Те десять месяцев, что я провел у метра Жербо, жизнь моя текла однообразно.

Поскольку работник я был отменный, метр Жербо, сверх стола и квартиры, положил мне тридцать франков в месяц и часто давал понять, как искренне сожалеет о том, что я так молод: будь я чуть постарше, он выдал бы за меня дочь и передал бы мне своих заказчиков. Я в самом деле был младше Софи на год.

Но вовсе не возраст делал невозможным союз мадемуазель Софи со мной: ему мешала та непреодолимая грусть, что указывала на любовь, таящуюся в глубине сердца девушки и терзающую его, словно червь прекрасный плод. Я был уверен, что предмет этой тайной страсти — виконт де Мальми.

Кстати, Софи выполняла свои обещания — относилась ко мне с истинно братской любовью. Вести себя по отношению ко мне лучше и предупредительнее, чем мадемуазель Жербо, было просто невозможно; по воскресеньям я служил ей кавалером, сопровождая на прогулки, и никогда она не приняла бы ничьей руки, кроме моей; она опиралась на мою руку с чисто дружеской доверчивостью, но никогда эта доверчивость не доходила до признаний, почему девушка так печальна, какие причины породили и питают ее грусть.

Изредка, как я уже писал, к братьям Леблан заходили молодые аристократы.

В эти дни Софи всегда отыскивала предлог никуда не выходить со мной, очень стараясь, чтобы я за это на нее не обиделся. Она запиралась в своей комнате, окно которой находилось почти против окон ресторана "Золотая рука", и оставалась у себя до тех пор, пока молодые аристократы не уезжали из Варенна.

В подобных обстоятельствах я не раз испытывал искушение встать ночью, чтобы выведать, не скрывает ли ночной мрак какие-либо любовные тайны Софи и виконта, но всегда находил в себе силу одолевать соблазн. Я не имел права нарушать секрет, который, невзирая на нашу дружбу, Софи не считала нужным мне доверить.

Однажды, когда я шел ночью по коридору, мне показалось, будто за дверью комнаты Софи слышатся два голоса; вместо того чтобы остановиться, я убежал, почти испугавшись дурного поступка, который могла бы меня заставить совершить ревность, и, хотя я пережил ночь жестоких волнений, на другой день очень старался, чтобы ничто не вызвало у Софи ни малейшего подозрения в сделанном мной открытии. И все-таки — я должен в этом признаться, — как ни велико было мое страдание, еще большей была моя жалость. Я предвидел все огорчения, что могла принести бедной девушке эта связь, и сердце мне сжимала не столько моя теперешняя боль, сколько та, какую в будущем Софи приуготовляла себе.

В первой половине июня г-н де Мальми и г-н де Дампьер стали наведываться в Варенн чаще обычного. Инстинктивная ненависть отталкивала меня от г-на де Мальми; но граф, в память о папаше Дешарме, неизменно был со мной ласков и при встречах всегда заводил разговор.

Однако чаще всего граф и виконт даже не доезжали до улицы Басс-Кур; в "Золотую руку" заходили только г-н де Мальми и его друг, барон де Куртемон. Граф де Ан останавливался в верхней части улицы Монахинь, в доме одного из своих друзей, старого кавалера ордена Святого Людовика, барона де Префонтена.

Двадцатого июня, в три часа пополудни, я увидел, как в "Золотую руку" зашел г-н Жан Батист.

В течение десяти месяцев, прошедших с того дня, как я стал жить в Варение, он два-три раза наносил визиты своим друзьям Бийо и Гийому, но непременно наведывался ко мне, приглашая позавтракать или пообедать с ними. Сейчас он выглядел более загадочным, чем обычно. Друэ потребовал у старшего из братьев Леблан отдельную комнату, заказал обед на четыре персоны и послал передать двум своим друзьям, чтобы они немедленно пришли в "Золотую руку".

С недавних пор горизонт стал омрачаться; было ясно, что затевается контрреволюционная интрига.

Первого марта мы узнали о деле "рыцарей кинжала".

Двадцатого апреля до нас дошло известие, что королю, пожелавшему отправиться в Сен-Клу, воспрепятствовал народ, не выпустив его из Тюильри.

Мы смутно представляли себе, что происходило в Италии. Граф д’Артуа находился в Мантуе при дворе императора Леопольда, добиваясь вторжения австрийцев во Францию; Людовик XVI не требовал этой интервенции, но все отлично понимали, что он на нее согласится. Годом раньше из письма графа Прованского Фаврасу стало известно, как мало места отводилось королю в расчетах его братьев.

Молодой король Швеции Густав, враг Екатерины, потерпевший от нее поражение, превратился в друга и даже агента императрицы; он находился в Эксе, в Савойе, и открыто предлагал королю свою шпагу, тогда как граф Ферзен, близкий друг Марии Антуанетты, часто обменивался письмами с г-ном де Буйе, этим живым воплощением реакции.

К тому же поговаривали, что за три месяца до бегства королева заказала белье для себя и своих детей. Прибавляли также, что она заказала и роскошный дорожный несессер: с ним она могла бы путешествовать полгода.

Друг королевы г-н Ферзен, если верить рассказам, наблюдал за постройкой английской берлины, где могли разместиться десять-двенадцать персон.

Из-за этих слухов г-н Друэ в последнее время дважды приезжал в Варенн. Его почта располагалась на одной из тех дорог, что вели кратчайшим путем за границу, и по ней уже проследовало много дворян-эмигрантов, словно прокладывая путь королю.

Итак, произошло новое событие, показавшееся г-ну Друэ достаточно серьезным, чтобы стала необходимой еще одна встреча с друзьями.

Событие это было таково.

Утром 20 июня отряд гусар в коричневых доломанах (одни утверждали, что это гусары из полка де Лозена, другие — что из полка Эстергази) внезапно въехал в Сент-Мену по клермонской дороге.

В то время солдат размещали на постой к горожанам и заранее, за три-четыре дня, предупреждали муниципалитеты о приходе войск. Но муниципалитет Сент-Мену уведомления о постое не получал.

Друэ говорил с офицером, командиром отряда. Этого офицера, как показалось Друэ, он знал, потому что они уже встречались два месяца назад, когда тот измерял расстояние от Сент-Мену до Шалона и от Шалона до Варенна; фамилия его была г-н де Гогела. Опознанный г-ном Друэ, офицер легко с ним разговорился и сообщил, что его вместе с сорока гусарами прислали эскортировать карету с казенными деньгами.

Когда г-н Жан Батист беседовал с офицером, пришел посыльный из муниципалитета, чтобы узнать у гусарского командира, почему они прибыли в город внезапно, без предупреждения.

— Пусть вас ничто не волнует, — успокоил его офицер. — Мои люди и я переночуем здесь, но, поскольку нам поручено особое задание, на постой располагаться не будем. Мы заплатим за себя и обузой горожанам не станем. Завтра, на рассвете, мы уйдем в Пон-де-Сом-Вель.

Посыльный ушел передать его ответ муниципалитету, но последний им не удовлетворился. Поэтому снова направили посыльного к г-ну Гогела с просьбой явиться в мэрию.

Он сразу же туда пришел. Господин Друэ последовал за ним. В ответ на вопрос о причинах прихода его отряда в город офицер предъявил приказ г-на де Буйе: ему предписывалось быть 21 июня в Пон-де-Сом-Веле и обеспечить охрану конвоя с деньгами; командир гусаров должен был сопровождать конвой до Сент-Мену, а там передать г-ну Дандуэну, полковнику 1-го драгунского полка.

Тогда его спросили, где же г-н Дандуэн с драгунами.

— Он следует за мной и завтра утром будет здесь, — ответил де Гогела.

В мэрии не сочли нужным продолжать этот допрос, но объяснение офицера г-ну Друэ показалось подозрительным, и он поспешил в "Золотую руку", чтобы сообщить об этом друзьям и все обсудить с ними.

Когда он досказывал нам последние подробности, вошел младший Леблан, приехавший из Стене.

— Господин Жан Батист, не желаете ли взглянуть на прекрасных лошадей? — спросил он.

— С удовольствием, особенно, если они продаются, — ответил Друэ. — Мне нужно пополнить конюшню.

— Сомневаюсь, что они продаются. Это явно верховые лошади, но самое удивительное, что все они запряжены для езды на перекладных.

— Где они?

— В "Великом Монархе", у папаши Готье.

Господин Жан Батист переглянулся с нами.

— Хорошо, Виктор, после обеда зайду, — сказал он. — Есть еще новости?

— Нет, хотя в Стене много солдат и полно гусаров. Меня не удивит, если завтра к нам придет извещение о постое.

— Меня тоже, — согласился с ним Друэ.

Сразу после обеда мы спустились по улице Басс-Кур, перешли мост и в самом деле увидели во дворе гостиницы "Великий Монарх" шестерку лошадей — их с большим старанием обтирали соломой два конюха.

— Какие прекрасные лошади! — воскликнул Друэ. — Чьи они, друг мой?

— Моего хозяина, сударь, — дерзко ответил конюх.

— Разве имя твоего хозяина секрет? — спросил Друэ.

— Смотря для кого.

Гийом нахмурился.

— Этот наглый негодяй заслуживает того, чтобы научить его, как лакей должен разговаривать с людьми, — сказал он.

— Уж не вы ли собираетесь меня учить? — усмехнулся конюх.

— Почему бы нет? — ответил Гийом, сделав шаг в его сторону.

Господин Жан Батист остановил его, схватив за руку.

— Дорогой Гийом, не сердись, — успокоил он друга, — может быть, этому славному человеку запретили отвечать, а он, как и господин де Гогела, приехал сюда охранять казну.

— Ага! — воскликнул конюх. — Значит, вы знакомы с господином де Гогела и знаете, почему мы здесь?

— Вы здесь для охраны денег, которые гусары должны забрать в Пон-де-Сом-Веле и передать драгунам, что ждут их в Сент-Мену.

— Тогда, сударь, раз вы из наших, у меня больше нет причин скрывать от вас, чьи это лошади, — сказал конюх, снимая картуз. — Они принадлежат господину графу де Шуазёлю.

— Ты понял, Гийом? — рассмеялся г-н Друэ. — Мы чуть было не поссорились с нашим другом!

— Если вы из наших друзей, сударь, то должны назвать себя… Я же сказал вам, чьи это лошади.

— Ты прав, у меня нет причин скрываться. Я Друэ, содержатель почты в Сент-Мену.

— В таком случае, как сами изволили заметить, вы, возможно, из наших.

Тут на пороге кухни показался папаша Готье. Вероятно, г-н Друэ из-за боязни вызвать подозрения решил, что не стоит продолжать разговор с конюхом.

— Ну что, папаша Готье, — воскликнул он, — похоже, на вашей кухне вовсю идет готовка!

Действительно, все плиты пылали жаром.

— Как видите, господин Друэ. Но удивительно, что я не знаю, для кого готовлю.

— Как? Не знаете, для кого готовите?

— Нет. Четырнадцатого числа я получил от военного коменданта приказ к пяти часам приготовить обед, и с того дня мы готовим его, хотя обедать никто не приходит. Но, поскольку у меня есть письменный заказ на обед, меня не волнует, съедят мои обеды или нет, за них все равно кто-нибудь заплатит.

Друэ снова переглянулся с нами.

— Вероятно, еще несколько вельмож отправляются в эмиграцию, — заметил он.

— И увозят наши с вами денежки, — подхватил папаша Готье.

— В любом случае из их денежек вам кое-что перепадет. Все-таки шесть-восемь обедов… Сколько с персоны?

— Три экю в шесть ливров, без вина.

— На сколько персон?

— На восемь-десять. Точно не указано.

— Вам повезло, папаша Готье! — воскликнул Друэ.

И, рассмеявшись, он протянул ему руку. Пройдя через кухню, мы вышли на улицу.

— Друзья мои, — обратился к нам Друэ, — должно произойти что-то необычайное, сомнений здесь нет. Я немедленно возвращаюсь в Сент-Мену. Гийом поедет со мной. Вы же будьте настороже и день и ночь; спите, но вполуха, слушайте и будьте готовы ко всему. Наверняка случится что-то необыкновенное.

Быстрым шагом мы вернулись в гостиницу "Золотая рука". Друэ заседлал своего коня, г-н Гийом взял лошадь старшего Леблана, и оба резвой рысью поскакали в Сент-Мену, строго наказав нам держать нос по ветру, а уши — на макушке.