XLVI
«GAUDEAMUS IGITUR»
Студенты шагали, распевая во все горло:
Gaudeamus igitur,
Juvenes dum sumus;
Ubi sunt qui ante nos In mundo fuere?
За поворотом дороги путникам внезапно открылась деревня. Все ее обитатели — мужчины, женщины, дети, — привлеченные шумом, высыпали на улицу и озадаченно таращили глаза при виде столь необъяснимого вторжения.
Самуил уже не возглавлял этого каравана. Он отошел в арьергард, чтобы поговорить с Юлиусом.
Студент, который теперь шел впереди, обратился к одному из жителей:
— Эй, мужлан! Это что за деревня?
— Ландек.
И тотчас из всех глоток вырвались ликующие вопли:
— О-го-го! Ха-ха! Гип-гип-ура! Лисы, зяблики, а ну-ка стой! Вот и Ландек!
Все кричали — каждый по-своему:
— Привет Ландеку!
— Авентинскому холму от нашего студенческого Рима привет!
— О, жуткое скопище жалких лачуг, привет!
— Привет тебе, захолустье, отныне причастное истории, божественная деревушка, бессмертная дыра!
Трихтер сказал Фрессвансту:
— Я не прочь промочить горло.
Кто-то из зябликов подскочил к парню, шедшему за плугом:
— Эй ты, филистер, мужлан, туземец здешних мест, ты, подобие человека, чего пялишься на меня своими рыбьими гляделками? Посмотрим, хватит ли у тебя мозгов, чтобы растолковать мне, где тут у вас гостиница «Ворон»?
— В Ландеке нет гостиницы «Ворон», — растерянно отвечал поселянин.
— Тогда мне нужна гостиница «Золотой лев».
— В Ландеке нет гостиницы «Золотой лев».
— Так скажи, дубина ты этакая, где самая лучшая гостиница здешних мест?
— В Ландеке вовсе нет никакой гостиницы.
При таком ответе студенты разразились возмущенными криками.
— Слыхали, что говорит этот землепашец? — завопил зяблик. — У них в Ландеке нет гостиницы!
— Где же мне хранить мои шляпные картонки? — страдальчески спросил один студиозус.
— Куда я дену моего пса? — простонал какой-то лис.
— Где мне держать мою трубку? — заревел в бешенстве кто-то из замшелых твердынь.
— А я, — кричал кто-то, — куда дену теперь зеницу моих очей, розу моей весны, возлюбленную моего сердца?
Фрессванст сказал Трихтеру:
— Мне бы выпить.
И все на похоронный манер затянули второй куплет знаменитой латинской песенки, игривые слова которой более чем противоречили унылому завыванию поющих:
Vivant omnes virgines,
Faciles, formosoe.
Vivat membrum quodlibet!
Vivat membra quaelibet!
Иные уже не на шутку стали приходить в дурное расположение духа. Веселье, вызванное исходом из Гейдельберга, на глазах оборачивалось озлоблением. Полные желчи, студенты топтались в толпе, ворча и затевая перебранки.
— Ты что это, Мейер, — набросился на своего соседа рослый здоровенный лис, — ты же своей спиной ударил меня в локоть, скотина!
— Болван! — огрызнулся Мейер.
— Болван?! Превосходно! Через четверть часа встречаемся на горе Кайзерштуль… Ах ты черт, ну где здесь возьмется гора Кайзерштуль?
— Нет, это просто убийственно! Убить друг друга — и то негде!
Тут крестьянин закричал:
— Эй, господин студент, вы бы поосторожнее! Ваш пес…
Студент посмотрел на него с самым суровым видом:
— Тебе, животное, пристало называть его «господин ваш пес»!
— Ладно! Господин ваш пес меня укусил.
— Ах ты олух несчастный! Ты осмелился побеспокоить моего пса, чтобы добиться чести быть им укушенным? Вот же тебе! Вот! Вот!
И он принялся колотить незадачливого парня под крики «Браво!», которыми товарищи усердно подбадривали его.
Тут вступил и хор, с оттенком философического одобрения происходящего грянув:
Vita nostra brevis est:
Brevi finieutur.
Venit mors velociter;
Rapit nos atrociter.
Трихтер и Фрессванст в один голос вздохнули:
— Выпить бы!
— Черт возьми, — заметил какой-то студент, — неужели мы пустим корни в этой дрянной деревушке, да так и останемся торчать здесь наподобие придорожных столбов, указывая путь прохожим?
— Самуил должен был нас куда-то привести.
— Самуил! Самуил! Куда он провалился?
— Э-ге-ге! Самуил! Сюда! Скорее! Мы не знаем, куда приткнуться! Анархия тонет в произволе, бунт вот-вот сам себя перебунтует, весь беспорядок нарушен!
— Ответь нам, о Кориолан, неужели у вольсков не принято есть, пить и спать?
Самуил появился в сопровождении Юлиуса и спросил невозмутимо:
— Что такое?
— А то, что здесь ни черта нет, — промолвил Мейер.
— Чего же вам не хватает?
— Нам не хватает того, что человеку всего нужнее: гостиницы.
— Дети мои, вы ошибаетесь: более всего вам недостает воображения, — сказал Самуил. — Дайте мне пять минут, и вы получите все, что захотите. Но сперва нам с Юлиусом надо посетить бургомистра и наметить распорядок нашего бунта. Где Трихтер?
— Только что был здесь — томился от жажды.
— Поищите его — он наверное ищет, не забьет ли где источник можжевеловой настойки, — да пришлите ко мне: он будет моим секретарем. А прочим я бы порекомендовал не слишком громко галдеть, пока ваш король занят полезными трудами.
— Будь покоен, Самуил! — грянула толпа.
Самуил и Юлиус направились к домику, на который им указали как на жилище бургомистра. Там к ним без промедления присоединился Трихтер.
Не успели они войти, как их собратья в знак верности данному слову блюсти тишину взревели оглушительным хором:
Pereat tristitla! Pereant osores! Pereat diabolus, Quivis antiburchius!
