Я не собираюсь описывать свадебный пир, перечисляя, какие блюда нам подавали и какие грубоватые шутки там звучали.

Мать Зои и графиня сидели одна справа и другая слева от Грасьена, а меня с его дядей поместили слева от новобрачной.

Аббат Морен не пришел на свадьбу, сославшись на то, что суббота — постный день. Он собирался пообедать дома, так как в такие дни его пища была не только простой, но и скудной.

Я сидел напротив графини и, вопреки своей воле, не спускал с нее глаз.

Зоя наклонилась ко мне и прошептала на ухо:

— Не смотрите так на госпожу: Натали следит за вами.

Я бросил взгляд на Натали.

Чувство неописуемой зависти было написано на лице этой женщины, которой приходилось обслуживать гостей вместе со слугами, в то время как ее дочь сидела за столом.

Трапеза была долгой, и я почувствовал усталость; графиня тоже выглядела утомленной.

Наконец, все поднялись из-за стола.

— Не подходите к госпоже де Шамбле, — сказала мне Зоя. — Прогуляйтесь по саду. Я сейчас приду и скажу вам, каковы дальнейшие планы на сегодняшний день.

Я отошел с видом полного безразличия, радуясь, что у нас с графиней наметился своего рода заговор, а Зоя была его связующей нитью.

Усевшись на скамейку в конце увитой виноградом аркады, я стал перебирать в памяти мельчайшие подробности этого дня, почти незаметные для постороннего человека, но имевшие для меня огромное значение.

На задворках моего сознания неизменно маячила мысль о священнике, который произвел на меня столь необычное впечатление.

Несомненно, такое же впечатление он производил и на графиню: я почувствовал, как она дрожала, когда я вел ее под руку, и заметил, с каким трепетом она сказала мне: "Молчите!"

Затем другие подробности дня снова возникли в моей памяти. Я спрашивал себя, почему девочка называла г-жу де Шамбле "матушкой-графиней" и с какой целью этого ребенка сделали, можно сказать, членом семьи.

"Чтобы заставить меня совершить благое дело", — произнесла Эдмея странным тоном.

Как бы мало я ни знал графиню, мне казалось, что излишне было заставлять ее совершать благие дела.

Кроме того, мне вспомнились слова Эдмеи о Натали, когда я спросил, кто она такая: "Эта женщина приставлена следить за мной".

Кто же велел Натали шпионить за графиней?

Вероятно, г-н де Шамбле.

Однако муж Эдмеи не был похож на ревнивца, способного устроить слежку за женой.

Может быть, это сделал священник?

Закрыв лицо руками, я полностью, насколько это было возможно, погрузился в свои мысли, как вдруг мне показалось, что чья-то фигура заслонила от меня заходящее солнце.

Я поднял голову и увидел Зою.

— Какие новости? — спросил я.

— Вот что мы решили, — ответила она, — госпоже графине не пристало веселиться с крестьянами вроде нас. Поэтому она вернулась в усадьбу и появится здесь только перед началом бала.

— Так будут танцы?

— Что за вопрос! Разве может хорошая свадьба обойтись без танцев?

— Итак, ты сказала, что графиня вернется, чтобы открыть бал?

— Да, с Грасьеном. А мы будем танцевать с вами напротив них, если только вы окажете мне честь, пригласив на первую кадриль.

— Разумеется!

— Затем вы будете танцевать с госпожой графиней, а мы с Грасьеном — напротив вас.

— Браво!

— Ну как, хорошо я придумала?

— Так хорошо, что мне страшно хочется тебя расцеловать, до того я рад.

— Что ж, целуйте!

— А как же Грасьен?

— Грасьен прекрасно знает, что я его люблю — даже если вы поцелуете меня двадцать раз, он не станет ревновать.

Я протянул руку, чтобы привлечь Зою к себе, но, подняв голову, заметил графиню в том самом окне, где накануне горел свет: значит, действительно, это была ее комната.

Заметив мое движение, Зоя оглянулась.

— Графиня! — воскликнул я.

Девушка посмотрела на г-жу де Шамбле с доброй, кроткой и благодарной улыбкой, что так идет всякому юному лицу.

Графиня махнула ей в ответ рукой и кивнула мне.

Я вскочил и, оставаясь недвижным, стал молча смотреть на Эдмею.

Она закрыла окно.

Я снова опустился на скамью.

Через мгновение я услышал вздох и взглянул на Зою.

Она покачала головой и с печальным видом воскликнула.

— Вы любите ее, бедный мой!

— О! Как безумец! — произнес я, понимая, что мне не стоит опасаться той, которой было сделано подобное признание.

— В таком случае, мне вас жаль, — сказала Зоя.

— Почему же тебе меня жаль?

— Вам придется сильно страдать.

— Тем лучше!.. Я предпочитаю страдать из-за нее, нежели быть счастливым с другой.

— Это так, но, возможно, вы будете страдать не один.

— Не хочешь ли ты сказать, Зоя, что графиня могла бы меня полюбить? — спросил я.

— Боже упаси! — вскричала она.

— Почему?

— Да ведь, сдается мне, это ужасно, когда любишь не собственного мужа, а кого-то другого.

— А если женщина не любит своего мужа?..

— Кто вам сказал, что госпожа графиня не любит господина графа?

— Никто, ты права.

На миг я замолчал, а затем, взяв молодую женщину за руки, попросил:

— Послушай, Зоя, ты должна рассказать мне все.

— Что все? — спросила она.

— Что это за священник, почему девочка зовет госпожу де Шамбле матушкой-графиней и кто прислал женщину по имени Натали следить за ней.

— Это тот священник, что выдал госпожу графиню замуж, — несколько нерешительно произнесла Зоя.

— В первый или во второй раз?

— Во второй?.. Так вам известно, что госпожа была замужем дважды?

— Разве это секрет?

— Нет.

— О Зоя, Зоя, ты могла бы рассказать мне столько всего, если бы захотела!

— Секреты госпожи — это не мои секреты, — произнесла она, качая головой.

— Ты права, и продолжать расспросы значило бы не уважать себя. Но если бы ты знала, как мучат меня все эти тайны!

— О каких тайнах вы говорите?

— Рана на голове Эдмеи в первую брачную ночь…

— Кто вам это сказал? — спросила Зоя, вздрогнув.

— Как видишь, мне это известно.

— Никогда не говорите об этом госпоже, хорошо? — сказала молодая женщина, умоляюще сложив руки.

— Ты и сама понимаешь, что в ее жизни много тайн, например ребенок, которого навязали графине.

— Маленькая Элиза?

— Да.

— Это объясняется очень просто: у господина де Шамбле нет детей, и он пожелал, чтобы его жена удочерила девочку ради собственного удовольствия.

— Да, а также, чтобы Натали могла спокойно следить за ней, не так ли?

Зоя ничего не ответила.

— Я ненавижу эту женщину, — продолжал я, — она состоит из одной зависти, злобы и притворства. Во время свадебного обеда Натали завидовала собственной дочери, которая сидела за столом, в то время как мать стояла и обслуживала гостей.

— Я не хочу защищать Натали, — возразила Зоя, — но разве правильно, чтобы мать обслуживала дочь, чтобы ребенок сидел за столом, а его мать стояла?

— Осторожно, Зоя! Ты начинаешь осуждать свою хозяйку.

— А кто вам сказал, что госпожа отдала такое распоряжение?

— Если это сделано без ее ведома, как она допускает подобное?

— Господи Иисусе! Неужели вы думаете, что бедняжка делает то, что хочет!

— И все же, кто такая Натали, откуда она взялась?

— Перед тем, как появиться у госпожи, она служила у аббата Морена.

Топнув ногой, я воскликнул:

— Ох! Опять этот священник! Неужели от него никуда не деться?

Зоя умолкла. Всякий раз, когда я бранил аббата Морена, она беспокойно озиралась вокруг, словно опасаясь, что он сейчас возникнет из-под земли.

— Хорошо, Зоя, — сказал я, — возможно, когда-нибудь мне удастся заслужить у твоей хозяйки больше доверия и она расскажет мне все, чего ты не можешь сказать. Но в одном ты можешь не сомневаться, дитя мое: если госпоже де Шамбле когда-нибудь потребуется моя жизнь — моя жизнь в ее распоряжении.

Зоя протянула мне руку со словами:

— Прекрасно! Вот слова, идущие от сердца.

Она приложила руку к своей груди и сказала:

— Моя жизнь тоже в ее распоряжении. О! Она отлично знает, кому ей можно доверять и кого ей следует опасаться, бедняжка моя!

Я заметил, что слова Зои о графине пронизаны огромной нежностью и в то же время бесконечной жалостью к ней.

Чрезвычайно прискорбно встречать у слуг жалость к своим господам вместо привычной зависти, ибо это признак глубочайшего горя хозяев.

Я решил больше ни о чем никого не спрашивать, а заслужить доверие графини, чтобы она сама рассказала мне обо всем.

Закрыв глаза, я представил Эдмею рядом с собой — я чувствовал, как ее голова лежит на моем плече, ее волосы слегка касаются моего лица и ее дыхание сливается с теплым ароматным воздухом, который я вдыхал. Тихим, робким, прерывающимся голосом она рассказывает мне историю своей души, говорит о своих надеждах и радостях, разочарованиях и печалях, о равнодушии к обыденному и стремлении к неведомому. По ходу рассказа темп ее речи то замедляется, то ускоряется, и рыдания, сотрясающие ее грудь, передаются мне. По две слезинки, чистые и прозрачные, как капли майской росы, падают из ее и моих глаз на наши переплетенные руки и сливаются воедино. Чувство бесконечного блаженства, целомудренное, как дружба, сладкое, как любовь, возвышенное, как самопожертвование, охватывает наши души и поднимает нас над землей, чтобы мы могли постичь жизнь ангелов, которые уповают на Бога, живут в Боге и любят в Боге!

— О! — воскликнул я, вставая. — Это был бы рай на земле, небесное блаженство на этом свете.

Я сделал несколько шагов, не понимая, куда иду, но затем опомнился и огляделся. Неподалеку стояли Зоя и Грасьен; они тихо разговаривали, поглядывая в мою сторону, и в их взглядах читалась жалость.

— О! Не жалейте меня, — сказал я новобрачным, — вы лишь счастливы, а я… О! У меня в душе поселился ангел надежды!