Книга: Тварь
Назад: 44
Дальше: 46

45

Ящики Тэлли были пронумерованы, и он внес подробное описание их содержимого в таможенную декларацию. Теперь он заглянул в этот список и с помощью Шарпа и Дарлинга рассортировал ящики и разложил их на кормовой палубе в строгом порядке.
Мэннинг стоял в стороне и пристально разглядывал воду. Дарлингу казалось, что американец сводил все свое существование к одной мысли, имеющей одну направленность, при этом он отбрасывал все наслоения социальных установлений и сосредоточился только на одном неудержимом побуждении – убить. В прошлом Дарлинг встречал таких людей – людей, потерявших всякие представления о безопасности; на судне не было ничего опасней, чем они.
Когда Тэлли удовлетворился расположением своих ящиков, он подозвал Дарлинга и Шарпа к длинному алюминиевому ящику размером с гроб, который закрывался на защелкивающиеся замки. Тэлли открыл замки и поднял крышку.
– Признайтесь, – сказал он, – разве это не самая сексуальная штука, какую вам приходилось видеть?
То, что было уложено в пенопласт, показалось Дарлингу похожим на шестифутовую кеглю, сделанную из какого-то нового вида пластмассы и окрашенную в ярко-красный цвет. Сотни крошечных крючков из нержавеющей стали свисали на шарнирах по всей длине предмета, а на верхней части было вделано трехдюймовое кольцо из нержавеющей стали.
Тэлли поднял этот предмет за кольцо и передал Дарлингу. Устройство весило не больше десяти фунтов, а когда Дарлинг постучал по нему, то послышался глухой звук.
– Я сдаюсь, – признался Вип и передал предмет Шарпу.
– Это гениально, абсолютно гениально, – заявил Тэлли.
– Очевидно, да, – согласился Дарлинг. – Но в чем состоит гениальность?
Тэлли забрал устройство у Шарпа и, взяв за оба конца, держал перед собой.
– Считайте это, – начал он объяснение, – телом, головой и торсом архитеутиса, тем, что мы называем мантией. Как правило, тело гигантского кальмара – независимо от вида, будь то dux, japonica или sanctipauli – составляет около трети всей его длины. Поэтому данный предмет представляет собой животное, общая длина которого, включая руки и щупальца, составляет восемнадцать или двадцать футов.
– Детеныш, – сказал Шарп. – Подросток.
– Не обязательно. Во всяком случае, это не важно, сексуальное влечение не замечает размеров. Даже если наше животное, как я думаю, в четыре или пять раз больше этого, инстинкт толкнет его к размножению. Если зверь самец, то он пожелает отложить свою сперму в этой штуке, если самка, то она захочет, чтобы ее оплодотворили.
– Ради какого черта эта тварь пожелает иметь что-либо общее с куском пластика? – спросил Дарлинг.
– Вот здесь-то и проявляется гениальность. – Тэлли начал отвинчивать стальное кольцо. – Я потратил годы, разрабатывая химический состав, в совершенстве воспроизводящий аттрактант размножения архитеутисов. За некоторое время я смог добыть образцы плоти двух мертвых кальмаров. Я вырезал яйцевод большой самки, которая попала на мель в Новой Шотландии, а затем, два года назад, я услышал, что на Кейп-Код была вынесена волнами часть мантии самца. К тому времени, когда я попал туда, от кальмара осталось немного, птицы и крабы поработали над ним. Но часть плоти была засыпана песком и таким образом защищена, и я смог добыть весь сперматофорный мешок. Он был более трех футов длиной. Месяцами я исследовал обе части, мужскую и женскую, при помощи микроскопов, спектроскопов и компьютеров. В конце концов я смог синтезировать химический стимулятор.
– Вы уверены? – спросил Дарлинг. – Вы когда-нибудь испытывали его?
– В природных условиях? Нет. Но в лаборатории – да. С научной точки зрения – это вполне обоснованно. Не буду утруждать вас научными подробностями, но так же, как собака в период течки испускает мускусный запах, так же, как люди реагируют на тестостерон и феромоны и все другие гормональные сигналы, гигантский кальмар реагирует на химические вещества, испускаемые другими особями этого вида во время периода, соответствующего тому, что у млекопитающих называется периодом течки. – Он прижал палец к отверстию под стальным кольцом. – Флакон жидкости, вылитый сюда и растворенный в морской воде, просочится через крошечные отверстия, расположенные за каждым крючком. Это создаст след, который протянется на мили. Архитеутис поймет, что кто-то его вида готов к размножению, и это будет зов природы, которому зверь не сможет противиться.
– А он не поймет, что его надули? – спросил Шарп.
– Нет. Вспомните, там, внизу, почти нет света, поэтому он не особенно полагается на свои глаза. Мы знаем, что он может менять окраску, но не знаем, может ли он видеть цвета, поэтому, чтобы не попасть впросак, я окрасил эту подделку в красный цвет, так как известно, что это цвет его возбужденного состояния. А форма нашей подделки выбрана правильно. Мы подвесим рядом с ней химические огоньки, так что если животное привыкло полагаться на свое зрение в подтверждение других восприятий, огоньки должны создать достаточно свечения, чтобы все казалось убедительным. – Тэлли помолчал. – Возможно, все это излишне, – произнес он. – След мог бы иметь то же действие, если бы я просто дал жидкости просочиться из флакона. Но то, что мы сделали приманку правильной формы и нужного цвета, не может повредить. Когда играешь в карты с неизвестностью, лучше иметь как можно больше козырей.
– О'кей, – согласился Дарлинг. – Итак: он появляется и до одури занимается с этой штукой любовью, а что потом?
– У зверя восемь рук и два щупальца, и он обовьет их все вокруг этого предмета. Он прижмется к нему. – Тэлли потрепал несколько крючков, крючки зазвенели. – Каждый из них проникнет в его плоть – недостаточно, чтобы насторожить его, и, конечно, недостаточно, чтобы причинить боль. Но когда он попытается уйти прочь, он не сможет это сделать. И тогда мы подтягиваем его вверх, просто достаточно близко к поверхности, чтобы я смог сделать съемку, а Осборн – убить его. Затем я вырежу несколько образцов. – Тэлли посмотрел на Дарлинга, затем перевел взгляд на Шарпа и улыбнулся.
– Что ж. Одно случится непременно, – усмехнулся Вип. – К тому времени, как тварь поднимется наверх, мы будем иметь одного взбешенного кальмара.
– Я так не думаю. Я считаю, его будет занимать только одна вещь: выживание. Быстрое изменение температуры воды может ошеломить его, изменение давления может убить его раньше, чем он достигнет поверхности. Он может быть так истощен, что не сможет дышать. Но что бы ни случилось, – закончил Тэлли, поворачиваясь и указывая на Мэннинга, – в этот момент к делу приступит Осборн.
Мэннинг подтвердил слова Тэлли коротким кивком и качнул винтовкой.
– Знаете, что меня пугает? – спросил Дарлинг. – Вы слишком уверены во всем этом. Мне приходилось видеть, как очень многие прекрасные планы полетели к чертям собачьим. – Он повернулся к Шарпу. – Маркус, я дьявольски рад, что мы изготовили себе эту бомбу.
– Вам не потребуется взрывчатка, капитан, – заявил Тэлли. – Вот увидите.
– Надеюсь, что так. Но из того, что я видел, я заключил, что эту тварь нельзя недооценивать.
* * *
Потребовалось больше трех часов, чтобы собрать сооружение Тэлли, которое представляло собой шедевр сложности, требующий тысячу футов троса, сотни футов кабеля и видеокамеру для кругового обзора при слабом освещении, которая помещалась в сфере из плексигласа размером с магический кристалл гадалки. Тэлли не учел, что предметы, подвешенные на длинном тросе под водой, имеют тенденцию непредсказуемо вращаться, и ошибочно предположил, что его камера будет висеть рядом с приманкой и сфокусируется на ней, поэтому Дарлингу пришлось принести снизу свою цепную пилу, найти маленькую доску, отрезать кусок и привязать его между камерой и приманкой как распорку.
– Сколько времени камера будет работать? – спросил Вип, когда Тэлли воткнул вилку провода в аккумулятор.
– Пленка рассчитана на сто двадцать минут, – ответил ученый, – и литиевая батарея у основания будет давать энергию камере и огням все это время. Но она не просто включится и будет работать без перерыва, ею управляет таймер, который включает ее на одну минуту через каждые пять минут. Я смогу также включить ее отсюда, когда найду нужным.
Уже наступили сумерки, когда сооружение было наконец готово. Ветер замер, и море напоминало луг, покрытый стальными валами.
Шарп наблюдал за парой чаек, круживших над кормой в ожидании подачки в виде хлеба и рыбы для наживки, а затем улетевших. Провожая их взглядом на запад, он внезапно что-то увидел вдали, на поверхности моря. Вначале он подумал, что это всплески ныряющих птиц, но нет, это были не всплески. Они были слишком длинными, а вода взметалась слишком высоко, скорее как брызги. Вскоре Шарп понял, что это.
– Смотри, Вип, – указал он рукой. – Киты.
– Это отрадно, – отозвался Дарлинг. – По крайней мере, еще хоть немного осталось.
– Какие это киты? Горбачи?
– Нет. Кашалоты. Горбачи не задерживаются на месте, как эти, они все время движутся. Кашалоты всегда собираются в стаи в сумерки. Не знаю почему. Может, чтобы пообщаться.
Тэлли посмотрел на китов, сложил ладони рупором и крикнул:
– Уходите отсюда!
– Дарлинг засмеялся:
– Что вы имеете против китов, док?
– Ничего. Я просто не хочу, чтобы они отпугнули архитеутиса. Вы знаете, они едят кальмаров.
– Я бы не стал беспокоиться по этому поводу, – ответил Дарлинг. – Я не знаю ничего из когда-либо созданного Господом, что могло бы заставить этого зверя бежать прочь от испуга. Киты не такие глупые, как мы, – они знают, когда нужно оставить все как есть.
Тэлли ушел в каюту, а к тому времени, когда он вернулся, киты нырнули в глубину и море сомкнулось над их спинами.
Ученый держал в руках пузырек с прозрачной жидкостью. По его указанию Дарлинг и Шарп вертикально держали приманку и ведрами заливали внутрь морскую воду. Затем Тэлли отвинтил крышку пузырька и протянул его мужчинам.
– Ради науки, – предложил он.
Дарлинг помешкал, затем пожал плечами и проговорил:
– Какого черта... не каждый день приходится нюхать возбужденного кальмара.
Он взялся за кисть Тэлли и приблизил нос к пузырьку – и почувствовал, как обожгло оболочку ноздрей. На глазах у него появились слезы, а желудок стало выворачивать наизнанку; Вип, спотыкаясь и кашляя, попятился назад.
Тэлли засмеялся и спросил:
– Ну, как вы это находите?
– Как нахожу? – Дарлинг задохнулся. – Черт его побери! Аммиак, сера... и такую дрянь эти уроды применяют, чтобы сердце стучало повеселей... амилнитрит и еще что-то, я не пойму, что-то абсолютно плохое.
– Плохое? – переспросил Тэлли. – Вы подразумеваете, порочное? Такого понятия, как «порочное животное», не существует.
– Это вы так считаете, док. Что касается меня, то я начинаю думать иначе.
Тэлли вылил содержимое пузырька в воду внутри приманки и плотно завинтил стальное кольцо. Они прицепили кольцо к кабелю, а затем опустили все сооружение в воду, причем при спуске Дарлинг и Шарп поддерживали концы распорки. Некоторое время приманка плавала на поверхности, пока из нее не вышли остатки воздуха, а затем она погрузилась в воду, оставляя за собой след из пузырьков.
Дарлинг и Шарп управляли ручными лебедками, установленными по обе стороны кормы. Они синхронно опускали в море кабель, затем тросы, останавливаясь через каждые двенадцать футов, чтобы дать Тэлли возможность закрепить на тросе кабель видеокамеры.
Наступила темнота, звезды рассыпали серебряное сияние на неподвижный океан, и восходящая луна провела золотую дорожку от восточного горизонта к корме судна, а позади у них тепло мерцал свет каюты.
Наконец в девять часов на тросах прошла отметка 480 морских саженей, и они остановили устройство, закрепили тросы вокруг лебедок и привязали их к металлической буксирной стойке, проходящей через палубу вниз к килю.
– Хотите немного перекусить, мистер Мэннинг? – спросил Дарлинг, проходя вместе с Шарпом вперед, на нос «Капера».
Мэннинг отрицательно покачал головой и продолжал смотреть на воду.
Тэлли сел у стола в каюте, настраивая видеомагнитофон, монитор и ящик с приборами управления. Дарлинг вошел за ним следом и посмотрел на монитор. Приманка была на месте, она покачивалась перед экраном, и из сотен дырочек в ее поверхности сочились и тянулись во тьму, образуя след, сверкающие струи.
Дарлинг заметил, что Тэлли начал потеть и его рука дрожала, когда он поворачивал рычажки на контрольной панели.
– До вас начинает доходить, док? – спросил он. – Иногда бывает лучше, если наши мечты не сбываются.
– Я не боюсь, капитан, – резко ответил Тэлли. – Я просто возбужден. Я ждал этого момента тридцать лет. Нет, я не боюсь.
– Ну а я боюсь, – заявил Вип и вошел в рулевую рубку.
Он посмотрел в окно на спокойное ночное море. На всем водном пространстве больше не было никаких огней, ни одного рыбацкого судна, ни проходящего мимо корабля. Они были одни. Легкая дрожь пробежала по спине Випа, и он стряхнул ее.
Дарлинг повернулся к эхолоту. Самописец вычерчивал рисунок на разграфленной бумаге, и Вип определил глубину. Дно находилось от них в трех тысячах футов. Таким образом, если они с Шарпом точно отмерили трос, приманка и камера подвешены в ста двадцати футах над дном. Вип направился было обратно в каюту, но остановился, достал и включил рыбоискатель и настроил его на глубину до пяти сотен морских саженей. Экран разогрелся, дно светилось на нем прямой линией. Кроме этого, он ничего не отражал.
– След от приманки разгоняет отсюда все живое вплоть до Азорских островов, – сказал Дарлинг, входя в каюту. – Между нами и дном нет ни окуня, ни акулы.
– Конечно нет, – согласился Тэлли. – Их не может быть. Они понимают, что нужно держаться подальше. – Он выключил камеру и установил таймер.
Дарлинг подошел к двери и щелкнул выключателем. Вспыхнули галогенные лампы, установленные на крыле ходового мостика, а кормовая палуба залилась светом. Через окно Дарлинг видел, что Мэннинг не двинулся с места, как будто не заметил внезапного взрыва освещения. Он сгорбившись сидел на крышке среднего люка, ружье покоилось у него на коленях.
Шарп передал Дарлингу сандвич и кивнул в сторону Мэннинга:
– Ему тоже отнести?
– Пища его не интересует, – ответил Дарлинг. – Этот человек пожирает самого себя.
– Осборн несчастен, – объяснил Тэлли, доставая кусок хлеба и сыр. – Он потерял перспективу. Три недели назад это был человек, имеющий власть и знающий, как ее употребить. Мы заключили договор, который давал ему возможность отомстить. Он рассматривал это как хорошую сделку. Но теперь этот план стал... его чувство мести превратилось в одержимость.
– Можно ли его осуждать? – спросил Шарп.
– Конечно. Он ведет себя неразумно.
– Хуже чем неразумно, – возразил Дарлинг. – Он опасен.
– Это пройдет. Мы предоставим ему возможность выпалить из винтовки по архитеутису, и он вновь станет тем, кем был всегда, – победителем.
– Так просто? Неужели?
– Живые существа предсказуемы, капитан, даже человек.
– Все живые существа? Включая архитеутиса?
– О да. Он запрограммирован точно так же, как и любая машина. Как только нам станут известны коды, его поведение станет предсказуемым. Это безусловно.
* * *
К десяти тридцати таймер включил камеру дюжину раз, и каждый раз они собирались у монитора и видели приманку, покачивающуюся перед экраном и источающую ленту следов. Вверх по течению от приманки, как светлячки, промелькнули несколько крошечных ракообразных существ, оставивших за собой яркое свечение. Вниз по течению не было видно ничего, кроме пустоты.
Судно дрейфовало по спокойному морю, держась по курсу, не переваливаясь на волнах, а мягко покачиваясь, как детская колыбель. Свет из каюты создавал впечатление уютного оранжевого кокона, усиливая иллюзию покоя.
– Предположим, что он не придет сегодня ночью, – обратился Дарлинг к Тэлли.
– Тогда утром или днем. Но он придет обязательно.
– Значит, мы вполне можем поспать.
– Если сумеете.
– Следовало бы. И вам тоже.
Шарп отправился в кубрик. Тэлли просмотрел еще один цикл на мониторе, затем откинулся на скамье и закрыл глаза. Дарлинг вышел наружу.
Мэннинг все еще сидел на крышке люка, но весь съежился. Заснул.
Дарлинг проверил тросы. Они уходили прямо вниз, неподвижные и нетронутые. Он посмотрел в сторону берега. Бермуды выделялись на фоне черного неба розовым сиянием, и Вип мог различить очертания огромного отеля «Саутгемптон принцесс», украшенного гирляндами лампочек, и охватывающий большое пространство луч маяка на Гиббс-Хилл. Они находились на расстоянии десяти миль от берега, но Випа успокаивало сознание того, что там, на берегу, все еще есть его дом. Он подумал о Шарлотте, лежащей в их кровати, и внезапно его охватило чувство одиночества.
Когда Дарлинг вернулся в каюту, монитор опять работал, бросая бледные серые тени на лицо спящего Тэлли.
Вип поднялся в рулевую рубку и тихо стоял, слушая звуки ночи. Генератор мурлыкал, самописец эхолота шипел, отмечая дрейф судна на линии, отражающей глубину в пять сотен морских саженей; рыбоискатель жужжал, и его экран все еще отражал бесплодную пустыню. Вип слышал звук воды, нежно ласкающей стальной корпус, и тихое дыхание Тэлли.
Он отправился в каюту и лег на одну из коек. Он стремился заснуть, чтобы отвлечься от своих мыслей, но, хотя был изнурен, все же знал наверняка, что его ум не захочет спрятаться в успокоительное забытье. Еще с тех времен, как Вип юнгой впервые вышел в море, всегда, когда он спал на судне, часть его мозга была на страже, отмечая любое изменение ветра, малейшее изменение в ритмах океана.
Этот вахтенный в его голове выполнял свои обязанности и в лучшие времена, когда судно ходило, казалось, над неистощимыми природными запасами и когда быть разбуженным среди ночи могло означать скорее обещание, чем угрозу. Вахтенный не расслабился даже в последние тяжелые годы, когда ночи были наполнены пустыми надеждами.
Дарлинг знал, что этот вахтенный будет исполнять свои обязанности и теперь, когда впервые в жизни наиболее горячей надеждой Дарлинга было то, чтобы море под ним оставалось бесплодной, безжизненной пустыней.
Его дыхание замедлилось; мозг поддался усталости. Вахтенный стоял на страже, одинокий часовой.
Назад: 44
Дальше: 46