Ночью ураган стих, но только на следующее утро можно было увидеть причиненные им разрушения.

Часть кораблей, находившихся в порту, получила значительные повреждения, многие были брошены ураганом друг на друга и разбиты. Мачты большинства судов были сломаны и срезаны, как у понтонов. Два или три корабля, не удержавшись на якорях, были выброшены на остров Бочаров. Наконец, одно судно потонуло в порту с грузом и экипажем: его не удалось спасти.

На самом острове разрушений было не меньше. Почти все дома в Порт-Луи серьезно пострадали от столь ужасной катастрофы. Унесло крыши со строений, крытых дранкой, шифером, черепицей, медью и железом. Полностью сохранились только здания, завершавшиеся аргамасами, то есть террасами, построенными на индийский лад. Утром улицы были усеяны множеством обломков; многие здания держались на своих фундаментах только благодаря многочисленным подпоркам. Все трибуны, приготовленные на Марсовом поле для бегов, были опрокинуты. Две пушки крупного калибра, стоявшие неподалеку от Большого Берега, повернуло ветром, и утром все увидели, что они направлены в сторону, противоположную той, что была накануне.

Центральная часть острова выглядела не менее плачевно. Все, что осталось от урожая — к счастью, жатву уже почти закончили, — было вырвано из земли; во многих местах целые арпаны леса напоминали побитые градом хлеба. Ни одно отдельно стоящее дерево не устояло против урагана, и даже тамариндовые деревья, чрезвычайно гибкие, были переломаны — такого еще никто никогда не видел.

Дом г-на де Мальмеди, один из самых высоких в Порт-Луи, сильно пострадал. В какой-то момент порывы шквала были настолько сильны, что г-н де Мальмеди и его сын решили укрыться в павильоне: имевший всего два этажа и построенный целиком из камня, он был защищен террасой и менее досягаем для ветра. Анри бросился к своей кузине, но, увидев пустую комнату, подумал, что Сара, так же как и они с отцом, испуганная бурей, решила укрыться в павильоне. Они спустились и в самом деле нашли ее там. Ее присутствие объяснялось вполне естественно, ее страх не нуждался в извинении. В результате ни отец, ни сын ни на секунду не заподозрили истинной причины того, что Сара вышла из своей комнаты, и приписали это страху, ибо и сами не избежали его.

К утру, как мы сказали, буря улеглась. Но, хотя почти никто не спал всю ночь, жители Порт-Луи не посмели предаться отдыху, и каждый занялся тем, что проверял ту часть убытков, понесенных городом, которая приходилась на его долю. Новый губернатор с утра проехал по всем улицам города и предоставил гарнизон в распоряжение горожан. В результате к вечеру следы катастрофы частично уже исчезли.

Нужно сказать, что каждый из жителей Порт-Луи изо всех сил старался вернуть городу прежний вид. Приближалось одно из самых больших торжеств на Иль-де-Франсе — праздник Шахсей-Вахсей. Этот праздник, вероятно никому не известный в Европе, тесно связан с описываемыми нами событиями, и потому мы просим у наших читателей позволения дать о нем некоторые необходимые сведения.

Известно, что большая семья магометан разделяется на две части, не только различные, но даже враждебные одна другой, — на суннитов и шиитов. Одна из них — к ней относятся арабы и турки — признает законными наследниками Магомета только Абу-Бекра, Омара и Османа; к другой принадлежат персы и индийские мусульмане, которые не признают этих халифов и верят, что только Али, зять и наперсник Пророка, имеет право на его политическое и религиозное наследие. Во время долгих войн, происходивших между претендентами, Хусейн, сын Али, был окружен возле города Кербела посланными вслед за ним солдатами Омара; молодой князь и шестьдесят сопровождавших его родственников, несмотря на героическое сопротивление, были убиты.

Индийские магометане каждый год отмечают этот злосчастный день; торжественный праздник носит название Шахсей-Вахсей, которое представляет собой искаженное «Ва Хусейн! О Хусейн!» — крики, которые персы повторяют хором. Впрочем, они изменили праздник, как и его название, примешав к нему обычаи своей страны и обряды своей древней религии.

В следующий понедельник, день полнолуния, ласкары, представители индийских шиитов на Иль-де-Франсе, должны были, по своему обычаю, праздновать Шахсей-Вахсей и представить колонии зрелище этой странной церемонии, которую в текущем году ждали с еще большим любопытством, чем в прошлые годы.

И в самом деле, одно необычайное обстоятельство должно было послужить тому, чтобы этот праздник стал великолепнее, чем когда-либо. Ласкары разделились на два клана — морской и сухопутный; их различают по цвету платья: у морских ласкаров — зеленое, у сухопутных — белое. Обычно каждая группа проводила праздник отдельно, с возможной для нее роскошью и пышностью, стараясь затмить своих соперников; в результате возникали ссоры, иной раз переходившие в драки. Морские ласкары были храбрее, но беднее сухопутных; вооружившись палками и даже саблями, они часто мстили своим противникам, и тогда, чтобы не допустить смертельной борьбы, приходилось вмешиваться полиции.

Но в этом году, благодаря деятельному вмешательству незнакомого купца, несомненно вдохновляемого религиозным рвением, обе группы отказались от своей вражды и соединились, чтобы образовать одно целое, поэтому, как мы уже сказали, повсюду распространялись слухи, что праздник пройдет спокойнее и вместе с тем более пышно, чем в прежние годы.

Понятно, что в местах, подобных Иль-де-Франсу, где так мало развлечений, все с нетерпением ждут этого праздника, всегда любопытного даже для тех, кто видел его еще в детстве.

Уже за три месяца до начала торжеств все разговоры сводятся к их обсуждению, всюду только и слышно о своего рода пагоде, которая должна стать главным украшением праздника. Мы уже объяснили смысл этого торжества, теперь объясним, о какой пагоде идет речь.

Эта пагода строится из бамбука и обычно состоит из трех ярусов, поставленных друг на друга, постепенно уменьшающихся и затянутых разноцветной бумагой. Каждый из этих четырехугольных ярусов строится в отдельном ящике, тоже четырехугольном; одну из его сторон взламывают, чтобы вынуть ярус, потом переносят все три яруса в четвертый ящик, высота которого позволяет поставить их один на другой. Здесь их связывают и затем, закончив сооружение пагоды, работают над ее отделкой. Чтобы достигнуть результата, достойного их цели, ласкары иногда за четыре месяца до праздника ищут по всей колонии наиболее умелых мастеров: индусов, китайцев, свободных негров и негров-рабов (только вместо того чтобы платить жалованье самим неграм-рабам, его вручают их хозяевам).

Хотя каждому обитателю острова пришлось жалеть о нанесенных ему ураганом убытках, все с радостью узнали, что ящик, в котором находилась пагода, уже доведенная до полного совершенства, под защитой отрогов горы Большой Перст остался невредим. Значит, в этом году на празднике будет все что нужно. Губернатор, чтобы отметить свой приезд, добавил еще бега и с аристократической щедростью взялся за свой счет наградить победителей призами с тем условием, чтобы владельцы лошадей сами скакали на них, как это принято среди дворян-наездников в Англии.

Итак, как мы видим, все способствовало тому, чтобы удовольствие, какое все предвкушали, быстро загладило только что пережитые неприятности. И через день после урагана, вслед за тревогой, вызванной им, сразу начались приготовления к празднику.

Одна Сара, погруженная в мысли, неведомые ее близким, против обыкновения, казалось, ничуть не интересовалась праздником, в прошлые годы очень живо занимавшим эту юную кокетку. В самом деле, аристократия Иль-де-Франса имела привычку в полном составе присутствовать на бегах, а также на празднике Шахсей-Вахсей, сидя на специально построенных трибунах или в открытых колясках; в обоих случаях это предоставляло прекрасным креолкам Порт-Луи возможность показаться во всех своих роскошных нарядах. Понятно, что все удивлялись, почему Сара, которую известие о бале или каком-нибудь зрелище обычно так волновало, на этот раз оставалась безразличной к будущему торжеству. Даже душенька Генриетта, воспитавшая девушку и читавшая в ее душе как в самом прозрачном кристалле, ничего не понимала в ее настроении, и ей было о чем глубоко задуматься.

Занятые важными событиями, о которых шла речь, мы даже не успели упомянуть о том, что мисс Генриетта вернулась в Порт-Луи на следующий день после катастрофы. Она так натерпелась страху в течение ночи, когда свирепствовал ураган, что, еще не оправившись от пережитых накануне волнений, выехала с Черной реки, как только стих ветер, и днем приехала в Порт-Луи, так что уже третий день она была вместе со своей воспитанницей, чья непривычная озабоченность начала ее серьезно беспокоить.

Три дня тому назад в жизни Сары произошли разительные перемены. Когда она впервые увидела Жоржа, в ее душе запечатлелся его образ, его осанка, его голос; начиная с этого времени с невольным вздохом она не раз возвращалась к мыслям о своем обручении с Анри, на которое еще десять лет тому назад молчаливо согласилась. Она не могла и подумать, что в ее жизни сложатся такие обстоятельства, когда этот брак станет невозможным. Но уже во время обеда у губернатора она начала понимать, что выйти замуж за своего кузена — значило обречь себя на вечное несчастье. Наконец, как мы видели, наступил момент, когда эта тревожная мысль обрела у нее силу убеждения и она торжественно обещала Жоржу принадлежать только ему, и никому другому. Читатель согласится, что теперь было о чем подумать шестнадцатилетней девушке и что все эти праздники и удовольствия, которые она до сих пор считала важнейшими событиями в ее жизни, стали казаться ей не такими уж важными.

В течение пяти или шести дней господа де Мальмеди также были встревожены: и тем, что Сара решительно отказалась танцевать с кем бы то ни было, раз уж ей запрещено танцевать с Жоржем; и тем, что она покинула бал, хотя обычно уходила последней; и тем, что она упрямо не желала отвечать, когда кузен и дядя заговаривали с ней о предстоящей свадебной церемонии, — все это вызывало недоумение, потому они и решили сначала подготовить все к свадьбе, а затем оповестить об этом Сару. Сделать это было тем проще, что день бракосочетания еще не был назначен, а Саре только что исполнилось шестнадцать лет, то есть она уже вступила в тот возраст, когда г-н де Мальмеди мог осуществить свои намерения по отношению к ней.

В последние три-четыре дня заботы, обуревавшие каждого из обитателей дома Мальмеди, породили между ними холодные отношения и натянутость. Они встречались обычно утром, за завтраком, потом в два часа за обедом, затем в пять часов, во время чаепития, и в девять — за ужином.

Три дня тому назад Сара испросила разрешения завтракать у себя. Этим она устраняла несколько минут неприятного общения, но оставались еще три совместные встречи, которые она могла избежать только под предлогом болезни, но такой предлог не мог быть постоянным, поэтому Сара покорилась необходимости появляться к столу в привычные часы.

Через день после урагана около пяти часов вечера она сидела у окна в большой общей гостиной и вышивала, что позволяло ей не подымать глаз, в то время как душенька Генриетта приготовляла чай с тем удивительным прилежанием, на какое способны англичанки, занимаясь столь важным делом, а господа де Мальмеди, стоя возле камина, разговаривали вполголоса. Вдруг дверь отворилась и Бижу объявил, что пришли лорд Уильям Муррей и г-н Жорж Мюнье.

Легко понять, что каждый из присутствующих принял это сообщение по-разному. Господа де Мальмеди, думая, что они ослышались, заставили повторить только что произнесенные имена. Сара, покраснев, опустила глаза на свою работу, а мисс Генриетта, только что открывшая кран, чтобы налить кипяток в чайник, была так поражена, что, глядя по очереди на господ де Мальмеди, Сару и Бижу, не заметила, что чайник уже наполнен и кипяток льется из него на стол, а со стола на пол.

Бижу, улыбаясь самым любезным образом, вновь произнес имена пришедших.

Господин де Мальмеди с возрастающим удивлением переглянулся с сыном, а потом, чувствуя, что надо на что-то решиться, сказал:

— Проси их войти.

Лорд Муррей и Жорж вошли.

Оба были в черных фраках, что означало особую значимость визита.

Господин де Мальмеди сделал несколько шагов навстречу гостям, в то время как Сара, покраснев, встала и, робко склонившись в реверансе, снова села или, вернее, упала на свой стул, а мисс Генриетта, заметив оплошность, которую она сотворила, быстро закрыла кран самовара.

Бижу, повинуясь жесту своего хозяина, подвинул два кресла, но Жорж поклонился, знаком показав, что надобности в этом нет и он будет стоять.

— Сударь, — сказал губернатор, обращаясь к г-ну де Мальмеди, — господин Жорж Мюнье попросил меня сопровождать его к вам и поддержать моим присутствием просьбу, с которой он хочет к вам обратиться. Искренне желая, чтобы его просьба была исполнена, я решил не отказывать ему, тем более что это предоставляет мне честь увидеть вас.

Губернатор поклонился; отец и сын ответили на его поклон.

— Мы так обязаны господину Жоржу Мюнье, — сказал г-н де Мальмеди-отец, — что будем счастливы оказать ему любую услугу.

— Если вы хотите, — ответил Жорж, — намекнуть на то, что я имел счастье спасти мадемуазель от угрожавшей ей опасности, то позвольте мне сказать вам, что за это я должен быть благодарен Богу, который привел меня туда, чтобы я сделал то, что каждый сделал бы на моем месте. К тому же, — улыбаясь, добавил Жорж, — вы сейчас увидите, что мое поведение не было лишено своекорыстия.

— Простите, сударь, но я вас не понимаю, — сказал Анри.

— Будьте спокойны, сударь, — продолжал Жорж, — вы поймете, сейчас я все объясню вам.

— Мы вас слушаем, сударь.

— Дядя, мне уйти? — спросила Сара.

— Если бы я смел надеяться, — сказал Жорж, повернувшись вполоборота и поклонившись ей, — что выраженное мною желание может повлиять на вас, мадемуазель, я, напротив, умолял бы вас остаться.

Сара осталась. Наступило молчание; затем г-н де Мальмеди дал понять, что он ждет.

— Сударь, — сказал Жорж совершенно спокойным голосом, — вы меня знаете, вы знаете мою семью, знаете мое состояние. Сейчас мне принадлежат два миллиона. Простите, что я вхожу в подробности, но, думаю, это необходимо.

— Однако же, сударь, — возразил Анри, — признаюсь, я не понимаю, почему все это может интересовать нас.

— Как бы то ни было, сказанное мною вас не касается, — продолжал Жорж, сохраняя спокойствие, в то время как Анри явно нервничал. — Я обращаюсь к вашему отцу.

— Позвольте вам заметить, сударь, я не понимаю, зачем отцу подобные признания.

— Сейчас поймете, сударь, — холодно возразил Жорж.

Затем, пристально глядя на г-на де Мальмеди, он продолжал:

— Я пришел просить у вас руки мадемуазель Сары.

— Для кого? — спросил г-н де Мальмеди.

— Для себя, сударь, — ответил Жорж.

— Для вас?! — воскликнул Анри, с угрозой взглянув на молодого мулата, но тут же сдержался.

Сара побледнела.

— Для вас? — снова спросил г-н де Мальмеди.

— Для меня, сударь, — с поклоном ответил Жорж.

— Но вы прекрасно знаете, — воскликнул г-н де Мальмеди, — что моя племянница предназначена моему сыну.

— А кем, сударь? — в свою очередь спросил Жорж.

— Кем, кем!.. Черт возьми! Мной, — сказал г-н де Мальмеди.

— Позвольте заметить, — продолжал Жорж, — что мадемуазель Сара не дочь ваша, а только племянница, она не обязана повиноваться вам беспрекословно.

— Сударь, спор этот представляется более чем странным.

— Простите меня, — промолвил Жорж, — мне он представляется совершенно естественным: я люблю мадемуазель Сару и уверен, что призван сделать ее счастливой! Я действую и по велению сердца, и по долгу совести.

— Но кузина не любит вас! — вскричал Анри, не имея сил сдержаться.

— Вы ошибаетесь, мадемуазель Сара позволила мне сказать вам, что она меня любит.

— Она?! — вскричал г-н де Мальмеди. — Это немыслимо!

— Вы заблуждаетесь, дядя, — сказала Сара, вставая, — господин Мюнье говорит чистую правду.

— Как вы смеете, кузина?! — с угрозой в голосе воскликнул Анри, бросившись к Саре.

Жорж рванулся к ним, но губернатор удержал его.

— Смею повторить то, в чем я призналась господину Жоржу, — возразила Сара, бросив на кузена взгляд, исполненный величайшего презрения. — Он спас мне жизнь, и моя жизнь принадлежит ему. Я никогда не стану женой другого.

С этими словами она грациозно и величаво протянула Жоржу руку. Жорж почтительно склонился и коснулся ее губами.

— Нет, это уж слишком! — вскричал Анри и поднял трость, которую он держал в руке.

Лорд Уильям Муррей, только что остановивший Жоржа, теперь удержал Анри.

Жорж взглянул на Анри, надменно улыбаясь, и, проводив Сару до дверей, еще раз ей поклонился. Сара присела в реверансе, подала знак мисс Генриетте следовать за ней, и они обе вышли.

Жорж вернулся.

— Вы видели, что сейчас произошло, сударь, — сказал он г-ну де Мальмеди, — и вы больше не должны сомневаться в том, как ко мне относится мадемуазель Сара. Я во второй раз осмелюсь просить вас дать положительный ответ на предложение, с которым я имел честь к вам обратиться.

— Ответ!? — воскликнул г-н де Мальмеди. — Вы имеете наглость надеяться, что я дам вам другой ответ, нежели тот, который вы заслуживаете?

— Я не навязываю вам ответ, который вы должны мне дать, сударь, однако, каков бы он ни был, прошу его высказать.

— Надеюсь, вы не ожидаете ничего, кроме отказа?! — воскликнул Анри.

— Я обращаюсь к вашему отцу, а не к вам, пусть он ответит мне, а с вами мы выясним отношения позже.

— Так вот, сударь, — заявил г-н де Мальмеди, — я решительно отказываю вам.

— Хорошо, сударь, — ответил Жорж, — я не ожидал иного ответа и обратился к вам потому, что таков обычай.

И Жорж поклонился г-ну де Мальмеди с безукоризненной вежливостью, словно ничего существенного не произошло; вслед за тем он обратился к Анри:

— Теперь, сударь, то, что касается нас двоих, если позволите. Хочу напомнить вам, что вы уже второй раз поднимаете на меня руку: первый раз вы меня ударили саблей четырнадцать лет назад. (Жорж откинул волосы со лба и пальцем показал след от удара.) Второй раз, сегодня, вы позволили себе угрожать мне тростью.

— Ну и что? — сказал Анри.

— Я настаиваю на дуэли за два этих оскорбления, — ответил Жорж. — Вы храбры, я это знаю и надеюсь, что вы, как подобает мужчине, ответите на вызов, который я бросаю вашему мужеству.

— Я очень рад, сударь, что вы осведомлены о моей храбрости, хотя ваше мнение на сей счет мне безразлично, — усмехаясь, ответил Анри. — Однако оно ободряет меня в моем вам ответе.

— Какой же этот ответ?

— Ваше второе требование переходит все границы не в меньшей степени, чем первое. Я не собираюсь драться с мулатом…

Жорж смертельно побледнел, однако странная улыбка искривила его губы.

— Это ваше последнее слово? — спросил он.

— Да, сударь, — ответил Анри.

— Чудесно, — продолжал Жорж. — Теперь я знаю, что мне остается делать.

И, поклонившись господам де Мальмеди, он вышел вместе с губернатором.

— Я вам предсказывал исход подобного рода, — сказал лорд Муррей, когда они вышли за дверь.

— Я сам знал это заранее, милорд, — промолвил Жорж, — но я прибыл на остров, чтобы исполнить все, что мне предначертано, и намерен дойти до конца. Я буду бороться с позорным предрассудком. И в этой борьбе я либо погибну, либо искореню его. Тем не менее я благодарю вас, милорд.

Вслед за тем Жорж раскланялся с губернатором и, пожав протянутую ему руку, направился в сторону парка Компании. Лорд Муррей следил за ним и, когда Жорж исчез за углом Наклонной улицы, покачав головой, произнес:

— Вот человек, который идет прямо к своей гибели, а жаль: в этом сердце есть нечто величественное.