XXIII
1 июля 1638 года.
Прошло два месяца, а известий нет. Мои глаза устают напрасно всматриваться в небо, когда я ищу на нем нашу милую голубку.
Каждый раз, завидев темную точку, я говорю себе: "Это она!", но в следующее мгновение я вижу, что ошибся, и из груди, затрепетавшей в надежде, вырывается вздох.
Все равно я все жду, надеюсь, что ты жива, что ты любишь меня, и не отчаиваюсь.
Но время идет. Уже два месяца, как Вы уехали. Если я правильно сосчитал, Вы должны были вернуться восемь или десять дней назад.
Боже! Боже! Неужели кардинал, это холодное сердце, откажет?
Но ведь говорят, что он любил, этот человек!
Господи Боже мой, не оставляй нас!
5 июля.
О, если бы ты только знал, бедный возлюбленный моего сердца, сколько всего я написала тебе за две недели! Это целый мир мыслей, желаний, надежд, сожалений и воспоминаний.
Если нам суждено когда-нибудь увидеться, — дай-mo Бог, я прошу об этом днем и особенно ночью, я жарко об этом молюсь! — если мы когда-нибудь увидимся, ты прочтешь все это, и только тогда, тогда, клянусь тебе в этом, ты узнаешь всю силу моей любви к тебе!
Если мы не увидимся… О! В этом страхе заключены все муки ада… Что ж, тогда я буду перечитывать эти письма, каждый день прибавляя к ним еще более безнадежный, чем все предыдущие, листок, и умру над последним, написав: "Я люблю тебя!"
Я думала, что исчерпала для тебя все тревоги и все радости сердца. О, я чувствую, что в будущем меня ждут такие бездны радости или боли, в какие я и не заглядывала!
Завтра! Почему на этом слове так задрожала моя рука?
Завтра решается моя судьба, завтра я увижу, сможет ли голубка взлететь. Уже три дня, как она покинула свою корзинку, она расправляет крылья, пробует перелетать по комнате от двери к окну, словно понимает, бедная малютка, как важно для нас двоих, чтобы ее крыло обрело силу.
Завтра! Завтра! Завтра!
Я напишу очень короткую записку, чтобы не обременять бедняжку лишним весом. Я объясню тебе все в нескольких словах.
До завтра, любимый мой! Я проведу ночь в молитвах и даже не буду пытаться заснуть: все равно мне это не удастся.
Господи Боже мой, хотела бы я знать, что делаешь ты! Понимаешь ли ты, как я люблю тебя, как страдаю?
6 июля.
Вот и рассвело, любимый мой; как и думала, я не спала ни минуты и всю ночь молилась.
Надеюсь, что Господь услышит меня и сегодня ты узнаешь, где я, узнаешь, что я свободна и жду тебя.
Голубка охвачена тем же нетерпением, что и я: она стучит в окно клювом и крыльями.
Сейчас я выпущу тебя, бедняжка! Дай Бог твоему крылу достаточно силы, чтобы ты смогла проделать этот путь!
Я прерываю письмо, чтобы написать тебе записку, которую голубка отнесет или — увы! — может быть, лишь попытается отнести тебе.
Четыре часа утра, 6 июля.
Если голубка доберется до тебя, любимый мой, прочти это письмо и, не теряя ни секунды, спеши ко мне, как спешила бы я, зная, где тебя найти.
Я свободна, я люблю тебя, и я жду тебя в монастыре, в Монтольё, между Фуа и Тарасконом, на берегу Арьежа.
Позже ты узнаешь, отчего я не пишу подробнее, почему моя записка так коротка и так тонка бумага.
Ты узнаешь все это и о всех наших несчастьях, наших тревогах, наших надеждах, если милая вестница долетит до тебя, потому что, как только она до тебя долетит, ты немедленно — не правда ли? — отправишься в путь.
Я жду тебя, любимый мой, как слепой жаждет увидеть свет, как умирающий стремится к жизни, как умерший ждет воскресения.
Лети, милая голубка, лети!
6 июля, пять часов утра.
На нас лежит проклятие!
О мой любимый, что с нами будет? Мне остается только умереть в отчаянии и слезах.
Она больше не может летать: через сто шагов ее крыло обессилело. На пути ее оказалась верхушка тополя; она хотела над ним пролететь, но зацепилась за ветку и стала падать с одной ветки на другую, пока не оказалась на земле.
Протянув руки, с разбитым сердцем, не переставая кричать от боли, я побежала к ней и подобрала ее. Немного отдохнув, она снова попробовала взлететь, но снова упала!
Я упала рядом с ней и, в отчаянии катаясь по земле, стала руками и зубами рвать траву.
Боже! Боже! Что со мной станет! Я была слишком горда своим счастьем, слишком спокойна за него; оно было в моих руках, но рок разжал их, и бесценное сокровище выпало.
Господи! Господи! Неужели ты не пошлешь мне озарения, света, огня?!
Господи, Господи, помоги мне! Господь мой, пожалей меня! Господи, Господи, я схожу с ума!..
Подожди, подожди.
Господь милосердный, я была услышана, и молитва моя исполнилась.
Послушай, послушай, любимый, в моем сердце снова зародилась надежда; вернее, эта надежда, это озарение посланы мне свыше.
Послушай! Из своего окна я так часто следила глазами за полетом нашей голубки, когда она покидала меня, что могу без ошибки пройти два или три льё в этом направлении. Она пролетала над истоком широкого ручья, возле Фуа впадающего в Арьеж. Она должна была лететь над леском Амуртье, над рекой Сала между Сен-Жироном и Устом.
Вот что я сделаю.
Я снова надену платье странницы и пойду искать тебя. Я дойду до деревушки Рьёпреган — голубка всегда исчезала в той стороне — и, пройдя ее, снова обращусь к голубке за помощью. Каждый раз она сможет пролетать расстояние примерно в сто шагов. Пусть так! Она пролетит сто шагов, отдохнет, затем пролетит еще сто шагов, указывая мне путь. Я буду следовать за ней, как евреи шли за огненным столпом по ночам и за облачным столпом при свете дня; как они, я тоже буду искать землю обетованную и найду ее или умру в пути от усталости и боли.
Увы, я знаю: путь будет долгим. Прости мне, бедная голубка, те страдания, что я причиняю тебе, кроткая мученица нашей любви! Бедняжка не сможет делать больше одного или двух льё в день, но меня это не остановит, любимый мой: даже если мне придется потратить на поиски всю мою оставшуюся жизнь… О да! Я буду искать тебя до своего последнего дня.
Итак, я отправляюсь в путь. Я выхожу сегодня же, не медля ни минуты.
Я все рассказала нашей настоятельнице — все, не назвав только твоего имени. Эта святая и благородная женщина разделила со мной мою боль, и мы плакали вместе. Она предложила взять кого-нибудь в провожатые, но я отказалась: мне нужно было быть одной; то, что мне предстоит совершить — область инстинкта, тайна Неба и наша; однако я обещала написать ей, если найду тебя. Не получив письма, она поймет, что меня уже нет в живых: безумная и отчаявшаяся, я умерла где-нибудь в лесу, у дороги, на берегу неизвестной реки.
Я ухожу; возьму с собой все мои письма к тебе, которые ты не получил и, может быть, не получишь никогда. О! Если бы я могла когда-нибудь сложить их к твоим ногам, сказав: "Прочти! Прочти, мой любимый!" В этот день ты узнал бы о моих страданиях, в этот день я была бы счастлива!
Я выхожу. Сейчас три часа пополудни, я надеюсь сегодня же добраться до Рьёпрегана.
Перед тем как уйти, я пошла в церковь, простерлась перед алтарем, лбом касаясь камня в том месте, где высечен крест, и помолилась, чтобы Господь не оставил меня.
О, это правда, что молитва исцеляет. Молитва — это зеленый холм, где отдыхаешь от трудного пути. Молитва — это прохладный ручей в песках пустыни.
Выйдя из церкви, я была исполнена сил и надежды, мне казалось, что Господь дал мне крылья одного из своих ангелов: молитва поднимала меня над землей и уносила к Богу.
Не правда ли, Господи, что это всего лишь испытание? Не правда ли, Господи, ты не осудил меня? Не правда ли, Господи, что он ждет меня в конце пути, на который я сейчас вступаю?
Жди меня, любимый, жди меня, я клянусь тебе, что рано или поздно найду тебя.
Я ненадолго оторвалась от письма, чтобы посмотреть в окно, из которого видна деревня Буссенак.
Эта деревня лежит у меня на пути, и завтра я через нее пройду, если голубка не уведет меня в сторону. Жалобно завыла собака: она заблудилась в лесу, темнеющем справа от меня.
Я сказала себе: "Если собака прекратит выть — это хороший знак, я найду его".
Собака замолчала.
Как мы суеверны, когда нам плохо, бедный мой возлюбленный! Знаешь ли ты об этом, страдаешь ли и ты?
Боже мой, какая чудесная ночь! Я представила себе, что ты, может быть, тоже стоишь у окна, смотришь в мою сторону, как я смотрю в твою, что ты думаешь о Боге и обо мне, как я думаю о тебе и о Боге.
Заметил ли ты эту прекрасную звезду, что прочертила на небе огненный след? Сколько льё пролетает она за секунду?
О, если бы я могла, подобно ей, в один миг перенестись к тебе, даже угаснув как она.
Я согласилась бы на вечную ночь, если бы ей предшествовала эта ослепительная секунда счастья.
До завтра, мой любимый. Я надеюсь, что завтрашний день приблизит меня к тебе.
9 июля.
Я остановилась в маленькой деревушке Сулан. Господь милосердный, какая гроза! Чем провинилась земля, что Бог говорит с ней таким страшным голосом?
Потоки воды переполнили реку Сала, брод исчез, и мне придется идти в Сен-Жирон, где есть мост, а это значит потерять два дня.
Меня уверяют, что завтра я смогу продолжить путь: река вернется в свои берега.
О потерянный день! День, когда — я уверена — ты ждешь меня; день, когда, может быть, ты меня обвиняешь…
Вечер 12 июля, деревня Ало.
Один крестьянин согласился проводить меня, и я перебралась через реку на его муле. Река чуть было не унесла всех нас, треть пути мул не касался дна.
Я возвела глаза к небу, сложила руки на груди и сказала: "Если я умру, Господи, ты знаешь — это ради него".
Вот увидишь — мы встретимся, раз я не умерла.
15 июля.
Я снова иду пешком, наша голубка по-прежнему ведет меня. Тринадцатого я дошла от Ало до Кастильона; это был тяжелый день для бедной малютки. Надо было пощадить ее, но я прошла не меньше трех льё.
На следующий день, четырнадцатого, я искупила свою жестокость тем, что мы едва прошли льё, и сегодня, пятнадцатого, я достигла Сен-Лари, по другую сторону безымянного ручейка, впадающего в реку Сала.
Я уверена, что не сбилась с пути. Голубка ни секунды не сомневается, ни на миг не уклоняется в сторону. Она без колебаний летит вперед.
Но время идет — а ты ждешь, время идет — а ты назначил срок.
О, не спеши исполнить свой обет, любимый! Верь в меня, верь в твою Изабеллу.
Ты на миг усомнился в ней, и мы оба дорого заплатили за это.
18 июля.
Вот уже три дня, как я иду почти наугад, огибая леса, идя вдоль ручьев. Увы! Земля подставляет мне препятствия, которых нет в воздухе. Голубка пролетает свободно там, где мне приходится иногда останавливаться.
Признаюсь тебе в этом, о мой возлюбленный, в таких случаях силы и смелость разом оставляют меня и я ложусь под каким-нибудь деревом полумертвая, отчаявшаяся.
Вот уже одиннадцать дней, как я иду к тебе, но едва прошла пятнадцать или восемнадцать льё, которые голубка пролетала за час, когда служила вестницей нашей любви; она стрелой проносилась над этими жалкими созданиями, что мнят себя царями всего сотворенного, но не наделены инстинктом птицы и тратят одиннадцать дней на тот путь, который голубка проделывает всего за час.
Скажи мне, как это вышло, что жалкая намагниченная иголка знает, где север, а я — живое, мыслящее, деятельное существо, созданное по образу и подобию Бога, — не знаю, где ты?
Каким образом судно, идущее с одного края света на другой, находит остров посреди океана, а я не могу найти тебя, до которого рукой подать?
О Господи, я понимаю, если хочу его найти, то не к нему, а к тебе должна простирать руки.
Боже мой, поддержи меня! Боже мой, укажи мне путь! Господь мой, веди меня!
