Самуил чопорно поклонился Христиане. Юлиус — странное дело! — не выразил при виде его ни малейшего удивления, шагнул навстречу гостю и пожал ему руку.

— Ты знаешь толк в медицине, — сказал он. — Посмотри-ка нашего бедного малыша, он, кажется, болен.

Самуил, ни слова не говоря, осмотрел ребенка, потом, оглядевшись вокруг, заметил кормилицу, подошел и пощупал ей пульс.

— Позвольте, сударь, — сказала Христиана, в душе которой беспокойство за сына уже вполне взяло верх над прочими опасениями, — ведь кормилица не больна, это мой ребенок болен.

— Сударыня, — с холодной учтивостью возразил он, продолжая приглядываться к кормилице, — если мать не замечает ничего, кроме своего ребенка, то врач обязан найти причину недуга. Болезнь вашего ребенка не что иное, как следствие недомогания его кормилицы. Бедный мальчик голоден, только и всего: эта женщина более не в состоянии кормить его как следует. Не знаю, что тому виной, возможно, перемена климата, образа жизни, тоска по родине, как бы то ни было, ее молоко испорчено. Кормилицу следует немедленно заменить.

— Заменить? — пролепетала Христиана. — Но кем?

— Неужели по соседству не найдется какой-нибудь кормилицы?

— Боже мой, не знаю… О, какая же я непредусмотрительная мать! Или, по меньшей мере, неопытная… Не сердитесь на меня за это, сударь, я так растеряна…

Ребенок опять зашелся в жалобном крике.

— Не стоит волноваться, сударыня, — произнес Самуил тем же тоном ледяной вежливости. — Ребенок здоров, его жизнь вне опасности. А сделать вы можете вот что. Выберите себе вместо кормилицы одну из молодых козочек, которых пасет Гретхен.

— Вильгельм от этого не заболеет?

— Он будет чувствовать себя превосходно. Только, начав кормить его козьим молоком, продолжайте поступать так. Если слишком часто менять кормилиц, это может вызвать у младенца расстройство желудка. К тому же коза как кормилица имеет то преимущество, что она не станет тосковать по родной Греции.

Юлиус тотчас послал за Гретхен, и та не замедлила появиться.

При виде Самуила она тоже не выказала ни малейшего удивления. Христиана, внимательно глядевшая на нее, заметила только, как сумрачная улыбка скользнула по ее губам.

Впрочем, она повеселела, узнав, что отныне одна из ее коз будет кормить маленького Вильгельма. У нее, говорила она, как раз есть молодая крепкая козочка, дающая прекрасное молоко. Пастушка тотчас побежала за ней.

Во время ее отсутствия Самуил успел сказать Христиане еще несколько ободряющих фраз. Его манера держаться совершенно изменилась, хоть эти перемены, пожалуй, не внушали слишком большого доверия. Теперь в его обхождении сквозила почтительная, но ледяная сдержанность, сменившая его прежнее дерзкое и насмешливое высокомерие.

Гретхен возвратилась в сопровождении красивой козочки, белоснежной и чистенькой. Девушка заставила ее лечь на ковер, Христиана поднесла к ее вымени ребенка, и он стал жадно сосать.

От радости Христиана захлопала в ладоши.

— Вот мы и спасены! — с усмешкой сказал ей Самуил.

Христиана подняла на него взгляд, полный признательности, которую она даже не пыталась скрыть.

— Мне нравятся дети, — задумчиво проговорил этот странный человек. — Хотел бы, чтобы у меня был ребенок. Дети прелестны и свободны от тщеславия, они слабы и не ведают зла. Люблю детей: они еще не люди.

Он встал, словно бы собираясь уходить.

— Ты не позавтракаешь с нами? — спросил Юлиус.

— Нет, я не могу, — отвечал Самуил, глядя на Христиану.

Юлиус настаивал. Но Христиана не проронила ни слова. Прошлое, позабытое в порыве материнской тревоги и благодарности, ожило в ее памяти. Сейчас она была уже не только матерью, но и женщиной.

Самуил, по-видимому заметив упорное молчание Христианы, отвечал на уговоры Юлиуса все более сухо:

— Об этом не может быть и речи. Вели оседлать мне лошадь. Я тебе пришлю ее назад из Неккарштейнаха.

Наконец, Юлиус уступил и приказал подать коня. Перестав бояться, что Самуил останется, Христиана осмелела и почувствовала, что теперь может без опасений выразить ему свою благодарность. Когда слуга пришел сообщить, что лошадь готова, она даже пожелала вместе с Юлиусом проводить его до ворот и, прощаясь, поблагодарила еще раз.

Но навестить их снова она ему не предложила.

Когда он уже садился на лошадь, она шепотом спросила:

— Объясни мне, Юлиус, каким образом и почему господин Самуил Гельб мог оказаться у нас в доме?

— Черт возьми! — отвечал Юлиус. — Клянусь честью, что этого я и сам до сих пор не понял.

Самуил в это мгновение был уже в седле. Он отвесил им прощальный поклон и умчался галопом.

— Слава Богу, уехал! — прошептала Христиана словно бы с облегчением.

В эту самую минуту Гретхен, только что спустившись с горы со своей козочкой, как раз подошла к воротам. Услышав слова Христианы, цыганка покачала головой и, склонившись к ее уху, вполголоса произнесла:

— Ах, сударыня! Неужели вы верите, что он вправду уехал?