VII
МЕЛЬНИЧНЫЙ ПОДРУЧНЫЙ
Видя, что отстричь или вырвать проклятый волос невозможно, Тибо решил получше спрятать его под другими волосами.
Может быть, не у всех такие глаза, как у Аньелетты.
Впрочем, у Тибо, как мы уже говорили, была очень густая черная шевелюра, и, если бы он сделал пробор сбоку и уложил прядь, можно было надеяться, что все останется незамеченным.
Он позавидовал молодым дворянам, которых видел при дворе г-жи де Монтессон: они посыпали свои волосы пудрой, под которой можно скрыть любой цвет.
К несчастью, он не имел права пудрить волосы: действовавшие в то время законы против роскоши запрещали это.
Ловко спрятав в своей шевелюре красный волос, Тибо вновь решил отправиться к прекрасной мельничихе.
Но на этот раз, опасаясь встретить Аньелетту, он поостерегся идти той же дорогой и свернул не влево, а вправо.
Таким образом, он оказался на дороге, ведущей в Ферте-Милон, а затем пошел через поле тропинкой, которая вела прямо в Пислё; а оттуда, спустившись в долину, можно было попасть в Койоль.
Не прошло и пяти минут, как он увидел высокого парня и узнал в нем своего кузена по имени Ландри, служившего старшим подручным у г-жи Поле. Ландри вел двух нагруженных зерном ослов.
Тибо не был знаком с вдовой Поле и надеялся, что Ландри его представит.
Встреча была для него удачей.
Тибо ускорил шаг и догнал Ландри. Услышав за спиной шаги, Ландри обернулся и узнал его.
Башмачник привык видеть приятеля в хорошем настроении и удивился унылому выражению его лица.
Ландри остановился, поджидая Тибо, а ослы пошли дальше.
Тибо заговорил первым:
— Ну, кузен Ландри, что все это означает? Я бросаю все дела, чтобы повидаться с родственником и другом, с которым не встречался больше шести недель, и вдруг такой прием!
— Ах, милый Тибо, что поделаешь! — ответил Ландри. — Я не могу изменить выражение своего лица, но, поверь, в глубине души очень рад тебе.
— В глубине ты, может, и рад, но по твоему лицу этого не скажешь.
— Как понять это?
— Ты говоришь, что рад мне, с таким похоронным видом! Прежде ты был веселым, живым, дорогой Ландри, и напевал в такт стуку своей мельницы; сегодня ты мрачнее кладбищенских крестов. Что, вода не крутит жернова?
— Да нет, Тибо, воды полно; напротив, вода прибывает, и шлюз не простаивает, но, видишь ли, жернов вместо пшеницы дробит мое сердце, и жернов этот вертится так быстро, что растер мое сердце в порошок.
— Что же, тебе так плохо на мельнице у этой Поле?
— Ох, если бы Господь дал мне упасть под мельничное колесо в день, когда я впервые пришел туда!
— Даже так! Ты пугаешь меня, Ландри… Поделись со мною своей бедой, парень.
Ландри тяжело вздохнул.
— Мы с тобой сыновья брата и сестры, — продолжал Тибо. — Что за черт! Если я слишком беден, чтобы одолжить тебе несколько экю, когда у тебя денежные затруднения, то, по крайней мере, могу дать добрый совет в сердечных делах.
— Спасибо, Тибо, но моей беде ни совет, ни деньги не помогут.
— Все же расскажи, что с тобой: когда поделишься горем, становится легче.
— Нет, не уговаривай, все равно ничего не скажу.
Тибо засмеялся.
— Тебе смешно? — удивленно и вместе с тем сердито спросил Ландри. — Тебя забавляет мое горе?
— Я смеюсь не над твоей бедой, Ландри, а над тем, что ты надеешься скрыть от меня причину твоего огорчения, хотя нет ничего проще, чем угадать ее.
— Так угадай.
— Черт возьми, ты влюблен! Это не так уж сложно понять.
— Я влюблен? — воскликнул Ландри. — Кто тебе это наврал?
— Никто не наврал, и это правда.
Ландри вздохнул еще безнадежнее, чем в первый раз.
— Да, это так и есть! — сказал он. — Я влюблен, это правда.
— Ну, наконец-то признался! И в кого же ты влюблен, Ландри? — спросил Тибо, с забившимся сердцем, потому что он увидел в кузене возможного соперника.
— В кого я влюблен?
— Да, я тебя именно об этом спросил.
— Ну, что до этого, кузен Тибо, — ты можешь вырвать сердце у меня из груди, но не заставишь назвать ее имя.
— Ты уже назвал.
— Как! Я сказал тебе это? — закричал Ландри, остолбенело уставившись на башмачника.
— Конечно.
— Да как же это?
— Разве ты не говорил, что лучше бы тебе было упасть под мельничное колесо в день, когда ты нанялся старшим подручным к вдове Поле? Ты несчастлив на мельнице и влюблен; стало быть, ты влюблен в мельничиху, и эта любовь — причина твоих бед.
— Замолчи же, Тибо! Что, если она нас услышит?..
— Хорошо; но как она может услышать нас? Где она может спрятаться — разве что превратиться в невидимку, сделается бабочкой или цветком?
— Все равно, Тибо, молчи!
— Она так сурова, эта мельничиха? Твое отчаяние не вызывает у нее жалости, бедный малый? — продолжал Тибо.
Эти, казалось бы, полные сострадания слова на самом деле скрывали под собой удовлетворение и насмешку.
— Еще как сурова! — ответил Ландри. — Вначале мне казалось, что она не отталкивает мою любовь. Целые дни я пожирал ее взглядом; ее глаза тоже иногда останавливались на мне; посмотрев на меня, она улыбалась… Увы, милый Тибо, я так радовался этим взглядам и улыбкам!.. Боже мой! Почему я не удовольствовался ими?
— Вот в чем дело, — философски заметил Тибо. — Человек ненасытен.
— Увы, да! Я забыл, что она мне не пара, и заговорил. Госпожа Поле страшно рассердилась, назвала меня маленьким оборванцем и большим нахалом и пообещала на следующей неделе выставить за дверь.
— Ox, — сказал Тибо, — а давно ли это было?
— Примерно три недели назад.
— И следующая неделя еще не наступила? — спросил Тибо, и его улегшаяся было тревога снова пробудилась, поскольку он лучше знал женщин, чем его кузен Ландри.
Затем, помолчав немного, Тибо продолжил:
— Ну-ну, ты не так несчастлив, как я думал.
— Не так несчастлив, как ты думал?
— Нет.
— Ах, знал бы ты, что у меня за жизнь! Ни взглядов, ни улыбок! Когда она встречается со мной, она отворачивается, а когда я прихожу к ней с отчетом о делах на мельнице, она слушает меня с таким презрительным видом, что я уже не могу говорить об отрубях, пшенице, ржи, ячмене или овсе, о помоле и высевках и начинаю плакать; тогда она с такой угрозой в голосе говорит мне: «Берегись!», что я убегаю и прячусь за своими решётами.
— Да зачем ты обращаешься со своими чувствами к хозяйке? Сколько вокруг девушек, которые рады будут иметь такого кавалера!
— Так я же не по своей воле полюбил ее!
— Заведи другую подругу, а об этой женщине не думай.
— Я не смогу.
— Но хотя бы попробуй. К тому же, если мельничиха увидит, что твое сердце принадлежит другой, может случиться, что она станет ревновать и бегать за тобой, как ты сейчас бегаешь за ней. Женщины такие странные!
— О, если бы я был в этом уверен, я немедленно попытался бы… Хотя теперь…
И Ландри покачал головой.
— Так что же… теперь?
— …хотя теперь, после того, что произошло, все бесполезно.
— Что же все-таки произошло? — спросил Тибо, которому хотелось узнать все до конца.
— Да так, ничего, — ответил Ландри. — Боюсь говорить об этом.
— Почему?
— Потому что у нас говорят: не буди несчастья, пока оно спит.
Тибо настоял бы на своем, чтобы узнать, о каком несчастье идет речь, но они уже подошли к мельнице, и Ландри, даже если бы начал рассказ, не успел бы его закончить.
Впрочем, Тибо знал уже достаточно: Ландри влюблен в прекрасную мельничиху, но она равнодушна к нему.
Такой соперник не казался ему опасным.
Тибо с гордостью и тайным самодовольством сравнивал тщедушную мальчишескую внешность своего кузена, восемнадцатилетнего парня, со своей наружностью крепкого мужчины пяти футов шести дюймов роста; это вполне естественно навело его на мысль о том, что если у г-жи Поле хороший вкус, то неудача Ландри служит залогом его собственного непременного успеха.
Койольская мельница была расположена в очаровательном месте — в глубине прохладной долины; вода, которая вертит ее колесо, образует затененный ивами пруд; среди ив растут стройные тополя; высокие и карликовые деревья переплетаются между собой, с великолепным ольшаником и огромным орешником с благоухающей листвой. Поворачивая мельничное колесо, вода, пенясь, стекает в маленький ручеек, который, подпрыгивая на камнях, поет свою вечную песню и осыпает алмазными брызгами цветы, кокетливо склоняющиеся над водой, чтобы увидеть свое отражение.
Сама мельница так хорошо укрыта рощей кленов и плакучими ивами, что в сотне шагов от нее можно увидеть только трубу, из которой, подобно колонне из голубого алебастра, поднимается дым.
Пейзаж, хорошо знакомый Тибо, на этот раз привел его в совершенно неописуемый восторг, какого он раньше никогда не испытывал.
До сих пор он смотрел на него другими глазами; теперь же у него появилось эгоистичное чувство собственника, самодовольно оглядывающего приобретенные владения.
Но еще большая радость охватила его, когда он вошел во двор и увидел живую картину.
Голуби с лазурными и пурпурными шейками ворковали на крышах; утки с криком плескались в ручье; куры кудахтали на навозной куче; индюки, надувшись, ходили вокруг индюшек; ухоженные белые и коричневые коровы возвращались с пастбищ с полным выменем молока; здесь разгружали повозку, там распрягали двух прекрасных першеронов, которые с ржанием тянули к кормушкам свои большие головы, освобожденные от сбруи; парень поднимал мешок на чердак; девушка несла хлебные корки и помои огромной свинье, гревшейся на солнце как бы в ожидании, когда ее превратят в солонину, сосиски и кровяную колбасу; все твари ковчега, от ревущего осла до поющего петуха, нестройно смешивали голоса в этом сельском концерте, которым, казалось отбивая такт, управляла мельница.
Тибо был ослеплен красочным зрелищем.
Он уже видел себя хозяином этого богатства и так весело потирал руки, что Ландри, если бы не был так поглощен своей болью, возраставшей по мере приближения к дому, конечно, обратил бы внимание на его необъяснимую радость.
Сидевшая в столовой вдова увидела их, едва они показались в воротах.
Казалось, ей было очень любопытно, что это за незнакомец явился с ее старшим подручным.
Тибо с развязным видом пересек двор, вошел в дом и представился мельничихе, объяснив, что решился прийти к ней, потому что очень хотел повидать Ландри, своего единственного родственника.
Хозяйка приняла его очень любезно.
С улыбкой, которую Тибо счел добрым предзнаменованием, она пригласила гостя провести на мельнице весь день.
Он принес ей подарок: проходя через лес, прихватил несколько дроздов, попавшихся в расставленные на рябинах силки.
Мельничиха тут же велела их ощипать, сказав, что надеется угостить Тибо.
Однако башмачник заметил, что, разговаривая с ним, прекрасная мельничиха все время поглядывает куда-то через его плечо.
Живо обернувшись, он увидел предмет ее внимания — Ландри, распрягавшего ослов.
Заметив, что ее взгляд перехватили, г-жа Поле стала красной, как вишня, но тотчас же пришла в себя.
— Господин Тибо, — сказала она новому знакомому, — с вашей стороны было бы очень милосердно помочь своему кузену: вы такой сильный, а эта работа для него слишком тяжелая.
И ушла в дом.
— Черт! Черт! — произнес Тибо, проследив взглядом за мельничихой и переведя затем глаза на Ландри, — этому шалопаю везет больше, чем он думает, и не придется ли мне, чтобы от него избавиться, прибегнуть к помощи черного волка?
Тем не менее Тибо исполнил просьбу мельничихи.
Он подозревал, что прелестная вдова следит за ним из окна, поэтому приложил к работе всю свою силу и ловкость.
А затем они собрались в комнате, где служанка накрывала на стол.
Когда все было готово, вдова села на свое место и пригласила Тибо сесть справа от нее.
Она была к нему внимательна и предупредительна, и вскоре Тибо, забеспокоившийся было, снова развеселился, понадеявшись на успех.
Мельничиха оказала честь подарку Тибо и сама приготовила дроздов с можжевеловыми ягодами: в таком виде они стали очень лакомым блюдом.
Между тем, продолжая смеяться над шутками Тибо, вдова все время украдкой посматривала на Ландри и заметила, что бедняга не прикоснулся к еде, положенной на его тарелку.
Еще она заметила, что по щекам у него катились крупные слезы, разбавляя можжевеловый соус, которым были политы нетронутые дрозды.
Это безмолвное страдание тронуло ее.
Взгляд мельничихи сделался почти нежным, и она выразительно покачала головой, как будто хотела сказать: «Ешьте, Ландри, прошу вас».
В этой короткой пантомиме вместился целый мир любовных обещаний.
Ландри явно понял прекрасную мельничиху и так поспешил исполнить безмолвное приказание хозяйки, что проглотил свою птичку целиком, едва не задохнувшись при этом.
Все это не ускользнуло от внимания Тибо.
«Черт вам в селезенку! — пробормотал он про себя (это ругательство Тибо слышал от барона Жана и считал, что теперь, войдя в дружбу с дьяволом, должен говорить, как знатный дворянин). — Черт вам в селезенку! Она что, и впрямь влюблена в мальчишку? Такое совсем не входит в мои планы, и к тому же она проявила бы дурной вкус. Нет, нет, моя прекрасная мельничиха, вам нужен парень, который легко управится с делами мельницы, и этим парнем буду я, или черный волк ни на что не годится».
Затем, увидев, что хозяйка снова, как прежде, умильно смотрит на своего подручного и улыбается, Тибо продолжал размышлять:
«Ну, я вижу, придется прибегнуть к сильнодействующим средствам; нельзя ее упустить: во всей округе это единственная подходящая невеста для меня. Да, но что делать с кузеном Ландри? Его любовь мешает моим планам, но не могу же я из-за такого пустяка отправить его вслед за беднягой Маркоттом в лучший мир. Ах, черт возьми, зачем же мне самому ломать голову в поисках решения! Это не мое дело — это дело черного волка».
Затем он позвал, совсем тихонько:
— Черный волк, друг мой, устрой как-нибудь так, чтобы я избавился от кузена Ландри, но с ним при этом не приключилось бы никакого несчастья.
Не успел он договорить свою просьбу, как увидел, что с горы спускается небольшая кучка — четверо или пятеро — людей в военных мундирах и эти люди направляются к мельнице. Ландри тоже их увидел, потому что громко закричал, вскочил, собираясь бежать, но снова упал на стул, как будто силы покинули его.
