Примирение с творением
Старцу Паисию была дана благодать — подобно Адаму до его падения и многим Святым нашей Церкви — свободно обращаться с дикими зверями так, чтобы те ему не вредили.
Дикие животные интуитивно чувствовали великую любовь Старца и чистоту, которую имел человек до падения. Известно, что если человек вновь восстановит в себе первородную и первозданную красоту, утраченную Божественную Благодать, то он станет владыкой твари и будет начальствовать над всеми птицами небесными, пресмыкающимися и зверями. Тогда происходит примирение с тварью. Святые Отцы так говорят о состоянии человека до грехопадения: «Если Бог пребывает в ком-то, то ему подчиняется всё — как Адаму, до преступления им заповеди Божией».
Старец говорил: «Если человек поставит себя на место другого, то потом он может возлюбить всех: и людей, и животных — даже самых диких. Он вмещает в себя всё [творение], а сам выходит из себя ради любви. Вот, например, я вижу дикое животное и думаю, что я тоже мог быть бы таким животным. Ведь Бог хозяин, и Он мог бы сотворить меня зверем. Если я поставил себя на место животного, я стану его любить и мне будет жаль даже змей. Подумайте: мне бы понравилось, если бы я, будучи змеёй, выползал погреться на солнышке, а кто-то подбегал бы ко мне и бил меня палкой, разбивал мне голову? Божественная любовь извещает о себе диких животных. Животное способно отличить человека, который его любит, от охотника, который хочет его убить. Человека, который его любит, оно не боится и приближается к нему. Раньше я думал, что такой интуицией обладают все дикие животные, кроме змей. Однако потом я убедился в том, что и змеи имеют точно такую же интуицию. Её имеет даже гадюка — которая по сравнению с другими змеями как коза по сравнению с овцами».
Как-то раз один диакон спросил Старца: «Геронда, я слышал, что у Вас есть змеи. Неужели это правда?» Старец ответил: «Да, дьякон, правда. Змеи живут у меня вот здесь, в сердце. Когда тебя рукоположат во священника и сделают духовником, приходи — и я тебе их покажу».
* * *
Житель города Коницы, господин Георгий Папатемистоклеус прислал следующее письменное свидетельство: «Когда Старец Паисий жил в монастыре Стомион, мы приходили туда почти каждые субботу и воскресенье, нас как будто тянула к нему необъяснимая сила. Там мы находили мир, рядом со Старцем умиротворялся наш дух и наша душа. Одновременно мы тоже старались помочь ему в разных работах. Однажды он послал меня в монастырскую кладовку за мотыгой и лопатой.
— Георгий, — сказал он мне, — ты там увидишь двух змеек. Не бойся: они неопасные.
Я зашёл в кладовку, направился было к инструментам и вдруг увидел двух огромных полозов, которые тоже поползли в сторону, где стояли лопаты и мотыги. Я в ужасе попятился и был готов убежать. Вдруг сзади я почувствовал худую, но твёрдую руку Старца. Остановив меня, он мирным и тихим голосом „приказал“ змеям: „А ну-ка ползите в свой угол, не видите разве, что Георгий боится?“
Потом он пошёл за мной, поняв, что змеи сильно меня напугали. Я обернулся, чтобы посмотреть на него, но он опустил глаза вниз.
В другой раз в монастырской кухне я услышал голос одного из школьных друзей Старца Паисия: „Ну дай же мне, отец Паисий, его подстрелить!“ Я увидел, что этот человек поднимал ружьё и целился, а Старец своим сладким и мирным голосом говорил ему: „Нет, Янис, ведь у него же крест на голове!“ Я свесился из окна и увидел ничего не подозревающего зайца с чёрным крестиком на лбу, который сидел недалеко от монастыря.
Вообще зайцев он подзывал так, как мы зовём кошек, и они рядом с ним жить не боялись.
А этого зайца Старец поймал на монастырском огороде среди посадок фасоли. Вот тогда он и нарисовал ему на лбу крест и предупредил своего зятя (мужа своей сестры) Василия и других охотников, чтобы они были внимательны и его не подстрелили».
* * *
Однажды во двор монастыря Стомион забежали два медвежонка. Старец схватил их за загривки и сказал: «В другой раз внутрь монастыря не заходите. Если хотите, чтобы я вас покормил, идите к задней двери, которая ведёт на кухню», — и он показал им, где эта дверь. Об этом случае послушнику монастыря Стомион Павлу рассказали два жителя Коницы.
* * *
Паломник с Кипра М. С. рассказывает: «Однажды в „Панагуду“ пришла группа кипрских паломников. Старец сказал им, чтобы они сами взяли из коробки лукум. Как только они открыли крышку, они стали глядеть друг на друга в недоумении. В коробке с лукумом было полно муравьёв. Видимо, кто-то из паломников плохо закрыл крышку, хотя Старец написал на крышке, чтобы её закрывали плотно. Муравьёв было так много, что лукума под ними даже не было видно, он казался чёрным.
Поняв, в чём дело, Старец взял из коробки кусочек лукума, отложил его в сторону и ласково, но в то же время серьёзно и строго сказал муравьям: „Этот кусок ваш. Идите и ешьте его, а другие куски оставьте людям“.
Мы в изумлении наблюдали, как муравьи, оказывая послушание Старцу, выползли из коробки, сползлись к „своему“ лукуму и стали его есть».
* * *
Свидетельство насельника скита Святой Анны монаха Алипия: «Я познакомился со Старцем, когда мне было пятнадцать лет. Благодатью Божией я стал монахом в монастыре Кутлумуш. Из монастыря я каждый день приходил к Старцу и встречался с ним. Я слышал, что он творит чудеса, и мне захотелось тоже увидеть какое-то из его чудес. Этот помысел не оставлял меня целый месяц.
Однажды утром в начале ноября я пришёл к нему в келью и застал его во дворе. Старец был один, он мыл руки в маленькой бочке. Он впустил меня во двор и велел подождать, потом достал из-за бочки фольгу, в которую были завернуты крошки, развернул её и поглядел на небо. Птиц вокруг не было. И вдруг их собралась целая стая! Откуда взялось столько птиц, ума не приложу! Одни садились ему на голову, другие на плечи, на руки, а он их кормил. Глядя на это, я не мог пошевелиться. Моё сердце билось в умилении, я смеялся от радости. Старец, улыбаясь, сказал птицам: „Летите к нему“. Он говорил с ними, как с людьми. Помню, как он говорил одной птахе, которая сидела у него на руке: „Ну, лети же и к нему, лети, ведь он тоже наш человек“.
Это продолжалось минуты две. Потом Старец свернул фольгу, и птицы исчезли. Я в растерянности глядел на него. „Ну, теперь иди“, — сказал он мне».