В тот самый час, когда в Ашаффенбурге происходили описанные выше события, Самуил в подземных покоях замка объяснял совету Семи, в чем состояла его попытка и какие средства он использовал.

— Сейчас начало одиннадцатого, — говорил Самуил. — В эти минуты, господа, Наполеон уже мертв, Империя рухнула, Германия свободна.

Семеро безмолвствовали.

— Вы молчите? — продолжал Самуил. — Это что же, неодобрение? Вы осуждаете то, что я сделал?

— Фридрих Штапс пожертвовал собой, — заметил один из Семи.

— Мелочная щепетильность! — усмехнулся Самуил, пожимая плечами. — Генерал сам не палит из ружья. К тому же мне сдается, что ваше возлюбленное Провидение действует теми же методами, что и я, распоряжаясь нами всеми так же, как я распорядился Трихтером. Оно нас использует для осуществления своих предначертаний и убивает без малейшего сомнения, если наша смерть может послужить его замыслам. Разве я не так же поступил? Я пожертвовал Трихтером, моим другом. Он был пьяницей, а я из него сделал мученика. Не думаю, что он много проиграл при таком превращении. Ну, полно, покончим с ребяческими сантиментами! Вы мною довольны?

— Средства, тобой избранные, — заговорил наконец предводитель, — касаются только тебя и твоей совести. Если ты в самом деле освободил Германию, мы закроем глаза на все прочее и будем принимать во внимание только достигнутый результат: твои заслуги будут признаны отечеством и Союзом Добродетели. Когда же мы получим известия?

— Неккарский странник уже в дороге. Подождем.

Они стали ждать, охваченные глубочайшей тревогой.

В час пополудни колокольчик зазвонил.

— Это он, — сказал Самуил.

И пошел отворять.

Неккарский странник вошел медленным шагом, с суровым видом.

— Ну, что? — спросили все в один голос.

— Вот что я видел, — начал тайный вестник. — Я скрупулезно выполнил все указания Самуила Гельба, переданные мне от вашего имени. Я не оставлял Трихтера до той минуты, когда он вручил Наполеону свое прошение. Император приказал ему последовать за ним во дворец князя-примаса.

— Отлично! — сказал Самуил.

— Подождите, — остановил его Роймер. — Поскольку я не заметил, чтобы Трихтер оттуда вышел, я стал бродить вокруг дворца, в поисках способа проникнуть внутрь. Прокрадываясь мимо черного хода, я заметил двух людей, которые вышли оттуда с крытыми носилками и направились в сторону больницы. Я последовал за ними. Занавеска носилок на мгновение отошла в сторону. Мелькнула рука. Я заметил перчатку, похожую на те, что носил Трихтер. Тогда я расспросил больничного привратника. Тот сказал мне, что занес в журнал поступление неизвестного покойника, который должен быть погребен сегодня же вечером.

— Это Трихтер! — пробормотал Самуил, бледнея.

Вестник продолжал:

— Я вновь приблизился ко дворцу. Подойдя к нему, я увидел императора: он вместе с императрицей как раз садился в экипаж, чтобы отбыть в Вюрцбург под ликующие и полные восторга вопли черни.

Долгое молчание было ответом на эти слова, не оставлявшие ни малейшего сомнения, никакой надежды.

— Хорошо, — выговорил наконец предводитель, обращаясь к неккарскому страннику. — Ты можешь идти.

Тот отвесил поклон и удалился.

— Самуил Гельб, — заговорил тогда предводитель, — Бог сильнее тебя. Ты добился лишь того, что убил друга. Единственный совет, какой мы можем тебе дать, это как можно скорее скрыться отсюда, найдя более безопасное убежище.

И, повернувшись к своим собратьям, чьи лица по-прежнему были скрыты масками, он прибавил:

— Господа, осторожность велит покинуть это место. Разъезжаемся.

И Семеро удалились, оставив застывшего, безгласного, словно пораженного громом Самуила.