XXXVII
ПАЛАТКИ
Как мы уже видели, адмирал решил не обращать внимания на грозные взгляды и вспышки гнева Бекингема. Со времени отплытия из Англии Норфолк успел понемногу привыкнуть к ним. Де Гиш еще не заметил враждебности, которая, казалось, зародилась у молодого лорда против него; однако инстинктивно он чувствовал некоторое нерасположение к фавориту Карла II. Королева-мать, женщина опытная и хладнокровная, понимала положение вещей и готовилась в надлежащий момент разрубить запутавшийся узел. Этот момент наступил. Море и ветер стихли. Не прекратилась только буря в сердце Бекингема. Герцог нетерпеливо твердил вполголоса молодой принцессе:
— Ради Бога, принцесса, умоляю вас, спустимся на берег. Неужели вы не видите, что этот наглец, герцог Норфолк, убивает меня своими заботами о вас, своим обожанием?
Генриетта улыбнулась, не поворачивая головы, и с выражением нежного упрека и томной дерзости в голосе, придающим отказу оттенок расположения, кокетливо прошептала:
— Дорогой лорд, я вам повторяю, что вы безумны.
Мы уже сказали, что ни одна из этих подробностей не ускользнула от Рауля. Он услышал просьбу Бекингема и слова принцессы; видел, как Бекингем, получив такой ответ, отступил, вздохнул и провел рукой по лбу. Обладая способностью трезво судить, Рауль понял все и ужаснулся, оценив положение вещей и состояние умов.
Наконец адмирал велел спустить шлюпки, но умышленно не торопил людей.
Бекингем встретил распоряжение адмирала таким взрывом радости, что посторонний наблюдатель счел бы герцога помешанным.
По распоряжению графа Норфолка большой разукрашенный флагами баркас медленно спустили с адмиральского корабля; в нем могли поместиться двадцать гребцов и пятнадцать пассажиров.
Бархатные ковры, подушки с гербами Англии, цветочные гирлянды составляли главное украшение этого поистине королевского судна.
Едва оно коснулось поверхности воды, едва гребцы подняли весла, точно взявшие на караул солдаты, в ожидании пока принцесса сойдет с корабля, как Бекингем подбежал к трапу, надеясь занять место в том же катере.
Но королева его остановила.
— Милорд, — сказала она, — моей дочери и мне не приличествует высаживаться на берег раньше, чем для нас будут приготовлены помещения. Итак, я вас прошу, герцог, отправиться первым в Гавр и позаботиться о том, чтобы все было готово к нашему прибытию.
Эта просьба была для герцога последним ударом, тем более ужасным, что он был неожиданным.
Он покраснел, прошептал что-то, но ничего не смог ответить.
До сих пор в нем теплилась надежда, что ему удастся побыть около принцессы хоть во время переправы и насладиться до конца мгновениями, которые ему подарила судьба. Но приказание звучало строго.
Адмирал, слышавший распоряжение королевы, тотчас крикнул:
— Спустить маленькую шлюпку!
Команда была исполнена с быстротой, обычной на военных кораблях.
Опечаленный Бекингем с отчаянием посмотрел на принцессу, бросил умоляющий взгляд на королеву и другой взгляд, полный гнева, на адмирала.
Принцесса сделала вид, что ничего не произошло. Королева отвернулась. Адмирал улыбнулся.
Заметив это, Бекингем, казалось, готов был броситься на Норфолка.
Королева-мать поднялась с места.
— Отправляйтесь, сударь, — приказала она.
Хватаясь за последнюю надежду, Бекингем спросил, задыхаясь от прилива самых разнообразных чувств:
— А вы, господа де Гиш и де Бражелон, не отправитесь со мной?
Де Гиш поклонился.
— Я и виконт де Бражелон, — ответил он, — находимся в распоряжении королевы. Мы сделаем все, что нам прикажет ее величество.
И он посмотрел на принцессу. Она опустила глаза.
— Простите, герцог, — сказала королева, — но граф де Гиш представляет особу принца. Он должен принять нас от лица Франции, как вы, герцог, провожали нас от лица Англии. Следовательно, граф должен сопровождать нас. Кроме того, мы не можем не оказать ему этой небольшой милости в награду за ту отвагу, которую он проявил, выехав нам навстречу в такую бурную погоду.
Бекингем открыл рот, словно собираясь ответить. Однако он или не знал, что сказать, или не подыскал подходящих слов, но только ни один звук не слетел с его губ, и, повернувшись, точно в беспамятстве, он прыгнул в шлюпку прямо с палубы корабля.
Гребцы едва успели подхватить его и удержать равновесие, ибо сильный толчок чуть не опрокинул лодку.
— Положительно, герцог сошел с ума, — громко заметил адмирал, обращаясь к Раулю.
— Я боюсь за него, — ответил Бражелон.
Высадившись на берег, Бекингем впал в такое оцепенение, что, если бы не встретил своего курьера, посланного им заранее в Гавр в качестве квартирьера, он не нашел бы дороги.
Войдя в предназначенный для него дом, он заперся, как Ахилл в своей палатке.
Баркас королевы и молодой принцессы отошел от адмиральского судна почти в то самое мгновение, как герцог ступил на берег.
За первым баркасом отплыл второй, со свитой, придворными и близкими друзьями.
Все обитатели Гавра, разместившись в рыбацких шаландах, плоскодонках или длинных нормандских лодках, двинулись навстречу королевскому баркасу.
Пушки фортов гремели. Английские корабли отвечали салютами. Огненные облака вылетали из зияющих жерл, превращались в мягкие клубы дыма, плыли над поверхностью моря и таяли в небесной лазури.
Принцесса спустилась на набережную. Веселая музыка встретила и сопровождала ее повсюду.
В то время как Генриетта ступала маленькими ножками по роскошным коврам и цветам, граф де Гиш и Рауль, выбравшись из толпы англичан, направились к зданию, предназначенному для будущей герцогини Орлеанской.
— Поспешим, — сказал Рауль де Гишу. — Судя по характеру Бекингема, он устроит какой-нибудь подвох, когда увидит, к чему привело наше вчерашнее совещание.
— О, — ответил граф, — ведь мы оставили де Варда, это олицетворение твердости, и Маникана, воплощение кротости.
Тем не менее де Гиш заторопился, и через пять минут они уже были подле ратуши.
Прежде всего их поразила огромная толпа на площади.
— Ага, — заметил де Гиш, — по-видимому, наши помещения готовы.
Действительно, на площади перед ратушей возвышалось восемь чрезвычайно красивых палаток с развевающимися над ними флагами Франции и Англии.
Палатки окружили ратушу, точно разноцветный пояс. Десять пажей и двенадцать всадников легкой конницы, составлявшие свиту послов, охраняли палатки.
Это было удивительное, сказочное зрелище.
Импровизированные жилища соорудили в течение ночи.
Убранные внутри и снаружи самыми роскошными тканями, какие только можно было достать в Гавре, палатки образовали кольцо вокруг ратуши, резиденции молодой принцессы. Между ними были протянуты шелковые канаты, охраняемые часовыми. Таким образом, план Бекингема совершенно рушился, если герцог действительно хотел отрезать доступ к ратуше для всех, кроме себя и своих англичан.
Единственный проход, который вел к лестнице здания, не прегражденный шелковыми канатами, охранялся по бокам двумя одинаковыми палатками с флагами.
Эти две палатки предназначались для де Гиша и Рауля. Во время их отсутствия палатку де Гиша должен был занимать де Вард, а палатку Рауля — Маникан.
Вокруг этих восьми шатров множество офицеров, дворян и пажей, блистая шелками и золотом, жужжали, точно пчелы около улья. Все они были при шпагах и готовы были повиноваться знаку де Гиша или де Бражелона, возглавлявших посольство.
Еще с улицы, которая вела на площадь, де Гиш и Рауль заметили щегольски одетого молодого дворянина, скакавшего к ратуше. Толпа любопытных расступалась перед ним. Увидя столь неожиданно появившиеся палатки, он вскрикнул от гнева и отчаяния.
Это был Бекингем, который уже оправился от уроков, полученных на корабле, надел ослепительный костюм и решил дожидаться принцессы и королевы подле ратуши.
Но около палаток герцогу преградили дорогу, и ему пришлось остановиться. Потеряв самообладание, Бекингем поднял хлыст; два офицера схватили его за руки.
Де Варда не было на месте. Он находился в ратуше, где передавал какие-то приказания де Гиша.
При звуке голоса Бекингема Маникан, лениво лежавший на подушках в одной из крайних палаток, поднялся со своим обычным беспечным видом и, услышав, что шум продолжается, выглянул из-за портьеры.
— Что такое? — спросил он кротко. — Кто это так шумит?
Случайно в ту минуту, когда он заговорил, воцарилась тишина, и, хотя Маникан произносил слова мягко и негромко, все услышали его вопрос.
Бекингем обернулся и увидел высокую, худую фигуру и ленивое лицо.
Должно быть, наружность французского дворянина, одетого, как мы уже сказали, довольно скромно, не внушила герцогу большого уважения, потому что он презрительно бросил:
— Кто вы такой?
Маникан оперся на руку рослого солдата и ответил тем же спокойным тоном:
— А вы?
— Я герцог Бекингем. Я снял все дома, окружающие ратушу, и, раз я их снял, они принадлежат мне. А я арендовал их для того, чтобы иметь свободный доступ к ратуше, и вы не имеете права преграждать мне путь.
— Но, сударь, кто же мешает вам? — спросил Маникан.
— Ваши часовые.
— Потому что вы желаете проехать верхом, а приказано допускать только пешеходов.
— Никто не имеет права приказывать здесь, кроме меня, — сказал герцог.
— Почему, сударь? — мягко спросил Маникан. — Сделайте милость, объясните эту загадку.
— Я уже сказал вам: я снял все дома вокруг площади.
— Мы это знаем, потому-то нам осталась только самая площадь.
— Вы ошибаетесь: площадь тоже моя, как и дома.
— Извините, сударь, вы ошибаетесь; у нас говорят: мостовая короля; следовательно, площадь принадлежит королю, а так как мы посланники короля, площадь наша.
— Сударь, я уже спросил вас, кто вы такой, — повторил Бекингем, раздраженный хладнокровием своего собеседника.
— Мое имя Маникан, — ответил молодой человек голосом нежным, как эолова арфа.
Герцог пожал плечами.
— Одним словом, — сказал он, — когда я нанимал дома, окружающие ратушу, площадь была свободна. Эти балаганы портят вид: уберите их!
Глухой, угрожающий ропот пронесся в толпе слушателей.
В это мгновение явился де Гиш; он растолкал солдат, отделявших его от герцога, и в сопровождении Рауля подошел к Бекингему, а в то же время с другой стороны к герцогу подошел де Вард.
— Простите, милорд, — обратился граф к герцогу, — но если вы чем-нибудь недовольны, будьте любезны обращаться ко мне, так как именно я велел соорудить эти постройки.
— Кроме того, замечу вам, слово "балаган" звучит плохо, — любезным тоном прибавил Маникан.
— Итак, герцог, вы говорили?.. — продолжал де Гиш.
— Я говорил, граф, — отвечал Бекингем голосом, в котором все еще звучал гнев, смягченный, однако, присутствием равного ему человека, — я говорил, что невозможно оставить здесь эти палатки.
— Невозможно? — спросил де Гиш. — А почему?
— Они мне мешают.
У де Гиша невольно вырвалось нетерпеливое восклицание, но холодный взгляд Рауля заставил его сдержаться.
— Они вас все-таки меньше стесняют, чем нас злоупотребление правом первенства, которое вы себе позволили.
— Злоупотребление?
— Конечно! Вы присылаете сюда человека, который от вашего имени снимает все дома в Гавре, нисколько не думая о французах, которые должны приехать навстречу принцессе. Это не по-братски, герцог, со стороны представителя дружественной нации.
— Территория принадлежит первому, занявшему ее, — сказал Бекингем.
— Не во Франции, сударь.
— Почему не во Франции?
— Потому что Франция — страна вежливости.
— Что вы хотите этим сказать? — вскричал Бекингем так запальчиво, что присутствующие отступили, ожидая немедленного поединка.
— Я хочу сказать, герцог, — ответил, побледнев, де Гиш, — что я велел выстроить эти помещения для себя и своих друзей, чтобы они служили приютом послам Франции, так как ваша взыскательность оставила нам одно это убежище во всем городе. Я хочу сказать, что я и мои друзья будем жить здесь, если только воля, более могущественная, а главное — более высокая, чем ваша, не отзовет нас отсюда.
— Я знаю силу, граф, которая окажется достаточно могущественной, — положил Бекингем руку на эфес своей шпаги.
В ту минуту, когда богиня раздора, воспламенив умы, уже хотела направить острие шпаг в грудь противников, Рауль тихонько коснулся рукой плеча Бекингема.
— Одно слово, милорд, — попросил он.
— Мое право, прежде всего мое право! — пылко воскликнул молодой человек.
— Именно об этом я хочу иметь честь поговорить с вами, — сказал Рауль.
— Хорошо, только покороче, сударь.
— Я задам вам только один вопрос; вы видите, что лаконичнее быть нельзя.
— Говорите, я слушаю.
— Скажите: кто женится на внучке короля Генриха Четвертого — вы или герцог Филипп Орлеанский?
— Что такое? — спросил Бекингем, отступая в смущении.
— Прошу вас, ответьте мне, — спокойно настаивал Рауль.
— Вы смеетесь надо мной, сударь? — рассердился Бекингем.
— Это ответ, герцог, и его для меня достаточно. Итак, вы признаете, что не вы женитесь на английской принцессе.
— Но мне кажется, вы это хорошо знаете!
— Простите, но, судя по вашему поведению, это было неясно.
— Что вы хотите сказать, виконт?
— Ваша пылкость похожа на ревность, — понизил голос Рауль. — Знаете ли вы это, милорд? Но такая ревность совершенно неуместна со стороны всякого другого, кроме возлюбленного или мужа, а в особенности, как вы сами понимаете, когда речь идет о принцессе крови.
— Сударь, — вскричал Бекингем, — вы оскорбляете принцессу Генриетту!
— Это вы оскорбляете ее, — холодно ответил де Бражелон. — Будьте осторожны! Недавно на адмиральском корабле вы рассердили королеву до крайности и вывели из терпения адмирала. Я наблюдал за вами, милорд, и сперва счел вас безумным, но потом понял истинный характер вашего безумия.
— Сударь…
— Погодите, я прибавлю еще одно слово. Надеюсь, что, кроме меня, этого не понял ни один француз.
— А знаете ли вы, сударь, — сказал Бекингем, дрожа от гнева и тревоги, — что ваши слова заслуживают наказания?
— Взвешивайте свои выражения, милорд, — высокомерно взглянул на него Рауль. — В моих жилах течет не такая кровь, чтобы меня можно было безнаказанно оскорблять. Вы же принадлежите к семейству, страсти которого внушают подозрения добрым французам. Итак, еще раз повторяю вам: будьте осторожны, милорд.
— В чем? Уж не угрожаете ли вы мне?
— Я сын графа де Ла Фер, господин Бекингем, и никогда не угрожаю, потому что сразу наношу удар. Итак, вся моя угроза состоит в следующем…
Бекингем сжал кулаки, но Рауль продолжал, как будто не замечая этого:
— При первом же неподобающем слове, которое вы себе позволите по адресу ее высочества… О, имейте терпение, господин Бекингем: ведь я же проявил его.
— Вы?
— Конечно. Пока принцесса была на английской земле, я молчал, но теперь, когда она вступила на землю Франции, когда мы приняли ее от имени принца, при первом же оскорблении, которое вы в порыве вашей необычайной преданности нанесете королевскому дому Франции, мне придется принять одну из двух мер: либо я при всех громко расскажу о вашем безумии, и вас с позором отошлют в Англию, либо, если это вам будет приятнее, я при всех всажу вам кинжал в грудь. И вторая мера мне кажется более подходящей: я думаю, что изберу именно ее.
Бекингем стал белее кружев своего воротника.
— Виконт де Бражелон, — спросил он, — это речь дворянина?
— Да. Герцог, только этот дворянин говорит с сумасшедшим. Излечитесь, милорд, и он будет говорить с вами иначе.
— О виконт де Бражелон, — прошептал герцог сдавленным голосом, поднося руку к горлу, — вы видите, я умираю.
— Если бы это случилось сейчас, герцог, — с неизменным хладнокровием заметил Рауль, — я поистине счел бы вашу смерть великим счастьем. Это событие предотвратило бы всякие дурные толки о вас и об августейших особах, которых так ужасно компрометирует ваша преданность.
— Да, вы правы, вы правы, — растерялся молодой англичанин. — Да, да, умереть… Лучше умереть, чем так страдать.
И он поднес руку к изящному кинжалу с рукояткой, осыпанной драгоценными камнями.
Рауль отвел его руку.
— Берегитесь, герцог, — сказал он. — Если вы не убьете себя, ваш поступок будет смешон. Если убьете, вы забрызгаете кровью подвенечный наряд английской принцессы.
Бекингем задыхался. Его губы дрожали, щеки пылали, глаза блуждали, точно в бреду.
Вдруг он сказал:
— Виконт, я не встречал более благородного человека, чем вы. Вы достойный сын самого совершенного из дворян. Оставайтесь в ваших палатках!
И он бросился на шею Раулю.
Все присутствующие, видевшие злобу одного из собеседников и твердость другого, были изумлены таким исходом и принялись шумно аплодировать. Раздались приветственные возгласы.
Де Гиш тоже обнял Бекингема, правда, не очень охотно.
Это послужило сигналом. Англичане и французы, до этой минуты смотревшие друг на друга с неприязнью, стали обниматься как братья.
Тем временем показался кортеж принцессы. Если бы не Бражелон, королеву с дочерью встретили бы два войска, вступившие в бой, и цветы, забрызганные кровью.
При виде развевающихся знамен все успокоились.
