Отец Тодда Дик Боуден был удивительно похож на известного канадского актера Ллойда Бокнера, которому особенно удавались роли воспитанных и состоятельных героев. Ему – Боудену, а не Бокнеру – было тридцать восемь лет. Худощавый и высокий, он предпочитал носить строгие темные костюмы, а на стройку облачался в полевую форму цвета хаки и каску – все это он сохранил со времен своей службы в Корпусе мира, когда помогал проектировать и строить две плотины в Африке. При работе дома у себя в кабинете он надевал очки-половинки, которые обычно сползали на самый кончик носа и делали его похожим на университетского преподавателя. Вот и сейчас на нем были эти очки, и он возмущенно размахивал табелем успеваемости за первую четверть:

– Одна четверка, четыре тройки и один неуд! Господи Боже, Тодд, неуд! Да что это такое? Мама старается не показывать, но она ужасно расстроена!

Тодд опустил глаза. Сейчас он не улыбался. Если отец повышал голос, значит, дело действительно дрянь.

– Боже милостивый, да такого никогда не было! Неуд по алгебре! Как это понимать?

– Не знаю, пап. – Пристыженный, Тодд не поднимал глаз.

– Мы с мамой считаем, ты слишком часто бываешь у мистера Денкера, а на учебу времени не остается. Судя по всему, придется ограничить ваши встречи только выходными. По крайней мере пока ты не подтянешься…

Тодд поднял глаза, и Боудену показалось, как в них сверкнуло бешенство. Он нервно сжал в руках табель… но Тодд уже

смотрел открыто и виновато, всем своим видом выражая смирение. Может, ему только показалось? Не похоже. Боуден почувствовал, что сбит с толку, и даже растерялся. Тодд не мог разозлиться, и Боуден вовсе не хотел разозлить сына. Они всегда были друзьями, и Дик этим очень гордился и дорожил. У них не было друг от друга никаких тайн. Правда, Дик Боуден иногда изменял жене со своей секретаршей, но разве таким делятся с тринадцатилетним сыном? Тем более что это абсолютно никак не отражалось на их семье. Это вообще не в счет, ведь мы живем в безумном мире, где убийцы разгуливают на свободе, старшеклассники сидят на героине, а у ровесников Тодда находят венерические болезни.

– Нет, пап, пожалуйста, не надо. Я хочу сказать, мистер Денкер ни в чем не виноват, и не надо за меня его наказывать. Я исправлюсь! Честно! А эта алгебра… она у меня сразу не пошла. А потом мы несколько дней позанимались вместе с Беном Тримейном, и сейчас я начинаю въезжать. Просто… даже не знаю. Сразу как-то не врубился.

– И все-таки ты проводишь с мистером Денкером слишком много времени, – сказал Боуден, смягчаясь. Ему было трудно отказать Тодду, и к тому же… он, черт возьми, прав, когда говорит, что старика наказывать не за что. Тот наверняка ужасно радуется, когда кто-то скрашивает его одиночество.

– А мистер Сторрман, учитель алгебры, настоящий зверь! – продолжал Тодд. – Он многим поставил пары, а троим даже колы!

Боуден понимающе кивнул.

– Я не буду к нему ходить по средам, пока не исправлю отметки. – Тодд следил за реакцией отца по глазам. – И начну оставаться в школе и заниматься после уроков, пока не подтянусь. Обещаю.

– Он тебе так нравится?

– Он прикольный! – Ответ прозвучал искренне.

– Что ж… ладно. Пусть будет по-твоему. Но в январе я жду хороших отметок. Это ясно? Я думаю о твоем будущем. Ты, наверное, считаешь, что за ум надо браться в старших классах, но это не так. Отнюдь! – Если мать любила приговаривать: «Остатки сладки», то отец любил слово «отнюдь».

– Я понял, пап, – серьезно, по-мужски, произнес Тодд.

– Тогда ступай и возьмись за ум! – Боуден вернул съехавшие очки на место и похлопал сына по плечу.

Тодд широко улыбнулся:

– Договорились, пап!

Дик проводил Тодда довольным взглядом. Таким сыном можно только гордиться! И тогда в его глазах промелькнуло вовсе не бешенство. Может, уязвленное самолюбие, но уж точно не ярость, как ему вдруг показалось. Своего сына он знает и отлично понимает – у того буквально все написано на лице. И между ними всегда было полное взаимопонимание.

Считая отцовский долг выполненным, Дик Боуден с легким сердцем развернул чертежи и склонился над ними.