XVII
ВИНА ЧЕСТНОЙ ЖЕНЩИНЫ
Ален остался один; он был недоволен собой.
Время приближалось к часу ночи.
На небе всходила луна.
Молодой охотник взял ружье, ягдташ, провизию на целый день и вышел из дома.
Испытывая чувство стыда, он направился не туда, куда посылал мальчика, а в противоположную сторону.
Впервые после болезни Монпле собрался на пролет птиц. Он увидел, что все его охотничьи посты пришли в негодность из-за непогоды, а еще больше от запустения.
Ветер опрокинул его укрытия; бочки, в которых он подстерегал дичь, наполнились песком; каменные глыбы, за которыми он сидел в засаде, были разбросаны приливом; лагуны и лужи воды переместились в другие места.
Охотник был вынужден целый день обследовать местность и восстанавливать свои укрытия.
Дело было весной; в тот год зима продолжалась дольше обычного, и птицы летели на север большими стаями, поэтому с наступлением темноты Алену удалось подстрелить довольно много уток.
На рассвете он вернулся в Шалаш с тяжелой ношей.
Маленький Жан Мари уже встал и поджидал своего друга.
Он устремился навстречу Алену.
Но тот, улыбаясь ребенку, не решился расцеловать его, как обычно.
Войдя в дом, молодой человек огляделся, словно надеясь увидеть еще кого-нибудь, кто его ждал, и спросил:
— Что-нибудь произошло, пока меня не было?
— Ну да, господин Ален, — сказал мальчик, — приходил боцман Энен.
— А! Боцман Энен; что ему от меня понадобилось?
— Я не знаю, господин Ален, я знаю только, что он был чертовски зол.
— А! Он тебе это сказал?
— О! Ему не надо было этого говорить мне, я и сам видел. Комок табака так и скакал у него во рту, словно белка в клетке. Я только спросил у боцмана, не видел ли он мою матушку, а он в ответ сильно пнул меня ногой.
Ален ничего не ответил, но понял, что за это время в деревне произошло что-то новое.
Прежде всего он подумал, что вдова все рассказала моряку.
Но такой донос настолько был не в характере Жанны Мари, что молодой человек покачал головой, отвечая себе:
"Нет, дело не в этом".
Тем не менее, что бы ни привело старого моряка в Шалаш, каких бы объяснений он ни собирался потребовать от Монпле, охотнику не очень-то хотелось с ним встречаться.
Ален прекрасно понимал, что его поведение в этой истории далеко не безупречно и заслуживает порицания.
Однако он предпочитал упрекать себя сам и не желал слышать упреков от кого-то другого.
Молодой охотник не стал ложиться в постель и решил немедленно вернуться на взморье.
Он мог отдохнуть в одном из своих укрытий.
Монпле пополнил запас провизии и боеприпасов, чтобы не возвращаться домой в течение трех-четырех дней.
Жан Мари следил за сборами своего друга с любопытством и тревогой.
Ален хранил молчание, а бедный ребенок не осмеливался заговорить с ним первый.
И все же, когда долго колебавшийся мальчик увидел, что Монпле собирается его покинуть, даже не попрощавшись с ним, он почувствовал, что должен заговорить, чтобы не разрыдаться.
— Разве я вам сделал что-нибудь плохое, господин Ален? — спросил он прерывающимся от слез голосом.
— Ты, мой маленький дружок? — спросил охотник, вздрагивая (он понимал, что без всяких оснований, по крайней мере, внешне, ведет себя с мальчиком не так, как обычно). — Почему ты меня об этом спрашиваешь?
— О господин Ален, — отвечал Жан Мари, — после вашего возвращения вы смотрите на меня не по-доброму; послушайте, если я вас обидел, надо было об этом сказать, и я сразу же попрошу прощения, ведь я вас так люблю, что ни за что не сделал бы это нарочно.
— Бог тому свидетель, — сказал молодой охотник, — что мне не в чем тебя упрекнуть, бедное дитя.
— Значит, господин Ален, вы чем-то озабочены, так как, по правде говоря, даже во время болезни вы выглядели куда веселее.
— Да, у меня неприятности, мой мальчик.
— В таком случае, господин Ален, надо рассказать о них матушке, — произнес Жан Мари, — она так вас любит, что, будь ее воля, она избавила бы вас от огорчений.
Ален поцеловал бедного маленького юнгу и двинулся в путь.
Между тем мальчик последовал за ним.
— Вы не пойдете к боцману Энену, господин Монпле? — спросил он.
— Не сегодня, малыш Жан. Сейчас удачное время для охоты, и я не хочу упускать случай.
— А если боцман снова придет?
— Если он придет, ты передашь ему то, что я тебе сказал.
— О нет, ей-Богу, я ему ничего не скажу.
— Почему?
— Да ведь вчера Энен так сердился, что сегодня он, конечно же, будет вне себя. Он проглотит свой комок табака, это уж точно… Прощайте и удачной охоты вам, господин Ален!
— Прощай, малыш Жан.
Затем, глядя вслед охотнику, быстро шагавшему среди песчаных холмов, мальчик сказал себе: "Ну нет, я не стану дожидаться Энена, а понесу в Исиньи на продажу наших уток и куликов. Если старый боцман придет, что ж, он может колотить в дверь и стены, сколько ему угодно. Пусть уж лучше он вымещает свою досаду на дереве и камне, чем на мне".
Следует вкратце пояснить, чем была вызвана досада моряка, а затем рассказать, к каким последствиям она привела.
Жанна Мари полагала, что дядя не заметил ее ухода, но она ошиблась.
Старый ростовщик, не терявший бдительности после тревожной ночи, услышал, как затрещала деревянная лестница под ногами вдовы, хотя эти шаги были очень тихими.
Ланго не пошевелился, но открыл глаза.
Когда заскрипела входная дверь, лавочник встал и увидел, что его племянница прошла через двор и скрылась в саду.
После той памятной ночи Ланго потерял покой; скупец напряженно думал и, чем больше он думал, тем больше убеждался в том, что незнакомец, вскрывший люк и попытавшийся взломать секретер, нашел убежище в комнате Жанны Мари.
Этот человек был грабителем или любовником вдовы, а возможно, и тем и другим.
Кто же мог быть этим грабителем или любовником?
Судя по всему, не кто иной, как Ален Монпле.
Ланго встал и последовал за племянницей; он увидел, как она вышла через садовую калитку и поспешила в сторону Шалаша.
У него больше не осталось никаких сомнений.
Ален не мог приходить к Жанне Мари, и она отправилась к Алену.
И Ланго стал ждать; когда вдова вернулась, он сам открыл ей дверь.
Жанна Мари поняла, что она пропала.
И тут она не ошиблась.
Ростовщик обрадовался возможности избавиться от племянницы; он приказал ей собрать свои вещи и утром покинуть его дом.
Жанна, как всегда покорная, не стала оправдываться и отвечать упреками на обвинения.
Она безропотно повиновалась.
На следующее утро, в семь часов, женщина, со своим жалким скарбом под мышкой, покинула дом Ланго и побрела сама не зная куда.
Пройдя четверть льё, она вышла к морю.
Вдова положила свои вещи рядом с собой, села на песчаный холм и стала смотреть на морскую гладь тусклым бессмысленным взглядом.
Что она собиралась делать?
Какая ее ждала судьба?
Жанна Мари об этом не ведала.
Впрочем, она понимала, что должно было произойти и уже происходит в деревне.
Ее дядя, очевидно, известил всех о том, что она ушла из дома, и рассказал о причине ее ухода.
Женщина, чью жизнь до сих пор считали безупречной, была обречена на бесчестье.
То, чего боялась несчастная вдова, исполнилось в точности.
Весь Мези уже знал, что лавочник прогнал племянницу за то, что она принимала в его доме любовника, и, когда Жанна не смогла больше его там принимать, она отправилась куда-то ночью на свидание с ним.
Кроме того, люди сплетничали, что любовником вдовы был Монпле и говорили друг другу по секрету, что Косолапый несомненно собирается затеять против этой парочки судебное дело, в ходе которого их обвинят в попытке ограбления со взломом секретера.
Жанна Мари недолго пребывала в неведении относительно того, что творилось в Мези.
Первые же люди, пришедшие к морю и обнаружившие ее на берегу, не преминули сообщить ей обо всех слухах.
Будучи прежде всего честной женщиной, Жанна не пыталась отрицать свою вину или оправдываться.
Она лишь склоняла голову перед лицом всеобщего осуждения и со смирением принимала кару, ниспосланную ей Господом.
Однако, как ни велико было отчаяние вдовы, ее сердце по-прежнему было обращено к Всевышнему.
Она благодарила Бога за то, что он дал ей сына, ее любимого маленького Жана Мари, понимая, что без любви к ребенку она не сумела бы пережить такой позор, и даже вера не смогла бы удержать такую добрую христианку, как она, от самоубийства.
Жанна также благодарила Бога за то, что он удалил от нее мальчика; она чувствовала, что сошла бы с ума, если бы ей пришлось. подвергаться унижениям в присутствии сына.
Она долго бродила по берегу, не зная, что предпринять и на что решиться; она избегала всяких встреч с людьми, ибо это не сулило ей ничего, кроме новых насмешек или жалости, как вдруг случайно столкнулась с боцманом Эненом.
Старый моряк был поражен, увидев вдову в слезах, в то время как после разговора с Аленом, по его мнению, она должна была светиться от радости; Энен остановил ее, хотя она и пыталась уклониться от встречи с ним, как и с другими, и принялся ее обо всем расспрашивать.
И тут Жанна Мари, заливаясь слезами, с неистово бьющимся сердцем, рассказала боцману о том, что произошло: об обещаниях Алена, о том, как она сопротивлялась, но проявила слабость, опасаясь, как бы дядя, заслышав шум, не прибежал в ее комнату; наконец, не помня себя от горя, вдова рассказала ему о событиях прошлой ночи: о том, как Ален позвал ее в Шалаш, чтобы предложить сделку, которую она отвергла, и как дядя, обнаруживший ночью ее отсутствие, обо всем догадался и с позором изгнал ее из дома.
— Ах! — вскричал старый моряк. — Этот прохвост ничего мне не говорил. Но тут что-то не так, Жанна Мари, я не могу поверить, что парень такой мерзавец, каким он кажется, если судить по твоему рассказу.
— О! Если бы речь шла только обо мне, боцман Энен, — сказала вдова, — Богу известно, что я вынесла бы наказание за свою вину без единой жалобы, ведь я понимаю, как велика эта вина; но я же любила, а когда женщина любит, она теряет силу и ее сердце не в ладу с разумом… Однако самое страшное, что моему сыну, этому бедному невинному ангелочку, придется краснеть за свою мать! О! Я вечно буду страдать и никогда не оправлюсь от этого удара…
— Перестань, — произнес боцман Энен, — черт возьми, что ты такое рассказываешь? Ты не столько виновата, сколько на себя наговариваешь, Жанна. Неужели ты перестанешь быть честной женщиной лишь оттого, что какой-то бездельник обманул твое сердце? Разве хороший баркас, потерпевший крушение, виновен в своей беде?
Несколько зевак, видя, как оживленно Энен беседует с Жанной Мари, подошли к ним.
Заметив это, боцман сказал, ударив себя в грудь с такой силой, что подобный удар уложил бы на месте быка:
— Честность — внутри нас, и только болваны, глупые, как морские угри, ищут ее в другом месте. Иди к нам, дочка: Луизон примет тебя как родную сестру, а если кто-нибудь отнесется к тебе без должного уважения, я так пересчитаю ему все кости, что они захрустят арию "Береги свою шкуру", чтоб другим не было повадно. Пусть все это запомнят!
Последние слова боцман произнес во весь голос, чтобы его услышали все, и, поскольку Энен всегда тотчас же приводил свои угрозы в исполнение, люди почтительно расступились, когда он, взяв Жанну Мари за руку, повел ее в направлении своего дома.
Как и обещал Энен, Луизон показала себя с лучшей стороны.
Она встретила вдову как сестру и приняла ее в семью столь же великодушно, сколь и естественно.
Оставив Жанну Мари на попечение жены, старый моряк отправился в сторону Шалаша, чтобы отыскать Алена Монпле.
