Книга: А. Дюма. Собрание сочинений. Том 34. Предводитель волков. Женитьба папаши Олифуса. Огненный остров
Назад: XX ВЕРНА СВОЕМУ ОБЕЩАНИЮ
Дальше: XXII ПОСЛЕДНЕЕ ЖЕЛАНИЕ ТИБО
XXI
ДУХ ЗЛА
На следующий день вечером, около девяти часов, можно было видеть человека, который шел к просеке Озье дорогой Сарацинского Колодца.
Это был Тибо: он хотел в последний раз навестить свою хижину и взглянуть, не пощадил ли пожар хоть что-нибудь. На месте хижины лежала куча дымящихся углей.
Волки, как будто Тибо назначил им встречу, образовали широкий круг около пепелища и созерцали его со злобным и угрюмым выражением: казалось, они понимали, что люди, уничтожившие эту бедную хижину из веток и глины, тем самым совершили преступление против того, кого сделка с черным волком сделала их хозяином.
Когда Тибо вошел в круг, все волки одновременно жутко и протяжно завыли, словно хотели сказать, что готовы помочь ему отомстить.
Тибо сел на том месте, где прежде был очаг; оно угадывалось по кучке почерневших, но целых камней и по более толстому слою пепла.
Погруженный в скорбное созерцание, он провел так несколько минут.
Он не думал о том, что печальное зрелище перед его глазами — расплата за его завистливые желания, которые постоянно возрастали и множились. Он не раскаивался и не испытывал сожалений. Удовольствие от возможности воздать злом за причиненное ему зло, гордость, порожденная сознанием, что он может сражаться со своими преследователями благодаря страшным своим помощникам, подавили в нем все другие чувства.
Волки жалобно выли, и Тибо обратился к ним:
— Да, друзья мои, ваши завывания отвечают стонам моего сердца… Люди разрушили мою хижину, развеяли по ветру пепел инструментов, с помощью которых я зарабатывал себе на хлеб; их ненависть преследует меня, как и вас. Я не жду от них ни жалости, ни милосердия. Мы их враги, как они — наши, и у меня нет к ним ни жалости, ни сострадания. Идите и разоряйте все, от хижины до дворца, отплатите им за меня.
И, подобно предводителю кондотьеров, ведущему своих наемников, предводитель волков со своей бандой принялся убивать и разорять.
Теперь он преследовал не оленей, не ланей, не косуль, не скромную лесную дичь.
В первую очередь Тибо под покровом тьмы отправился в замок Вез, где находился его главный враг.
К замку барона примыкали три фермы; в конюшнях было много лошадей, в хлевах — коров, в загонах — овец.
В первую же ночь все это подверглось нападению.
На следующее утро обнаружили зарезанными: в конюшне — двух лошадей, в хлеву — четырех коров, в загоне — десять овец.
Барон не сразу поверил, что нападение совершили те самые хищники, с которыми он вел такую беспощадную войну; все это было похоже на продуманное преследование, а не на набег диких зверей.
Все же следы зубов на ранах и отпечатки лап на земле вынудили его признать, что виновниками несчастья были обычные волки.
Назавтра устроили засаду.
Но Тибо и его волки ушли на другой конец леса.
В эту ночь поредели конюшни, хлевы, овчарни в Суси и Вивье.
Затем пришел черед Бурсонна и Ивора.
Начавшись, разбойные нападения не могли не продолжаться со все возраставшей жестокостью.
Предводитель стаи не расставался со своими волками: он спал в их логовах, он жил среди них, подогревая в хищниках жажду крови и убийств.
Многих, кто пришел в лес за хворостом или вереском и наткнулся там на зловещую пасть с острыми белыми зубами, волки утащили в чащу и растерзали, и лишь некоторым удалось спастись благодаря собственной смелости и острому ножу.
Волки, организованные и управляемые человеческим разумом, были страшнее банды ландскнехтов, хозяйничающей в завоеванной стране.
Страх объял всех; с наступлением темноты никто не решался покинуть город или деревню безоружным; скот кормили в хлевах, и люди, собравшись куда-нибудь пойти, искали компанию, чтобы выйти вместе.
Суасонский епископ велел всем прихожанам молиться об оттепели и таянии снегов, потому что необычайную свирепость волков связывали с большим количеством выпавшего снега.
Говорили, что волков возбуждает, направляет и ведет человек; что этот человек более неутомим, жесток и безжалостен, чем сами волки; что, по примеру своих спутников, он питается трепещущей плотью и утоляет жажду кровью.
Народ называл Тибо.
Епископ отлучил бывшего башмачника от Церкви.
Сеньор Жан уверял, что громы Церкви бессильны против злых духов, если их не предваряет умелая травля.
Он был огорчен, что пролилось столько крови, унижен тем, что его собственный скот особенно часто подвергался нападению со стороны хищников, которых он по своему званию начальника волчьей охоты призван был истреблять; но в глубине души он тайно радовался при мысли о победах, которые одержит, о славе, которую, несомненно, завоюет среди известных охотников. Его страсть к охоте возрастала до гигантских размеров в этой борьбе, казалось открыто принятой противником; он не знал ни сна, ни отдыха, ел не сходя с седла. По ночам в сопровождении Весельчака и Ангулевана, возведенного после женитьбы в ранг доезжачего, рыскал по всей округе, с рассветом был уже в седле. Он поднимал волка и гнал его до тех пор, пока угасавший свет дня позволял различать собак.
Но увы! Сеньор Жан впустую растрачивал свою смелость, свою проницательность, свой опыт охотника.
Иногда ему удавалось убить злобного волчонка, тощую тварь, изъеденную чесоткой, или неосторожного обжору, который объедался во время набегов до того, что начинал задыхаться после двух-трех часов преследования; но большие рыжие волки, с подтянутыми животами, со стальными сухожилиями, с длинными сухими лапами, не потеряли в этой войне ни клочка шерсти.
Благодаря Тибо они сражались с противником на равных.
Так же как сеньор Жан был неразлучен со своими собаками, так и предводитель волков не расставался со своей стаей; после ночного грабежа и разбоя он держал банду наготове, чтобы прийти на помощь тому, кого затравит сеньор Жан; волк, следуя указаниям башмачника, начинал хитрить: сдваивал и запутывал следы, шел по ручьям, вспрыгивал на наклонно росшие деревья, чтобы затруднить работу людей и собак, наконец, чувствуя, что силы его иссякают, резко менял направление и уходил. Тогда вмешивалась волчья стая во главе со своим предводителем: при малейших колебаниях собак они так ловко сбивали их со следа, что требовался весь большой опыт сеньора Жана, чтобы догадаться: гончие уже не преследуют зверя.
Да и сеньор Жан мог ошибиться.
Кроме того, как мы говорили, и волки преследовали охотников: одна стая гналась за другой.
Только волчья стая, бежавшая молча, была куда страшнее гончих.
Отстанет ли выбившаяся из сил собака, уйдет ли в сторону от других — она немедленно будет задушена, и однажды новый доезжачий, сменивший беднягу Маркотта (уже известный нам метр Ангулеван), прибежав на предсмертный визг одной из своих гончих, сам подвергся нападению волков и смог спастись лишь благодаря быстроте своего коня.
За короткое время стая сеньора Жана сильно поредела: лучшие собаки надорвались, более слабые погибли от волчьих зубов. Конюшня была не в лучшем состоянии, чем псарня: Баяр разбил ноги; Танкред повредил сухожилие, перепрыгивая через ров; Храбрый стал инвалидом; больше, чем его товарищам, повезло Султану — он пал на поле боя, не выдержав шестнадцатичасового бега и огромного веса хозяина. Но того по-прежнему не обескураживали неудачи, повлекшие гибель его самых благородных и самых верных слуг.
Подобно благородным римлянам, применявшим против постоянно возрождающихся карфагенян всевозможные военные хитрости, сеньор Жан сменил тактику и попробовал прибегнуть к облаве. Он собрал ополчение из крестьян и принялся прочесывать лес, не оставляя по пути ни одного зайца в норе.
Но Тибо предугадывал эти облавы и места, где их станут проводить.
Если их обкладывали со стороны Вивье или Суси — волки и их вожак наведывались в Бурсонн или Ивор.
Если их ждали в Арамоне или Лонпре — они отправлялись в Кореи и Вертфей.
Сеньор Жан ночью являлся на условленное место, в полном молчании окружал выбранные просеки, на рассвете нападал — но ни разу ему не удалось поднять из логова ни единого волка.
Тибо никогда нельзя было застать врасплох.
Если он не расслышал, плохо понял, не смог разузнать о предстоящей облаве, с наступлением ночи он посылал в разные места гонцов и собирал волков в одном месте, затем все вместе незаметно пробирались просекой Лизарл’Аббесс, соединяющей — вернее, соединявшей в те времена — лес Виллер-Котре с Компьенским лесом, то есть уходили из одного леса в другой.
Так продолжалось несколько месяцев.
Как и барон Жан, Тибо, со своей стороны, тоже преследовал поставленную перед собой цель с неистовой энергией; как и его соперник, он, казалось, приобрел нечеловеческую силу и мог победить напряжение и усталость. Это было тем более удивительно, что в те короткие минуты передышки, которые барон де Вез предоставлял предводителю волков, душа Тибо была далеко не спокойна.
Поступки, совершаемые им, и те действия, к которым он побуждал волков, не вызывали у него ужаса: они казались ему естественными, и Тибо перекладывал всю ответственность за них на тех, кто, как он говорил, толкнул его на преступления.
Все же у него случались минуты необъяснимого упадка сил; тогда он среди своих жестоких товарищей выглядел печальным, подавленным и угрюмым.
Он вспоминал Аньелетту: в ее кротком облике воплощалось все его прошлое честного и трудолюбивого ремесленника, вся мирная и ничем не опороченная жизнь.
Тибо и не думал, что сможет любить кого-нибудь так, как он полюбил теперь Аньелетту. Иногда он плакал в отчаянии об утраченном счастье, иногда его охватывала бешеная ревность к тому, кто завладел девушкой, которая прежде могла принадлежать ему, Тибо, если бы он только это захотел.
Однажды, когда сеньор Жан, готовя новое нападение, вынужден был на время оставить волков в покое, Тибо, находившийся именно в таком настроении, вылез из логова, где жил среди волков.
Была великолепная летняя ночь.
Тибо бродил среди деревьев с посеребренными луной верхушками и вспоминал о тех временах, когда беззаботно и без тревог разгуливал по нежному ковру мха.
Ему удалось достичь единственного блаженства, которое оставалось доступным ему: возможности забыться.
Погруженный в сладкие мысли о прошлом, Тибо внезапно в сотне шагов от себя услышал отчаянный крик.
Он до того привык слышать эти крики, что в другое время не обратил бы на него никакого внимания.
Но в ту минуту воспоминание об Аньелетте смягчило сердце Тибо и расположило его к жалости.
Это было тем более естественно, что он находился вблизи того места, где в первый раз встретил кроткую девушку.
Он побежал туда, откуда послышался крик, и, выскочив из кустов на Амскую просеку, увидел женщину, которая отбивалась от чудовищного волка.
Тибо не отдавал себе отчета в своих чувствах, но сердце у него билось сильнее обычного.
Схватив зверя за горло, он отбросил его на десять шагов от жертвы, затем взял женщину на руки и отнес на склон оврага.
Лунный луч, проскользнувший между двумя тучами, упал налицо той, кого Тибо только что вырвал из когтей смерти.
Тибо узнал Аньелетту.
Он был в десяти шагах от того родника, в котором, взглянув на свое отражение, впервые увидел красный волос на своей голове.
Он побежал туда, зачерпнул полные пригоршни воды и брызнул ею на лицо молодой женщины.
Аньелетта открыла глаза, вскрикнула от ужаса и попыталась вскочить и убежать.
— Как, вы не узнаете меня, Аньелетта? — воскликнул предводитель волков так, словно все еще был башмачником Тибо.
— Ах, я узнала вас, Тибо, узнала, поэтому мне так страшно!
Упав на колени и протягивая к нему руки, она стала просить:
— Не убивайте меня, Тибо! Не убивайте меня! Это будет таким горем для бабушки! Тибо, не убивайте меня!
Предводитель волков был потрясен.
Только теперь он понял, какую ужасную известность приобрел: ему объяснил это безумный страх женщины, которая прежде любила его и которую он все еще продолжал любить.
На минуту он сделался отвратителен самому себе.
— Мне убить вас, Аньелетта! Да ведь я хочу спасти вас от смерти! О, вы, должно быть, сильно ненавидите меня, Аньелетта, раз вам в голову пришла такая мысль!
— Нет, Тибо, у меня нет ненависти к вам, — отвечала молодая женщина; но о вас такое рассказывают, что я вас боюсь.
— А что говорят о той, чья измена толкнула Тибо на все эти преступления?
— Я не понимаю вас, — сказала Аньелетта, глядя на Тибо своими большими глазами цвета неба.
— Как! Вы не понимаете, что я любил вас… что я обожал вас, Аньелетта, и, потеряв вас, обезумел?
— Если вы любили меня, если вы обожали меня, Тибо, то кто же вам помешал жениться на мне?
— Злой дух, — пробормотал Тибо.
— Я любила вас, Тибо, — продолжала Аньелетта, — и жестоко страдала, ожидая вас.
Тибо вздохнул.
— Вы любили меня, Аньелетта?
— Да, — ответила она нежным голосом, глядя на Тибо своими прелестными глазами.
— Но теперь все кончено и вы меня больше не любите?
— Тибо, я больше не люблю вас, потому что не должна вас любить. Но с первой своей любовью не так легко расстаются.
— Аньелетта! — дрожа, воскликнул Тибо. — Берегитесь того, что вы собираетесь сказать!
— Почему? — простодушно удивилась Аньелетта. — Почему я должна остерегаться это говорить, раз это правда? В день, когда вы сказали, что хотите взять меня в жены, я поверила вам, Тибо; к чему вам было меня обманывать, когда я только что оказала вам услугу? Потом я встретила вас снова; я не искала вас, это вы подошли ко мне, вы говорили о любви, вы первый напомнили о том обещании, которое дали мне. Не моя вина, Тибо, что я испугалась того ужасного кольца, которое было у вас на пальце: достаточно большое для вашей руки, мне оно оказалось мало.
— Хотите, я не стану больше носить это кольцо? Хотите, я выброшу его?
И он попробовал стащить кольцо с пальца.
Но оно снова оказалось слишком тесным; в прошлый раз оно не налезало на пальчик Аньелетты, сегодня оно отказывалось покинуть палец Тибо.
Тибо пробовал стащить его зубами, но, как он ни старался, кольцо словно навеки приросло к пальцу.
Тибо понял, что ему не удастся отделаться от кольца, полученного в залог от черного волка.
Отчаявшись, с тяжелым вздохом он уронил руки.
— В тот день я убежала, — продолжала Аньелетта. — Я знаю, что не должна была так поступать, но я не могла совладать со своим страхом при виде этого кольца, и особенно…
Она робко подняла глаза и взглянула на лоб Тибо.
Голова у Тибо была непокрытой, и при свете луны Аньелетта увидела, что уже не один волос светился адским пламенем, а половина головы предводителя волков окрасилась в дьявольский цвет.
— Ой! — попятившись, вскрикнула Аньелетта. — Тибо, Тибо, что с вами произошло зато время, что я вас не видела?
— Аньелетта! — Тибо уткнулся лбом в землю и обхватил голову обеими руками. — Я ни одному человеку, даже священнику, не могу рассказать о том, что со мной произошло; но вам, Аньелетта, я скажу только одно: Аньелетта, Аньелетта, пожалейте меня, я был очень несчастен!
Аньелетта подошла к нему и взяла его за руки.
— Так вы любили меня? Вы меня любили? — воскликнул Тибо.
— Что поделаешь, Тибо, — с прежней мягкостью и простодушием продолжала она. — Я приняла ваши слова всерьез, и каждый раз, как кто-нибудь стучался в дверь нашего домика, мое сердце начинало сильно биться, так как я думала, что это вы пришли сказать старушке: «Матушка, я люблю Аньелетту, Аньелетта любит меня; согласны ли вы отдать мне ее в жены?» Затем, отворив дверь и увидев, что пришли не вы, я плакала, забившись в угол.
— А теперь, Аньелетта? Что теперь?
— Теперь, — ответила девушка, — как это ни странно, Тибо, несмотря на все то ужасное, что о вас рассказывают, я больше не боюсь вас. Мне кажется, вы не можете желать мне зла. Я без страха шла через лес, когда на меня бросился этот страшный зверь, от которого вы меня спасли.
— Но как вы оказались рядом со своим прежним жилищем? Разве вы живете не у мужа?
— Да, одно время мы жили в Везе, но там не было места для слепой старушки. Тогда я сказала мужу: «Бабушка для меня важнее всего; я возвращаюсь к ней. Когда вы захотите увидеть меня, вы ко мне придете».
— И он согласился?
— Сначала он не хотел, но я объяснила ему, что бабушке семьдесят лет, что ей осталось прожить только два или три года, — дай Бог мне ошибиться в этом! — и для нас это всего лишь два или три года мелких неудобств, а впереди у нас, вероятно, еще долгие годы. Тогда он понял, что надо поделиться с тем, кто обладает меньшим.
Но, слушая объяснения Аньелетты, Тибо думал только об одном: любовь, которую девушка некогда испытывала к нему, не угасла в ее сердце.
— Значит, вы любите меня? — снова спросил Тибо. — Аньелетта, вы могли бы меня любить?
— Да нет же, это невозможно, раз я принадлежу другому.
— Аньелетта! Аньелетта! Скажите только, что вы любите меня!
— Напротив, если бы я любила вас, я всеми силами старалась бы это от вас скрыть.
— Почему? Почему же? Ты не знаешь моего могущества. У меня осталось, может быть, всего одно желание, может быть, два, но, если бы ты помогла мне высказать эти желания, я сделал бы тебя богатой, словно королеву… Мы можем уехать из этих мест, покинуть Францию и даже Европу; существуют большие страны, Аньелетта, самые названия которых тебе неизвестны: Америка, Индия. Это рай под синим небом; там растут большие деревья и летают всевозможные птицы. Аньелетта, скажи, что пойдешь со мной; никто не узнает, что мы уехали вместе, никто не будет знать, что мы любим друг друга, и даже о том, что мы вообще живы.
— Бежать с вами, Тибо! — Аньелетта смотрела на предводителя волков так, словно поняла лишь половину сказанного. — Но разве вам неизвестно, что я больше не принадлежу себе? Разве вы не знаете, что я замужем?
— Не все ли равно, раз ты любишь меня и мы можем быть счастливы!
— О Тибо, Тибо, что вы говорите!
— Послушай, — снова заговорил Тибо. — Я хочу говорить с тобой от имени этого мира и потустороннего. Хочешь ли ты спасти мое тело и вместе с тем мою душу, Аньелетта? Не противься мне, сжалься надо мной, приди ко мне. Уедем! Поедем куда-нибудь, где не слышно этого воя, не будет этого запаха окровавленной плоти. Если ты боишься стать богатой и знатной дамой, поедем в такое место, где я снова смогу стать ремесленником Тибо, бедным, но любимым Тибо, а стало быть, счастливым Тибо, хоть и занятым тяжелым трудом; поедем куда-нибудь, где у Аньелетты не будет другого супруга, кроме меня.
— Тибо, Тибо! Я готова была стать вашей женой, но вы оттолкнули меня!
— Аньелетта, не напоминайте мне о моих ошибках, за которые я так жестоко наказан.
— Тибо, то, что вы не захотели сделать, сделал другой: он взял в жены бедную девушку, он заботится о слепой старушке, одной он дал имя, другой — кусок хлеба; он не просил ничего, кроме моей любви, не искал другого богатства, кроме моей верности; как же вы можете требовать, чтобы я отплатила ему злом за добро? Посмеете ли сказать, что я должна оставить того, кто доказал мне свою любовь, ради того, кто доказал мне лишь свое безразличие?
— Но раз ты его не любишь, раз ты любишь меня, Аньелетта, какое это имеет значение?
— Тибо, не выворачивайте мои слова наизнанку, чтобы найти в* них то, чего нет. Я говорила о дружбе, которую сохранила к вам, но я вовсе не говорила, что не люблю своего мужа. Я хотела бы видеть вас счастливым, друг мой, и прежде всего хотела бы, чтобы вы отреклись от своих заблуждений, раскаялись в своих преступлениях. Наконец, я хотела бы, чтобы Господь сжалился над вами и вырвал бы вас из-под власти злого духа, о котором вы только что говорили. Я буду на коленях просить об этом в утренних и вечерних молитвах. Но, чтобы я могла молиться за вас, Тибо, чтобы голос мой достиг престола Всевышнего, я должна оставаться чистой, должна быть невинной и, наконец, должна быть верной, как поклялась у алтаря.
Услышав, с какой твердостью говорит Аньелетта, Тибо снова сделался угрюмым и печальным.
— Знаете ли вы, Аньелетта, как неосторожно говорить мне это?
— Почему, Тибо? — спросила она.
— Мы здесь одни, уже темно, и в такой час ни один человек не решится войти в лес. Знаешь ли ты, Аньелетта, что король не больше распоряжается в своих владениях, чем я здесь?
— Что вы хотите этим сказать, Тибо?
— Хочу сказать, что от просьб, уговоров и мольбы я могу перейти к угрозам.
— Вы мне угрожаете?
— Я хочу сказать, — не слушая Аньелетту, продолжал Тибо, — что каждое слово, которое ты произносишь, возбуждает разом и мою любовь к тебе, и мою ненависть к Ангулевану; я хочу сказать, наконец, что овечке, когда она во власти волка, не стоит его дразнить.
— Когда я шла по этой тропинке, Тибо, я не испугалась, увидев вас, как я вам и сказала. Придя в себя и невольно вспомнив, что о вас рассказывали, я на мгновение испытала ужас. Но теперь, Тибо, чтобы вы ни делали, вы не заставите меня побледнеть.
Тибо обеими руками схватился за голову.
— Не говорите так, — сказал он. — Вы не знаете, что шепчет мне на ухо демон и сколько сил мне требуется для того, чтобы сопротивляться его уговорам.
— Вы можете убить меня, — ответила Аньелетта, — но я не совершу низости, о которой вы меня просите; вы можете убить меня, но я останусь верна тому, кого выбрала в мужья; вы можете убить меня, но, умирая, я буду молить Бога помочь ему.
— Не произносите его имени, Аньелетта, не напоминайте мне об этом человеке.
— Угрожайте мне сколько хотите, Тибо, я у вас в руках; но он, к счастью, от вас далеко, и у вас нет над ним никакой власти.
— Кто тебе это сказал, Аньелетта, кто тебе сказал, что я не могу, обладая адской властью, поразить его издалека так же легко, как вблизи?
— И вы считаете меня такой подлой, Тибо, что надеетесь, когда я стану вдовой, заставить меня принять вашу руку, обагренную кровью того, чье имя я ношу?
— Аньелетта! — Тибо упал на колени. — Аньелетта, не дай мне совершить новое преступление!
— Это зависит от вас, а не от меня. Я могу отдать вам мою жизнь, Тибо, но не мою честь.
Тибо взревел:
— Любовь покидает сердце, в котором поселилась ненависть; берегись, Аньелетта! Береги своего мужа! Демон во мне и говорит за меня. Вместо утешений, которых я искал в твоей любви и в которых твоя любовь мне отказала, я утешусь местью. Аньелетта, останови, пока еще можно, мой жест проклятия, мою карающую руку, или — понимаешь ты это? — это не я ударю, это ты нанесешь ему удар! Аньелетта, ты это знаешь… Аньелетта, ты не приказываешь мне замолчать? Ну что ж, теперь мы прокляты — он, ты и я! Аньелетта, я хочу, чтобы Этьен Ангулеван умер, и он умрет!
Аньелетта страшно закричала.
Затем, поскольку ее разум отвергал возможность убийства на расстоянии, она сказала:
— Нет, вы говорите это, чтобы испугать меня, и мои молитвы окажутся сильнее ваших проклятий.
— Так узнай, как Небо исполнит твои молитвы. Только поторопись, Аньелетта, если хочешь застать в живых своего мужа, не то споткнешься о труп.
Побежденная уверенностью, с какой говорил предводитель волков, уступая неодолимому страху, Аньелетта ничего не ответила Тибо, стоявшему на склоне оврага и протянувшему руку в сторону Пресьямона. Аньелетта пустилась бежать в том направлении, которое, казалось, указывала ей эта рука, и вскоре скрылась в темноте за поворотом дороги.
Как только она исчезла, Тибо издал такой рев, какой могли бы издать десять одновременно завывших волков. Затем он бросился в чащу со словами:
— Теперь я в самом деле проклят!
Назад: XX ВЕРНА СВОЕМУ ОБЕЩАНИЮ
Дальше: XXII ПОСЛЕДНЕЕ ЖЕЛАНИЕ ТИБО
