, откуда этот почтенный коммерсант, оказавшийся таким любителем виста, узнал мое имя, но затем сообразил, что он, вероятно, прочел его на моих чемоданах.

Мелькнули красные и зеленые огни, донесся крик стрелочника, проплыли ряды тополей и пригородные виллы, и нас снова окутал мрак.

Майор оказался очень веселым и приятным собеседником. Бедняга, правда, был под башмаком своей бестолковой, добродушной и властной гренадерши-жены: он без конца рассказывал всевозможные анекдоты о бунгало, джунглях и Гималаях, а миссис Бакстер то и дело его перебивала.

— Клянусь дьяволом, сэр, — сказал он, — я с радостью продал бы свой чин и стал коммивояжером, как вы. Я сыт Индией по горло: она чертовски скверно влияет на печень.

— Ах, Джон, ну что ты говоришь! Ты ведь ни разу в жизни не болел, если не считать той недели, когда ты выкурил у капитана Мейсона целый ящик чирут.

— Ну и пусть я не лишился здоровья, Джулия, — сказал майор, изо всей силы ударяя себя в грудь, — но мне не везет с повышениями, и вообще ни в чем никогда не везет. Стоит мне купить лошадь, как она на другой же день начинает хромать, а когда я еду в поезде, то непременно что-нибудь ломается.

— Ах, да перестань же, Джон, — сказала миссис Бак-стер, — или я и в самом деле рассержусь. Какая чепуха! В свое время будет тебе и повышение. Немножко терпения, майор, берите пример с меня, не принимайте все так близко к сердцу. А ты наклеил ярлычок на картонку со шляпой? А где футляр с саблей? Если бы не я, майор, еще до Суэца вы растеряли бы все, кроме мундира.

Поезд остановился в Шармоне, и к нам присоединился Левисон. Через руку у него был переброшен белый макинтош, а в руке он нес связку зонтиков и тростей.

— Нет, хватит с меня ставок по соверену за очко, — сказал он, доставая колоду карт, — но если вы, майор и миссис Бакстер не прочь сыграть робберок-другой по шиллингу за очко, я буду очень рад. Снимайте, кому с кем играть.

Мы с удовольствием согласились. Мне выпало играть с миссис Бакстер против майора и Левисона. Мы выигрывали почти каждый роббер. Левисон был слишком осторожен, а майор смеялся, болтал и никогда не помнил, какие карты вышли.

Но как бы то ни было, игра помогла скоротать время. Мы смеялись над промахами майора и его необычайным везеньем — карта к нему шла хорошая, только он не мог ее разыграть. Мы смеялись над педантичностью Левисона и над любовью миссис Бакстер к взяткам; не думаю, чтобы тусклому фонарю ночного поезда приходилось когда-либо освещать более приятное общество. Однако я ни на секунду не забывал о моих драгоценных чемоданах.

И все это время мы мчались по Франции, ничего не видя, ничего не замечая, не принимая никакого участия в действии силы, увлекавшей нас вперед, словно мы были четырьмя арабскими царевичами на ковре-самолете.

Игра постепенно становилась все более ленивой, а разговор все более оживленным. Левисон — все в том же жестком шарфе, все такой же невозмутимый и любезный — вдруг разговорился и принялся посвящать нас в свои тайны.

— Наконец-то мне удалось, — говорил он своим размеренным и звучным голосом, — после многих лет поисков найти великий секрет, о котором так долго мечтали фабриканты непромокаемых плащей: как добиться того, чтобы ткань пропускала нагретый телом воздух и в то же время не пропускала дождя. Когда я вернусь в Лондон, я предложу фирме «Макинтош» купить этот секрет за десять тысяч фунтов. А если они откажутся, я немедленно открою в Париже мастерскую, назову новую ткань «маджентош» в честь великой итальянской победы императора и спокойно получу чистый миллион прибыли. Вот как я делаю дело!

— Замечательно! — сказал майор с восхищением.

— Ах, майор! — воскликнула его жена, не упустив удобного случая прочесть нотацию. — Если бы у вас была хоть малая доля благоразумия и энергии мистера Левисона, вы бы уже давно командовали полком.

Затем Левисон заговорил о замках.

— Сам я всегда пользуюсь замками с буквенной комбинацией, — сказал он. — Мои слова — «Тюрлюрет» и «Папагайо», два имени, которые я слышал в старинном французском фарсе. Кто сумеет их отгадать? Самому ловкому вору понадобится семь часов, чтобы расшифровать хотя бы одно из них. Не правда ли, замки с буквенной комбинацией очень надежны, сэр? (Он повернулся ко мне.)

Я сухо с ним согласился и спросил, в котором часу наш поезд прибывает в Лион.

— По расписанию мы должны быть в Лионе в четыре тридцать, — ответил майор, — а сейчас без пяти минут четыре. Уж не знаю почему, но у меня предчувствие, что с нашим поездом непременно что-нибудь случится. Такая уж моя судьба. Когда я охотился на тигров, зверь всегда бросался именно на моего слона. Если требовалось послать гарнизон куда-нибудь в самую топь, выбор всегда падал на мою роту. Может быть, я просто суеверен, но у меня предчувствие, что до Марселя непременно случится какая-нибудь поломка. А как быстро идет поезд! Вы только поглядите, как раскачивается вагон.

Я невольно встревожился, но сумел это скрыть. А вдруг майор — мошенник, задумавший меня ограбить? Но нет, не может быть. Его красная добродушная физиономия и веселые бесхитростные глаза опровергали подобное подозрение.

— Не говорите чепухи, майор! Вот поэтому-то с вами всегда неприятно ездить, — откликнулась его жена, собиравшаяся вздремнуть.

Тут Левисон стал рассказывать о своей молодости и о том, как в дни Георга IV он был коммивояжером фирмы на Бонд-стрит, изготовлявшей шарфы и галстуки. Он, не жалея красноречия, восхвалял старинные моды.

— Гнусные радикалы, — сказал он, — пытаются опорочить первого джентльмена Европы, как его справедливо называли. А я чту его память. Он был остроумцем и другом остроумцев. Он был безмерно щедр и презирал жалкую грошовую экономию. Он хорошо одевался, сэр, он был красив, сэр, манеры его были безупречны. Сэр, мы живем в жалком неряшливом веке. Когда я был молод, ни один джентльмен не позволил бы себе отправиться в путь, не захватив по крайней мере два десятка галстуков, четыре растяжки из китового уса и утюг, без которого нельзя было заложить на муслине тонкие ровные складки. Существовало, сэр, не менее восемнадцати способов завязывать галстук: был узел «а ля Диана», был узел «Альбион», «Гордиев узел», узел…

Поезд дернулся, начал замедлять ход и вскоре остановился.

Майор высунул голову из окна и спросил проходившего мимо жандарма:

— Где мы?

— В двадцати милях от Лиона, в Форт-Руж, мсье.

— Что случилось? Какое-нибудь несчастье? Из соседнего купе кто-то ответил по-английски:

— Говорят, сломалось колесо. Придется ждать два маса и перегружать багаж.

— Боже мой! — не удержавшись, воскликнул я. Левисон тоже высунул голову в окно.

— К сожалению, это правда, — сказал он затем. — Жандарм утверждает, что мы задержимся здесь по меньшей мере на два часа. Очень досадно, но такие дорожные неприятности неизбежны. Относитесь к ним спокойнее. Выпьем кофе и сыграем еще робберок-другой. Однако следует посмотреть, что там делают с нашим багажом. Если мистер Блемайр будет так добр сходить и заказать ужин, Это я возьму на себя… Но боже мой, что это блестит под станционными фонарями? Эй, мсье (он окликнул того же жандарма, с которым прежде разговаривал майор), что тут происходит?

— Мсье, — ответил жандарм, отдавая честь, — это солдаты первого егерского полка, который направляется в Шалон; начальник станции распорядился, чтобы они окружили багажный вагон и проследили за переноской багажа. Пассажиры туда не допускаются, потому что в поезде следуют государственные ценности.

Левисон плюнул и глухо выругался — по поводу порядков на французских железных дорогах, решил я.

— Клянусь дьяволом, сэр, что за неуклюжие колымаги! — воскликнул майор Бакстер, указывая на две запряженные четверкой крепких лошадей деревянные повозки, стоявшие у живой изгороди за станцией, — наш поезд успел миновать первую стрелку и находился примерно в сотне ярдов от деревушки Форт-Руж.

Мы с Левисоном изо всех сил старались пробраться к нашему багажу, но солдаты нас так и не пропустили. Правда, я несколько утешился, заметив, что мои чемоданы несут очень осторожно, хотя их вес и вызывает громкую ругань. Я не заметил никаких государственных ценностей, о чем тут же сообщил майору.

— О, они хитры. — ответил он, — чертовски хитры! Скажем, это драгоценности императрицы: маленькая шкатулка, которую в ночной суматохе очень легко украсть.

В этот миг раздался громкий пронзительный свист — очевидно, какой-то сигнал. Лошади, запряженные в неуклюжие повозки, рванулись вперед галопом и мгновенно исчезли из виду.

— Что за дикари, сэр! Экое варварство! — воскликнул майор. — Они так и не научились пользоваться железными дорогами, которые мы им преподнесли.

— Майор! — грозно перебила его жена. — Не смейте оскорблять этих иностранцев, помните, что вы офицер и джентльмен!

Майор потер руки и громко расхохотался.

— Проклятые идиоты! — воскликнул Левисон. — Не умеют обходиться без солдат: солдаты здесь, солдаты там; куда ни глянь, всюду солдаты.

— Ну, такие предосторожности иной раз бывают полезны, сэр, — отозвалась миссис Бакстер. — Франция полным-полна всякими проходимцами. Вы садитесь за стол в гостинице, а потом оказывается, что ваш сосед — бывший каторжник. Майор, вы помните этот случай в Каире три года назад?

— Джулия, душа моя, Каир не во Франции.

— Надеюсь, я это знаю, майор, но раз отель был французский, значит, никакой разницы нет! — отрезала майорша.

— Я, пожалуй, вздремну, джентльмены. Не знаю, как вы, а я устал, — заметил майор, когда после трех часов скучного ожидания мы, наконец, пересели на марсельский поезд. — Теперь остается только ждать, чтобы сломался пароход.

— Не грешите, майор, не искушайте провидения, — сказала его жена.

Левисон снова стал восхищаться принцем-регентом, его бриллиантовыми эполетами, его неподражаемыми галстуками; но слова Левисона словно все удлинялись и растягивались, а потом я вдруг перестал их слышать и различал только какое-то успокоительное бормотание, сливавшееся со стуком и лязгом колес.

И опять сны мои были смутными и тревожными. Мне казалось, что я в Каире и брожу по узким, тускло освещенным улицам, где меня толкают верблюды, черные рабы осыпают меня угрозами, а воздух душен от запаха мускуса и из-за решетчатых окон на меня смотрят закрытые покрывалами лица. Вдруг к моим ногам упала роза.

Я посмотрел вверх, и из-за сосуда с водой выглянуло улыбающееся лицо, похожее на личико моей Минни, только глаза были большие и томные, как глаза антилопы. В это мгновение по улице промчались галопом четыре мамелюка и занесли надо мной свои кривые сабли. Мне снилось, что я могу спастись, только повторив вслух заветные слова, открывающие мои чемоданы. Я уже лежал под копытами коней, когда в отчаянии выкрикнул: Котопахи!.. Котопахи!.. Тут меня грубо тряхнули за плечо, и я проснулся. Надо мной склонялся майор — на его красной добродушной физиономии было сердитое выражение.

— Да никак вы разговариваете во сне, — сказал он. — Какого черта вам это надо?! Скверная привычка. Ну, пора завтракать.

— А что я сказал? — спросил я, не сумев скрыть тревогу.

— Что-то на иностранном языке, — ответил майор.

— По-гречески, кажется, — добавил Левисон, — но, впрочем, я тоже дремал.

Мы прибыли в Марсель. Увидев его миндальные деревья и белые виллы, я почувствовал огромное облегчение. Когда я с моим сокровищем окажусь на корабле, опасаться будет больше нечего. Я человек по натуре не подозрительный, но и мне показалось странным, что в течение всей долгой поездки от Лиона до моря, стоило мне заснуть, как, просыпаясь, я всякий раз встречал чей-то взгляд — либо майора, либо его супруги. Левисон последние четыре часа почти все время спал. К концу путешествия мы все приумолкли и угрюмо сидели каждый в своем углу. Однако теперь мы повеселели и, собравшись у нашего багажа, уговорились поехать в одну гостиницу.

— Отель «Лондон»! Отель «Вселенная»! Отель «Империаль»! — вопили агенты гостиниц.

— Конечно, мы едем в «Империаль» — отличный отель, — сказал майор.

К нам подскочил одноглазый темный мулат и почтительно изогнулся.

— Отель «Империаль», сударь? Я — отель «Империаль». Все полно, ни одной кровати, нет мест, сударь.

— Ах, черт! Сейчас мы услышим, что пароход сломался.

— На пароходе, сударь, котел испортился. Отойдет только в двадцать минут первого, сударь.

— Куда же нам ехать? — сказал я и улыбнулся, заметив растерянные лица моих спутников. — Мы, кажется, путешествуем под несчастливой звездой. Так давайте же устроим прощальный ужин, чтобы умилостивить судьбу. Мне надо послать несколько телеграмм, а потом до половины двенадцатого я свободен.

— Я отвезу вас, — сказал Левисон, — в маленькую, но очень приличную гостиницу близ порта. Она называется отель «Этранжер».

— Низкопробная харчевня, игорный притон, — заметил майор, опускаясь на сидение открытого экипажа и закуривая чируту.

Мистер Левисон чопорно выпрямился.

— Сэр! — сказал он. — Это заведение перешло теперь в новые руки, а то я никогда не позволил бы себе рекомендовать его вашему вниманию.

— Сэр! — ответил майор, приподняв свою широкополую белую шляпу. — Приношу мои извинения. Это обстоятельство не было мне известно.

— Любезный сэр, забудем об этом.

— Майор, вы всегда говорите не подумав, — заключила миссис Бакстер, и мы покатили.

Когда мы вошли в скудно обставленный зал с обеденным столом посредине и убогим бильярдом в дальнем углу, майор сказал мне:

— Я пойду умоюсь и переоденусь перед театром, а потом погуляю, пока вы будете посылать свои депеши. Джулия, сходи осмотри номер.

— Какие рабыни мы, бедные женщины! — сказала майорша, выплывая из комнаты.

— А я, — заметил Левисон, положив на стул свой дорожный плед, — займусь делами, пока еще не закрылись лавки. У нашей фирмы есть агенты на Канебьере.

— Только два номера с двуспальными кроватями, сударь, — объявил одноглазый мулат, стороживший наш багаж.

— Ничего, — быстро сказал Левисон, хотя в голосе его звучало негодование, вызванное этой новой неудачей. — Мой друг отправится вечером на пароход и ночевать здесь не будет. Его багаж можно поместить ко мне в номер, и я отдам ему ключ на случай, если он вернется первым.

— Значит, все улажено, — сказал майор. — Отлично!

В телеграфной конторе меня ждала телеграмма из Лондона. К моему удивлению и ужасу, в ней содержалось только следующее сообщение:

«Вам грозит большая опасность. Ни на минуту не задерживайтесь на берегу. Против вас заговор. Просите у префекта охрану».

Несомненно, речь идет о майоре, и я у него в лапах! Его грубоватое добродушие было только маской. Быть может, в эту самую минуту он увозит мои чемоданы. Я послал ответную телеграмму:

«Приехал в Марсель. Пока все благополучно».

Думая о неизбежном банкротстве, которое ждет фирму, если меня ограбят, и о моей любимой Минни, я кинулся назад в гостиницу, которая находилась в узенькой грязной улочке вблизи от порта. Когда я свернул в нее, навстречу мне из подворотни выскочил какой-то человек и схватил меня за руку. Это был один из коридорных. Он быстро сказал по-французски:

— Скорей, скорей, мсье! Майор Бакстер ждет вас в зале. Нельзя терять ни секунды.

Я опрометью бросился к гостинице и вбежал в зал. Майор в волнении ходил из угла в угол, а его жена тревожно поглядывала в окно. В них обоих произошла какая-то странная перемена. Майор кинулся ко мне и схватил меня за руку.

— Я полицейский сыщик, моя фамилия Арнотт, — сказал он. — Этот Левисон — известный вор. Сейчас он у себя в номере, вскрывает один из ваших чемоданов с золотом. Вы должны помочь мне схватить его. Я знал его замыслы и сумел ему помешать. Но мне нужно взять его на месте преступления. Джулия, допивай свой коньяк, а мы с мистером Блемайром покончим с этим дельцем. Есть у вас револьвер, мистер Блемайр, на случай, если он вздумает оказать сопротивление? Я лично предпочитаю это, — добавил он, вытаскивая дубинку.

— Я оставил свой револьвер в номере, — еле выговорил я.

— Жаль! Ну, ничего, второпях он наверняка промажет.

А может, даже и не вспомнит о револьвере. Навалимся на дверь одновременно — эти иностранные замки никуда не годятся. Номер пятнадцатый. Только тише!

Мы подкрались к двери и прислушались. До нас донесся звон пересыпаемых монет. Затем раздался негромкий смешок — Левисон вспомнил, как он подслушал мой сонный бред:

— Котопахи… ха-ха-ха!

Майор подал знак, и мы разом налегли на дверь. Она подалась, затрещала и распахнулась. Левисон с револьвером в руке стоял над раскрытым ящиком — его ноги по щиколотку уходили в золото. Он уже набил монетами огромный пояс, обвивавший его талию, и висевшую через плечо сумку. Рядом лежал наполовину полный саквояж — когда Левисон рванулся к окну, саквояж опрокинулся, и из него потоком потекло золото. Негодяй не произнес ни слова. К окну были привязаны веревки, словно он спускал или готовился спустить мешки в проулок за домом. Он свистнул, и послышался быстро удаляющийся стук колес какого-то экипажа.

— Сдавайся, висельник! Я тебя знаю, — вскричал майор. — Сдавайся! Ты у меня в руках, молодчик.

Вместо ответа Левисон спустил курок; к счастью, выстрела не последовало. Я забыл зарядить револьвер.

— Проклятая штука не заряжена. Ну, твое счастье, полицейская морда! — сказал он спокойно. Потом в приливе внезапной ярости швырнул револьвер в майора, распахнул окно и выпрыгнул на улицу.

Я прыгнул вслед за ним — номер находился в бельэтаже, — крича во весь голос: «Держи вора!» Арнотт остался охранять деньги.

Еще мгновенье — и целая толпа солдат, матросов, носильщиков и всевозможных зевак, вопя и гикая, уже гналась за негодяем, который в тусклом вечернем свете (фонари только-только начали зажигать), словно заяц, петлял среди ящиков, загромождавших набережную. Ему грозили сотни кулаков, сотни рук тянулись, чтобы схватить его. Вот он вырвался от одного преследователя, свалил с ног другого, отскочил от третьего; тут его чуть было не поймал какой-то зуав, но он споткнулся о причальное кольцо и полетел в воду. Крик, всплеск — и он скрылся в темных волнах, отражавших слабый свет единственного фонаря. Я сбежал к воде по ближайшей лестнице и, затаив дыхание, ждал, пока жандармы отвязывали лодку и вооружались баграми, чтобы отыскивать тело.

— Эти старые воры хитрее лисиц. Я этого молодчика помню с Тулона. Видел, как его клеймили. Узнал его сразу. Он небось нырнул под корабль, добрался до какой-нибудь баржи и притаился там. Больше вы его не увидите, — сказал седой жандарм, который взял меня к себе в лодку.

— Ну нет! Вот он! — воскликнул второй жандарм, перегибаясь через борт и вытаскивая за волосы труп из воды.

— Да, это была прожженная бестия, — сказал кто-то в лодке позади нас. Я узнал голос Арнотта. — Я пришел узнать, как у вас дела, сэр. О деньгах не беспокойтесь, за ними приглядывает Джулия. Сколько раз я говорил, что он свое получит! Так оно и вышло. А ведь он чуть было не провел вас, мистер Блемайр. Он, не задумываясь, перерезал бы вам сонному глотку, только бы не упустить эти деньги. Но я шел по его следу. Он меня не знал. Я ведь давненько не мерился силами с мошенниками такого сорта. Что ж, теперь, его можно сбросит со счета и это во всяком случае, не так уж плохо. Ну-ка, ребята, вытащим, тело на сушу. Надо снять с него деньги, которые он успел украсть — в первый раз для доброго дела: ведь они утопили мерзавца.

Когда на длинное лицо упал свет фонаря, я заметил, что оно даже в смерти хранило лицемерно честное выражение.

Арнотт со своим обычным добродушием рассказал мне все подробности, после того как мы вернулись в гостиницу и я сердечно поблагодарил его и майоршу (тоже переодетого полицейского). В тот вечер, когда я уезжал из Лондона, Арнотт получил распоряжение от своего начальства следовать за мной и наблюдать за Левисоном. У него не хватило времени даже на то, чтобы предупредить моих компаньонов. Машиниста нашего поезда подкупили, и он испортил паровоз у Форт-Руж, где сообщники Левисона поджидали с повозками, чтобы увезти мои чемоданы, воспользовавшись суматохой и темнотой или даже устроив для этого притворную драку. Однако Арнотт разрушил их планы, убедив парижскую полицию протелеграфировать в Лион, откуда на станцию выслали солдат. В шампанское, которое он пролил, было подмешано снотворное. После того как его первая попытка окончилась неудачей, Левисон решил выждать другого удобного случая. Мой злосчастный бред выдал ему тайну одного из замков. Поломка на пароходе (насколько удалось установить — случайная) предаставила ему возможность отрыть чемодан. В эту ночь благодаря помощи Арнотта я покинул Марсель, сохранив все деньги до последней монеты. Остальная часть путешествия прошла совершенно благополучно. Заем был осуществлен на очень выгодных для нас условиях. С тех пор наша фирма процветала, процветали и мы с Минни, а наше семейство все увеличивалось.