ГЛАВА 9

Кот очнулась от кошмарных снов об охлаждающихся в холодильниках револьверах и простреленных головах, ожидая увидеть в окне доберманов, но их не было. Она по-прежнему была в гостиной одна, и все было тихо. Никто не носился по веранде, никто не царапал когтями стекло незанавешенного окна.

Должно быть, псы снаружи успокоились, поняв, что их час еще придет, и издалека наблюдали за окнами и дверьми. Настороженные и внимательные, они ждали, пока щелкнет замок, скрипнет петля и в проеме двери покажется ее лицо.

Тело Кот болело так сильно, что она даже удивилась — как это ей удалось прийти в себя? Еще больше поразило ее то обстоятельство, что в голове значительно прояснилось.

Одна забота была сильнее всех остальных. В отличие от мучительной боли в мускулах и костях, с ней Кот могла справиться достаточно быстро, причем для этого ей даже не понадобилось бы совершать над собой насилие и вставать.

— Ну уж нет! — пробормотала Кот и медленно села.

Встать на ноги оказалось намного труднее, к тому же этот процесс разбудил в ее теле болевые ощущения, которые вели себя довольно прилично, пока она лежала неподвижно. Отзываясь на вновь появившуюся нагрузку, кости заныли, а мышцы отозвались вспышками жгучей боли. Некоторые из этих ощущений были такими сильными — по крайней мере вначале, — что Кот невольно застыла и зашипела сквозь стиснутые зубы, однако к тому моменту, когда ей удалось выпрямиться, она уже знала, что обошлось без членовредительства, и что хотя бремя терзающей ее тело боли было внушительным, ей по силам нести его.

И — самое главное — она сумела освободиться от стула! Разбитый и расщепленный, он кусками валялся на полу, и ни одна из цепей больше не соединяла ее с ним.

Часы на камине показывали без трех минут восемь, и это огорчило Кот. В последний раз, когда она сверялась со временем, было всего десять минут восьмого. Она не могла сказать точно, сколько времени ушло у нее на то, чтобы освободиться от стула, однако выходило, что без сознания она провалялась около получаса, может быть, даже больше. Во всяком случае, выступивший на теле пот успел высохнуть, а волосы были лишь чуть влажными на затылке. Кот подумала, что не ошиблась, оценивая продолжительность своего обморока в тридцать минут, но при мысли об этом к ней снова вернулись слабость и неуверенность.

Если верить Вехсу, то до его возвращения оставалось около четырех часов, а Кот предстояло сделать еще очень много, и она сомневалась, что четырех часов ей хватит.

С великой осторожностью Кот присела на краешек софы. Освободившись от соснового стула, она могла теперь дотянуться до карабина, соединявшего ножные кандалы с цепью, которая удерживала ее прикованной к стулу и столу. Отвернув ребристую трубчатую гайку, она сдвинула ее назад и отсоединила крюк карабина вместе с цепью.

Ее лодыжки оставались скованными, поэтому Кот могла ходить только очень маленькими шагами.

Включив освещение над лестницей на второй этаж, она с трудом вскарабкалась по узким ступеням, поднимая левую ногу, ставя ее на ступеньку и подтягивая к ней правую. Из-за ножных кандалов она не могла подниматься по лестнице как обычно, когда каждый шаг равен пройденной ступени, поэтому весь подъем занял много времени.

На всякий случай, она держалась за перила обеими руками. Стул больше не мешал ей, однако Кот по-прежнему опасалась запутаться и споткнуться.

Когда она миновала площадку и достигла середины второго пролета, неожиданно вернувшаяся боль, страх падения и давление в мочевом пузыре заставили ее буквально согнуться пополам, терзая ее внутренности немилосердными, похожими на электрические разряды спазмами. Не выпуская перил, Кот прислонилась спиной к стене и негромко застонала, разом покрывшись испариной. Она не сомневалась, что сейчас снова потеряет сознание и, свалившись с лестницы, сломает себе шею.

Но судороги прошли так же внезапно, как и начались, и Кот продолжила карабкаться вверх.

Вскоре она достигла второго этажа.

Включив в коридоре свет, Кот увидела три двери. Те, что были слева и справа, стояли закрытыми, но третья, в конце коридора, была распахнута, и за ней виднелась ванная комната.

В ванной, несмотря на сильную дрожь в скованных руках, ей удалось расстегнуть пояс, справиться с пуговицей и молнией на джинсах и спустить их вместе с трусиками. Опускаясь на стульчак, Кот почувствовала, как ее живот пронзил еще один электрический разряд, гораздо более сильный, чем те, что настигли ее на лестнице. Она удержалась от того, чтобы обмочиться за столом, — как бы ни хотел этого Крейбенст Вехс, — не желая унижаться и признать свою беспомощность, однако сейчас Кот никак не могла сделать то, зачем пришла. Она должна была помочиться, чтобы прекратить спазм, но у нее ничего не выходило, и Кот решила, что дотерпелась до того, что судорога разбухшего пузыря перекрыла мочеиспускательный канал. Подобна вещь в принципе была возможна и, словно подтверждая ее диагноз, режущая боль в животе усилилась.

Некоторое время Кот чувствовала себя так, словно ее кишки пропускали через мясорубку, однако вскоре судороги прекратились и наступило долгожданное облегчение.

Когда неожиданное и обильное наводнение перестало занимать ее внимание полностью, Кот с удивлением услышала свой собственный невнятный лепет:

— Котай Шеперд, живая и невредимая, способная пописать…

Следующие несколько минут она то смеялась, то плакала, но не от облегчения, а от овладевшего ею ощущения победы.

Все ее достижения — опрокинутый стол, раздробленный стул и сухие штанишки — все вместе представлялось ей свершением, достойным титанов или героев, сравнимым разве что с первой высадкой человека на Луну, броском адмирала Пири к полюсу или штурмом побережья Нормандии, завершившимся успешно вопреки могуществу нацистской армии. Кот смеялась над собой до тех пор, пока из глаз не потекли слезы; тогда она вытерла их рукавом и слегка успокоилась, но все равно она продолжала чувствовать, что это была за победа. Кот знала, каким маленьким, даже жалким ее триумф выглядит со стороны, но для нее он был величайшим.

— Сгори в аду! — громко выкрикнула она те слова, которые надеялась когда-нибудь бросить в лицо Крею Вехсу, например, перед тем, как спустить курок и навсегда устранить его из этого мира.

После ударов о стену у нее сильно болела спина — особенно внизу, в области почек, — так что покончив со своим делом, Кот заглянула в унитаз, боясь обнаружить следы крови, однако, к ее огромному облечению, все было в порядке.

Но когда Кот машинально бросила взгляд в зеркало над раковиной, то была потрясена своим собственным видом. Ее короткие волосы перепутались, пропитались дотом и теперь торчали в разные стороны, а справа по челюсти будто кто-то мазнул красными чернилами. Когда же Кот в ужасе ощупала это место пальцами, то обнаружила, что краснота — всего лишь верхняя часть нарождающегося синяка, который расползался у нее по шее. Там, где не было синяков или грязи, кожа лица казалась ноздреватой и бледной, словно она только что встала после изнурительной болезни. Правый глаз казался совершенно красным; Кот не заметила ни следа белого цвета, а темная радужка с точечкой зрачка тонула в сплошном кровавом море. Оба глаза — подбитый правый и здоровый левый — смотрели на Кот с таким тоскливым и затравленным выражением, что она в смятении и страхе поспешила отвернуться от зеркала.

Отразившееся в зеркале лицо принадлежало женщине, Которая уже проиграла какую-то битву, и нисколько не доходило на портрет победительницы.

Эту мысль, от которой сами собой опускались руки, Кот постаралась изгнать как можно быстрее, внушая себе, что лицо, которое она видела, было лицом бойца — не просто человека, которому чудом удалось выжить, а бойца, который сражался и победил. Тот, кто ведет войну, непременно терпит какой-нибудь урон — физический или моральный, — но никакая победа не может обойтись без боли и мук.

Шаркая ногами, она вышла из ванной и наугад толкнула правую дверь в коридоре, которая — как оказалось — вела в спальню Вехса. Она сразу поняла это, хотя здесь был минимум мебели и стояла узкая, аккуратно заправленная кровать, накрытая синелевым покрывалом.

Ни картин на стенах, ни книг на полках, ни журналов или газет, раскрытых на последней — с кроссвордом — странице. Спальня служила для Вехса местом, где он спал, отнюдь не комнатой, в которой он жил или чувствовал себя уютно.

Потому что он жил там, где пылала чужая боль и ярился ураган муки — в спокойном «глазе бури», в самом центре циклона, где море безмятежно и тихо, хотя со всех сторон бушуют штормы.

Кот проверила ящики ночного столика, надеясь найти пистолет, но не нашла. Телефона здесь тоже не было.

Большой чулан десяти футов глубиной с дверью в человеческий рост был таким же широким, как спальня и походил, скорее, на полноценную комнату, чем на подсобное помещение. На первый взгляд здесь не было ничего, что могло бы пригодиться Кот. Она не сомневалась, что если поискать как следует, то здесь можно найти что-нибудь полезное — например, припрятанное оружие, однако все полки на стеллажах вдоль стен были нагружены или набиты доверху, а по углам стояли один на другом большие картонные ящики, так что на то, чтобы здесь разобраться, потребовался бы не один час. Кот не могла себе этого позволить, тем более что ее ожидали дела более срочные.

На всякий случай она все же вывалила на пол содержимое ящиков комода, но там оказались только носки, трусы, нижние майки, сорочки и несколько свернутых ремней. Никаких револьверов.

Дверь напротив спальни вела в такой же спартанский кабинет Вехса. Стены были голыми, а вместо занавесок окна прикрывали тонкие пластмассовые жалюзи. На двух длинных рабочих столах стояли два компьютера, каждый из которых был соединен с отдельным лазерным принтером. Здесь же оказалось еще какое-то оборудование, явно имеющее отношение к компьютерам, однако большинство приборов Кот опознать не смогла.

Между столами стояло вертящееся конторское кресло на колесиках, и Кот обратила внимание на то, что деревянный пол здесь не застлан ковром — должно быть для того, чтобы убийце было удобнее перемещаться от стола к столу вместе с креслом.

Эта чисто утилитарная комната совершенно неожиданно заинтриговала Кот. Она чувствовала, что это место имеет какое-то важное значение, вот только какое? Стараясь не думать о тающем запасе драгоценного времени, Кот села в кресло с намерением разобраться в том, что заставило ее задержаться здесь.

Но сказать оказалось гораздо легче, чем сделать. Оглядевшись по сторонам, Кот недоуменно покачала головой. Она знала, что в конце двадцатого столетия практически весь мир приобщился к современным информационным технологиям, и все же она никак не ожидала обнаружить сложную компьютерную технику в такой глуши, в этом уединенном и старом доме.

Кот подозревала, что Вехс может даже выходить в систему «Интернет»; хотя поблизости не было ни телефона, ни модема, зато у подножия стола она обнаружила две телефонных розетки. Аккуратность и на этот раз не подвела убийцу. Вехс загнал ее в угол.

Но чем же он тут занимался?

На одном из столов лежали шесть или восемь толстых записных книжек в разноцветных обложках и со спиральными держателями страниц. Кот наугад открыла верхнюю и стала просматривать. Книжка была разделена на пять частей, и каждая была посвящена какому-нибудь государственному агентству. Первой шла Служба социального страхования; страницы в этой части записной книжке были заполнены памятками, адресованными Вехсом самому себе и отражавшими метод проб и ошибок, с помощью которого убийца взломал защиту информационного банка данных Службы и научился манипулировать файлами. Вторая часть записной книжки была посвящена Паспортному отделу департамента внутренних дел. Судя по оставленным Вехсом пометкам, он еще не довел до конца поиск оптимального способа, который позволил бы ему проникнуть в компьютеризованный банк регистрационных записей паспортного отдела и взять его под свой негласный контроль.

Очевидно, эта деятельность Вехса была частью его подготовки к тому, чтобы обеспечить себя новыми документами на случай, если когда-нибудь он допустит ошибку во время одного из своих «рискованных приключений».

Но Кот не верилось, что единственной целью убийцы было изменение записей в своей социальной карточке или желание добыть себе новое удостоверение личности. Ей не давало покоя ощущение, что в этой комнате хранится какая-то важная информация о Вехсе, которая могла бы помочь ей сохранить собственную жизнь. Если бы только она знала, где ее искать…

Она бросила записную книжку на стол и повернулась вместе с креслом ко второму компьютеру. Одна из тумб этого стола представляла собой шкаф для хранения документов с двумя выдвижными ящиками. Кот открыла верхний и обнаружила навесную картотеку «Пендафлекс» с голубыми закладками. На каждой были нанесены фамилии и имя того или иного человека.

Каждое гнездо картотеки содержало двухстраничное досье офицера правоохранительных органов, и после нескольких минут исследований Кот решила, что здесь собраны все сотрудники и заместители шерифской службы того самого округа, в котором располагались владения Вехса. Досье содержали все формальные данные, касающиеся служащих, к которым была добавлена более конфиденциальная информация об их семьях и об их частной жизни. К каждой папке прилагалась ксерокопия фотографии с удостоверения сотрудника шерифской службы.

Какую же выгоду мог извлечь Вехс из этих данных? Может быть, этот подонок просто подстраховывался, готовясь к дню, когда он окажется лицом к лицу с местными представителями закона? По зрелому размышлению Кот решила, что это, пожалуй, было бы чересчур даже для такого предусмотрительного субъекта, как Крейбёнст Вехс. С другой стороны, в чрезмерности заключался весь смысл его философии.

В нижнем ящике тумбы были сложены простые картонные папки. Приклеенные к ним аккуратные ярлыки тоже содержали фамилии — как и вверх, — но без имен. Папки были разложены по порядку, и на верхней значилось крупно «Альме». Кот взяла ее в руки, раскрыла и обнаружила увеличенную копию водительской лицензии, выданной в Калифорнии. На фотографии была изображена привлекательная молодая блондинка по имени Миа Лоринда Альме. Судя по отменному качеству копии, это не был увеличенный ксерокс, сделанный с удостоверения водителя, а оцифрованная электронная версия документа, хранившаяся где-нибудь в банке данных департамента автомобильного транспорта, переданная с компьютера на компьютер по телефонному проводу и воспроизведенная на бумаге с помощью лазерного принтера.

Кроме водительских прав и шести моментальных фотографий Мии Лоринды Альме, сделанных «Поляроидом», в папке больше ничего не было. Первые две были сделаны с очень близкого расстояния. Лоринда была красива. И испуганна.

Этот ящик стола был вехсовским эквивалентом расходной книги.

Еще четыре фотографии Мии Лоринды.

Не смотри!

На двух снимках она была изображена в полный рост. Без одежды. В наручниках. Котай закрыла глаза, но тотчас снова их открыла. Она должна досмотреть до конца, если действительно хочет никогда больше ни от чего не прятаться.

На пятом и шестом снимках молодая девушка была уже мертва, причем на последнем у нее не было лица, которое как будто разворотило и сорвало с костей выстрелом в затылок.

Папка выпала из рок Кот и фотографии разлетелись но полу; негромко шурша они покружились на месте и застыли.

Кот спрятала лицо в ладонях.

Она вовсе не старалась заслониться от страшных снимков. Просто Кот хотела изгнать из памяти воспоминание о ферме близ Нового Орлеана, которому исполнилось уже девятнадцать лет — воспоминание о двух незнакомцах с полистироловым контейнером-холодильником, о револьвере в холодильнике и спокойной аккуратности, с которой женщина по имени Мемфис сделала два смертельных выстрела. Но у памяти были свои законы.

Двое незнакомцев, которые имели дело с Заком и Мемфис и раньше, появились на ферме, чтобы купить наркотики. Их холодильник был набит пачками стодолларовых банкнот. То ли у Зака не оказалось обещанной партии, то ли им с Мемфис захотелось иметь денег больше, чем они могли выручить от этой сделки, Кот не знала. Так или иначе, парочка решила прикончить клиентов и забрать деньги просто так.

После того как прогремели выстрелы, Кот спряталась на сеновале, уверенная, что тетя Мем сейчас убьет их всех. Когда Мемфис и Энне наконец нашли ее, она сражалась с ними до последнего, но ей было только семь чет, и сладить со взрослыми Кот было не под силу. Вспугивая сов, дремавших на стропилах, две женщины, торжествуя, выволокли девочку из загаженного мышами сеновала и отнесли в дом.

К этому времени Зак уже куда-то исчез, забрав с собой оба тела, и Мемфис принялась замывать кровь, пока Энне пыталась влить в дочь порцию виски. Кот не хотела пить и крепко сжимала губы, но мать сказала:

— Милочка моя, ты совсем раскисла! Ради бога, перестань реветь и выпей — одна порция тебе не повредит. Виски — это именно то, что тебе нужно; поверь своей мамочке, она знает. Глоток доброго виски всегда помогает против лихорадки, а то, что с тобой сейчас происходит, это как раз что-то вроде того. Ну, размазня, пей, это не отравлено. Господи, какой же ты иногда бываешь плаксивой! А ну пей, иначе я зажму тебе нос, а Мемфис вольет виски прямо тебе в пасть!! Не хочешь?!! Пей!!!

И Кот выпила это противное виски, а немного погодя проглотила еще одну порцию, запив ее несколькими унциями молока, когда Энне показалось, что ее девочке это нужно. От выпитого голова у нее закружилась, и все вокруг стало казаться каким-то странным, однако успокоиться Кот так и не смогла.

Им — матери и Мемфис — казалось, что она немного пришла в себя, потому что Кот, как опытный рыбак, сумела поддеть свой страх на крючок и затащить его глубоко внутрь — туда, где они не могли его увидеть.

Даже в семилетнем возрасте она уже понимала, что выставлять свой страх напоказ небезопасно, поскольку окружающие могли принять его за слабость. Слабым же в этом мире не было места.

Зак вернулся домой довольно поздно, и от него тоже сильно пахло виски. Он был сильно возбужден, говорил громко и хрипло, много шутил и без повода смеялся. Подойдя к Кот, он обнял ее, чмокнул в щеку и, взяв за руки, попытался заставить танцевать.

— Когда этот козел Боб был у нас в последний раз, — заявил Зак, — я сразу понял, что он не прочь вдарить по маленьким девочкам. Как он смотрел на нашу Котай, ну просто глаз оторвать не мог! А сегодня? Едва он вошел, как сразу раззявил пасть, — язык чуть не до колен, — а зенки аж на лоб полезли! Настоящий педофил-извращенец. В него можно было впустить дюжину пуль, прежде чем он что-нибудь почувствовал бы.

Бобом звали того самого мужчину, который сидел за кухонным столом и разговаривал с Кот. Она хорошо запомнила его красивые серые глаза и то, как он говорил: пристально глядя на Кот, он обращался прямо к ней, и не сюсюкал, как все взрослые, а совершенно искренне и серьезно интересовался, кого она больше любит — котят и щенков, и кем хочет стать, когда вырастет — знаменитой кинозвездой, сиделкой, врачом или кем-то еще. А потом Мемфис хладнокровно выстрелила ему в голову.

— А когда Бобби увидел, как наша Кот одета, — не унимался Зак, — он вообще забыл обо всем на свете!

Действительно, ночь была горячей и сырой, словно на болоте, и мать Кот — незадолго до прихода клиентов — заставила ее вылезти из шорт и майки и надеть желтый купальник-бикини.

«Только трусики, деточка, иначе в этой жаре тебя хватит тепловой удар».

Хотя Кот было всего семь, она, сама не понимая почему, стеснялась ходить с голой грудью. Она спокойно обходилась без верхней части купальника раньше, — взять хотя бы прошлое лето, когда ей было шесть, — к тому же ночь действительно выдалась жаркой и какой-то липкой. Когда Зак сказал, что в том, как она одета, было что-то такое, что заставило Боба забыть об осторожности, Кот ничего не поняла. Много лет спустя, когда она наконец сообразила, в чем здесь суть, и попыталась обвинить свою мать, Энне только расхохоталась ей в ответ.

— Ох, милочка, — сказала она, — не трать понапрасну свой праведный гнев. Мы можем пользоваться только тем, что у нас есть, а у нас, женщин, нет почти ничего, кроме нашего тела. Ты превосходно справилась со своей задачей, отвлекая его. В конце концов, бедный дурачок Бобби не тронул тебя даже пальцем, верно? Он просто поглазел на тебя немножко, только и всего, а Мем тем временем получила возможность достать пистолет. Кроме того, крошка, не забудь, что нам с тобой тоже перепал кусок того пирога, так что некоторое время мы с тобой жили хорошо.

«Но ты использовала меня! — хотелось возразить Кот. — Ты заставила меня стоять прямо перед ним и смотреть, как его голова разлетается на куски, а ведь мне было всего семь!»

Но она промолчала.

И вот теперь, сидя в кабинете Крейбенста Вехса, Кот все еще слышала грохот выстрела и видела, как лицо Бобби взрывается изнутри, и хотя с тех пор прошло почти два десятилетия, картина эта нисколько не поблекла, оставаясь такой же яркой и подробной, как будто все это случилось вчера. Она не знала, что за револьвер использовала Мемфис; единственное, что со временем стало ей очевидно, это то, что патроны, наверняка, были снаряжены тупоконечными мягкими пулями «вадкаттер», которые попадая в цель, деформировались, и потому причиняемые ими повреждения всегда были значительными.

Она отняла руки от лица и поглядела на выдвинутый ящик стола. Вехс использовал папки трех разных форматов и разместил ярлыки ступеньками, так что Кот не оставило труда пройтись по всем фамилиям в ящике. Картонка, помеченная фамилией «Темплтон», лежала довольно далеко от «Альме».

Котай задвинула ящик свирепым пинком ноги.

В кабинете она нашла слишком многое, но ничего такого, что могло бы ей пригодиться.

Прежде чем спуститься со второго этажа вниз, она погасила свет. Если Вехс вернется домой рано, — до того, как Кот сумеет бежать вместе с Ариэль, — то свет в окнах может предупредить его о том, что что-то не в порядке. Темнота, напротив, усыпит его бдительность и, когда он переступит порог, у нее появится единственный шанс убить его.

Но Кот надеялась, что до этого не дойдет. Несмотря на то, что в своем воображении Кот уже не раз наставляла на него пистолет и спускала курок, ей вовсе не хотелось снова вступать с ним в рукопашную схватку. Даже если бы она отыскала дробовик и не только сумела бы его зарядить, но и опробовать до возвращения Вехса. Да, она была бойцом, но Вехс все равно оставался для нее чем-то большим, чем просто солдатом неприятельской армии; он был недосягаем и загадочен, как звезды, чем-то таким, что спустилось на землю из межзвездной тьмы. Справиться с ним Кот было не по силам, и она отнюдь не горела желанием получить этому еще одно наглядное подтверждение.

Спускалась она так же, как и поднималась: ставила на ступеньку ногу, потом подтягивала вторую, при этом не снимая рук с надежных перил. Оказавшись в гостиной, Кот первым делом бросила взгляд на окно. Доберманов не было ни видно, ни слышно.

Часы на каминной полке показывали восемь двадцать две. Ночь, словно сани с ледяной горы, неслась все дальше и дальше, с каждой минутой набирая скорость.

Кот потушила лампу возле софы и прошаркала в кухню. Там она включила верхний свет, но лишь для того, чтобы не упасть и не пораниться об осколки.

Доберманов не было и на заднем крыльце. За окном чернела непроглядная ночь. Несмотря на это, Кот облегченно вздохнула, войдя в лишенную окон бельевую и плотно затворив за собой дверь.

Ее путь лежал вниз по бетонной лестнице, в подвальную мастерскую, к верстаку, шкафам и ящикам с инструментами, которые она видела раньше.

В высоких металлических шкафах с вентиляционными отверстиями на дверцах Кот нашла несколько банок с краской и лаком, малярные кисти и ветошь, свернутую так аккуратно, словно это были дорогие шелковые простыни. Один из шкафов был целиком заполнен упругими стегаными подушками, к которым по краям были пришиты широкие кожаные ремни с позвякивающими хромированными пряжками. Кот не знала, для чего они, и потому не стала их трогать.

В последнем шкафу Вехс хранил разнообразные электроинструменты, в том числе мощную дрель.

В одном из отделений снабженного роликами ящика Котай обнаружила комплект самых разных сверл, рассортированных по размеру и разложенных по трем пластмассовым коробочкам. Там же ей попалась пара плексигласовых защитных очков.

Рядом с верстаком на стене была установлена мощная розетка, рассчитанная на подсоединение восьми инструментов одновременно, однако под столом, у самого пола, обнаружилась обычная двойная розетка. Кот она подходила гораздо больше, потому что для работы ей пришлось бы сидеть на полу.

Несмотря на то, что на сверлах не было никакой маркировки, за исключением диаметра, Кот догадалась, что все они предназначены для работы по дереву и рассверлить ими сталь будет нелегко, если вообще возможно. Впрочем, сверлить сталь Кот не собиралась — она была бы очень довольна, если бы ей удалось просто повредить механизм замка ножных кандалов так, чтобы их можно было открыть.

Она выбрала сверло примерно такой же толщины, как и замочная скважина, вставила его в патрон дрели и затянула ключом. Когда, держа дрель обеими руками, Кот нажала на пусковую кнопку, подвальная комната огласилась высоким пронзительным воем. Тонкое сверло вращалось с такой скоростью, что хищные спиральные бороздки на его конце перестали быть видны, и острие сверла стало подозрительно походить на его тупой — и безвредный — хвостовик.

Кот отпустила кнопку, отложила затихшую дрель в сторону и надела защитные очки. То, что их когда-то носил Вехс, не остановило ее. Правда, Кот была наполовину готова к тому, что все, что она увидит сквозь них, предстанет пред ней в искаженном виде, словно молекулы пластмассы, из которой они сделаны, могли приобрести какие-то особые свойства под воздействием той магнетической силы, с которой Вехс впитывал в себя все образы мира.

Но ничего странного или сверхъестественного не случилось; что в очках, что без них — все было одинаковым, хотя и не внушало особого оптимизма. Впрочем, оправа очков несколько ограничивала Кот поле зрения.

Кот снова подобрала тяжелую дрель, крепко сжала обеими руками, вставила кончик сверла в замочную скважину металлического обруча, охватывавшего ее левую лодыжку, и нажала красную пусковую кнопку.

Дрель завизжала, задергалась в ее руках, а сверло вырвалось из замочной скважины и скользнуло по двухдюймовому обручу, высекая крошечные искры. Кот успела среагировать каким-то чудом; она отпустила кнопку и успела рвануть дрель на себя, прежде чем сверло располосовало ей ногу.

Может быть, она уже повредила замок?

Кот этого не знала. Подергав свои оковы, она убедилась, что замок все еще надежно заперт.

Вздохнув, Кот снова вставила сверло в замочную скважину и изо всей силы надавила на дрель чтобы не дать ей выскочить из рассверливаемого отверстия. На этот раз визг дрели был громче, пронзительнее, а из-под сверла поднялась вверх струйка вонючего синеватого дыма. Вибрирующая окова болезненно врезалась ей в лодыжку, несмотря на носок. Дрель настойчиво рвалась из рук Котай, которые стали влажными и скользкими от усилий. Горячая металлическая стружка, выброшенная из скважины, стегнула ее по лицу; потом сверло неожиданно обломилось и его острый конец, с визгом пролетев над самой ее головой, звонко врезался в бетонную стену, оставив на нем заметную выбоину, а потом запрыгал по полу, словно стреляная гильза.

Кот остановила дрель и потрогала саднящую щеку. Под пальцы ей попался засевший в коже стальной осколок. Он оказался примерно в четверть дюйма длиной и тонким, как стекло. Кот зацепила его ногтями и легко выдернула, но ранка продолжала кровить: кровь осталась у нее на ногтях, а по щеке поползла вниз к уголку рта щекочущая горячая капля.

Кот вынула из дрели обломок сверла и с отвращением отшвырнула в сторону. Выбрав сверло потолще, она туго закрутила его в патроне и снова принялась сверлить скважину. Вскоре замок на левой ноге уступил, и металлический обруч распался. Воодушевленная, Кот принялась рассверливать замок на правой ноге. Меньше чем через полторы минуты второй обруч тоже открылся.

Кот отложила дрель и неуверенно встала. Все мускулы у нее на ногах буквально ходили ходуном, но дрожала она не от страха, не от боли и не от голода, а потому что была близка к освобождению, хотя всего каких-нибудь два часа назад пребывала в глубоком отчаянии. Она освободила себя.

Оставались, однако, еще наручники на запястьях, которые не позволяли высверлить замок на одной руке, держа дрель другой. Это была довольно сложная техническая проблема, но Кот уже составила план, который намеревалась осуществить.

И хотя кроме освобождения от наручников ей предстояло сделать еще многое — да и спасения ей пока никто не гарантировал, — радость продолжала переполнять Кот, пока она взбиралась по лестнице. Она шагала легко, едва не прыгая через ступени, несмотря на боль и дрожание усталых мышц, она становилась каждой ногой на новую ступеньку, а не ковыляла как парализованная, скованная кандалами на лодыжках, и поднималась по крутой лестнице, даже не держась за перила. Оказавшись наверху, она прошла по площадке и по бельевой мимо стиральной машины и сушилки.

На самом пороге, взявшись за латунную ручку закрытой двери, Кот внезапно остановилась. Ей вспомнилось, как она шла тем же самым путем, успокоенная ритмичным та-та-та, та-та-та водопроводной трубы, и как Вехс напал на нее здесь.

Она постояла перед дверью, стараясь успокоить дыхание, однако была не в силах смирить бешеные удары сердца, которое билось часто и громко сначала от восторга, потом — от подъема по крутой лестнице, а теперь трепетало от страха перед Крейбенстом Вехсом, пожирателем пауков. Некоторое время Кот пыталась прислушиваться, но почти сразу оставила это занятие, потому что удары пульса в ушах заглушали все. Собравшись с духом, она как можно тише повернула ручку.

Дверь открылась без малейшего шума. В кухне было темно — в последний момент Кот все же погасила здесь свет, — а когда она решилась снова его включить (не включать было страшнее), никакого Вехса в помещении не оказалось.

Котай мельком подумала, что если все кончится благополучно, то она до конца жизни не сможет проходить через двери, не вздрогнув и не поморщившись.

Из ящика буфета, где Кот видела набор кухонных ножей, она достала большой мясницкий нож с удобной ореховой рукояткой. Его она положила на рабочий столик рядом с раковиной.

Потом она достала из другого шкафа высокий стакан, наполнила его водой из-под крана и выпила долгими жадными глотками, не отрываясь. Пожалуй, за всю свою жизнь она не пила ничего вкуснее, чем эти восемь унций водопроводной воды.

В холодильнике Кот обнаружила упаковку с кофейным кексом, покрытым белой глазурью, посыпанным корицей и орехами. Ногтями разорвав целлофан, она отломила изрядный кусок и, наклонившись над раковиной, стала жадно есть, набивая полный рот, слизывая с губ кусочки глазури и роняя в мойку крошки и орехи.

За едой ее посетило необычное настроение, которого она не испытывала довольно давно; Кот то стонала от удовольствия, то задыхалась от смеха, и тут же начинала судорожно всхлипывать, едва сдерживая подступающие слезы, а потом снова принималась глупо хихикать. Это была целая буря эмоций, но Кот не волновалась. Это было только естественно, тем более что все бури принося с собой очищение, рано или поздно проходили.

Она сделала многое, но еще больше ей предстоит. Таковы были любая дорога, любой путь.

Из шкафчика со специями Кот достала флакон с аспирином и, вытряхнув на ладонь две таблетки, положила в рот. Но жевать не стала. Налив в стакан еще воды, она запила ею аспирин, а, немного подумав, приняла таким же способом еще две таблетки.

Пропев несколько раз фразу «Я сделала это по-своему!» из известного блюза Синатры, она несколько переиначила слова и добавила:

— Я съела аспирин по-своему!

Потом Кот засмеялась и, откусив еще кусок кекса, почувствовала себя совершенно пьяной от сознания своей победы.

«Там, в темноте, тебя ждут собаки, — напомнила себе Кот. — Черные доберманы в черной ночи, мерзкие нацистские псы с острыми клыками и черными, как у акул, глазами».

На вешалке для ключей возле полки со специями Кот нашла только ключи от дома на колесах; остальные крючки были пусты. Она понимала, что Вехс предельно осторожен с ключами от своего звуконепроницаемого подземелья и, несомненно, все время носит их с собой. Ну что же, придется попробовать другой путь…

Взяв со столика нож и недоеденный кекс, она снова спустилась в подвал, не забыв погасить свет на кухне.

Шкворень и втулка.

Кот знала эти — впрочем, как и многие другие — специфические слова потому, что еще в детстве сталкивалась с ними в книгах Клайва Стейплза Льюиса, Мадлен Л'Энгл, Роберта Люиса Стивенсона и Кеннета Грэхэма. И каждый раз, когда ей попадалось незнакомое слово, Кот обращалась к потрепанному толковому словарю в бумажной обложке, который был ее единственной драгоценностью и с которым она не расставалась, куда бы не забрасывали ее судьба и беспокойный характер матери, не устававшей год за годом таскать ее за собой по всей стране. Словарь был клеенный-переклеенный, и от того, чтобы рассыпаться по листочку, его удерживало несколько слоев ломкого, желтого от времени «скотча», сквозь который Кот уже не всегда удавалось прочесть толкование того или иного термина.

Шкворень. Так называлась ось дверной петли, на которой поворачивалась дверь.

Втулка. Так называлась металлическая трубка петли, в которую входил шкворень.

Толстая внутренняя дверь тамбура висела на трех петлях. Шкворень каждый из них имел полукруглую шляпку, которая выступала над втулкой примерно на одну шестнадцатую дюйма.

Из набора инструментов в ящике Кот выбрала молоток и толстую отвертку.

С помощью взятой от верстака табуретки и кусочка дерева, который она использовала в качестве клина, Кот блокировала в открытом положении наружную дверь тамбура. Потом она положила кухонный нож на резиновый коврик, но так, чтобы он был в пределах досягаемости.

Сдвинув в сторону заслонку смотрового окошка на двери, она снова увидела озаренную розовым светом коллекцию кукол. Глаза у некоторых блестели, словно у ящериц, а у других казались черными, как у доберманов.

Ариэль сидела в большом кресле, забравшись на сиденье с ногами. Голова ее была наклонена вперед, а лицо скрыто свесившимися волосами. На первый взгляд могло показаться, что она дремлет, и только руки, лежащие на коленях и крепко сжатые в кулаки, выдавали ее внутреннее напряжение. Если глаза Ариэль открыты, то она, должно быть, смотрит на свои руки.

— Это всего-навсего я, — сообщила Кот. Ариэль никак не отреагировала.

— Не бойся.

Ариэль сидела так тихо, что ни один волосок на ее голове не колыхнулся.

— Это всего лишь я…

На этот раз Кот вела себя более чем скромно и не спешила взять на себя роль ангела-хранителя.

Начала она с нижней петли, причем цепи между наручниками едва хватило, чтобы Кот смогла использовать инструменты. Отвертку она взяла в левую руку и уперла ее снизу в шляпку шкворня. В таком положении ей никак не удавалось взять молоток за рукоятку, поэтому Кот зажала его в кулаке и принялась колотить по отвертке, стараясь наносить удары, размахиваясь настолько сильно, насколько позволяла цепь. К счастью, петля оказалась хорошо смазана, и с каждым ударом шкворень выходил из втулки все больше и больше. Через пять минут, несмотря на некоторое сопротивление, вызванное перекосом двери, Кот точно таким же образом расправилась со средней и верхней петлями.

Собственно навеска состояла из чередующихся втулок, половина которых относилась к дверной коробке, а половина — к ответной части дверной петли. Теперь, когда Кот выбила все три шкворня, эти втулки слегка разошлись под тяжестью двери, которую удерживали на месте только язычки двух замков справа. Увы, ушедшие в отверстия косяка на целый дюйм ригели не могли поворачиваться так, как петли. Кот вздохнула и, поддев отверткой разошедшиеся петли слева, потянула дверь на себя.

Сначала, — под скрип винила о винил, — левая сторона двери выступила из коробки лишь на один дюйм, хотя толщина ее была не меньше пяти, и Кот, воодушевленная успехом, отбросила отвертку и схватилась За ее край руками.

Она забыла про свой больной палец, и поэтому, стоило только ей рвануть дверь изо всех сил, перед глазами ее вспыхнул красный свет, а затихшая было боль возобновилась, однако за свои страдания Кот была немедленно вознаграждена пронзительным скрежетом латунных замков, выворачивающихся из гнезд в косяке, а потом и негромким потрескиванием дерева. Косяк подавался. Кот удвоила усилия и принялась тащить дверь на себя короткими, но резкими рывками. Теперь дверь шла с большим трудом, и очень скоро Кот взмокла, а дыхание ее стало таким частым, что ей стало невмоготу подбадривать себя энергичными восклицаниями.

Но как только дверь сдвинулась с места, ее тяжесть и замки перестали мешать Кот. Напротив, теперь они действовали как бы в союзе с ней. Оба запора были расположены практически рядом, один над другим, и потому представляли собой единую точку вращения. Из-за того, что замки были прикручены не точно посередине, а ближе к полу, верхняя часть двери под действием силы тяжести отошла сильнее. Кот не преминула воспользоваться помощью, которую предложили ей физические законы, и дернула дверь за верхний край. Ослабленный косяк громко треснул, и Кот даже зарычала от радости. Теперь с той стороны, где были петли, дверь вышла из коробки на всю толщину, и Кот оставалось только оттащить ее в сторону, чтобы язычки замка вышли из гнезд.

Так она и поступила.

Неожиданно дверь, которую ничто больше не удерживало, стала валиться на нее. Кот пыталась удержать ее, чтобы медленно опустить на пол, но она была слишком тяжелой. Тогда Кот быстро попятилась из тамбура в мастерскую, а освобожденная дверь грохнулась на пол.

Задержав дыхание, Кот напряженно прислушивалась, стараясь определить, не появился ли Вехс.

В конце концов она вернулась в тесный тамбур и, пройдя по упавшей двери как по мосту, вошла в комнату.

Неподвижные куклы искоса наблюдали за ней.

Ариэль сидела в кресле в той же позе, как и тогда, когда Кот заглянула в глазок: голова ее по-прежнему была опущена, а сжатые в кулаки руки покоились на коленях. Если она и слышала удары и последующую возню, завершившуюся триумфальным падением двери, то они, по всей видимости, нисколько ее не потревожили.

— Ариэль? — позвала ее Кот.

Девушка не пошевелилась, даже не подняла головы. Кот села на скамеечку перед креслом.

— Пора уходить, милая.

Не получив ответа, Кот наклонилась вперед и, снизу вверх, заглянула прямо в скрывающееся в тени лицо Ариэль. Глаза девушки были открыты, а остановившийся взгляд — прикован к побелевшим от напряжения костяшкам пальцев. Губы двигались, словно она что-то говорила шепотом, но как Кот ни прислушивалась, она не смогла уловить ни звука.

Кот взяла Ариэль за подбородок своими скованными руками и слегка приподняла ей голову. Девушка не поморщилась, не попыталась отвернуться; длинные волосы скользнули по сторонам, и Кот впервые увидела ее лицо. Взгляд Ариэль был устремлен в пространство, прямо сквозь нее, как будто и Кот и все остальные вещи были совершенно прозрачными, а в глазах застыла такая совершенная пустота, словно в ее внутреннем мире не осталось ни одного живого существа, ни единого цветка — ничего реального и вещественного.

— Нужно уходить. Пока он не вернулся.

Куклы, сверкая стеклянными глазами, явно прислушивались к ее словам. Но не Ариэль.

Кот взяла в ладони один из ее сжатых кулаков. Косточки у Ариэль оказались по-птичьи острыми, кожа — прохладной, но пальцы она сжимала с такой силой, будто висела над пропастью на краю скалы.

Действуя ласково и осторожно, Кот попыталась разжать эти хрупкие пальцы.

Рука мраморной статуи могла быть более податливой.

В конце концов Кот подняла руку Ариэль и поцеловала так нежно, как никогда и никого не целовала сама и как никто никогда не целовал ее.

— Я хочу помочь тебе, — негромко сказала она. — Я должна помочь тебе, родная. Если я не смогу убежать отсюда с тобой, тогда мне нет никакого смысла убегать.

Ариэль ничего не ответила.

— Пожалуйста, позволь мне помочь тебе. Пожалуйста… — добавила она еще тише.

Кот еще раз поцеловала кулачок Ариэль и почувствовала, что пальцы девушки дрогнули. Холодные, судорожно сжатые, они слегка приоткрылись, но не расслабились полностью, а так и остались полусогнутыми, словно закальцинировавшиеся кости скелета.

Желание Ариэль обратиться за помощью, сдерживаемое парализующим страхом и чувством обреченности, было до боли знакомо Кот. Оно разбудило в ней сострадание к Ариэль и жалость ко всем брошенным маленьким девочкам, и горло Кот стиснул такой спазм, что некоторое время она не могла ни выдохнуть, ни вдохнуть.

Потом она просунула одну руку вовнутрь скрюченной лапки Ариэль, накрыла ее второй и, поднявшись с низкой скамеечки, сказала:

— Идем, девочка, идем со мной. Прочь отсюда.

И хотя лицо Ариэль осталось таким же выразительным, как яйцо, а взгляд по-прежнему хранил неземную отрешенность неофита, одолеваемого видениями накануне святого пришествия, она послушно поднялась с кресла. Сделав два шага по направлению к двери, она, однако, остановилась и продолжала стоять столбом, несмотря на все уговоры Кот. Возможно, Ариэль и могла вообразить себе хрупкий мир Дикого Леса, в котором она была в безопасности, однако она явно утратила способность понимать, что этот мир вовсе не кончается за стенами ее подвальной комнаты. Не имея силы представить его себе, Ариэль боялась перешагнуть порог, чтобы выйти в него.

Кот выпустила руку Ариэль. Потом она выбрала куклу — большую куклу с золотыми серьгами в ушах, с нарисованными зелеными глазами, в голубом платьице с белым кружевным передничком. Прислонив ее к груди Ариэль, она заставила девушку обнять игрушку. Кот не знала, зачем здесь вся эта коллекция; возможно, Ариэль нравилось играть в куклы, и она рассчитывала, что со знакомой вещью в руках девочке будет легче решиться на следующий шаг.

Поначалу Ариэль продолжала стоять как истукан, прижав к бедру одну руку, все еще сжатую в кулак, и неловко прижимая к себе игрушку другой рукой, полуоткрытой и похожей на крабью клешню. Неожиданно, так и не оторвав взгляда от запредельных, видимых ей одной вещей и лиц, она схватила куклу за ноги обеими руками. По лицу ее скользнуло неуловимое, как тень летящей птицы, выражение свирепой жестокости скользнуло и пропало, прежде чем Кот успела его расшифровать. Затем она повернулась и, широко размахнувшись, ударила куклу головой об стол, да с такой силой, что глиняное личико разлетелось вдребезги. Кот испугавшись, воскликнула:

— Не надо, родная, не надо! — и схватила Ариэль за плечо.

Ариэль вывернулась из-под ее руки и — словно кувалдой — ударила куклой по столу еще раз, и Кот отступила на шаг назад — не из страха, а из уважения к ярости Ариэль. А в том, что это была подлинная ярость, настоящий праведный гнев, а не аутический выверт больной психики, Кот не сомневалась, несмотря на то, что лицо девушки оставалось бесстрастным.

Она била и била игрушкой об стол до тех пор, пока голова куклы не отвалилась и не покатилась по полу к дальней стене, пока не треснули и не отвалились фарфоровые ручки и кукла не оказалась безнадежно искалеченной. Только тогда Ариэль остановилась; руки ее безвольно упали, а устремленный неизвестно в какие дали взгляд свидетельствовал, что она не приблизилась к реальности ни на шаг.

С полок книжных шкафов, с буфета, с холодильника и из темных углов пристально наблюдали за ними остальные куклы. Неожиданный взрыв Ариэль и учиненная ею жестокая расправа как будто доставили им удовольствие, и они, похоже, ждали продолжения. Куклы словно питались подобными зрелищами — как упивался бы им сам Вехс, случись ему быть рядом.

Кот хотела обнять Ариэль, но наручники мешали ей сделать это. Тогда она прикоснулась пальцами к лицу девушки и поцеловала в лоб.

— Ариэль, живая и невредимая.

Напряженная, вздрагивающая всем телом, Ариэль не отстранилась от Кот, но и не прижалась к ней. Понемногу дрожь ее улеглась.

— Мне нужна твоя помощь, — сказала Кот. — Ты должна мне помочь.

На этот раз Ариэль позволила вывести себя из комнаты, хотя шла машинально, точно лунатик.

Они снова прошли по упавшей двери и оказались в подвальной мастерской. Кот подобрала с пола электродрель, положила на верстак и вставила вилку в мощную розетку на стене. Наручных часов у нее не было, но она не сомневалась, что время давно перевалило за девять. В ночной темноте чутко сторожили черные псы, а где-то далеко Крейбёнст Вехс исполнял свои повседневные служебные обязанности, купаясь в сладких грезах о возвращении к двум своим пленницам.

После нескольких безуспешных попыток привлечь внимание девушки и заставить ее сфокусировать взгляд на своей особе, Кот коротко растолковала ей ситуацию и изложила свой план. Возможно, она и сумела бы вести фургон со скованными руками, хотя чтобы взяться за рычаг переключения скоростей ей пришлось бы каждый раз выпускать руль, но справиться с собаками, оставаясь в наручниках, было бы гораздо сложнее, если не сказать невозможно. Поэтому для того чтобы наилучшим образом использовать время, которое у них еще осталось до возвращения Вехса, Кот собиралась попросить Ариэль высверлить замки на наручниках.

Слышала ли ее Ариэль или нет — по ее виду этого понять было нельзя. Прежде чем Кот успела закончить, губы девушки снова зашевелились, словно она вела какой-то беззвучный разговор с кем-то невидимым. Кот, во всяком случае, заметила, что ее подопечная «говорит» не беспрестанно; время от времени Ариэль делала паузу, как бы прислушиваясь к ответам невидимого друга.

Тем не менее, Кот показала ей, как надо сверлить и на что нажимать, чтобы дрель заработала. Ариэль даже не поморщилась, когда заныл мотор и засвиристело вращающееся сверло.

— Держи, — Кот протянула девушке инструмент. Ариэль стояла по-прежнему в полном забытьи, руки ее висели как плети, а полураскрытые пальцы не изменили своего положения ни на йоту с тех пор, как она выпустила ноги злосчастной куклы.

— У нас очень мало времени, родная.

И это тоже ничуть не тронуло Ариэль. На острове Где-то-там никогда не было часов, да и самого времени не существовало.

Кот опустила дрель на верстак, подтолкнула к ней Ариэль и заставила положить руки на инструмент.

Ариэль не отшатнулась и не дала своим пальцам соскользнуть с рукоятки дрели, но она и не взяла ее.

Кот не сомневалась, что девушка слышала ее, осознавала опасную ситуацию, в которой они обе очутились, и даже хотела помочь, но на каком-то своем, заоблачном уровне.

— Наши надежды в твоих руках, милая. Ты можешь сделать это.

Кот сходила за табуреткой, подпиравшей наружную дверь тамбура, поставила возле верстака и села. Руки она положила на стол, изогнув запястья так, чтобы была видна крошечная дырочка замочной скважины на левом наручнике.

Глядя в стену, прямо сквозь бетон, и не прерывая беседы с другом, который находился где-то далеко — за всеми стенами и подвалами мира, Ариэль, казалось, вовсе не замечает дрели. Может быть, для нее это была вовсе не дрель, а какой-то совершенно иной предмет, наполнявший ее не то надеждой, не то страхом. Возможно, именно о нем она говорила со своим невидимым товарищем.

Но даже если бы Ариэль подняла дрель и сумела сосредоточить свой взгляд на отверстии для ключа, шанс, что она справится со стоящей перед ней задачей, был очень мал. Еще меньше была вероятность того, что она не просверлит вместо замка ладонь или запястье Кот.

С другой стороны, несмотря на то, что в этом мире надежда на спасение от какого-либо врага или грозной опасности всегда была ничтожна мала, Кот удалось пережить множество ночей, когда большие чудовища преследовали ее с кровожадной яростью или сладострастным вожделением. Правда, выживание и спасение были вещами разными, однако одно должно было предшествовать второму по определению.

И Кот решилась на то, чего не позволяла себе никогда и ни с кем, даже с Лаурой Темплтон. Она решила довериться. Только безоговорочное и полное доверие, оно одно способно было помочь ей в этой ситуации. И если Ариэль попробует, но у нее ничего не получится, если она начнет сверлить, но вместо стали пропорет ей запястье, Кот не будет ни в чем ее винить. Иногда простая попытка — сама по себе подвиг.

Кот знала, что Ариэль хочет попытаться.

Знала.

Примерно минуту или около того Кот уговаривала недавнюю пленницу Вехса просто попробовать, а когда это не помогло, принялась молча смотреть на нее. Тишина, однако, то и дело возвращала ее к бронзовым оленям на часах в гостиной, и к циферблату, над которым они замерли в стремительном броске навстречу друг другу. В ее воображении этот белый круг с цифрами становился все больше и больше похож на лицо молодого человека, распятого в стенном шкафу, чьи веки были плотно зашиты, а губы соединены стежками молчания более глубокого, чем установившаяся в подвале тишина.

И тогда, без всякого расчета, сама себе удивляясь, но полностью полагаясь на правильность интуитивно принятого решения, Котай начала рассказывать о том, что случилось давным-давно, в ночь ее восьмого дня рождения: о прибрежном коттедже в Ки-Уэсте, о буре, о Джиме Вульце и о шустром жуке пальметто под низкой кроватью с продавленным матрацем…

Напившись дешевого рома «Дос Экие» и подняв настроение с помощью пары каких-то маленьких белых таблеток, которые он залил бутылкой пива, Джим Вульц принялся дразнить Котай за то, что она не сумела с одного раза задуть все свечи на своем праздничном пироге.

— Это к несчастью, крошка, — бормотал он заплетающимся языком. — Из-за тебя у всех у нас начнутся страшные неприятности. Если не задуть все свечи в свой день рожденья, то на огонек оставшейся свечи сбегутся злые тролли и гремлины, которые начнут охотиться за нашими… за твоими денежками…

Именно в этот момент ночное небо расколола первая ослепительная молния, а по окнам кухни метнулись лохматые тени пальм. От раскатов грома стены затряслись, как во время бомбежки, и разразилась настоящая тропическая гроза.

— Видала? — спросил Джим Вульц. — Если не исправить дела немедленно, то сюда явятся плохие дядьки, изрубят нас на куски, сложат в металлические сетки и вывезут в океан, чтобы использовать в качестве приманки для акул. Ты хочешь попасть к акулам на обед, деточка?

Эта зловещая тирада напугала Кот, но ее мать нашла ее очень интересной. Впрочем, Энне успела с вечера зарядиться несколькими порциями водки с лимонадом.

Вульц снова зажег свечи и настоял, чтобы Кот попробовала еще раз. Когда ей снова не удалось задуть больше семи свечей за один раз, он схватил Кот за руку, послюнявил ей большой и указательный пальцы (у него был большой, отвратительный язык, который мелькнул между зубами совершенно по-змеиному), и заставил погасить оставшуюся свечу, сжав фитиль мокрыми пальцами. И хотя Кот ничуть не обожглась, а лишь ненадолго ощутила исходящий от пламени жар, на кончиках пальцев остались черные следы от обуглившегося фитиля, при виде которых она пришла в ужас.

Когда Кот начала плакать, Вульц снова схватил ее за руку и удерживал на месте, пока Энне вновь зажигала свечи на пироге. Они хотели, чтобы она попробовала в третий раз. Результат вышел еще хуже — судорожные всхлипывания помешали Кот набрать достаточно воздуха, и ей удалось загасить всего шесть свечей. Вульц опять попробовал заставить ее задавить оставшиеся огоньки пальцами, но она вырвалась и выбежала из кухни, намереваясь искать спасения на пляже, однако молнии били в землю так часто и так сильно, что коттедж, казалось, был окружен стеной трепещущих зеркал, которые то и дело разбивались вдребезги, наполняя ночь сверкающими серебристо-белыми осколками, а гром гремел так страшно, что можно было подумать, будто на просторах Мексиканского залива идет нешуточная морская баталия.

Именно эта страшная гроза помешала ей покинуть дом, и Котай ринулась в крошечную комнатку, в которой спала, и забилась под стоявшую там продавленную кровать.

Но в этом темном потайном месте уже ждал ее страшный пальметто.

— Вульц, этот вонючий сукин сын, — продолжала рассказывать Кот, — гнался за мной по всему дому, опрокидывая мебель, хлопая дверьми и выкрикивая мое имя. Он клялся изрубить меня на кусочки и разбросать по всему заливу. Только потом я поняла, что это у него была такая игра. Вульц хотел напугать меня, потому что ему нравилось смотреть, как я плачу, а довести меня до слез никогда не было нелегко… Да, нелегко…

Кот остановилась, не в силах продолжать.

Ариэль смотрела уже не в стену, как раньше, а на дрель, на которой все еще лежали ее руки. Другой вопрос, видела ли она инструмент или нет. Во всяком случае, взгляд ее продолжал оставаться расфокусированным, отстраненным.

Может быть, Ариэль вовсе не слушала Кот, но она чувствовала, что уже не сможет не довести свой рассказ до конца.

Это был первый случай, когда Кот делилась своими детскими переживаниями с кем-то, кроме Лауры. Стыд всегда мешал ей, и это было тем более непонятно, поскольку в том, что с ней тогда происходило, Кот ничуть не была виновата. Она была жертвой — маленьким, беззащитным ребенком, — однако чувство стыда, неведомое никому из ее мучителей, включая собственную мать, продолжало довлеть над Кот.

Самые страшные подробности своих злоключений она утаила даже от Лауры Темплтон, своей единственной настоящей подруги. Часто, когда она уже готова была выложить все без утайки, что-то останавливало ее, заставляло удержаться от откровенности и не посвящать подругу в детали событий, невольной свидетельницей или участницей которых Кот пришлось стать. Очень мало или совсем ничего Кот не рассказывала Лауре о людях, которые преследовали и мучили ее, скупо делясь лишь воспоминаниями о местах, где ей приходилось жить, — о Ки-Уэсте, округе Мендочино, Новом Орлеане, Сан-Франциско, Вайоминге. В своих рассказах она даже бывала ностальгично-сентиментальной, если дело касалось естественной красоты гор, равнин, бухт, заливов или посеребренных луной пенистых бурунов у побережья Мексиканского залива, но как только речь заходила о нелицеприятной правде, имеющей отношение к приятелям Энне, непрошеными гостями вторгшимся в ее детство, и Кот начинала чувствовать, как ее лицо краснеет от стыда и каменеет от гнева.

Вот и сейчас горло ее перехватило, и Кот ощутила весь собственного сердца, которое, отягощенное прошлым, лежало в ее груди холодным камнем.

От стыда и гнева ее едва не затошнило, однако Кот твердо решила рассказать Ариэль о том, чем закончилась та ночь непогашенных свечей во Флориде. Откровенная исповедь могла стать дверью, ведущей из мира тьмы к свету.

— Боже, как же я ненавидела этого сального типа, от которого за версту несло пивом и потом! Эта пьяная сволочь металась по моей комнатке, круша мебель, и орала, что скормит меня рыбам. Энне в гостиной хохотала, как гиена, а потом пришла и встала в дверях, и все это время она веселилась как безумная и смеялась своим пьяным смехом, высоким и издевательским, потому что Вульц казался ей смешным. И все это — в мой день рождения, в день моего восьмилетия, в мой особенный день…

В этом месте Кот могла бы заплакать, если бы не училась всю свою жизнь не давать волю слезам.

— И еще этот пальметто, который ползал по мне, как по куче дерьма, шустрый, деловитый, любопытный таракашечка, который щекотал мне спину и путался в волосах…

В душном, влажном, горячем воздухе Ки-Уэста гремел сотрясающий окна гром, которому чуть слышным звоном отзывались матрацные пружины над головой Кот, а на крашеный деревянный пол ложились отблески волшебно-голубых молний. Она едва не закричала, когда тропический таракан величиной едва ли не с ее детскую ладошку запутался в ее длинных волосах и принялся барахтаться, но страх перед Вульцем заставил ее молчать. Она не закричала даже тогда, когда пальметто спустился по ее плечу и по ее тонкой руке на пол, так как надеялась, что он убежит. Отшвырнуть его Кот не осмеливалась из страха, что любое ее движение будет услышано Вульцем, несмотря на угрозы и проклятья, которые он изрыгал, несмотря на оглушительные раскаты грома и сатанинский смех Энне. Пальметто, однако, вернулся вдоль кровати к ее голым ногам и снова принялся поочередно исследовать пальцы, лодыжку, икру, кожу под коленом и бедро. Потом он протиснулся Кот под шорты и засел прямо между ягодицами, щекоча их своими чувствительными усиками и расталкивая колючими лапками. Кот лежала ни жива ни мертва, желая только, чтобы эта пытка поскорее кончилась, желая, чтобы ее поразила молния и чтобы бог забрал ее куда-нибудь из этого ненавистного мира.

Ее мать, смеясь, вошла в комнату.

— Джимми, ты дурак! — заявила она. — Ее давно здесь нет. Девчонка убежала на улицу и теперь, наверное, прячется где-нибудь на пляже, как и всегда.

А Вульц ответил:

— Ну, пусть только вернется. Клянусь, я изрублю ее на такие мелкие кусочки, что даже акулам она не сгодится.

Неожиданно он рассмеялся и спросил:

— Ты видела, какие у нее были глаза? Господи Иисусе! Я думал, она сейчас обделается от страха.

— Да, — согласилась Энне. — В этой соплячке нет ни крупицы мужества. Теперь она будет прятаться несколько часов подряд, пока не успокоится. Просто не знаю, когда она наконец вырастет!..

— Да уж, девчонка не в тебя, — откликнулся Вульц. — Ты-то, наверное, родилась взрослой. Не так ли, крошка?

— Послушай, ты, жопа!.. — заявила Энне визгливо. — Если ты попробуешь сыграть такую же штуку со мной, я не побегу, не сомневайся! Просто дам тебе между ног, да так, что тебе придется поменять свое имя на Джейн.

Вульц загоготал, а Кот увидела босые ноги матери, приближающиеся к кровати. Потом Энне захихикала.

Сладострастный пальметто, явно придя в еще большее возбуждение, выбрался из-под пояса шортов и пополз по пояснице вверх, к шее. Мысль о том, что он снова подбирается к ее волосам была для Кот невыносима. Не думая о последствиях, она протянула руку и схватила его как раз в тот момент, когда он достиг плеча. Мерзкое насекомое засучило лапками, пытаясь вырваться из ее пальцев, но Кот только сильнее сжала его в кулаке.

Голова Кот по-прежнему была повернута набок, и, прижавшись щекой к полу, она смотрела на босые ноги Энне. В свете молний, которые освещали комнату короткими частыми вспышками, Кот увидела, как какая-то мягкая желтая ткань упала сверху и свернулась на полу у изящных лодыжек матери. Ее блузка. Энне глупо хихикнула, и тут же по ее загорелым ногам скользнули вниз голубые шорты, через которые она легко перешагнула.

Ноги рассерженного пальметто скребли и царапали ладонь Кот, а укики-антенны безостановочно шевелились, ощупывая все вокруг. Вульц сбросил с ног сандалии, одна из которых отлетела к кровати, едва не попав Кот в лицо. Потом она услышала звук расстегиваемой молнии. Твердый, прохладный, скользкий пальметто продолжал рваться на свободу; его круглая голова протиснулась между судорожно сжатыми пальцами Кот и завертелась из стороны в сторону. Смятые джинсы Вульца упали на пол, негромко стукнув по доскам пряжкой ремня.

Он и Энне вдвоем бросились на узкую кровать, пружины жалобно застонали, а поперечные распорки прогнулись под их объединенным весом и, надавив Кот на спину и плечи, пригвоздили ее к полу. Вздохи, шорохи, жаркий шепот, стоны, задыхающийся хрип и свирепое звериное рычание — все это Кот уже слышала, и не только в Ки-Уэсте, но и в других местах, но только из-за стены, из соседней комнаты. Она пока не совсем хорошо понимала, что это означает, да и не хотела понимать, потому что чувствовала, что такое знание принесет с собой только новые опасности, с которыми она еще не готова сражаться. Чем бы ни занимались Энне и Вульц у нее над головой, это казалось Кот пугающим и печальным одновременно, исполненным какого-то жуткого смысла, таким же необычным и непостижимо могучим, как неистовствующий за окном шторм, как гром ломающегося над заливом неба, как молнии, которые сыпались на землю с невидимого небесного престола.

Чтобы не видеть их электрического света и сброшенной кучей одежды, Кот закрыла глаза. Ей ужасно хотелось отгородиться и от запахов пыли, плесени, пива, пота и душистого шампуня Энне, но это было не так-то легко, и она принялась фантазировать, будто ее уши заткнуты воском, который заглушает громовые раскаты, стук дождя по крыше и кряхтение Вульца на Энне. Вскоре напряжение и концентрация Кот достигли такой степени, что она, наверное, смогла бы не только довести себя до состояния блаженного бесчувствия, но и протиснуться сквозь магический портал, ведущий в страну Дикого Леса.

Однако этого не случилось, и все потому, что Вульц с такой силой раскачивался на узкой продавленной постели, что Кот волей-неволей пришлось подстраивать свое дыхание под ритм, который он ей задавал. Когда под тяжестью его тела поперечины кровати прогибались, Кот так придавливало к полу, что ее слабая грудная клетка никак не могла распрямиться, чтобы пропустить в легкие хоть немного воздуха. Вдох она могла делать лишь в те моменты, когда он подлетал вверх; опускаясь же, Вульц буквально насильно заставлял ее сделать выдох.

Эта беспорядочная скачка продолжалась, как показалось Кот, довольно долгое время, а когда все наконец закончилось, она была вся в поту и лежала на голых досках пола совершенно расплющенная, дрожащая, онемевшая от страха и отчаянно желающая как можно скорее забыть все, что она только что слышала. Удивляло ее только то, что она не задохнулась и что сердце ее каким-то чудом не разорвалось. В руке Кот все еще сжимала то, что осталось от пальметто, которого она сама не заметила как раздавила: желтая кашицеобразная масса, похожая на гной, текла у нее между пальцами, и из нее торчали усики и изломанная нога насекомого. Должно быть, в самые первые мгновения эта мерзкая слизь была чуть теплой, но теперь она остыла, словно вчерашняя блевотина, и Кот едва не стошнило от прикосновения к этой противной и совершенно чуждой субстанции.

После непродолжительного периода тишины, нарушаемого лишь шепотом и негромким смехом, Энне сползла с кровати и, подхватив в охапку свое белье, пошла в душ, шлепая босыми ногами по линолеуму в коридоре. Когда дверь ванной закрылась за ней, Вульц зажег на тумбочке маленькую настольную лампу, завозился на кровати и внезапно свесил голову вниз. Его лицо появилось прямо перед глазами испуганной Котай. Свет бил ему в затылок, поэтому лицо Вульца казалось совершенно темным, если не считать мрачного блеска в его глазах.

— Как тебе день рождения, крошка? — спросил он.

Кот не могла не двигаться, ни говорить. Она уже наполовину уверовала в то, что нечто мокрое в ее руке есть не что иное, как окровавленный шмат мяса для приманки. Кот не сомневалась, что за то, что она подслушивала, как Вульц возится с Энне, он изрежет ее на куски, сложит в проволочный садок и отвезет в залив, чтобы кормить акул. Но вместо этого Вульц встал с кровати — с того места, откуда она смотрела, это была просто еще одна пара ног, — ловко влез в джинсы, сунул ноги в сандалии и вышел из комнаты.

В тысяче миль от Ки-Уэста — в тысяче миль и в восемнадцати годах — в подвале дома Крейбенста Вехса Кот увидела, что Ариэль наконец-то посмотрела на дрель, а не сквозь нее.

— Я не знаю, как долго я оставалась под кроватью, — продолжала она. — Может быть всего несколько минут, а может быть целый час. Я слышала, что Вульц с моей матерью снова в кухне, что он достал из холодильника еще одно пиво для себя и сделал Энне еще один коктейль из водки с лимонадом. Они разговаривали и смеялись, и в смехе матери мне послышалось что-то такое… какая-то грязная насмешка, издевательский намек… Я и сейчас в этом не уверена, но тогда мне показалось, что она знала, что я прячусь под кроватью. Знала с самого начала, но все равно пошла с Вульцем и позволила ему расстегнуть на себе блузку.

Котай уставилась на свои скованные руки, покойно лежащие на верстаке.

Она все еще чувствовала на них ихор раздавленного жука, который как будто снова тек по ее пальцам. Сокрушив насекомое, Кот своими руками сокрушила все, что еще оставалось от ее хрупкой детской невинности, все надежды когда-нибудь стать ребенком, дочерью для своей собственной матери, хотя чтобы понять все это, ей потребовалось еще много-много времени.

— Я даже не помню, как выбралась из дома — вполне возможно, просто вышла через дверь или вылезла в окно. В общем, каким-то образом я оказалась на берегу океана в самый разгар бури, и, там вымыла руки в волнах. Прибой был не сильным; там никогда не бывает большого волнения, если только не налетит харрикейн, а это была всего лишь тропическая гроза, которая только начинается с порывистого ветра. Капли дождя падали почти вертикально вниз, хотя волны все еще были несколько выше обычного, и мне вдруг захотелось войти в эту черную воду и шагать прочь от берега, пока меня не подхватит нижнее течение отлива. Я пыталась убедить себя, что все будет хорошо и что я буду просто плыть и плыть в темноте, пока не устану. Это был мой собственный способ отправиться в гости к богу.

Руки Ариэль слегка сжались на металлическом корпусе дрели.

— Но впервые в своей жизни я испугалась моря, испугалась потому, что налетающие на берег волны грохотали, как гигантское сердце, а черная вода за кромкой прибоя была блестящей, словно кованые надкрылья жука, и как будто изгибалась пологим куполом, смыкаясь с таким же черным, без единого светлого проблеска, небом. Меня испугала бесконечность мрака, его непроницаемая плотность, его протяженность в пространстве и во времени, хотя тогда я, конечно, вовсе не знала таких слов. Поэтому я просто легла на спину на песок, и дождь хлестал меня так, что я не могла даже открыть глаза. Но и сквозь веки я видела каждую молнию — вернее, яркие призраки молний — и, поскольку я боялась плыть к богу, я стала ждать чтобы он сошел ко мне в шипении своих обжигающих огненных стрел. Но он не пришел, и в конце концов я уснула, а проснулась только на рассвете. Буря закончилась, небо на востоке заалело, оставаясь сапфирово-голубым на западе, а океан был зеленым и плоским. Тогда я пошла в дом и застала Энне и Вульца спящими в его комнате. Мой праздничный пирог так и остался в кухне на столе. На жаре из розово-белой глазури проступило желтое масло, а покосившиеся свечи торчали в разные стороны. Никто так и не отрезал от него ни кусочка, да и мне не хотелось его трогать… А через два дня мать собрала чемоданы и потащила меня не то в Тьюпело, что в Миссисипи, не то в Санта-Фе, не то в Бостон… Я уже сейчас не помню — куда, помню только, что уезжала с облегчением, хотя и боялась немного, с кем-то мы будем жить теперь… Сколько себя помню, я была спокойна и счастлива только в дороге, когда уезжаешь от одного, но еще не столкнулся с другим. Наверное, тогда я могла бы путешествовать без всякой цели, просто так…

Дом Крейбенста Вехса над их головами хранил тяжелое молчание.

На бетонном полу подвала показалась какая-то крошечная тень.

Кот подняла голову и увидела паучка, который деловито плел свою паутину между одним из светильников и потолочной балкой.

Возможно, ей придется рискнуть и выйти против доберманов в наручниках. Времени оставалось все меньше и меньше.

Ариэль взяла в руки дрель.

Кот открыла было рот, чтобы произнести какие-то слова, которые могли бы подбодрить девушку, но потом испугалась, что скажет что-то не то и снова ввергнет Ариэль в транс.

Вместо этого она подобрала валявшиеся на полу защитные очки и без слов надела на девушку. Ариэль не возражала.

Кот вернулась на табурет и стала ждать.

На безмятежных водах лица Ариэль появилась легкая рябь сомнения. И она не только не улеглась, но превратилась в задумчивую морщину. Ариэль на пробу нажала пусковую кнопку. Дрель взвыла, и сверло закрутилось. Отпустив кнопку, Ариэль задумчиво смотрела, как патрон несколько раз по инерции повернулся и замер.

Кот поняла, что следит за этими манипуляциями, затаив дыхание. Тогда она выдохнула, а когда снова вдохнула, воздух показался ей приятным и свежим. Кот даже рискнула пошевелить руками, подставляя Ариэль левый наручник.

Глаза юной девушки, скрытые стеклами защитных очков, медленно переместились со сверла на замочную скважину. Она определенно начинала видеть реальные вещи, но взгляд ее все еще сохранял некоторую отрешенность.

Доверься.

Кот закрыла глаза.

Тишина показалась ей такой глубокой, что она начала слышать далекие воображаемые звуки, аналогичные бледным сполохам света, что пляшут за опущенными веками: ритмичный и торжественный ход часов на каминной полке наверху и беспокойную побежку доберманов в ночи.

Что-то надавило на левый наручник.

Она открыла глаза.

Сверло дрели упиралось в замочную скважину.

Кот не стала смотреть на Ариэль; вместо этого она снова закрыла глаза — еще крепче, чем в предыдущий раз, — и отвернулась, чтобы защититься от летящей стружки.

Ариэль навалилась на дрель всем телом, чтобы не Дать сверлу выскочить из замочной скважины — в точности, как советовала ей Кот. Стальной обруч вжался в ее запястье.

И тишина.

Полное спокойствие. Ариэль собиралась с силами.

Мотор дрели неожиданно взвыл. Сталь завизжала, а вскоре в воздухе поплыл еле уловимый, едкий запах нагретого металла. Свирепая вибрация распространилась от запястья Кот по всей руке и переползла на плечо, так, что заныли зубы, а в натруженных мышцах снова проснулась тупая боль. Потом что-то загремело, раздался звонкий щелчок, и левый наручник распался.

Теперь Кот могла бы свободно действовать обеими руками, не обращая внимание на болтающиеся на правом запястье наручники. Возможно, ей не стоило рисковать получить увечье и потерять драгоценное время ради сомнительного преимущества, которое ей даст избавление от надоевших браслетов, однако решение ей продиктовала вовсе не логика и не тщательное взвешивание всех «за» и «против». Дело было в доверии.

Сверло негромко лязгнуло о сталь и сразу же оказалось в замочной скважине правого наручника. Снова взвизгнула дрель, руку Кот затрясло, и несколько горячих острых стружек хлестнули ее по щеке. В следующую минуту замок открылся.

Ариэль отпустила кнопку и подняла дрель.

Облегченно и счастливо смеясь, Кот стряхнула наручники на пол и поднесла руки к лицу, с интересом рассматривая их, будто чужие. Сталь успела натереть оба запястья; кое-где кожа оказалась содрана и из ранок сочилась какая-то едкая влага, однако эта боль была пустячной по сравнению с тем, как болело все остальное, и не могла омрачить радости Кот по поводу наконец-то обретенной свободы.

Ариэль стояла рядом, держа дрель обеими руками, словно не зная, что ей делать дальше.

Кот забрала у нее инструмент и положила на верстак.

— Спасибо, родная. Это было замечательно сделано. Ты отлично справилась, честное слово, отлично!

Руки Ариэль снова безжизненно повисли, но Кот заметила что ее тонкие бледные пальцы больше не сводило судорогой; напротив, они были расслаблены, как у спящего.

Котай сняла с Ариэль защитные очки и заглянула ей прямо в глаза. И она ответила, ответила по-настоящему. Кот увидела девочку, что жила за этим прекрасным безмятежным лицом, увидела истинную Ариэль, прячущуюся в неприступном форте черепа, куда Крейбенст Вехс мог бы проникнуть лишь с огромным трудом, или вообще не проникнуть.

В следующее мгновение взгляд Ариэль снова скользнул в сторону, устремляясь в неведомые туманные дали.

— Не-е-ет! — сказала Кот, которой очень не хотелось терять ту девушку, которую она только что разглядела. Обняв Ариэль за плечи, она крепко прижала ее к себе и ласково прошептала:

— Вернись, милая, все хорошо. Вернись ко мне, поговори со мной.

Но Ариэль не отзывалась. На то, чтобы на несколько минут выйти в мир Крейбенста Вехса и рассверлить наручники, ушло все ее мужество.

— О'кей, — сказала Кот вздыхая. — Я тебя не виню. В конце концов, мы еще не выбрались отсюда. Но теперь нам мешают только собаки.

И хотя Ариэль уже вернулась в свое далекое воображаемое королевство, она позволила Кот взять себя за руку и подвести к лестнице.

— Мы сумеем справиться со стаей проклятых собак, малышка. Верь в это, — шепнула Кот, хотя сама была не до конца уверена в том, что говорила.

Без наручников и ножных кандалов, без неудобного стула на спине, с полным животом кофейного кекса и пустым мочевым пузырем, она могла позволить себе не думать ни о чем, кроме того, как лучше справиться с доберманами. На полпути наверх она вдруг вспомнила что-то такое, что она видела раньше. Поначалу ее это озадачило, и только теперь Кот сообразила что к чему. Возможно, в этом был залог их спасения.

— Подожди меня здесь, — велела она Ариэль и положила вялую руку девушки на перила.

Сама она ринулась по ступенькам вниз, подбежала к металлическим шкафам и отворила дверь, за которой ей попались странные подушки с ремнями и пряжками. Не долго думая, она вывалила их на пол.

Это оказались никакие не подушки. На полу лежала толстая защитная одежда. Плотная куртка, проложенная слоями вспененной резины, была сшита из специального брезента, очень толстого и более крепкого, чем кожа. Самой толстой была набивка на рукавах. Нижняя часть костюма — неуклюжие штаны, похожие на ковбойские, были армированы изнутри твердым пластиком словно бронежилет; в области колен броня состояла из нескольких находящих одна на другую полос, что обеспечивало достаточную подвижность сустава тому, кто все это наденет; ягодицы защищал сзади фигурный пластиковый щит — кожух. Все это скреплялось между собой надежными ремнями.

Под костюмом в шкафу нашлась пара толстых краг и мягкий набивной шлем с прозрачным плексигласовым забралом. Нашла Кот и жилет с фирменной фабричной маркой «Кевлар», который выглядел точь-в-точь, как бронежилеты полицейского спецназа.

И на всем — особенно на штанах — Кот заметила дырки, словно кто-то вырывал клочья из крепчайшей верхней ткани. Во многих местах разрывы были плотно зашиты толстой капроновой нитью, не уступающей по крепости рыболовной леске. Она узнала аккуратные, ровные стежки — точно таким же способом были зашиты веки и губы злосчастного хич-хайкера.

Дыры в ткани были следами зубов.

Перед Кот лежал защитный костюм, в котором Вехс тренировал своих доберманов.

На взгляд Кот, в этакой броне можно было без опаски выйти против прайда голодных львов. Ей с трудом верилось, что человек, уверяющий будто обожает риск и наслаждается жизнью, только когда ему приходится балансировать на краю пропасти, завел себе такой надежный костюм лишь для того, чтобы дрессировать своих доберманов.

Вместе с тем, глядя на костюм она узнала все, что ей было необходимо о характере и нраве свирепых псов.