Мы идем в большой представительский зал, который находится прямо под трибуной! Говорят, что на стенах там деревянные панели, точняк, деревянные панели! Я! Джонти Маккей из Пеникуика! Да, мы с Хэнком идем туда, чтобы увидеться с нашим двоюродным братом Малки! Мы такие важные, просто берем и входим! Если бы я рассказал об этом малышке Джинти, она бы ответила:

— Джонти, да ты растешь! Еще немного — ты и говорить с такими, как я, не захочешь!

Но я бы хотел поговорить с Джинти, о да, хотел бы, только это она должна заговорить со мной первой. Да, она. Но я стараюсь об этом не думать, потому что я в таком восторге, я счастлив, даже несмотря на то, что Хэнк как будто бы не в духе.

— Теперь все решат, что для Куика мы слишком классные, Хэнк, — говорю я, потому что так бы они и решили. Если бы увидели нас, конечно.

— В Пеникуике нет ничего плохого, Джонти, — говорит Хэнк. — Люди забывают об этом, вот Малки, например, забыл. Не нужно быть как они, Джонти.

— Но ведь это было вежливо с его стороны — пригласить нас, Хэнк, вежливо, точняк.

— Да, пожалуй. — Хэнк смотрит на меня так, как он всегда смотрел, когда мы были еще маленькими, — прямо в глаза. — Если только он не станет из-за этого командовать. Он забывает, что мы ничем не хуже его.

— Ничем не хуже, Хэнк, ага, ничем не хуже. Так и есть, ага, ага, ага, — говорю я, и мы подходим к двери.

Нам ужасно вежливо улыбается мужчина в темно-бордовом пиджаке. Пиджак как у управляющего. Хотел бы я такой пиджак. Чтобы в нем щеголять. Клевая была бы работенка, просто провожать людей в представительский зал в дни матчей. А вот что, если бы внутрь захотел попасть кто-нибудь, кого я знаю, но их не оказалось бы в списке? Мне бы пришлось их развернуть, потому что это моя работа. Но мне не хватило бы духу сделать это, точняк, не хватило бы. Возможно, такая работа не для меня, потому что мне нравится красить вместе с Рэймондом и все такое. Плинтуса. И вот, как только мы подходим к мужчине в темно-бордовом пиджаке, он говорит:

— Добро пожаловать в представительскую ложу «Тайнкасла»!

Затем он впускает нас внутрь, потому что мы называем ему свои имена; ага, наши имена, которые есть в списке.

— Какая вежливая улыбка у швейцара, а, Хэнк, — говорю я, когда мы входим в зал, стены которого и вправду оказываются обшитыми деревянными панелями и все такое, совсем как мне рассказывали. — Приятно быть вежливым. Деревянные панели, ну ничего себе!

— Слишком американизировано, — говорит Хэнк. — Шотландскому футболу все это липовое дерьмо ни к чему.

— Но ведь «липовый» — американское слово, Хэнк, так что, может быть, это ты становишься американизированным, а? Попался! Точняк, точняк, ага, ага, ага.

Но Хэнк меня не слышит, потому что он смотрит на Малки, который стоит со стаканом в руке и разговаривает с какими-то людьми. Ага, и у Хэнка на лице появляется недоброе выражение.

— Он думает, раз у него в кармане таксопарк, то он важная шишка. Что ж, по мне, так никакая он, нахрен, не важная шишка, — говорит Хэнк.

Я понимаю, что Хэнк имеет в виду, но иметь в кармане таксопарк лучше, чем водить погрузчик, красить дома или даже пабы, в этом я не сомневаюсь!

— Ага… ага… роскошно… точняк, здесь роскошно. — Я оглядываюсь по сторонам и подхожу к Хэнку. — Здесь белые скатерти и парни в костюмах!

Я подхожу к деревянной панели и начинаю ее нюхать, точнее, лак, которым она покрыта, понимаете?

И тут я чувствую, как на мое плечо опускается рука Хэнка.

— Джонти, перестань нюхать стену!

— Но я же просто нюхаю лак, Хэнк…

— Что я тебе говорил, забыл? Ты нас позоришь! — говорит Хэнк, а потом появляется еще один парень в бордовом пиджаке, и Хэнк показывает ему наши пропуска.

Парень кивает, и вот перед нами снова Малки, он разговаривает с двумя парнями в костюмах. Но он тут же тактично подходит к нам, чтобы поприветствовать.

— Это мои двоюродные братья, Хэнк и Джонти!

— Здесь очень мило, ага, мило, — говорю я как есть. — Все обшито деревянными панелями, а наверху кремовые обои. Магнолия, так называется эта краска. Ага, я все об этом знаю, еще бы! — говорю я. — Вот это жизнь!

Малки кивает в сторону парня в красивом синем костюме.

— Кит Фуллер, — почти шепчет он. — Круто поднялся на стеклопакетах в восьмидесятые. И знаете, что он сделал потом? Вложил все в частное страхование, медицину и все такое. — Малки постукивает себя по носу. — Сколотил состояние.

Я задумался об этом, потому что клубу, похоже, придется отказаться от помощи Владимира, этого литовца из России.

— Почему же он тогда не возьмет и не поможет клубу?

Малки собирается что-то сказать, но замирает типа в растерянности.

— Ага, поймал тебя Джонти, — говорит Хэнк. — Если у него так много денег, почему же он тогда не возьмет и не поможет клубу?

Малки качает головой.

— Никто еще не разбогател, вкладывая деньги в футбольный клуб, а вот разорились многие, — говорит он. — Скажем так, Кит входит в небольшой консорциум — в котором я тоже собираюсь заполучить какую-никакую долю, — так вот они внимательно следят за развитием событий. — И Малки снова постукивает себя по носу.

— Ну и дерьмо, — произносит Хэнк, и Малки слышит это, но делает вид, что пропустил мимо ушей.

Затем подходит какой-то невысокий парень и говорит:

— Привет, Малькольм.

— Мой добрый друг, мистер Динс!

Они начинают трещать о сегодняшних шансах «Хартс». Честно говоря, если бы я был Пауло Сержио, я бы сказал им, чтобы они отдали мяч Райану Стивенсону. Вот и все, что я сказал бы, только одну вещь: отдайте мяч Райану Стивенсону. Точняк, Райану Стивенсону.

Затем невысокий парень куда-то уходит, но подходит другой, высокий и крупный. Он выглядит ужасно стильно; первосортный, как сказала бы мама. Малки представляет нам первосортного парня:

— Мой хороший друг, Дональд Мелроуз, К. А.!

Первосортный парень со смешными буквами после имени говорит:

— Малькольм. Как поживашь?

— Я как раз рассказывал моим братьям, Хэнку и Джону…

— Джонти, — говорю я, и Малки это немного выводит из себя, но ведь все знают меня как Джонти, еще со времен Пеникуика, и он тоже должен это знать, точняк, он должен знать.

— Джонти, — говорит парень, затем смотрит на Хэнка и кивает. После чего улыбается и поворачивается к Малки. — Этот сказочный консорциум, придуманный «Скотсмен пабликейшнс», который, возможно, существует, а возможно, и нет и членом которого, если предположить, что все вышесказанное правда, я будто бы являюсь, хотя, как вам известно, нет документов, указывающих на существование уже упомянутого выше так называемого консорциума, как и на обратное…

Я пытаюсь не терять нить, но этот парень, первосортный Дональд, говорит ужасно быстро и сложно, и поэтому я не все разбираю…

— Таким образом, — и парень снова нам улыбается, — это вполне может быть плодом воображения тех представителей нашей местной четвертой власти, что поглупее. — Он поворачивается к Малки. — Ни протоколов заседаний, ни документации, ни электронной переписки между заметными представителями бизнес-сообщества, высокопоставленными должностными лицами из городской администрации и членами городского совета в качестве доказательств предоставлено быть не может, — говорит парень, и вы понимаете, что он действительно хороший адвокат, потому что никто никогда не сможет понять, о чем он говорит, пока не угодит в тюрьму. А уж тогда-то все станет ясно! Точняк, тогда да. Ага.

Но то, о чем он говорит, наводит меня на одну мысль, поэтому я поворачиваюсь к Хэнку:

— Это как с тем псом, Клинтом, ты помнишь пса Клинта, Хэнк?

Хэнк смотрит в сторону, как будто не слышит меня. Я дергаю его за рукав.

— Что, Джонти?

— Прощу прощения, а вас зовут, еще раз?… — спрашивает первосортный Дональд.

— Джонти, мой двоюродный брат, — отвечает Малки.

— Да, Джонти, — говорю я. — Точняк. Я Джонти. Джонти Маккей.

— Так что насчет этого пса Клинта, Джонти? — спрашивает первосортный Дональд Мелроуз. Но слово «пес» звучит как-то неправильно, когда оно вылетает из такого шикарного рта.

— Помнишь, у меня был пес Клинт, а, Хэнк? — спрашиваю я, но Хэнк только пожимает плечами, как будто он ничего такого не помнит, поэтому я снова поворачиваюсь к первосортному Дональду. — Понимаете, после того как он у меня появился, пес Клинт, у него что-то застряло в горле. Но я все равно пошел в школу, чтобы рассказать всем, что у меня есть щенок, пес Клинт, и все сразу захотели на него посмотреть, — объясняю я, а Дональд все смотрит на Малки, который, в свою очередь, смотрит на Хэнка. Я продолжаю: — Потом я пришел домой, а собаку уже усыпили. У него что-то застряло в горле. Помнишь, мама и тот, он, — говорю я Хэнку, который все еще смотрит в другой конец комнаты, — они сказали мне, мама и настоящий папа Генри, что «пес Клинт заболел и не мог глотать еду». Поэтому им пришлось его усыпить.

— Как увлекательно, — говорит этот шикарный Дональд, а потом спрашивает: — И к чему же вы все это рассказываете?

— Все спрашивали: «Где же этот щенок, где пес Клинт?» Но когда я рассказал им, что произошло, они только ответили: «Ты несешь чепуху, Джонти, нет никакого пса Клинта, ты все это придумал!» И я не мог доказать, что он был, но и они не могли доказать, что его не было. Точняк, не могли! Значит, я сам должен был это доказать, потому что это я рассказал всем, что у меня был пес Клинт. Он и правда у меня был! Помнишь, Хэнк?

Но Хэнк по-прежнему смотрит в сторону.

— Джонти, — говорит Малки шепотом.

Шикарный Дональд, со своими налитыми кровью глазами и тяжелыми веками, и сам похож на ищейку. Да, точно, вот на кого он похож! Может быть, я подумал об этом из-за Клинта, но Клинт не был ищейкой.

— Хммм. Значит, ты проводишь аналогию… Джонти, — говорит шикарный Дональд, — аналогию между существованием этой несчастной псины… Клинта…

— Точняк, пес Клинт, точняк…

— И консорциумом, чье существование до настоящего момента является предметом спекуляций и разнообразных домыслов?

Я знаю, что такое аллергия, потому что она была у пса Клинта, у него в горле.

— Точняк, точняк, точняк. У него в горле. Точняк.

— Твой кузен — очень увлекательный собеседник, у него необычный, спекулятивный взгляд на жизнь, Малькольм, — говорит Первосортный Дональд, а затем поворачивается ко мне. — Джонти, мы обязательно продолжим этот разговор в другой раз. — Он смотрит на часы. — Прямо сейчас начнется игра, и мы должны занять наши места.

Мы выходим наружу и оказываемся в ложе с местами, расположенными прямо напротив нашей старой трибуны «Уитфилд». Они нам больше не нужны, те места! Не сегодня! Малки шепчет мне на ухо:

— Посиди немного тихо, Джонти, и постарайся не позорить меня перед членами консорциума!

Под громкие аплодисменты на поле выходят команды.

— Но ведь он говорил, что нет никакого консорциума…

— Ш-ш-ш! Вон уже парни выходят.

Я начинаю размахивать над головой шарфом, чтобы создать правильную атмосферу, на стадионе нужно создавать атмосферу, но тут ко мне подходит парень в бордовом пиджаке и говорит:

— Здесь нельзя размахивать шарфом, приятель, если хочешь этим заниматься, иди вон туда. — И он указывает пальцем на наши старые места на трибуне «Уитфилд».

— Я просто хотел создать правильную атмосферу. Точняк, правильную атмосферу, — говорю я парню. — Ведь здесь никто даже не поет «„Хартс“, славные „Хартс“» или «Парни из Горджи».

— Хочешь размахивать шарфом — иди вон туда!

Тогда опускаю шарф, оглядываюсь по сторонам, и оказывается, что я здесь практически единственный с шарфом! Малки наклоняется ко мне и говорит:

— Это здесь строжайше запрещено, Джонти. Ты же не на «Уитфилде» сидишь! В представительской ложе другие стандарты поведения. Здесь такое не прокатывает!

— Прости, Малки…

— Это же надо, так меня опозорить перед членами консорциума, — говорит Малки, выглядит он и вправду не слишком счастливым. — Не каждый день люди вроде меня, обычные пацаны из Пеникуика…

— Точняк, Пеникуик, Куик, Куик, Куик…

— А ведь меня даже могли пригласить в консорциум!

— Но ведь никакого консорциума нет, так сказал этот парень.

Я поворачиваюсь к первосортному Дональду, который сидит позади нас.

— Эй, Дональд, эй, дружище, эй, ведь нет никакого…

Малки тянет меня за рукав:

— Джонти! Хватит! Веди себя как следует! Просто невероятно!

Он качает головой.

— Прости, Малки…

Малки ужасно расстроился из-за меня, теперь он выглядит таким обиженным.

— Понимаешь, Джонти, я думал, что если я возьму вас с собой, то смогу вас воспитать. Помогу вам стать лучше. — Он качает головой. — Но я ошибался.

Теперь приходит очередь Хэнка обижаться, и он поворачивается к Малки:

— Ну, если ты так к нам относишься, то лучше мы просто уйдем! Вставай, Джонти!

— Нет, еще пять минут, пожалуйста, Хэнк, пять минут, — начинаю умолять я, усаживая его на место, потому что Темплтон как раз отдал мяч Райану Стивенсону, и потому что здесь все так роскошно, и потому что мне только что мило улыбнулась блондинка в чем-то вроде коричневого мехового пальто, которая сидит перед нами, и еще потому, что, говорят, во время перерыва можно даже получить бесплатный пирог! — Давай останемся до пирога в перерыве, — говорю я Хэнку, который пожимает плечами и садится обратно, и Малки тоже садится, и все так суперклево, потому что мяч делает: вжик! Прямо в сетку! И все мы снова становимся друзьями, обнимаем друг друга, и я говорю этой блондинке: — Райан Стивенсон; точняк, точняк. Это Райан Стивенсон, помнишь, я говорил?

— Говорил, Джонти, говорил! — отвечает Хэнк.

— Джонтс все правильно предсказал! — Малки хлопает меня по спине.

Дональд, парень-адвокат, наклоняется вперед между мной и Малки:

— Малькольм, кажется, твой брат Джонти современный Нострадамус!

Но я держу язык за зубами, потому что на самом деле это был парень с горбатой спиной из деревни, он был немного заторможенным, и соседи травили его, совсем как меня в этом «Пабе без названия», точняк, травили его. А этот шикарный адвокат, он со своим образованием всех видит насквозь, он привык распознавать вину, поэтому я даже не хочу снова вспоминать о «Пабе без названия», ну уж нет, точняк, совсем не хочу. Нет уж.

Поэтому остаток игры я сижу тихо. Вот так-то, точняк. Ага. Ага. Ага.