Книга: А. Дюма. Собрание сочинений. Том 29. Сан Феличе. Книга 2
Назад: СХLIV АВАНПОСТЫ
Дальше: CXLVI ДЕНЬ 13 ИЮНЯ (Продолжение)
CXLV
ДЕНЬ 13 ИЮНЯ
В полночь, в тот самый час, когда Сальвато выехал из Кастель Нуово, Руффо, сидя за столом в главном покое Нольского епископства вместе со своим секретарем Саккинелли и адъютантом маркизом Маласпиной, выслушивал донесения и отдавал приказы.
Курьеры следовали один за другим с быстротой, говорившей о том, что новоиспеченный генерал прилагает большие усилия, чтобы наладить надежную связь с войсками.
Он лично распечатывал все письма, откуда бы они ни приходили, и диктовал ответы то Саккинелли, то Маласпине. Сам он отвечал редко, и только на секретные послания, ибо нервный тик в правой руке мешал ему писать.
В тот момент кардинал ожидал своих гонцов; он уже получил от епископа Людовичи сообщение, что Панедиграно с тысячей каторжников ожидается в Боско 12-го утром.
В руке он держал послание от маркиза де Куртиса, извещавшего, что полковник Чуди, чтобы искупить свое поведение в Капуа, отбыл из Палермо с четырьмя сотнями гренадеров и тремя сотнями солдат, составляющих своего рода иностранный легион, и высадится в Сорренто, чтобы атаковать с суши форт Кастелламмаре, пока корабли "Sea-Horse" и "Минерва" будут атаковать его с моря.
Прочитав это донесение, кардинал поднялся с места и подошел к большой карте, развернутой на другом столе; упершись в стол рукою, он стоя начал диктовать Саккинелли следующие приказы:
"Полковнику Чуди прекратить атаку на форт Кастелламмаре, если она уже началась; немедленно объединиться с Шъярпа и Панедиграно и утром 13-го выступить против армии Скипани.
Чуди и Шьярпа атаковать противника с фронта, Панедиграно обойти его с флангов и двигаться вперед по краю лавы Везувия, с тем чтобы господствовать над дорогой, по которой Скипани будет отступать.
Более того, поскольку не исключена возможность, что республиканский генерал, зная о прибытии кардинала в Нолу, побоится оказаться отрезанным и захочет удалиться в Неаполь, нашим войскам следует усиленно теснить его перед собой.
В Фаворите республиканский генерал найдет кардинала Руффо, который тем временем обойдет Везувий. Таким образом, Скипани, окруженному со всех сторон, останется только умереть или сдаться".
С этого приказа кардинал велел снять три копии, подписал каждую и с тремя нарочными отправил адресатам.
Как только это было сделано, Руффо, замысливший одну из тех тысяч комбинаций, которые разрушают самые продуманные планы, велел позвать к себе Де Чезари.
Через пять минут молодой бригадный генерал, при полной амуниции, вошел в комнату: лихорадочная деятельность кардинала передавалась всем, кто его окружал.
— Браво, принц! — похвалил Руффо, который иногда в шутку именовал Де Чезари прежним титулом. — Вы готовы?
— Всегда готов, ваше преосвященство, — отчеканил молодой человек.
— Тогда возьмите четыре линейных батальона пехоты, четыре полевые пушки, десять рот калабрийских егерей и эскадрон кавалерии, растянитесь по северному склону Везувия — тому, что обращен к Мадонне делл’Арко, — и постарайтесь до зари войти в Резину. Жители вас ждут: я их предупредил, и они готовы восстать, выступив на нашей стороне.
Затем он повернулся к маркизу.
— Маласпина, — сказал кардинал, — передайте бригадному генералу приказ и подпишите его за меня.
В эту минуту вошел капеллан, приблизился к кардиналу и шепнул ему на ухо:
— Ваше преосвященство, капитан Шипионе Ламарра прибыл из Неаполя и ожидает ваших приказаний в соседнем помещении.
— А, наконец-то, — отозвался кардинал, облегченно вздохнув. — Я опасался, не произошло ли с ним какого-нибудь несчастья. Скажите ему, что я сию минуту буду, а пока составьте ему компанию.
Руффо снял с пальца перстень и приложил свою печать к приказам, посылаемым от его имени.
Шипионе Ламарра, чьего прибытия кардинал, по-видимому, ждал с явным нетерпением, был тот самый гонец, через которого королева прислала ему свою хоругвь и которого она рекомендовала кардиналу как мастера на все руки.
Ламарра только что возвратился из Неаполя, куда Руффо посылал его, чтобы сговориться с одним из главарей заговора Беккеров — Дженнаро Таузано.
Тот разыгрывал из себя патриота, значился чуть ли не первым в списках членов всех республиканских клубов, но делал все это с единственной целью — быть в курсе дебатов; о содержании их он доносил кардиналу, состоя с ним в постоянной переписке.
В его доме хранилась часть оружия, что должно было пойти в ход в день осуществления роялистского заговора.
В его распоряжении были лаццарони с Кьяйи, Пие ди Гротта, Поццуоли и соседних кварталов.
Понятно, что кардиналу не терпелось получить от него ответ.
Он вошел в кабинет, где его ожидал Ламарра, переодетый в платье национального гвардейца.
— Ну что? — спросил Руффо еще в дверях.
— Что ж, ваше преосвященство, все идет так, как мы задумали. Таузано по-прежнему слывет одним из самых преданных патриотов Неаполя, и никому не приходит в голову его подозревать.
— Сделал он то, что я приказывал?
— Да, ваше преосвященство, все исполнено.
— Значит, он распорядился забросить веревки в подвальные отдушины домов, где живут вожаки патриотов?
— Именно. И ему очень хочется знать, зачем это было нужно; но я и сам не знаю и не мог просветить его на этот счет. Так или иначе, распоряжение вашего преосвященства выполнено в точности.
— Вы в этом уверены?
— Я своими глазами видел лаццарони за работой.
— Не передал ли вам Таузано пакета для меня?
— Разумеется, ваше преосвященство: вот он, как видите, обернутый вощеным полотном.
— Подайте его сюда.
Кардинал перочинным ножичком разрезал скреплявшую пакет бечевку и вытащил из обертки большую хоругвь, где был изображен он сам, на коленях молящий святого Антония, который обеими руками протягивал ему связку веревок.
— Это то, что нам надо, — проговорил кардинал, очень довольный. — А теперь мне нужен человек, способный распространить в Неаполе слух о чуде.
С минуту он молча обдумывал, кому бы доверить это поручение.
И вдруг он хлопнул себя по лбу.
— Пусть ко мне пришлют фра Пачифико, — распорядился он.
Позвали фра Пачифико; тот вошел в кабинет, и они с кардиналом провели там полчаса, запершись.
Потом люди видели, как монах прошел в конюшню, забрал оттуда Джакобино, и они вместе пустились по дороге к Неаполю.
Кардинал же вернулся в гостиную, послал во все концы еще несколько распоряжений и, не раздеваясь, бросился на постель, велев разбудить себя чуть свет.
Разбудили его на заре. За ночь посреди лагеря санфедистов, за воротами Нолы, воздвигли алтарь. Кардинал в пурпурном одеянии отслужил мессу во славу святого Антония: он надеялся провозгласить его покровителем города вместо святого Януария, ведь тот дважды сотворил чудо в пользу французов, проявил себя якобинцем и был именем короля лишен титула главнокомандующего неаполитанскими войсками.
После разжалования святого Януария кардинал долго искал ему преемника и наконец остановился на святом Антонии Падуанском.
Почему не на святом Антонии Великом, который своей жизнью куда больше заслуживал этой чести, чем Антоний Падуанский? Вероятно, кардинал опасался, как бы легенда о его искушениях, ставшая известной всем благодаря гравюрам Калло, да вдобавок и его странный выбор товарища по отшельничеству не умалили в глазах неаполитанцев достоинств святого.
Так или иначе, он предпочел Антония Падуанского, жившего на тысячу лет позже своего знаменитого тезки, и в час сражения счел нужным доверить святое дело именно ему.
Окончив служить мессу, кардинал все в том же пурпурном одеянии сел на коня и поскакал во главе первого военного отряда.
Санфедистская армия делилась на три дивизии. Одна из них спустилась через Каподикино для нападения на Капуанские ворота.
Вторая обогнула подножие Везувия по северному склону.
Третья двинулась по южному его склону.
Тем временем Чуди, Шьярпа и Панедиграно уже атаковали или должны были атаковать Скипани с фронта.
Тринадцатого июня около восьми часов утра с высоты замка Сант’Эльмо часовые увидели, как, поднимая облако пыли, приближается армия санфедистов.
Сейчас же три пушечных выстрела из Кастель Нуово возвестили тревогу и улицы Неаполя мгновенно опустели, словно улицы Фив, и онемели, будто улицы Помпей.
Наступил торжественный час, ужасный и вселяющий трепет, когда встает вопрос о существовании отдельного человека, и еще более грозный и возвышенный, когда речь идет о жизни и смерти целого города.
Без сомнения, заранее отданный приказ гласил, что эти три выстрела послужат двойным сигналом, ибо едва замерли последние их отзвуки, как двое узников Кастель Нуово, приговоренных позавчера к смерти, услышали в коридоре, примыкавшем к их камере, шаги и лязг оружия.
Не говоря ни слова, они бросились в объятия друг к другу, потому что поняли: это пришли за ними и настал их последний час.
Когда отворилась дверь, они стояли обнявшись, спокойные и улыбающиеся.
— Готовы ли вы, граждане? — спросил офицер, командующий конвоем, которому велено было оказывать приговоренным всяческое уважение.
Андреа ясным голосом проговорил "да"; Симоне утвердительно кивнул.
— Тогда следуйте за нами, — приказал офицер.
Узники окинули свою камеру последним взглядом, в котором светились сожаление и нежность, — обычным взглядом уводимых на казнь; человек испытывает властную потребность оставить по себе хоть какую-нибудь память, поэтому Андреа взял гвоздь и нацарапал на стене над изголовьем постелей свое имя и имя отца.
Потом он пошел вслед за солдатами, уже окружившими старика.
Во дворе их ожидала какая-то женщина, одетая во все черное.
Твердым шагом двинулась она навстречу узникам. Андреа вскрикнул и задрожал всем телом.
— Синьора Сан Феличе! — вскричал он.
Луиза опустилась на колени.
— Зачем вы преклоняете колена, сударыня? Вам не следует ни у кого просить прощения! — сказал Андреа. — Нам все известно: истинный виновник сам себя выдал. Но будьте справедливы ко мне — вы получили письмо от меня еще прежде, чем я получил письмо от Микеле.
Луиза зарыдала.
— Братец… — пробормотала она.
— Спасибо! — продолжал Андреа. — Отец, благословите вашу дочь.
Старик приблизился к Луизе и положил ей руку на голову.
— Бог благослови тебя, дитя мое, как я тебя благословляю. Пусть минет твой лоб даже тень несчастья!
Луиза уронила голову на руки и разразилась отчаянными рыданиями.
Молодой Беккер поднес к губам один из ее длинных светлых локонов и жадно его поцеловал.
— Граждане! — промолвил офицер.
— Да, да, идем, сударь! — ответил Андреа.
При звуке удаляющихся шагов Луиза подняла голову и, все еще стоя на коленях, протянула вперед руки и следила взглядом за осужденными, пока они не скрылись за арагонской триумфальной аркой.
Если что-нибудь могло усугубить трагичность этого траурного шествия, то это была мертвая тишина на опустевших улицах, в обычное время самых людных в Неаполе.
Лишь изредка приоткрывалась дверь, приотворялось окно, откуда боязливо высовывалась голова, по большей части женская, но тотчас дверь или окно поспешно захлопывались: горожане видели среди группы вооруженных людей двух безоружных и догадывались, что их ведут на смерть.
Так прошли они через весь Неаполь и вступили на площадь Старого рынка, постоянное место казней.
— Пришли, — прошептал Андреа.
Старый Беккер огляделся вокруг.
— Кажется, да, — сказал он тихо.
Однако отряд миновал рынок.
— Куда же они нас ведут? — спросил Симоне по-немецки.
— Должно быть, ищут более удобного места, — на том же языке отвечал молодой человек. — Им нужна стена, а здесь одни только жилые дома.
Когда вышли на маленькую площадь у церкви дель Кармине, Андреа тронул отца за локоть и указал ему глазами на глухую стену напротив дома священника.
В наши дни у этой стены возвышается большое распятие.
— Да, — произнес Симоне.
Действительно, офицер, руководивший отрядом, направился в ту сторону.
Осужденные ускорили шаг и, выйдя из рядов, встали у стены.
— Кто умрет первым? — спросил офицер.
— Я! — вскричал старик.
— Сударь, — заговорил Андреа, — вы получили распоряжение расстрелять нас одного вслед за другим?
— Нет, гражданин, — ответил офицер, — я не получал на этот счет никаких инструкций.
— В таком случае, если вам все равно, мы просим вас о милости: расстреляйте нас одновременно.
— Да, да, — послышалось пять или шесть голосов из конвоя. — Это мы можем для них сделать.
— Вы понимаете, гражданин, — сказал офицер, облеченный столь тягостной миссией, — я сделаю все, что могу, чтобы облегчить ваши последние минуты.
— Они согласны! — радостно воскликнул старый Беккер.
— Да, отец, — откликнулся Андреа, обнимая старика за плечи. — Не будем же задерживать этих господ, проявивших к нам такую доброту.
— Нет ли у вас какой-нибудь последней просьбы или распоряжения? — спросил офицер.
— Никаких, — ответили осужденные.
— Ну, тогда приступим, раз уж так надо, — пробормотал офицер. — Но, клянусь кровью Христовой, нас заставляют делать грязную работу!
Тем временем осужденные прислонились к стене, причем Андреа все так же держал руку на отцовском плече.
— Удобно ли мы встали, господа? — спросил молодой Беккер.
Офицер кивнул утвердительно.
Потом он повернулся к своим людям:
— Ружья заряжены?
— Так точно.
— Тогда становись! Действуйте побыстрее и старайтесь причинить им поменьше страданий, — это единственная услуга, которую мы можем им оказать.
— Спасибо, сударь, — сказал Андреа.
Дальнейшее произошло с молниеносной быстротой.
Одна за другой раздались команды: "Ружья наизготовку! — Целься! — Огонь!"
И прогремел залп.
Все было кончено!
Патриоты Неаполя, увлеченные примером парижских республиканцев, совершили одно из тех кровавых деяний, на которые лихорадка гражданской войны обрекает самые благородные натуры и самое святое дело. Под тем предлогом, что надо отнять у горожан всякую надежду на прощение, а у бойцов — малейший шанс на спасение, они позаботились, чтобы струя крови пролегла между ними и милосердием короля; то была ненужная жестокость: ее даже нельзя оправдать необходимостью.
Правда, то были единственные жертвы. Но их достало, чтобы запятнать кровью доселе безупречные одежды Республики.
Назад: СХLIV АВАНПОСТЫ
Дальше: CXLVI ДЕНЬ 13 ИЮНЯ (Продолжение)
