Слава яйцам, существует такая игра, как гольф! Мы с Ронни с самого утра играли на пафосном «Сент-Эндрюсе», а потом я отвез этого придурка в аэропорт. Он купил мне классный набор клюшек, и я сразу воспользовался им по назначению: сделал засранца на два удара — 75 на 77! Он поначалу все не верил, даже начал спорить, говорил, что этого не может быть, что у него пятый гандикап. Я ответил на это, что про гандикапы знаю все, что нужно, потому что максимальный, сука, гандикап — это не иметь возможности потрахаться. Он ненадолго улетел по делам в Нью-Йорк, и мне будет не хватать этого засранца, поэтому нужно по-быстрому найти нового партнера для гольфа. Только гольф останавливает мою одержимость мохнатками. Все, сука, из-за этого свинга! Выглядит достаточно просто, но тонкостей там хватает: стойка, проводка, обратный ход, все как на съемочной площадке, когда пытаешься присунуть пташке в задницу, сталкиваешься шарами с Кертисом, который уже засадил ей в мохнатку, а Больной подгоняет тебя и кричит, пытаясь протиснуть поближе свою сраную камеру.

У Ронни на табло сплошное довольство, я ничего ему не говорю, но знаю, в чем причина. Все из-за ебли, и я лично знаком с тем драматургом из Портобелло, с той несостоявшейся ныряльщицей, которая прочищает ему трубы. Только лучше бы они не шухерились за моей спиной, как чертовы дети: мне не важно, кто кого ебет. По этой части я никогда никому не завидовал, правда, должен признать, теперь я завидую каждому. Мы стоим у выхода на посадку, и он говорит:

— Я хочу, чтобы ты тренировался каждый день. Мы должны будем показать все, на что способны, если хотим уделать этих шведских говнюков.

— Датских.

— Неважно, викинги — они и есть викинги. Не забудь позвонить этому жирному, ленивому говнюку Иэну Ренвику, и смотри, чтобы он по первой же твоей команде вставал на задние лапы. Ему хорошо платят за твои тренировки!

— Заметано, — говорю я, а потом добавляю: — Гольф и правда помогает мне выбросить из головы всю эту трахомудию.

— Трахомудию… еще одно из твоих словечек, обозначающих киску, верно? Понабрался у тебя всякого.

— Схватываешь на лету, приятель.

Ронни посмеивается.

— Ну, я подарил тебе гольф, так что мы квиты. Мне было так одиноко после того, как от меня ушла Сапфира, — говорит он. — Чертовски нервное было время. Если бы меня застукали папарацци, то мой договор о расторжении брака… ну, думаю, ты знаешь.

— Нашел кому рассказывать. Пока за тебя не взялись сраные алиментщики, считай, что ты еще ничего не видел, чувак, — говорю я. — Значит, Суицидница Сэл так тебе и не позвонила?

Ронни пожимает плечами и говорит:

— Не-а. Видимо, нам со старушкой Оккупай не суждено быть вместе, — улыбается он.

У него неплохо получается изображать каменное лицо и ясный взгляд, но рожа слегка покраснела, значит гонит, верный знак. Как будто мне есть дело до того, что они спят, — я же сам, сука, их свел. Забавно, что даже те, от кого этого совсем не ожидаешь, могут устроить настоящий детский сад, как только дело дойдет до шпили-вили.

— Ладно, Терри, береги себя и не забывай думать о гольфе, а не о кис… трахомудиях. — Ронни хлопает меня по плечу, разворачивается и идет к выходу на посадку.

Легко ему говорить, придурку, когда сам он трахает мою пташку! Но я смотрю, как он уходит, и мне все равно становится одиноко. Если бы кто-то сказал мне, что единственным человеком, который сможет меня понять, будет какой-то богатенький америкашка с телика, я бы ответил на это, что они, сука, рехнулись.

Когда я выезжаю с парковки, уже начинает темнеть, я машу рукой Культяпке Джеку, он только что высадил пассажира и ждет, чтобы подобрать кого-нибудь у терминала прибытия. Он буквально сверлит взглядом частников, которые ждут на своей парковке! На кольцевой развязке плотно, и на этот раз действительно из-за чертовых трамваев. Сука, мне правда нужен новый партнер для гольфа. Я набираю номер этого потного Иэна Ренвика, но у него сразу же включается автоответчик. Я не оставляю сообщения, не так уж он мне и нужен.

Через Корсторфин не проехать, потому что на Сент-Джон-роуд встал какой-то дальнобой, поэтому я срезаю через свои старые угодья: Брумхауз и Саутон-Мейнс. Мне грустно думать, что едва ли я узнаю кого-то из тех, кто теперь ходит по улицам, где я вырос, все отсюда съехали. Я пробираюсь через Горджи, здесь пробки еще хуже, — видимо, что-то случилось. Движение встало, поэтому я решаю позвонить Джейсону, узнать, не хочет ли он погонять со мной мяч по полю.

— Ты? В гольф? Ха-ха-ха… это ты-то играешь в гольф? Не гони!

— Да, и я этому рад, вообще-то. Сейчас это единственное, что меня поддерживает.

— Прости, Тер… пап, но ты сам настроил меня против этой игры. Никогда в жизни не возьму в руки клюшку. Позвони Донне, она составит тебе компанию.

— Донне? Ты прикалываешься!

— Она встречалась с парнем, профессиональным игроком из какого-то клуба в Норт-Берике. У них ничего не вышло, потому что он был женат. Такой, уже в возрасте, водил ее за нос какое-то время.

Только, сука, не говори мне…

— Ясно…

— Это тот парень, который как-то раз лидировал в Открытом чемпионате. Ренвик.

Ах ты, сука, грязный, старый, потный ублюдок…

У меня нахрен перехватывает дыхание.

— Ты же не думаешь, что он приходится отц…

— Нет, по времени не совпадает…

Слава яйцам.

— Наверное, предложу ей, — крякаю я в трубку.

Впрочем, мне-то что, — по крайней мере, у этого придурка есть бабки. А из какого-нибудь тупицы с района алиментщики нихера не вытрясут… пиздец, кто бы говорил; браконьер, ставший лесником, не иначе…

— Она будет рада. Передавай ей привет.

— Передам. Чао, Джейс.

Пока я думаю о том, что Джейсон, который приходится Донне всего лишь единокровным братом, помогал ей чаще, чем я, до меня доходит, что кэб, сука, ползет, а не едет. На дороге выставлено заграждение, и все машины едут по одной полосе. В небо вздымаются клубы дыма.

Ну, пиздец…

Я медленно проезжаю мимо «Паба без названия», а там какой-то безумный движ. Из окон валит дым, полиция устанавливает ограждения, пытаясь отвести всех в сторону. Поскольку это эдинбургская полиция, то Скуби-Ду здесь нет; зато много криков, в том числе кричат парни из пивной, некоторых из них я знаю… они только что завалили какого-то седого мужика и пинками гонят его по улице… бедняге удается выбраться, полицейские вмешиваются и спасают его… прикатывает очередной мусоровоз, из него вываливаются еще копы… двух парней из паба вяжут и валят на землю поостыть.

Я подъезжаю поближе, глушу мотор и опускаю стекло. Сзади какие-то придурки начинают мне сигналить, поэтому я паркуюсь на тротуаре. Подходит коп и начинает орать:

— Здесь нельзя останавливаться!

Я указываю назад:

— Вообще-то, ваш коллега-сержант сказал мне остановиться, где смогу, потому что моя помощь может понадобиться, чтобы отвезти в больницу раненых.

Придурок стоит разинув рот, как будто ловит мух, а потом толпу с ревом начинает расталкивать большая пожарная машина и чуть не задевает мой кэб. Коп испарился. Я замечаю на дороге какую-то блестящую золотую фигню, выхожу и поднимаю ее. Оказывается, что это портсигар, довольно симпатичный, я засовываю его себе в карман. Какой-то парень замечает это и начинает осуждающе на меня смотреть. Я помню его лицо, мы виделись в пивной, это приятель Баркси — Тони, кажется. Лучше, если я начну задавать вопросы первым, решаю я.

— Что здесь такое, приятель? Ты ведь Тони, да?

Парень совсем запыхался, он с безумными глазами смотрит назад.

— Ага… тот придурок в канареечно-желтой куртке взорвал, сука, паб! Мы думали, что это пакистанская пташка-террористка бросила в пивную бомбы, но камера записала, что это был тот придурок в канареечно-желтой куртке! Его отпиздили по полной!

И правда! «Скорая» каким-то чудом пробирается через весь этот хаос, и санитары буквально соскребают беднягу с асфальта! У него разбиты очки, а вокруг сплошная кровь, которая постепенно впитывается в его куртку.

Тони смывается, но я замечаю Крейга, брата Эвана Баркси, который младше его на восемь минут. Он засекает кэб и подходит.

— В чем дело, Крейги?

— Этот придурок в канареечно-желтой куртке — ебаный псих! Швырнул в чертову пивную две, сука, бензиновые бомбы! Сжег лицо моему брату! И другим парням! Убили бы его нахуй, если бы чертовы мусора не прикатили!

— Пиздец… а паб сильно пострадал?

— У моего брата все лицо с одной стороны обгорело! Хуй с ним, с этим пабом! — кричит он и отходит туда, где собрались остальные парни.

А вот и Эван, на левой половине лица у него полотенце, его несут во вторую «скорую». Выглядит он, конечно, паршиво. Я замечаю Джейка, у него немного почернело лицо, он пытается прокашляться, и я говорю ему:

— Джейки, чувак… ты в порядке?

— Терри… да… я заметил только, как две бутылки, вроде бензиновых бомб, влетают в переднюю дверь. Никогда не видел ничего подобного. Мы попытались выбежать через заднюю дверь, но, видимо, я ее еще не открыл! Пришлось пробираться через огонь, чтобы выбраться наружу!

— А паб сильно пострадал?

— Огонь сразу перешел на стену, расхерачил музыкальный автомат и бильярдный стол…

— А что с баром, что с бухлом?

— Думаю, все в порядке, Терри. Пожарники уже внутри, — говорит он, оглядываясь на пожарных, которые стоят в дверях и заливают паб из шлангов. — Один полицейский уже спросил меня насчет страховки, ублюдок. Это же мой хлеб, черт возьми, Терри!

— Обычная полицейская процедура, Джейки, чувак изображает из себя говнюка, — говорю я, а сам думаю о том, что торчать здесь бессмысленно, потому что Горджи-роуд уже перекрыли.

Так что сажусь в повозку, разворачиваюсь на пятачке и, проскользнув через Полворт, еду в центр. Я проезжаю вьетнамский паб, и тут мне машет рукой одна из этих пташек в сраном капюшоне с амбразурой, за которой даже лица не разглядеть, и в платье, которые их заставляют носить эти сублимирующие верблюдоебы. Держат их под полным прикрытием одежды. Что ж, обычно я бы сказал: да ну нахуй. Но в данной ситуации это, наверное, единственная пташка, которую я могу пустить к себе в кэб без вреда для своего здоровья.

Я останавливаюсь, она залезает внутрь, и мы едем. Но это никакая, сука, не пташка, потому что она стаскивает с себя платье и — ебаный хуй!..

— Терри, добрый Терри, я знал, что это ты! Слава богу!

Это малыш Джонти!

— Джонти! Какого хрена ты так вырядился, маленький тупой придурок? Нет, не говори мне, приятель, я не хочу ничего знать. Просто скажи, куда тебе нужно.

— В Пеникуик, ага, точняк, в Пеникуик… только у меня нет денег…

— Забудь об этом, это меньшее, о чем нам с тобой стоит беспокоиться. Давай просто сматываться отсюда!

— Спасибо, Терри, добрый Терри, ты совсем как настоящий друг, Терри, точняк, настоящий друг…

— Джонти, давай-ка заткнись на минуту, приятель, — говорю я и втапливаю педаль в пол.