Ступив на землю, баронесса хотела тотчас ехать в Лондон; однако маркиза заявила, что, раз уж ей посчастливилось покинуть Францию и очутиться в безопасном месте, она и шага больше не сделает в смешном наряде, который вынуждена была надеть, спасаясь бегством. И так как задержка не влекла за собой серьезных осложнений, баронесса согласилась; впрочем, какими бы причудливыми ни были порой требования г-жи де ла Рош-Берто, баронесса почти всегда подчинялась им с тою дочерней покорностью, какая зачастую еще встречается в знатных семьях, сохранивших традиции семнадцатого века.

Итак, баронесса отправилась в лучшую гостиницу Дувра, и там, несмотря на усталость с дороги, маркиза, прежде чем сколько-нибудь отдохнуть, открыла ящик, припрятанный ею в повозке, достала оттуда белье вместе с обычной своей одеждой и, с презрением отбросив подальше так тяготившее ее дешевое тряпье, приступила к своему обычному туалету, который сочла законченным лишь после того, как была тщательно причесана и напудрена, словно тем же вечером собиралась отправиться на прием к королеве.

Что же касается баронессы, то все ее заботы сосредоточились на малышке Сесиль, которая, к счастью, довольно хорошо перенесла плавание по морю; однако баронессе не терпелось поскорее добраться до Лондона и найти постоянное место жительства, поэтому она тотчас заказала все места внутри дилижанса, отправлявшегося в столицу на следующий день в девять часов утра.

Известно, каким комфортом славятся английские экипажи, поэтому маркиза не выдвинула никаких возражений, в особенности когда увидела, что стараниями дочери она окажется изолированной от остальных пассажиров.

Путь из Дувра в Лондон был проделан с обычной скоростью: путешественники почти не задерживались ни в Кентербери, ни в Рочестере и в тот же день прибыли в Лондон.

Баронесса, поглощенная своим горем, не обращала внимания на то, что происходит вокруг, зато маркиза не могла нарадоваться; она видела гербы, ливреи, пудру — все то, что уже два или три года не видела во Франции, поэтому Лондон казался ей прекраснейшим городом мира, а англичане — величайшим народом земли.

По совету г-жи Амброн женщины остановились в гостинице на Голден-сквер, в нескольких сотнях шагов от Риджентс-стрит; баронесса тотчас отправила письмо г-же герцогине де Лорж, сообщая о своем прибытии.

Герцогиня де Лорж поспешила прийти в тот же вечер. Они с баронессой были очень близки, и герцогиня приехала предложить свои услуги на тот случай, если ее подруга захочет остаться в Лондоне.

Однако у г-жи де Марсийи были иные намерения: за границей она рассчитывала жить по возможности уединенно, а потому без обиняков спросила герцогиню, не знает ли та какой-нибудь красивой деревни, где можно было бы поселиться, чтобы полностью посвятить себя воспитанию дочери. Герцогиня назвала Хендон, одно из тех очаровательных мест, где близость к городу не мешает сельскому уединению, и баронесса решила, не откладывая, посетить рекомендованный подругой райский уголок.

На следующий день баронесса с маркизой нанесли ответный визит герцогине. И первой заботой баронессы было справиться о г-же Дюваль. Ведь именно ее мужу, напомним, г-жа де Марсийи и ее мать обязаны были тем, что они без всяких происшествий благополучно добрались до Булони. Герцогиня велела позвать г-жу Дюваль, та появилась через несколько минут в сопровождении сына, прелестного мальчика лет шести, которого тут же определили в товарищи по играм малышке Сесиль.

Рассказав г-же Дюваль, чем они обязаны ее мужу, баронесса выполнила взятое на себя поручение. Бедная женщина выслушала все сказанное с огромной признательностью; больше трех месяцев она не получала известий от мужа и не решалась посылать ему письма по почте, да и он отправлял свои письма только с оказиями, а они день ото дня представлялись все реже. За минувшие же три месяца много всего случилось: массовые убийства 10 августа, 2 и 3 сентября; не имея никаких вестей, г-жа Дюваль не знала, попал ли и ее муж в число жертв.

Узнав, что он жив, она позвала сына; мальчик явился, держа малышку Сесиль за руку.

— Эдуард, — сказала ему мать, — попросите у госпожи баронессы позволения поцеловать руку и поблагодарите ее от всего сердца: она только что заверила меня, что у вас пока еще есть отец.

— А мой папа? — спросила малышка Сесиль. — Где он, мама?

Несчастная баронесса расплакалась и, притянув к себе ребятишек, к великому возмущению маркизы, крепко обняла их.

Вечером баронесса получила письмо от герцогини, в котором та сообщала, что не позволит ей ехать одной в Хендон, а заедет за ней на следующий день в своем экипаже, чтобы вместе осмотреть деревушку, где собиралась поселиться баронесса.

Когда на следующий день герцогиня де Лорж явилась в десять часов утра, баронесса с малышкой Сесиль были готовы, но маркиза еще не закончила свой туалет.

От Лондона до Хендона всего каких-нибудь несколько льё, и они добрались туда за два часа. Баронесса была очарована покойным и скромным видом английских домиков: эту женщину отличали простота вкусов и стремление к душевным радостям, она мечтала, в особенности после смерти мужа, об укромном одиночестве в одном из таких милых коттеджей, то и дело встречавшихся на пути. Ей казалось, что в подобном жилище их ждет существование если не счастливое, то, по крайней мере, почти спокойное.

Прибыли в Хендон; слова герцогини полностью оправдались: то была одна из тех прелестных английских деревушек, которым нигде нет равных, даже в Голландии или в Бельгии вы найдете лишь жалкое подобие их. Баронесса справилась, нельзя ли снять какой-нибудь из увиденных ею милых домиков; ей указали пять или шесть коттеджей, которые, согласно сделанному ею описанию, вполне могли бы подойти.

Баронессе до того хотелось как можно скорее снять один из этих очаровательных коттеджей, что она тотчас отправилась на поиски, собираясь остановиться на первом попавшемся, не в силах поверить, что он мог оказаться не самым красивым и не лучшей планировки, чем все остальные. Однако герцогиня, более осведомленная о внутреннем устройстве маленьких жилищ, заверила баронессу, что отыщется другой, гораздо приличнее этого, казавшегося на первый взгляд чудом; после таких уверений г-жа де Марсийи решила продолжить поиски.

И в самом деле, после осмотра пяти или шести домов один из них оказался такой привлекательный, что сама герцогиня вынуждена была признать: найти лучше будет трудно, и они договорились о цене. Госпожа де Марсийи получила возможность арендовать его, если пожелает, в тот же день; плата составляла восемьдесят фунтов стерлингов в год.

То был трехэтажный белый домик с зелеными ставнями, огороженный решеткой того же цвета, с вьющимися растениями, широкие листья которых в ту пору года, когда они приехали, приобрели красивейшие пурпурные оттенки; перед фасадом дома был небольшой двор, а по обе стороны его возвышались клумбы цветов. Три ступеньки вели к двери того же цвета, что и ставни; посреди нее висел полированный медный молоток, сверкавший, точно золотой. Открыв дверь, попадали в коридор, пересекавший весь дом и выходивший с другой стороны в прелестный сад размером в пол-арпана с зеленой лужайкой, какие бывают только в Англии, с круговой аллеей, затененной местами акацией, иудиными деревьями и сиренью; в глубине было место для отдыха на природе со столом и четырьмя стульями, и, наконец, тут же журчал премиленький ручеек — перепрыгивая через миниатюрные скалы, он образовывал у их подножия крохотный водоем, который лучи южного солнца осушили бы за один день.

Внутри дома все отличалось предельной простотой.

В коридор первого этажа выходили четыре двери — из столовой, гостиной, спальни и рабочего кабинета.

Планировка второго этажа выглядела иначе: лестница вела в прихожую с тремя дверьми; прямо напротив — в красивую гостиную, по одну сторону — в спальню, а по другую — в туалетную комнату, служившую будуаром.

Верхний этаж предназначался для прислуги, там же находилась бельевая.

Маркиза сочла дом чересчур маленьким и жалким, пригодным лишь для летнего пристанища; но баронесса с улыбкой сказала ей, что на зиму они переберутся в Лондон, и лишь в обмен на это обещание, воспринятое маркизой всерьез, она согласилась с выбором дочери.

Однако в коттедже, как нетрудно догадаться, не было никакой мебели; предстояло все покупать или брать напрокат. Герцогиня де Лорж и маркиза де ла Рош-Берто, воображавшие что Франция вот-вот понесет заслуженное наказание от иностранной коалиции и эмигранты смогут вернуться в Париж, а законные наследники сядут на трон, конечно же предложили взять мебель напрокат; но г-жа де Марсийи, на все смотревшая сквозь истинное горе и, следовательно, все видевшая в гораздо более реальном свете, подсчитала, что три года проката равнозначны покупке; поэтому она решила приобрести мебель и всю необходимую утварь, предложив матери самой выбрать себе покои, чтобы без промедления обставить их по ее собственному вкусу. Маркиза считала, что даже весь дом целиком недостаточно велик для нее и ее платьев: в замке в Турене, говорила она, у нее такие шкафы, что в них могли бы уместиться все комнаты жалкого маленького коттеджа, но ведь они оказались не в Турене, а в Англии, и с этим приходилось мириться. Поднявшись и спустившись раз двадцать по лестнице, осмотрев все углы и закоулки будущей своей обители, маркиза остановилась на спальне и кабинете первого этажа.

Сделав свой выбор, они вернулись в Лондон.

Баронесса де Марсийи желала как можно скорее обосноваться в новом жилище, и потому на другой же день г-жа де Лорж послала своего обойщика снять мерки.

Баронесса пыталась возразить против подобных аристократических замашек, откровенно признавшись герцогине, что все ее состояние к этому часу заключается в сотне тысяч франков, включая и бриллианты маркизы, но герцогиня ответила, что, если жить экономно, с сотней тысяч франков г-жа де Марсийи сможет просуществовать пять или шесть лет. А ждать так долго наверняка не придется, ибо союзные войска находятся всего в пятидесяти льё от столицы.

К тому же есть ведь арендаторы, поместья, средства, и каким-то образом можно будет получить деньги из Франции.

Все эти доводы казались совершенно бесспорными герцогине и маркизе, не понимавшим, почему баронесса не соглашается с ними; уступив, баронесса взяла обойщика, но покупкой мебели занялась сама.

Через неделю коттедж готов был принять своих хозяев: все было необычайно просто, но отличалось безукоризненной чистотой и несомненным вкусом.

А покупать требовалось все: белье, серебро, мебель и прочее, так что, несмотря на экономность баронессы, обустройство обошлось ей в двадцать тысяч франков.

Это составляло пятую часть ее состояния; из наличных денег у нее остались лишь десять тысяч ливров Пьера Дюрана, плюс шестьдесят или восемьдесят тысяч франков в бриллиантах, как мы уже сказали, принадлежавших маркизе.

Но на это можно было жить лет пять или шесть, и г-жа де Марсийи, несмотря на неуверенность в будущем, порожденную в ее сердце несчастьем, вслед за матерью и г-жой де Лорж невольно тихо повторяла:

— Пять или шесть лет — да мало ли что может случиться за такой долгий срок.

Верно, грядущие пять-шесть лет таили в себе множество весьма серьезных событий.

Ну а пока нам предстоит все внимание сосредоточить на маленьком коттедже и на тех, кто в нем поселился.