Тут же прибежали двое мужчин: с высокого берега они видели сцену, о которой мы только что рассказали; это были г-н де Мальмеди и Анри.

Девушка вдруг спохватилась, что она наполовину нагая, и, покраснев при мысли, что ее увидят такой, позвала старую мулатку, надела халат и, опираясь на руку душеньки Генриетты, все еще дрожавшей от ужаса, подошла к своему дяде и кузену.

Они шли по следу оленя и выбрались на берег реки как раз в то время, когда раздались выстрелы из двуствольного ружья Жоржа; подумав сначала, что это один из охотников стреляет в оленя, они посмотрели в ту сторону, откуда донеслись выстрелы, и издали увидели развязку разыгравшейся драмы.

Вслед за г-ном де Мальмеди подошли другие охотники.

Сара и душенька Генриетта скоро оказались в кругу собравшихся. Охотники расспрашивали их о том, что же произошло, но душенька Генриетта была еще слишком потрясена и взволнована пережитым, чтобы отвечать, и рассказывать о случившемся стала Сара.

Далеко не одно и то же быть свидетелем ужасающей сцены, которую мы только что попытались изобразить, и следить испуганным взглядом за всеми ее подробностями или слушать рассказ о ней, пусть даже из уст той, что чуть было не стала жертвой, пусть даже на том самом месте, где происходили события, — и все же, поскольку дым от выстрелов еще не рассеялся, а морское чудовище еще содрогалось в последних конвульсиях, рассказ Сары произвел сильное впечатление. Каждый из слушателей учтиво выражал сожаление, что не он оказался на месте незнакомца или негра. Каждый уверял, что он стрелял бы также метко, как первый, и оказался бы таким же сильным пловцом, как второй. На все эти уверения в ловкости и смелости тайный голос сердца Сары отвечал: только те двое могли совершить то, что они сделали.

В эту минуту лай собак возвестил, что олень уже загнан. Известно, какой это праздник для настоящих охотников присутствовать при том, как собаки терзают животных, за которыми они гонялись все утро. Сара спасена, ей нечего больше бояться. Поэтому незачем терять время на сочувственные речи по поводу происшествия, в конце концов не имевшего никаких неприятных последствий, можно лучше использовать эти мгновения; два или три охотника, стоявшие поодаль от девушки, исчезли: они поспешили в ту сторону, откуда доносился лай, за ними последовали еще четверо или пятеро. Анри заметил, что с его стороны было бы невежливо, если бы он бросил тех, кого сам пригласил и кому должен был показать свои владения, и скоро около Сары и мисс Генриетты остался один только г-н де Мальмеди.

Втроем они вернулись на виллу, где охотников ждал вкусный обед, и те немного спустя появились во главе с Анри. Он галантно преподнес своей кузине ногу оленя, которую собственноручно отделил от туши, в качестве трофея. Сара поблагодарила его за трогательное внимание, а Анри со своей стороны поздравил ее с тем, что лицо ее вновь разрумянилось, будто с ней ничего особенного не произошло; остальные охотники единодушно присоединились к этому замечанию.

За обедом было очень весело. Мисс Генриетта попросила разрешения не присутствовать на нем: бедная женщина пережила такой страх, что у нее началась лихорадка. Что касается Сары, то она, по крайней мере внешне, как заметил Анри, была совершенно спокойна и исполняла роль хозяйки со свойственным ей очарованием.

За десертом было произнесено множество тостов; надо сказать, что при этом упомянули о разыгравшейся утром драме, но никто не задал вопрос ни о неизвестном негре, ни об охотнике-иностранце; благодарность за происшедшее чудо была обращена лишь к Провидению, спасшему для г-на Мальмеди и Анри нежно любимую племянницу и невесту.

Хотя во время обеда никто ни слова не сказал о Лайзе и Жорже, имена которых, впрочем, никому не были известны, многие долго говорили о своих собственных подвигах, и Сара с пленительной иронией одарила каждого похвалой за ловкость и смелость.

Когда уже вставали из-за стола, вошел надсмотрщик; он сообщил г-ну де Мальмеди, что пойман негр, пытавшийся бежать, и что его сейчас привели в лагерь. Так как подобное случается каждый день, то г-н де Мальмеди сдержанно ответил:

— Хорошо, пусть его накажут так, как это принято.

— В чем дело, дядя? — спросила Сара.

— Да ничего, дитя мое, — ответил г-н де Мальмеди.

И гости продолжали прерванный разговор.

Десять минут спустя доложили, что лошади поданы. Поскольку обед и бал у лорда Муррея были назначены на следующий день, все хотели освободить время, чтобы подготовиться к этому торжественному приему, и было решено вернуться в Порт-Луи сразу же после трапезы.

Сара прошла в спальню мисс Генриетты: хотя бедная гувернантка и не заболела серьезно, она была по-прежнему так взволнована всем пережитым, что девушка потребовала, чтобы гувернантка осталась на Черной реке. Впрочем, Сара кое-что выиграла благодаря тому, что мисс Генриетта задержалась здесь: возвращаться можно было не в паланкине, а верхом.

Когда кавалькада выезжала из ворот, Сара увидела, как несколько негров резали на куски акулу; мулатка указала, где найти мертвое чудовище, и они вытащили его из реки, чтобы использовать акулий жир.

Приближаясь к горе Трех Сосцов, охотники издали заметили, что там собрались все негры; подъехав, они узнали, что толпа ожидает экзекуции невольника, потому что в таких случаях принято, чтобы все негры плантации обязательно присутствовали при наказании их провинившегося собрата.

Виновный, молодой человек лет семнадцати, со связанными руками и ногами, сидел возле стремянки, на которой его должны были растянуть, и ожидал часа наказания; по настоятельной просьбе другого негра оно было отложено до прибытия охотников; негр, просивший этой милости, заявил, что он должен сообщить г-ну де Мальмеди нечто важное.

И в самом деле, в тот момент, когда г-н де Мальмеди проезжал мимо пойманного невольника, другой негр, сидевший около него и занятый тем, что бинтовал ему рану на голове, встал и направился к дороге, но надсмотрщик задержал его.

— В чем дело? — спросил г-н де Мальмеди.

— Господин, — обратился к нему надсмотрщик, — сейчас негр Назим получит сто пятьдесят ударов кнута, к которым он приговорен.

— А за что его приговорили к ста пятидесяти ударам кнута? — спросила Сара.

— Потому, что он сбежал, — ответил надсмотрщик.

— А! Это тот самый негр, о побеге которого нам говорили? — спросил Анри.

— Тот самый.

— А как вы его поймали?

— Ах, Боже мой! Очень просто: я подождал, пока он будет от берега так далеко, что не сможет достичь его ни на веслах, ни вплавь; тогда я взял шлюпку с восемью гребцами, чтобы догнать его; обогнув юго-западный мыс, мы увидели его примерно в двух льё от берега. Поскольку у него было только две руки, а у нас — шестнадцать, поскольку у него была плохонькая лодчонка, а у нас — великолепная пирога, мы скоро его догнали. Тогда он бросился вплавь, пытаясь вернуться на остров, ныряя, как морская свинья; в конце концов он первый выбился из сил, и, так как погоня становилась утомительной, я взял у гребца весло и в ту минуту, когда он выплыл на поверхность воды, так сильно ударил его по голове, что подумал: на этот раз он не вынырнет. Однако вскоре он всплыл, но был без сознания. Пришел он в себя только около утеса Брабант.

— Этот несчастный, быть может, тяжело ранен? — вмешалась Сара.

— Да нет, Боже мой, нет, — возразил надсмотрщик, — у него просто царапина, мадемуазель. Эти чертовы негры страшные неженки.

— Почему же медлят и не приводят в исполнение наказание, если он так его заслужил? — спросил г-н де Мальмеди. — Я отдал приказ, и его следовало уже исполнить.

— Мы так и поступили бы, господин, — ответил надсмотрщик, — но его брат, один из самых наших прилежных работников, уверил меня, что должен сообщить вам что-то очень важное, прежде чем ваш приказ будет исполнен. Ну, а поскольку вы должны были проехать мимо лагеря и задержка была бы только на четверть часа, я взял на себя отсрочку наказания.

— И хорошо сделали, — сказала Сара. — А где же он?

— Кто?

— Брат этого несчастного.

— Да, где он? — спросил г-н де Мальмеди.

— Я здесь, — сказал Лайза, выступив вперед.

Сара вскрикнула от удивления: в брате осужденного она узнала того, кто так героически доказал ей свою преданность и спас ей жизнь. Однако удивительное дело: негр даже не взглянул на нее, как будто не знал ее; вместо того чтобы просить ее быть заступницей, на что, конечно, у него было право, он подошел к г-ну де Мальмеди.

И все же она не ошиблась: на руке и на бедре негра виднелись все еще кровоточащие раны, оставленные зубами акулы.

— Чего тебе надо? — спросил г-н де Мальмеди.

— Прошу у вас милости, — ответил Лайза, понизив голос, чтоб его брат, сидевший в шагах двадцати от него под охраной других негров, не услышал этих слов.

— Какой?

— Назим слабый! Назим — ребенок, он ранен в голову, потерял много крови! У Назима слишком мало сил, он не выдержит заслуженного им наказания. Он умрет под кнутом, а вы потеряете негра, который стоит никак не меньше двухсот пиастров…

— Ну хорошо, так чего ты хочешь?

— Хочу предложить вам обмен.

— Какой обмен?

— Прикажите дать мне сто пятьдесят ударов кнутом, которые он заслужил. Я сильный, я перенесу их, и это не помешает мне завтра, как обычно, выйти на работу, а он, ребенок, повторяю вам, не вынесет наказания и умрет.

— Невозможно, — ответил г-н де Мальмеди, в то время как Сара, не сводя глаз с невольника, смотрела на него с глубоким удивлением.

— А почему это невозможно?

— Потому, что это было бы несправедливо.

— Вы ошибаетесь, ведь я главный виновник.

— Ты?

— Да, я, — сказал Лайза, — это я уговорил Назима бежать, это я соорудил челнок, на котором он плыл, это я побрил ему голову осколком бутылки, это я дал ему кокосовое масло, чтобы он натер себе тело. Вы видите, что наказывать надо меня, а не Назима.

— Ты ошибаешься, — ответил Анри, вмешавшись в их спор. — Вы оба должны быть наказаны: он — за то, что сбежал, а ты — за то, что помог ему сбежать.

— Тогда прикажите дать мне триста ударов кнутом!

— Надсмотрщик, — сказал г-н де Мальмеди, — прикажите дать каждому из них по сто пятьдесят ударов, и на том все будет кончено.

— Минутку, дядя, — вмешалась Сара, — я требую, чтобы вы помиловали их обоих.

— А почему? — удивленно спросил г-н де Мальмеди.

— Потому что этот человек сегодня утром смело бросился в воду, чтобы спасти меня.

— Она меня узнала! — воскликнул Лайза.

— Потому что вместо наказания, которое ему назначили, его надо вознаградить! — воскликнула Сара.

— Тогда, если вы думаете, что я заслужил вознаграждение, помилуйте Назима.

— Черт побери! — воскликнул г-н де Мальмеди. — Вот чего ты захотел. Так это ты спас мою племянницу?

— Нет, не я, — ответил негр, — если бы не молодой охотник, она бы погибла.

— Но он сделал все что смог, чтобы спасти меня, дядя. Он боролся с акулой, — вскричала девушка, — и посмотрите, вы видите? Из его ран все еще течет кровь.

— Я боролся с акулой, но боролся защищаясь, — продолжал Лайза. — Акула набросилась на меня, и мне пришлось убить ее, чтобы спастись.

— Ну что, дядя, вы откажете мне, не помилуете их? — спросила Сара.

— Нет, конечно, ни в коем случае не помилую, — ответил г-н де Мальмеди, — потому что, если один раз подать пример — помиловать в подобных обстоятельствах, они все сбегут, эти черномазые, и будут надеяться на то, что найдется какой-нибудь нежный голосок, вроде вашего, который замолвит за них словечко.

— Но, дядя…

— Спроси у этих господ, возможно ли такое, — уверенным тоном произнес г-н де Мальмеди, обратившись к молодым людям, сопровождавшим его сына.

— Конечно, — ответили они, — подобная милость была бы плохим примером.

— Видишь, Сара…

— Человека, который рисковал ради меня жизнью, нельзя наказывать, да еще в тот же день. И если вы должны его наказать, то я должна его вознаградить.

— Ну что ж, у каждого из нас есть свой долг: когда он будет наказан, ты его вознаградишь.

— Послушайте, дядя, в конце концов что такого плохого сделали эти несчастные люди, чем они вам так навредили? Ведь их попытка бежать не удалась.

— Чем они мне навредили? Да они упали в цене! Негр, пытавшийся бежать, теряет в цене вдвое! Эти два молодца еще вчера стоили: один — пятьсот пиастров, а другой — триста, то есть всего восемьсот пиастров. Ну так вот, если я сегодня запрошу за них шестьсот пиастров, мне их не дадут.

— Я, например, сейчас не дал бы за них шестисот пиастров, — сказал один из охотников, сопровождавших Анри.

— Ну, сударь, послушайте, я буду щедрее вас, — произнес голос, заставивший Сару вздрогнуть, — я даю за них тысячу.

Девушка повернулась и узнала иностранца, с которым она познакомилась в Порт-Луи, ангела-избавителя, появившегося на утесе.

Облаченный в изящный охотничий костюм, он стоял, опираясь на двуствольное ружье. Он все слышал.

— А, это вы, сударь, — сказал г-н де Мальмеди, в то время как Анри, во власти безотчетного волнения, залился краской, — разрешите сначала поблагодарить вас, поскольку моя племянница сказала, что она обязана вам жизнью, и если бы я знал, где найти вас, то поторопился бы вас увидеть не для того, чтобы пытаться как-то вознаградить вас, сударь, это невозможно, но чтобы выразить вам свою благодарность.

Незнакомец молча поклонился, и не без высокомерия, что не укрылось от Сары. И она торопливо добавила:

— Мой дядя прав, такую услугу немыслимо оплатить никакой наградой, но заверяю вас, пока я жива, буду помнить, что обязана вам своей жизнью.

— Два пороховых заряда и две свинцовые пули не стоят благодарности, мадемуазель, а я буду почитать за счастье, если благодарность господина де Мальмеди дойдет до того, что он уступит мне виновных негров за ту цену, которая была мной предложена.

— Анри, — тихо сказал г-н де Мальмеди, — нам ведь сообщили позавчера, что в виду острова появился корабль работорговцев?

— Да, отец!

— Хорошо! — продолжал г-н де Мальмеди, обращаясь на этот раз к самому себе. — Мы найдем средство заменить их.

— Я жду вашего ответа, сударь, — сказал незнакомец.

— Ну, конечно, сударь, с великим удовольствием. Негры ваши, вы можете взять их, но на вашем месте я бы наказал их, и сегодня же, даже если они несколько дней после этого не смогут работать.

— Теперь уж это мое дело, — улыбаясь, сказал иностранец, — тысяча пиастров будет у вас сегодня вечером.

— Простите, сударь, — сказал Анри, — но вы ошибаетесь: мой отец не намерен продавать негров, он их подарит вам. Жизнь двух ничтожных негров не может идти в сравнение с драгоценной жизнью моей милой кузины. Но позвольте, по крайней мере, подарить вам то, что у нас есть и что вы, кажется, хотели бы иметь.

— Нет, сударь, — ответил незнакомец, гордо вскинув голову, в то время как г-н де Мальмеди с укоризной смотрел на сына, — не таковы были наши условия.

— Ну, тогда позвольте мне их нарушить, — сказала Сара, — ради той, кому вы спасли жизнь, примите от нас этих негров.

— Благодарю вас, мадемуазель, — сказал иностранец, — было бы нелепо настаивать на своем. Значит, я принимаю ваш дар и теперь считаю себя обязанным вам.

И иностранец, в знак того, что не хочет дольше задерживать уважаемую компанию на дороге, поклонившись, отошел в сторону.

Мужчины обменялись поклонами, а Сара и Жорж обменялись взглядами.

Кавалькада продолжала путь. Жорж некоторое время провожал ее глазами, а потом, нахмурив брови, как всегда, когда его занимала беспокойная мысль, подошел к Назиму и сказал надсмотрщику:

— Прикажите освободить этого человека, он и его брат принадлежат мне.

Надсмотрщик слышал разговор незнакомца с г-ном де Мальмеди и поэтому исполнил приказание без всяких возражений. Назим был отвязан и передан новому владельцу.

— Теперь, друзья мои, — сказал иностранец, повернувшись к неграм и вынимая из кармана кошелек, полный золотых монет, — так как я получил подарок от вашего хозяина, будет справедливо, если я сделаю небольшой подарок вам. Возьмите этот кошелек и разделите его содержимое на всех.

И он отдал кошелек стоявшему радом негру, затем обратился к двум рабам, которые стояли за его спиной, ожидая приказаний.

— Ну а вы, — сказал он им, — делайте теперь что хотите, идите куда хотите, вы свободны.

Лайза и Назим радостно вскрикнули, хотя все еще сомневались: они даже не могли поверить в столь великодушный поступок человека, которому они не оказали никакой услуги. Но Жорж еще раз повторил свои слова, и тогда Лайза и Назим упали на колени и поклонились, в порыве неописуемой благодарности целуя руку своему освободителю.

Тем временем начало смеркаться; Жорж надел соломенную шляпу, которую до того он держал в руке, и, вскинув ружье на плечо, направился в Моку.