Джонти входит в католическую церковь. С благоговением смотрит на статуи Иисуса и Девы Марии. Интересно, думает он, у кого больше денег, у папы римского или у королевы: у феодальной Римско-католической церкви или у британской монархии и аристократии. Он размышляет, кем лучше быть маляру и обойщику: католиком или протестантом?

Поначалу ему страшно. Когда он был ребенком, настоящий папа Генри говорил ему: не ходи туда, сынок, а не то тебя схватят мерзкие человечки в рясах. Но здесь все очень красиво, не то что в старой кирхе в Пеникуике, где проповедником был преподобный Альфред Биртлз, у которого из носа торчали волосы, а изо рта шел странный влажный запах, который у Джонти с тех пор всегда ассоциировался с церковью.

Джонти замечает исповедальню, заходит в нее и садится, прямо как по телевизору. Он чувствует, что с другой стороны кто-то есть, и, разумеется, в следующее мгновение задвижка отодвигается. Через решетку видны тонкие мужские руки. Стоит свежий запах лосьона после бритья и полированной древесины, а вовсе не тот прокисший сырой запах, который исходил от преподобного Фредди Биртлза.

— Здравствуй, сын мой, — звучит голос священника. — Что тебя беспокоит?

Джонти прочищает горло.

— Я не католик, святой отец, и я не согласен с тем, что нам нужен папа, точняк, точняк, не согласен, но я хочу исповедоваться в своих грехах.

— Думаю, если вы хотите снять тяжесть со своей души, вам нужно обратиться к тому, кто разделяет ваше вероисповедание, — говорит священник.

У него очень глубокий голос, думает Джонти. Это плохой знак, обычно такой голос у не самых добрых учителей.

Джонти не по душе то, что он слышит.

— Но ведь вы должны помогать, да, точно, должны помогать, потому что мы все как бы дети Божьи. Все дети Божьи, отец, так сказано в этой доброй книге, точняк, в доброй книге.

— Но таинство исповеди — священный договор. Чтобы он имел силу, вы должны быть верующим. Насколько я понимаю, вы протестант, верно?

— Точняк, точняк, протестант, ага, это я, шотландский протестант, пресвитерианская церковь, точно. Ага, ага, ага.

— Тогда что же вы здесь делаете? — говорит священник. — Вы не имеете никакого отношения к доктрине и учениям Римско-католической церкви и не исповедуете их.

— Ага, вообще я не люблю всю эту папскую тему, точняк, но мне нравится исповедь. Исповедь — это клево! Мне нравится, что можно пойти и исповедаться в грехах. Это полезно для души, ага, точно, полезно для души.

Джонти слышит, как священник с силой выдыхает воздух. Затем, медленно и тщательно выговаривая слова, священник произносит:

— Вы не понимаете; нельзя выбрать какой-то один аспект веры на свое усмотрение просто потому, что он вас заинтересовал. Церковь — это не супермаркет!

Джонти приходят на ум супермаркеты «Теско», «Сейнсбери» и «Моррисонз». Ведь какие-то продукты лучше покупать в одних супермаркетах, а какие-то — в других.

— А вот и зря! Было бы ужасно хорошо, вот-вот, если бы можно было брать лучшее из каждой религии! Если бы вообще не нужно было ходить в церковь, разве только на свадьбы и похороны, как у нас, протестантов, и если можно было бы исповедоваться в грехах, как при папстве, а потом одевать девушек, как у мусульман, чтобы другие мужчины не могли на них смотреть!

— Не думаю, что…

— Потому что от этого все проблемы, отец, как раз об этом я и хотел поговорить — о том, что делать, когда другие парни смотрят на твою девушку!

— Боюсь, вам правда придется уйти…

— Но ведь все мы твари Божьи…

— Пожалуйста, уходите, пока я не вызвал полицию, — говорит священник, и Джонти слышит, как тот встает.

— Канешн, канешн, в этом нет необходимости, я уже ухожу, ага.

Джонти встает, но когда он выходит из исповедальни, то неожиданно видит перед собой куда более молодого человека, чем ожидал, настоящий юнец-священник. Джонти ошеломлен; такой парень легко мог бы завести себе подружку, если бы только захотел, ему совсем ни к чему возиться с детьми.

— Так я пойду, значит…

— Идите! — Священник указывает на дверь.

Джонти мигом выбегает из церкви. Он знает, что в такой рясе священнику никогда его не догнать, будь Джонти хоть маленьким мальчиком!

На улице похолодало. Джонти видит, что изо рта у него, как у дракона, вырывается пар, но продолжает бежать, пока не оказывается в безопасности — в парадной своего дома. Через другую дверь, с трудом справляясь с большим мешком покупок, входит миссис Кутбертсон, соседка Джонти по лестничной площадке.

— Ужасно холодно, Джонти, сынок.

— Да уж, точно, миссис Кутбертсон, да уж. Холодно, ага. Давайте я подниму вам наверх этот мешок с покупками. Ага. С вашими покупками.

Джонти придерживает тяжелую входную дверь в парадную, и худосочная старушка протискивается внутрь, стремясь поскорее укрыться от ветра.

— Дай тебе Бог здоровья, Джонти, сынок, я уже не справляюсь, как раньше.

— Не волнуйтесь, ага, не волнуйтесь, — говорит Джонти, забирая мешок. — Тяжелый мешок, миссис Кутбертсон, да, ужасно тяжелый, — повторяет он, но для него это не проблема. Несмотря на худощавость, Джонти — жилистый и сильный парень.

— И то правда, сынок. — Миссис Кутбертсон с благодарностью и облегчением на лице ощупывает натруженное плечо и проверяет пульс. Она медленно идет рядом с Джонти, пока они взбираются по лестнице. — Да, Джонти, хороший ты мальчик. Один из лучших.

— Я простой деревенский парень. Из Пеникуика, точняк, точняк, из Пеникуика.

Миссис Кутбертсон трясет головой. В ее глазах загорается огонек.

— Не позволяй никому говорить тебе, что ты простой, Джонти, сынок, это не так. — Она указывает на его грудь. — Может, ты и не так быстро соображаешь, как городские ребята, но ты не простой. У тебя доброе сердце, сынок.

— Но доброе сердце ничего не стоит, — не соглашается Джонти, он думает о несчастье с Джинти и продолжает свою мысль: — Оно не делает счастливым, совсем нет, не-а.

Миссис Кутбертсон больно это слышать; она прикладывает руку к своей костлявой старой груди.

— Не говори так, Джонти, сынок. Если у тебя нет доброго сердца, у тебя нет ничего.

— Ну да, может, и так, — кивает Джонти, подходя к лестничной площадке, — но если у тебя доброе сердце, то некоторые так и норовят воткнуть в него нож. Для них это доброе сердце — мишень, яблочко в дартс. Они говорят: «Вот мы сейчас это доброе сердце!» Ага, так и есть. Так и есть.

После такого ответа миссис Кутбертсон сникает. Джонти знает, что все сказанное им — правда, но и без того очевидная подавленность миссис Кутбертсон заставляет его на этом остановиться. Он разворачивается и идет в свою квартиру. Он чувствует, что снова дрожит, все из-за этой прогулки под холодным моросящим дождем и мокрого воротника. Джонти бросает взгляд в спальню, видит Джинти, вокруг глаз у нее синие круги, похожие на тени для век, она лежит на кровати в той же позе, что и раньше, ее голову подпирает стопка подушек. Джонти хочет войти, он уже готов постучать в дверь, но отдергивает руку и идет в гостиную. Он смотрит на противоположную сторону Горджи-роуд, в направлении моста и «Паба без названия». Мимо катится такси.

Джус Терри едет в центр. Он навещал свою мать в Сайтхилле и закинул пару посылок в Брумхауз и в Саутон-Мейнс, свой старый райончик. Он смотрит на «Паб без названия» и подумывает о том, чтобы зайти и спросить про Джинти. Но тут его пронзает знакомая боль в области паха.

— В другой раз, — говорит он себе, затем отвечает на одно из двух оставленных Сарой-Энн сообщений и отправляется в отель «Каледониан».

Сара-Энн укладывает вещи, чтобы поехать к матери. Она спрашивает у Терри что-то про его квартиру в Саутсайде, и Терри не нравится, с какой надеждой во взгляде она при этом на него смотрит. Он меняет предмет разговора в своей излюбленной манере:

— Может быть, немного шпили-вили, прежде чем отправиться в порт-шморт?

Она обнимает его, цепляется руками за его кудрявую гриву, и они, спотыкаясь, бредут в сторону кровати. Далее следует дикая и насыщенная сессия из разряда тех, что заставляют Терри жалеть об отсутствии видеокамер, микрофона на удочке и даже командирствующего Больного с его стоическим выражением лица и планшетом в руке. За возможность записать все это на пленку Терри готов заплатить даже такую цену.

Позже, лежа на пропитанных потом развалинах бывшей постели, Терри нащупывает в своем сердце романтическую нотку и говорит:

— Сразу видно, что детей у тебя не было. Пыхтелка у тебя тугая, как барабан!

— Это такой комплимент?

— Спрашиваешь! Да это лучший комплимент для тёлы! Ни одна не захочет услышать, что у нее мохнатка размером с Гранд-Каньон. А твоя туже, чем кошелек Гэри Барлоу после уплаты налогов!

Они разговаривают о бывших. Сара-Энн говорит, что у нее были отношения и с мужчинами, и с женщинами. Терри или, скорее, его Верный Друг слышит только вторую часть предложения и шлет мозгу сигнал.

— У нас много общего.

— Что?

— Ну, ты любишь тёл, я люблю тёл.

— Да, — соглашается Сара-Энн. — Я уже совсем было поставила крест на мужчинах. Но потом появился Энди, это было ужасной ошибкой. — Она качает головой и вопрошает: — Так почему же, черт возьми, я ввязалась во все это?

— Если тебе так легче, можешь считать меня лесбухой с членом и яйцами.

Сэл бросает на него выразительный взгляд:

— Ты не оригинален, Терри. Каждый парень, с которым я спала, говорил что-то подобное.

Терри пропускает это замечание мимо ушей, но мысленно делает на полях заметку: никогда больше не использовать эту фразу в разговоре с бисексуальной женщиной.

— У тебя здесь есть интернет?

— Ага. — Сэл кивает в сторону ноутбука. — Пользуйся на здоровье. — Она откидывается на спинку кровати и наблюдает за тем, как Терри отбрасывает назад кудряшки и впивается взглядом в экран. — А ты спал когда-нибудь с парнями?

— Это не для меня. Не пойми неправильно, я пробовал, — говорит Терри, а затем отрывает взгляд от экрана. — Я подумал, должно же в этом быть что-то такое, и поэтому как-то раз, ночью, попытался оседлать одного парня. Но только я увидел эту волосатую щель и Верного Друга рядом с ней, — он похлопывает свой член, ощущая при этом приятное жжение, — все желание сразу отпало. И это притом что у меня встает на раз-два. — Терри щелкает пальцами. — Я ведь, сука, порноактер, как же иначе. Потом я решил, что так получилось из-за того, что парень был слишком мужланистый, и нашел себе миниатюрную трансушку. Должен сказать, я оттрахал предостаточно пташек, ты не в счет, которые были даже грубее на вид, чем этот парень. Бритая щель меж двух персиковых щечек, и я подумал: ну, поехали, — говорит Терри, а затем снова переводит взгляд на экран.

Сара-Энн приподнимается:

— И что случилось?

— Да нихуя. Этот парень, — он поворачивается к Сэл на стуле, открывая полный обзор, и похлопывает себя по пенису, — все равно не захотел в это играть. — Терри пожимает плечами. — М-да, в идеальном мире все парни были бы связаны обетом безбрачия, а я был бы бисексуалом: чтобы не ограничивать себя в выборе. Но нет, пришлось мне примириться со своей гетеросексуальностью.

Сара-Энн сидит на кровати скрестив ноги и собирает волосы на затылке.

— А если бы кто-нибудь попытался трахнуть тебя?

— Да хоть сам, сука, герцог Аргайл; у меня глаза увлажняются при одной мысли об этом.

— Мне показалось, что ты слегка напрягся, когда я попыталась, ну, знаешь, пальцем…

— Еще бы! С твоими-то ногтями? Да я бы целую неделю ходил с «Ивнинг ньюс» в заднице, пытаясь остановить кровотечение!

— Черт!.. — Сара-Энн смотрит на свои наручные часы, которые лежат на прикроватном столике, а затем надевает их. — Пора ехать.

Они спускаются на лифте, выписываются из отеля и едут по дождливым улицам Эдинбурга. Терри понимает, что его используют, но какая-то часть его любит играть доброго самаритянина, и он отвозит Сару-Энн и ее вещи домой — правда не в Портобелло, как он и подозревал, а в более снобистский район Джоппа.

— Подожди, — говорит она, — я хочу только оставить вещи. Поедем обратно в город, выпьем чего-нибудь.

Терри с трудом скрывает свои сомнения на этот счет:

— А ты разве не хочешь здесь осесть?

— Нет. Я осела здесь на семнадцать лет и жду не дождусь, когда смогу отсюда свалить. Ничего не поменялось.

И скоро Терри понимает почему. Появляется мать Сары-Энн, худая, мнительная седая женщина, которая с презрением смотрит на кэб. Первое, что приходит Терри в голову: вставить бы ей разок. Он дружелюбно машет ей в воздухе рукой, но она отвечает сердитой гримасой и поворачивается к дочери.

— А вот и старый дымоход, которому требуется прочистка, — тихо произносит Терри, глядя на утолщающийся под спортивками силуэт своего члена.

Доносятся громкие голоса, и Терри понимает, что мать с дочерью, судя по всему, обмениваются грубостями. Затем мать вбегает в дом, и Сара-Энн бежит за ней, на ходу захлопывая за собой дверь. Терри решает, что она может и не вернуться, но не знает, стоит ли ей позвонить. Однако, пока он думает, Сара-Энн неожиданно возвращается. Ее лицо побелело, она напряжена, тушь растеклась. Она плакала, в этом нет сомнений.

— Я хочу нажраться в говно, — заявляет Сара-Энн, залезая в такси. — Какое-нибудь дешевое и дрянное место меня сейчас вполне устроит.

— Тогда едем в таксёрский клуб в Паудерхолле: самая дешевая пинта в городе!

Они едут в сторону Лита, затем поворачивают на Пилриг; Терри объясняет про ремонт трамвайных путей и пробирается в Паудерхолл через задворки Броутона. Когда они наконец попадают в этот маленький клуб, оказывается, что внутри практически пусто и только Толстолобый играет в дартс с Клиффом Блейдсом, да Культяпка Джек, любитель сидра, ветеран Фолклендской войны, с протезом вместо ноги, наблюдает за происходящим.

Терри представляет их Саре-Энн:

— Это мой друг Толстолобый. Его так зовут, потому что более тормозного перевозчика не сыскать во всем таксопарке Лотиана.

Толстолобый смотрит на Терри, отвесив нижнюю губу:

— Ты же говорил, что все меня так зовут, потому что я упертый во всем, что касается денег!

— Я соврал, приятель, — признается Терри и оставляет Толстолобого размышлять о социальных аспектах этого открытия, а сам кивает на мужика в толстых очках. — Это Блейдси. А этот слюнтяй на деревянной ноге — Джек. — Терри театральным жестом обводит своих друзей рукой. — А эту восхитительную красавицу зовут Сара-Энн Ламонт, или просто Сэл, и я с удовольствием сообщаю, что она не выпускает меня из своих загребущих лап!

Сара-Энн чувствует, как ее затапливает странное смущение, и она ненавидит себя за то, что ей удается выдавить лишь жалкое чопорное: «Вот еще…» — прежде чем она поправляется:

— Ну, пиздец, только вернулась и сразу превратилась в мисс Джин Броди!

— А откуда ты? — с английским акцентом спрашивает Блейдси.

— Примерно оттуда же, откуда и ты, если судить по акценту. Из Лондона.

— На самом деле я из Ньюмаркета.

— Тебя диспетчерская в последнее время не достает? — спрашивает Джек у Терри.

— Не-а, пока я подсовываю Большой Лиз под юбку, она меня не трогает. Вот Маквити — тот настоящий говнюк, но ему скоро на пенсию.

— Ага, до меня он тоже докапывался, — улыбается Джек, поднося стакан с виски ко рту.

— Эти придурки из диспетчерской умеют достать, — соглашается Терри. — На прошлой неделе они сняли меня с линии на всю ночь за то, что я не взял заказ от парома в Грантоне. Они говорят: «Вы ближайший кэб». Я говорю: «Я на Куинсферри-роуд, а не Ферри-роуд, тупой придурок. Карту читать научись». А этот говнюк Маквити, я слышал, что это был он, отвечает: «Мой спутник говорит, что вы ближайший кэб». Я говорю: «Да на хую я вертел твоего спутника! Откуда он, сука, у тебя взялся, из космоса, что ли?»

Джек смеется:

— Да уж, Лиз тебе, наверное, понарассказывала про него историй, это точно.

Терри бросает взгляд через плечо и замечает, что при упоминании имени Лиз на лицо Сары-Энн легла легкая тень.

— Но вообще, я по большей части бомбил сам по себе, я ведь работаю на этого парня, Ронни Чекера, ну, знаете, американский придурок с телика?

— Яйца в бизнесе нужны! — кричит Джек.

— Уф, представляю, каким тираном он должен быть, — говорит Блейдси.

— Не-а, на самом деле он ссыкло, верно, Сэл? Испугался этой Мошонки! Даже в штаны, сука, наложил! Пришлось ехать к нему прошлой ночью и держать за ручку, прикол?

— Кажется, он думал, что это будет что-то вроде урагана Катрина в Новом Орлеане, такого плана, — смеется Сара-Энн.

— Ладно, — говорит Культяпка Джек, — хрен с ними, с этими ураганами, сейчас я вам расскажу, где настоящие говнюки: в диспетчерской, вот где! Хотят заставить меня пройти тестирование! Говорят, что я не могу водить кэб! Да я уже сто лет вожу сраный кэб!

— Придется тебе, Джеки, дружище, идти работать личным шофером, — замечает Толстолобый.

— Личным шофером? Да у этих придурков у каждого за спиной пара ходок минимум!

Терри заглядывает в туалет — поссать и пропустить дорожку, а когда возвращается, то, к своему удивлению, видит, что Сара-Энн уже несет на подносе выпивку для всех собравшихся.

— Вот это класс, — кивает он остальным, — люблю таких пташек.

Сара-Энн смотрит на мужчин за столом взглядом человека, проводящего исключительно социально-антропологическое исследование. Она думает о том, что хоть она и выросла в этом городе, но ни разу не оказывалась в подобной компании.

— Ну, я во многих отношениях старомодный малый, — заявляет Блейдси, — но желание быть финансово независимым считаю привлекательной чертой в любом человеке.

Сара-Энн выдавливает полуулыбку:

— А что привлекает тебя в женщинах, Клифф?

Блейдси слегка краснеет:

— Думаю, все дело в глазах. Говорят, что глаза — это зеркало души.

— Какие, нахер, глаза? Твои бабы все небось с белой тростью ходят, — говорит Культяпка Джек.

— А что насчет тебя, Терри? — спрашивает Толстолобый. — Что привлекает тебя в женщинах?

— Да этому похотливому засранцу достаточно одного факта, что перед ним женщина! — хохочет Джек, а затем смущенно смотрит на Сару-Энн. — Прости, куколка, я ничего такого не имел в виду…

— Заткнись ты, чмошник с занозой вместо ноги, — смеется Терри, затем поворачивается к Клиффорду Блейдсу и заключает его в объятия. — Я с тобой, Блейдси, все как ты сказал, дружище; нет ничего сексуальнее в тёле, чем глаза. Знаешь, как в песне: «Ее глаза говорят: да, я отсосу у тебя» и «Да, я сяду тебе на лицо».

Они разражаются пьяным хохотом, входит ведущий караоке и начинает устанавливать в углу оборудование.

— Кажется, ночка сегодня будет что надо! — кричит Блейдси.

— Мне нельзя слишком надираться, — говорит Терри, обращаясь к Саре-Энн с легкой мольбой во взгляде, — мне завтра с утра везти в горы этого американского идиота.

— Я хочу еще бухнуть! — объявляет Сара-Энн.

— Только если ты согласишься спеть со мной караоке, — отвечает Терри.

— Идет!

— Понеслась. — И Терри идет к чуваку за аппаратом и просит поставить «Small Town Girl» группы Journey.