155
БРЭДБЕРИ И ЭВАНСУ

Дорогие Брэдбери и Эванс!

Сегодня утром мистер Форстер сообщит вам, к какому решению я пришел вчера вечером. Все новые соображения только укрепляют меня в этом взгляде на дело. Судите сами, какое страшное впечатление произвело на меня случившееся , если моего мнения не могут изменить даже ваше твердое намерение не отступать и все те мучительные соображения, которые порождаются моим собственным положением, а также тем тяжелым положением, в которое я, к несчастью, поставил моего отца.

Что касается меня, то самое важное разбито и умерло. Если бы я даже мог принудить себя взяться за это дело снова, я уже не верил бы в него. Я всегда смотрел бы на него как на нечто обреченное, и приглашение каждого нового сотрудника наполняло бы меня новым страхом и тяжелыми предчувствиями. Что же касается самого плана — помимо меня, — то он, мне кажется, получил удар, от которого не сможет оправиться. Вы не знаете, насколько маленький газетный мирок отличается от всякого другого, как быстро распространяются там подобного рода новости и какой неизгладимый след они оставляют. Я не могу даже представить себе, насколько трудно будет теперь найти людей, без которых невозможно вести газету. Даже если удастся кое-как подобрать людей, куда менее способных, чем мы рассчитывали, для ведения наиболее важных отделов, все равно опасения, которые испытывали другие газеты (они были очень велики), исчезнут без всякого следа. Они, несомненно, полагали, что на стороне этой новой газеты будет действовать могучее объединение энергии, опыта и капитала. Но теперь, когда вы ее покинули, представление это разлетится вдребезги. Таким образом, то доверие, те радужные надежды на успех, которые окружали их замысел, пока он был еще в зародыше, и которые весьма помогли бы в первые решающие дни, больше не будут ему служить. И еще: реклама, которая должна была помочь им, теперь недоступна. Если даже мистер Пакстон все еще обещает потрясти небо и землю и даже искренне собирается взяться за это (в чем я сомневаюсь), можно ли, рассуждая благоразумно, серьезно полагаться на столь опрометчивые и необдуманные обещания? Я лично ни во что их не ставлю, ибо именно он свел вас с этой фирмой, и я твердо верю, что он уже давно знал о надвигающемся на нее банкротстве, и когда мы встретились с ним тогда на Флит-стрит, он уже смотрел ему прямо в глаза (что можно было прочесть и по его глазам).

Если вы настолько связали себя обязательствами, что уже не можете отказаться от этой газеты, я готов служить вам советом и оказать любую помощь, какая только в моей власти. Но я не могу работать в ней, как я первоначально предполагал, и не скрою от вас также, что, по моему твердому убеждению, она приведет вас к разорению. С другой стороны, если вы можете принять всю эту потерю, выплатить все деньги и перевернуть лист, на котором написана эта сумма, чтобы больше в него не заглядывать, я твердо убежден, что, используя наилучшим образом свои преимущества и возможности, а также наши отношения, вы без труда вернете утраченные позиции. И уж во всяком случае, вы будете чувствовать себя гораздо лучше, не ощущая, что за вас день и ночь цепляются изуродованные руки искалеченной газеты.

Третьего дня, когда мистер Форстер пришел ко мне с этой ужасной новостью, я сказал ему, что вы еще не могли точно знать, какие обязательства вы уже взяли на себя, а услышав, что примерный расчет достигает тысячи фунтов чистого убытка, клянусь, я был поражен необычайно, я этого никак не ожидал.

Глубочайшая безнадежность положения, в которое попали эти джентльмены (некоторые из них, понадеявшись на будущую газету, отказались от верного пожизненного дохода), отнюдь не помогает сразу посмотреть правде в глаза и принять всю силу удара — я это хорошо понимаю. Но я поступил бы так, если бы то были мои деньги и если бы ошибся я.

Я так в этом уверен, что даю вам такой совет без малейшего сомнения и колебания.

Тем не менее я считаю необходимым вложить в это письмо ответ, полученный мною вчера от мистера Бирда, — на письмо, которое я послал ему, сообщая, что с газетой покончено. Мне остается только попросить вас прочесть мое письмо или показать его Джеролду и Лемону, так как я питаю к ним искреннейшую симпатию, и мне было бы очень тяжело, если бы они неправильно поняли мою позицию. И в заключение я хотел бы заметить, что мое доверие к газете и мое доверие к вам — вещи столь же различные и далекие друг от друга, как небо и земля. И что если первое исчезло совершенно, то второе не изменилось ни на йоту.

Остаюсь, как всегда, искренне ваш.