Книга: Тупая езда
Назад: Часть первая. Предмошоночная невинность
Дальше: 2. Железно

1. Будни водителя такси

— Ни за что не просечешь, кто тут давеча ко мне в кэб забрался.
Это Джус Терри Лоусон, его крепкое туловище упаковано в зеленый флуоресцентный спортивный костюм. Буйные кудряшки бешено взметаются вверх, когда из открытых дверей аэропорта на стоянку такси вырывается порыв ветра, разбиваясь о защитный барьер из плексигласа. Терри потягивается, широко зевает, и рукава его куртки задираются, обнажая на запястьях золотые цепочки, а на предплечьях — две татуировки. На одной из них похожая на слайсер для яиц арфа и надпись «ФК „Хиберниан“ 1875» вокруг нее. С другой окружающим развязно подмигивает огнедышащий дракон и призывает их, как гласит выгнутая снизу надпись, «ПУСТИТЬ СОКИ».
Его приятель Толстолобый — тощий, астматического вида мужчина — бросает на него безучастный взгляд. Закуривая, он пытается прикинуть, сколько раз успеет затянуться, прежде чем ему придется иметь дело с надвигающейся толпой авиапассажиров, которая толкает свои заваленные багажом тележки в его сторону.
— Мудила этот из телика, — продолжает Терри, почесывая яйца через полиэстер.
— Какой еще?… — бормочет Толстолобый, оценивая гору чемоданов многочисленной азиатской семьи.
Он надеется, что их обгонит вышагивающий следом мужчина и тогда Толстолобому не придется грузить всю эту поклажу. Пускай Терри с ними разбирается. Длинное кашемировое пальто на мужчине расстегнуто, из-под него выглядывает темный костюм, белая рубашка и галстук, он носит очки в черной оправе и, что совсем уж странно, ирокез.
Мужчина неожиданно вырывается вперед толпы, и вот Толстолобый уже воспрял духом. Но тут мужчина останавливается как вкопанный и смотрит на часы, пока азиатская семья, прокатившись мимо, сыпью покрывает Толстолобого.
— Пожалуйста, пожалуйста, побыстрее, пожалуйста, — упрашивает глава семейства, а в ограждение вдруг картечью начинает биться дождь.
Терри наблюдает, как его друг надрывается с чемоданами.
— Да этот стендап-комик, с Четвертого канала. Он еще фачил эту пташку, как ее там, сочная такая. — Он обрисовывает в воздухе песочные часы и встает за ограждение, чтоб не промокнуть.
Пока Толстолобый тужится с чемоданами и хрипит, Терри наблюдает, как нелепая прическа мужчины в очках и длинном пальто разлетается во все стороны на ветру, а пальцы, вбивая цифру за цифрой, мутузят телефон. Терри понимает — где-то он его уже видел, в группе, что ли, он какой играл. Он также замечает, что мужчина старше, чем можно было подумать по прическе. Внезапно появляется его затюканный помощник, коротко стриженный блондин с напряженным лицом, и опасливо встает рядом.
— Мне очень жаль, Рон, но машина, которую мы заказывали, сломалась…
— Исчезни! — рявкает бизнес-панк (как его уже мысленно окрестил Терри) с американским акцентом. — Я возьму это долбаное такси! Проследи, чтобы мои чемоданы доставили в номер.
Даже не взглянув на Терри через розоватые линзы своих очков, бизнес-панк забирается на заднее сиденье такси и с силой захлопывает дверь. Его пристыженный помощник не издает ни звука.
Терри садится в машину и включает зажигание.
— Куда катим, шеф?
— Что? — Бизнес-панк смотрит на скрываемый копной кудряшек затылок поверх своих фотохромных очков.
Терри разворачивается в кресле:
— Куда. Бы. Вы. Хотели. Чтобы. Я. Вас. Отвез.
Бизнес-панк понимает, что этот кудрявый таксист разговаривает с ним как с ребенком. Гребаный Мортимер, не может ни за чем уследить. Вот уж влип так влип. Он сжимает ремень безопасности. Напряженно сглатывает:
— Отель «Балморал».
Аморал!
— Хороший выбор, приятель, — произносит Терри и прокручивает в голове список своих сексуальных приключений в этом отеле, которые обычно выпадают на два коротких промежутка в году; по части гарнира к его обычному рациону из мохнаток на районе и заезженных порноактрис нет ничего лучше, чем Эдинбургский международный фестиваль в августе и Хогманай. — И чем же ты промышляешь?
Рональд Чекер привык, что его узнают. Он не только крупный застройщик, но и звезда реалити-ТВ, хорошо известный по успешному шоу «Продажи». Отпрыск богатой семьи из Атланты, выпускник Гарварда, он пошел по стопам отца и занялся недвижимостью. Рон Чекер никогда не был близок с отцом и потому широкими связями старика пользовался с особой корыстью. Вот так сын стал успешнее отца и вырвался из «солнечного пояса» США на мировой рынок. Рон решил, что предложит телеканалам шоу, в котором предстанет эдаким молодым южанином, панкующим Дональдом Трампом, чье шоу «Кандидат» пользовалось заметным успехом. Друг Рона, стилист, придумал ему образ с ирокезом, а сценарист с телеканала придумал слоган: «Яйца в бизнесе нужны». Теперь «Продажи» транслируются на весь мир, идет уже третий сезон, и Чекер знает, что в Британии его тоже показывают. Смутившись, он спрашивает у таксиста:
— Вы «Продажи» не смотрели?
— Вживую — нет, но я знаю, о чем речь, — кивает Терри. — Клип на «Smack Ma Bitch Up» был чересчур лихим, но некоторые пташки такое любят. Шоб пожестче, ну ты врубаешься. Нет, я, конечно, не сексист, ничего такого. Дамы в своем праве. Они изъявляют желание, ты его удовлетворяешь, так ведь и поступают настоящие джентльмены, верно, приятель?
Чекер с трудом понимает этого таксиста. В ответ ему остается только просипеть:
— Да уж.
— Сам-то ты женат, приятель?
Чекер ошарашен, он не привык, чтобы незнакомцы вроде этого простого шотландского таксиста так самонадеянно с ним разговаривали. Он уже собирается отрезать: «Не твое дело», но вспоминает, что команда пиарщиков настойчиво советовала ему вернуть расположение публики после фиаско в Нэрне. При застройке уничтожили небольшую прибрежную пещеру, снесли пару вилл из списка охраняемых объектов и переселили редких гнездящихся уток. Но вместо того чтобы порадоваться новому гольф-клубу, квартирам и рабочим местам, большинство жителей не одобрило все эти начинания.
Загнав оскорбленные этим вторжением в личное пространство чувства в мрачную улыбку, Чекер отвечает:
— Разведен, трижды, — и с какой-то озлобленностью припоминает Сапфиру, свою третью жену, затем — с острой, мучительной болью — Марго, свою первую.
Он пытается вспомнить Монику, недолго исполнявшую обязанности в промежутке, но ему едва удается вызвать ее образ в памяти, что одновременно веселит его и пугает. В голове мелькает только осклабившееся лицо адвоката да семь жирных нулей. Для мужчины, которому через год еще только исполнится сорок, три — это тревожная статистика.
— Опа! Знакомо! — понимающе бросает Терри. — С тем чтобы их подцепить да повозить их хорошенько, у меня никогда проблем не было, — торжествующе заливается он. — Мой Верный Друг, — доверительно похлопывает он себя между ног, — работает без выходных, это я тебе без всяких говорю! Без этого никуда, верно, приятель? — Терри расплывается в улыбке, ну а Чекер наслаждается тем, как его спина растекается по жесткому сиденью, такому удобному после всех этих нескончаемых путешествий в представительских самолетах и лимузинах. — Всегда есть несколько на выбор, естессно, но… сам знаешь, чего это стоит! Самое страшное — это влюбиться. Начинаешь врать себе, что всю оставшуюся жизнь будешь пялить только эту пташку, и никого боле. Но против природы не попрешь. Через несколько месяцев блудливый глаз и горящий дрын снова вступают в игру! Железно!
Чекер чувствует, как к щекам приливает кровь. В какую, черт возьми, новомодную геенну вверг его Мортимер? Сначала из-за технических неисправностей в «лир-джете» ему пришлось лететь унизительным регулярным рейсом, а теперь еще и это!
— Для меня всякие там церемонии остались в прошлом. — Терри понижает голос и резко оборачивается. — Слушай, приятель, если тебя интересуют местные закоулочки, только скажи. Я тот, кто тебе нужен. Могу подогнать все, что захочешь. Чисто так, к сведению!
Рон Чекер едва улавливает, о чем человек за рулем говорит ему «чисто так, к сведению». Этот придурок в самом деле не догадывается, кто я! Однако сквозь захватившую его волну презрения к этому таксисту пробивается что-то еще: Рональд Чекер чувствует смутное возбуждение оттого, что он плывет по течению, что он, совсем как в студенческие годы, снова стал путешественником, а не избалованным туристом в бизнес-классе. И как же хорошо его спине на этих негнущихся сиденьях! К своему удивлению, Чекер признает, что какая-то его часть, та, что оказалась на свободе после недавнего развода, наслаждается происходящим вокруг! Да и почему бы ему не наслаждаться? Вот он мчится вперед, совершенно один, вдали от бездарных подхалимов вроде Мортимера! Разве должны его давить и ограничивать чужие представления о том, кто такой Рональд Чекер? Разве не здорово ненадолго почувствовать себя кем-то другим? А тут еще и спина! Возможно, сейчас самое время дать зеленый свет.
— Благодарю… вас…
— Терри, дружище. Терри Лоусон, но все зовут меня Джус Терри.
— Джус Терри… — Чекер взвешивает это имя на языке. — Что ж, рад знакомству, Джус Терри. Я Рон. Рон Чекер.
Он пытается в зеркале заднего вида разглядеть на лице таксиста хотя бы какие-то признаки узнавания. Ни намека. «Этот клоун настолько поглощен своей жалкой, пустой жизнью, что и в самом деле не имеет ни малейшего представления о том, кто я такой». Но в Шотландии с Ронни такое уже случалось, во время катастрофы в Нэрне.
— Ты зацени-и-и! — ревет Джус Терри, увидев стоящую на переходе вполне заурядную, с точки зрения Чекера, молодую женщину.
— Да… очаровательная, — неохотно соглашается Чекер.
— У меня от этой мохнатки уже пожар в штанах!
— Точно… Послушай, Терри, — начинает Чекер, почувствовав внезапный прилив вдохновения, — мне нравятся эти кэбы. Здесь очень удобные сиденья для моей спины. Я бы хотел нанять тебя на эту неделю. Покатаешь меня по городу, покажешь несколько туристических мест и отвезешь на пару деловых встреч к северу от города. У меня кое-какие переговоры на винокурне в Инвернессе, к тому же я люблю поиграть в гольф. Несколько раз нужно будет заночевать по пути — в самых лучших отелях, разумеется.
Терри заинтересован предложением, но качает головой:
— Прости, чувак, у меня все смены расписаны.
Чекер не привык к несговорчивости в других, он воспринимает этот ответ с недоверием.
— Я заплачу тебе в два раза больше, чем ты зарабатываешь в неделю!
В ответ на него смотрит широкая улыбка, обрамленная копной кудряшек.
— Ничем не могу помочь, парнишка!
— Что? — Голос Чекера скрипит от отчаяния. — В пять раз! Скажи, сколько ты получаешь в неделю, и я дам в пять раз больше!
— Сейчас самое жаркое время в году, чувак, такая беготня перед Рождеством и Хогманаем — хуже, сука, чем во время фестиваля. Я делаю по две тонны в неделю, — врет Терри. — Сомневаюсь, что ты заплатишь тысячу за то, чтобы тебя просто покатали на такси с неделю!
— Считай, что мы договорились! — рычит Чекер, лезет в карман и достает чековую книжку. Размахивая ею перед затылком Терри, он орет: — Мы ведь договорились?
— Слушай, чувак, дело же не только в деньгах; у меня есть постоянные клиенты, они на меня рассчитывают. Другой род деятельности, сечешь? — Терри оборачивается и похлопывает себя по носу. — Говоря по-деловому, нельзя действовать в ущерб основному бизнесу ради единовременной выгоды. Нужно заботиться о длительных деловых отношениях, приятель, стабильном финансовом потоке и не ввязываться в сторонние проекты, какими прибыльными бы они ни казались в ближайшей перспективе.
В зеркале заднего вида Терри видит, что Чекер задумался над услышанным. Терри доволен собой, хотя он всего лишь цитировал слова своего друга, Больного, снимающего порнофильмы, в которых Терри время от времени участвует.
— Но я могу предложить…
— Я все равно вынужден отказаться, приятель.
Чекер поражен. И все же в глубине души он чувствует: в этом таксисте что-то есть. Возможно, это «что-то» как раз то, что ему нужно. Эта мысль вынуждает Рональда Чекера выдавить из себя слово, которое не слетало с его губ с тех пор, как он закончил младшую школу:
— Терри… пожалуйста… — Чекер задыхается, оттого что произнес это слово.
— Ладно, приятель, — говорит Терри, сверкнув в зеркале улыбкой, — мы ведь деловые люди. Уверен, мы сможем прийти к какому-нибудь соглашению. Только одно «но», пожалуйста, имей в виду, — Терри оборачивается, — насчет упомянутых тобой ночевок в отелях… на жопосуйство можешь не рассчитывать!
— Что?! И в мыслях не было, — протестует Чекер, — я не какой-нибудь чертов педик…
— Ничего не имею против, вдруг это по твоей части, я и сам иногда не прочь зайти с заднего хода, но волосатое дупло и болтающиеся под ним кокосы — это, знаешь ли, совсем не для Джуса Терри. — Терри яростно мотает головой.
— Нет… об этом можешь не беспокоиться! — произносит Чекер, содрогаясь от неприятного послевкусия, но вовремя проглатывая таблетку антиозверина.
Такси подъезжает ко входу в «Балморал». Носильщики, очевидно, ожидали приезда Рона Чекера и теперь буквально на полпути бросают свои дела, в том числе багаж одного из гостей, чтобы ринуться к такси, как только из него выйдет американец. Ветер усилился, и, пока Чекер разговаривает с Терри, порыв взметает его засаленные, крашеные черные волосы вверх и удерживает их в таком положении, из-за чего они становятся похожи на траурный павлиний хвост.
Мужчины обмениваются контактами, и под взглядом нависших над Чекером носильщиков Терри неспешно, с чувством вбивает цифры в свой телефон. Они жмут друг другу руки, и Терри, полагая, что Чекер как раз из тех, кто целенаправленно отрабатывает на других крепкое рукопожатие лидера, первым до предела сдавливает костяшки пальцев Чекера, а затем выдергивает руку, не оставляя Чекеру возможности переломать свои ускользающие пальцы.
— Я позвоню, — улыбается Рональд Чекер, и на лице у него то непривлекательное выражение, которое у большинства людей возникает только в том редчайшем случае, когда, находясь в задумчивости и наедине с собой, им вдруг посчастливится увидеть, как глубоко ненавистный враг падает под колеса автобуса.
Терри провожает Чекера взглядом, пока тот, самодовольно вышагивая, тщетно пытается под порывами штормового ветра пригладить свою прическу и с заметным облегчением проходит мимо подобострастно улыбающегося швейцара.
К своему удивлению, носильщики не обнаруживают в такси багажа и смеряют Терри подозрительными взглядами, словно он имеет к этому какое-то отношение. Терри уже было ощетинился, но у него есть другие неотложные дела. Сегодня похороны его старого друга Алека. Терри едет домой, в свою квартиру в Саутсайде, переодевается и звонит Толстолобому, чтобы тот отвез его на кладбище Роузбенк.
Толстолобый пунктуален, и Терри с благодарностью устраивается на заднем сиденье такси. Однако этот кэб, хотя он и той же модели, что и любимая TX4 Терри, выпускавшаяся Лондонской транспортной компанией, все же более старой версии, он не такой роскошный и прилизанный; в таких спартанских условиях Терри в своем черном бархатном пиджаке, в застегнутой на все пуговицы желтой рубашке без галстука и серых фланелевых брюках чувствует себя чересчур разодетым. Он собрал свои пружинистые кудряшки на затылке резинкой, но парочка из них уже выбилась, и теперь они надоедливо прыгают перед глазами, пока Терри сканирует женщин, которые движутся вдоль парка в сторону обветшалого и заиндевевшего центра. Пока Терри выходит из машины и прощается с Толстолобым, налетает холодная морось. Терри впервые присутствует при погребении, его удивила новость о том, что церемония будет проходить не в обычном крематории в Уорристоне или Сифилде. Как выяснилось, место для семейного захоронения было выкуплено еще много лет назад и теперь Алек должен быть похоронен рядом со своей женой Терезой, трагически погибшей при пожаре. Терри никогда ее не видел, хотя и знал Алека со своих шестнадцати лет. Много лет спустя в приступе пьяных стенаний, слез и раскаяний Алек рассказал Терри, как однажды в подпитии включил фритюрницу, устроив пожар, в котором и погибла его жена.
Терри поднимает воротник пиджака и направляется туда, где вокруг могилы собрались многочисленные скорбящие. Здесь людно; впрочем, похороны Алека и должны были стать партийным собранием для всякого сброда. Удивительно, но многие из тех, кого Терри считал умершими или отсиживающими срок, как оказалось, просто не выходили дальше местного супермаркета, с тех пор как был введен запрет на курение в общественных местах.
Вокруг отнюдь не только третий сорт. Похрустывая гравием, в ворота уверенно въезжает зеленый «роллс-ройс». Остальные автомобили припаркованы на прилегающей улице, но, к огромному недовольству растерянных сотрудников кладбища, «роллс-ройс» останавливается в считаных сантиметрах от первых надгробий, и только тогда из него чинно выходят двое мужчин в плащах и костюмах. Один из них гангстер, которого Терри знает под именем Пуф. Его сопровождает парень помладше, с хитрым прищуром и тонкими чертами лица, для телохранителя он слишком невыразительных размеров, думает Терри.
Этот парадный выход определенно завладел вниманием собравшихся, но только не Терри — уже в следующее мгновение его взгляд устремляется в другом направлении. Его опыт показывает, что горе может по-разному влиять на людей. Наряду со свадьбами и торжествами похороны предоставляют лучшие условия для съема. В этой связи он припоминает, что советник Мэгги Орр вернула свою девичью фамилию, отказавшись от поименования Орр-Монтаг, где вторая часть принадлежала ее мужу, адвокату, с которым она недавно развелась. У Терри на руках два факта. Первый — Мэгги хорошо сохранилась, второй — разрыв отношений плюс тяжелая утрата равно двойная уязвимость. Возможно, у него получится вернуть себе прежнюю Мэгги, смущенную девчонку из Брумхауза, вместо той прилизанной, самореализовавшейся деловой женщины, в которую она превратилась. Эта мысль его возбуждает.
Почти в ту же секунду Терри замечает, что Мэгги стоит возле надгробия с большим кельтским крестом и разговаривает с какой-то группой родственников, на ней унылый темный костюм, и она легонько затягивается сигаретой. Очень даже, думает про себя Терри, слизывая с верхней губы слой выкристаллизовавшейся соли. Он встречается с Мэгги глазами и вначале пускает в ход слабую улыбку, а затем печальный кивок, выражающий соболезнование.
К Терри подкатывает Стиви Коннолли, сын Алека. Стиви — жилистый парень с вечным полувозмущенным выражением лица, которое он унаследовал от отца.
— Ты, что ли, батю моего нашел?
— Ага. Тихая типа смерть.
— Ты был его дружком, — с упреком произносит Стиви.
Терри помнит, что отец с сыном никогда не были близки, и в чем-то ему сочувствует, поскольку и сам находится в похожем положении, но не знает, как реагировать на заявление Стиви.
— Ну, окнами вместе занимались, — вежливо отвечает он и вспоминает еще одну насыщенную событиями главу своей жизни.
Сомневающийся хмурый взгляд Стиви, кажется, говорит: «Ага, и гребаным домушничеством», но, прежде чем он успевает озвучить эту мысль, над кладбищем пробегает рябь из голосов и знаков, призывающих скорбящих медленно собраться вокруг могилы. Священник (Терри мысленно благодарит Алека за то, что, будучи католиком, он все же завещал, чтобы его похороны были как можно более краткими и светскими, а это значит — по канону пресвитерианской церкви Шотландии) отпускает несколько бессодержательных реплик, в основном о том, каким общительным был Алек и как ему не хватало его любимой Терезы, которую у него жестоко забрали. Теперь они наконец-то будут вместе не просто в символической форме, а навечно.
Поются псалмы, и священник самоотверженно пытается поддержать энтузиазм лишенного церковной акустики и, вероятно, самого слабого и робкого хора в истории христианского мира. Затем небольшую речь произносит Стиви. Ему едва удается скрыть свое отвращение к Алеку, учитывая роль, которую он сыграл в смерти его матери, после чего он приглашает желающих произнести речь, подняться к микрофону. Повисает нервозная пауза, и начинается тщательное исследование мокрой травы под ногами.
Наконец, после недолгих уговоров сына и племянницы Алека, Терри поднимается и встает на ящик за микрофоном. Он смотрит на море лиц перед собой и изображает обаятельную, как ему кажется, улыбку. Затем он постукивает по микрофону, как это делали стендап-комики на выступлениях во время Эдинбургского фестиваля экспериментальных театров.
— Когда Алек получил результаты анализов и понял, что дороги назад нет, он пустился в эпический запой и вылакал половину запасов со склада местного «Лидла»! Уж такой это был человек, — громогласно выдает Терри, предвкушая взрыв хохота.
Но собравшиеся вокруг могилы в основном молчат. Те немногие, кто все же решается как-то отреагировать, разделяются на издающих сдавленные смешки и задыхающихся от ужаса. Мэгги сочувственно качает головой и смотрит на Стиви, который сверкает побелевшими костяшками пальцев и со свистом процеживает сквозь стиснутые зубы:
— Он думает, что это, сука, речь шафера на свадьбе какого-нибудь забулдыги!
Терри решает не сдаваться и продолжает поверх усиливающегося недовольного ропота:
— Ну а потом он решил засунуть голову в духовку. Но Алек есть Алек, — хрипит Терри, — этот пиздюк так нажрался, что перепутал духовку с холодильником. Простите за мой французский, но так и было. И вот полез он, значит, в этот морозильный отсек, но не смог впихнуть туда свой сраный котелок из-за корзины с чипсами «Маккейн» и засунул голову в пластиковый ящик по соседству, а потом заблевал его нахрен! — Смех Терри прокатывается по холодному, промозглому кладбищу. — Будь это, сука, кто-нибудь другой, можно было бы свалить все на таблетки, но это же был Алек!
Стиви вслушивается, морщит лицо, у него начинается приступ удушья. Он смотрит на Мэгги и других родственников, словно взывая о помощи.
— Что он несет? А? Что вообще происходит?
Но балом правит Терри, ветер взметает его кудряшки, его несет на всех парах, и ему уже нет дела до реакции присутствующих.
— В общем, дверца была открыта, но ночь выдалась такая холодная, что, когда я нашел его утром, башка его, сука, уже вмерзла в глыбу замороженной блевотины, от подбородка до самого загривка. Не знаю почему, но вместе с его головой туда вмерзло яблоко. Как-будто, прежде чем откинуться, он пытался поймать его зубами! Но Алек есть Алек, да! — Терри замолкает. Раздаются неодобрительные возгласы, некоторые качают головой. Терри бросает взгляд на Стиви, которого удерживает Мэгги, крепко вцепившись ему в руку. — В общем, тот еще алканавт! Но я рад, что его хоронят рядом с его любимой Терезой… — говорит Терри и указывает на соседнюю могилу. Затем его внимание привлекает островок травы между ними. — А вот здесь лежит та самая фритюрница, прямо между ними, — произносит он с каменным лицом, вызывая приступы гадливости и едва сдерживаемый гогот. — Короче, я на этом заканчиваю. Увидимся за стаканчиком в пивной, почтим, так сказать, память. — И Терри спрыгивает в толпу, которая расходится перед ним, как перед зачумленным.
Оставшаяся часть службы проходит без происшествий, хотя некоторые и пускают слезу, когда из покосившегося музыкального центра доносится неизменная «Sunshine on Leith», пока гроб опускают в землю. Терри слишком замерз, чтобы ждать заключительной молитвы. Он волочит ноги к выходу и направляется в сторону паба «Виновница Лили», где пройдут поминки. Он первым добирается до пивной и наслаждается теплом помещения после ветреного и промозглого дня на улице. Еще нет и четырех, а за окном уже кромешная тьма. Хмурая женщина за барной стойкой указывает на два покрытых белой скатертью стола, один из которых ломится от бокалов с пивом, виски и вином, а другой заставлен неизменными поминальными закусками: сосисками в тесте и сэндвичами с сыром и ветчиной. Терри сворачивает в туалет, чтобы взбодриться дорожкой, после чего возвращается и берет бутылку пива. Пока он устраивается у стойки, в паб строем входят скорбящие. Терри не сводит глаз с Мэгги и поэтому не замечает недовольства на лице Стиви. Мэгги изящно подходит к большому камину у дальней стены, и Терри пытается угадать, сколько пройдет времени, прежде чем Мэгги подсядет к нему.
Утешая и успокаивая едва сдерживающего себя Стиви, Мэгги отводит его подальше от Терри, в надежде, что он остынет. Когда она бросает взгляд на Терри, перед ней встают их первые свидания и то, как она (напрасно, как она теперь понимает) предпочла его милому и успешному Карлу Юарту, который был так безнадежно в нее влюблен. Но в Терри была эта напыщенная самоуверенность, которая, разумеется, никуда не делась. И, нужно отдать ему должное, сидя в своей дерзкой манере за барной стойкой, выглядит он отлично. Он определенно следит за собой и каким-то невероятным образом сохранил копну неуправляемых кудряшек. Кажется, они ничуть не истончились и даже не поредели, хотя, подозревает Мэгги, Терри и проходится по ним оттеночным шампунем.
Теперь Мэгги, притворившись, что всматривается в темноту за высоким окном, бросает незаметный взгляд на свое отражение. В молодости ее миниатюрное тело и грудь никогда не доставляли ей особой радости, но стоило подобраться к пятому десятку, и Мэгги возблагодарила судьбу. Прожорливым силам гравитации негде было разгуляться, а любое возможное обвисание Мэгги пресекла жестким режимом из четырех тренировок в спортзале каждую неделю, одержимостью здоровым питанием и строгой дисциплиной умеренных порций. Кроме того, Мэгги трудно пройти мимо спа-салона, и она никогда не отказывает себе в профессиональных средствах ухода за кожей и отшелушивающих процедурах. Зачастую ее действительно принимают за старшую сестру собственной дочери, что является главным предметом тихой гордости этой эльфийки.
Мэгги поворачивается и видит, что Терри поймал ее долгий, оценивающий свое отражение взгляд. Ее сердце уходит в пятки, потому что Терри расплывается в улыбке, и вот уже он идет к ней, нравоучительно покачивая пальцем.
— Ага, подловил, смотрела на свое отражение! Но я тебя не виню, мне тоже нравится то, что я вижу перед собой!
Мэгги чувствует, как невидимая рука растягивает ее лицо в улыбке.
— Что ж, ты тоже неплохо выглядишь, Терри.
— Стараюсь, конечно, ага. — Терри вычурно подмигивает.
Он не изменился, думает Мэгги. Он вообще не меняется. Она оглядывается на камин. У Стиви в руках стакан виски, и он благодарит каких-то пожилых гостей за то, что они пришли.
— Как поживаешь? — спрашивает Терри и, прежде чем Мэгги успевает ему что-нибудь рассказать, отвечает вместо нее: — Большие перемены, развод, девчушка уехала учиться в колледж, — по крайней мере, так говорят.
— Ну что ж, у тебя безупречные источники. — Мэгги подносит ко рту бокал с виски.
— Осталась совсем одна, — сияет Терри, произнося это с утвердительной интонацией.
Мэгги отвечает так, словно это был вопрос:
— С чего ты взял, что я осталась совсем одна?
— А, так у тебя есть новый дружок? Вот счастливчик! Говорю без всяких!
— Этого я тоже не говорила.
— Тогда как же?
— Это моя жизнь, и тебя она не касается!
Терри разводит руками:
— Ну приехали! Неужели я не могу утешить старую подругу в трудную минуту?
Мэгги уже собирается парировать, что попытка Терри провести сеанс группового утешения на похоронах едва не сделала его изгоем, но в этот момент к ним сквозь толпу с жаждой расправы в глазах несется Стиви.
— Что все это значило? Эта речь, — с вытаращенными от бешенства глазами наезжает он на Терри.
— Это был тонкий баланс, — кивает Терри и, кажется, даже не замечает, что Стиви кипит от злости. — Я хотел, чтобы речь была достойной Алека и в то же время примирила семью с утратой. — Он самодовольно кивает. — Не хочу показаться нескромным, но, по-моему, я справился. — Терри достает свой телефон и начинает листать фотографии. — Я немного пофоткал на мобильник, типа как у этого хера, Дэмьена Херста. Зацени. — И он тыкает экраном в лицо Стиви.
Стиви никогда не был близок с Алеком, но смотреть на голову отца, вмерзшую в глыбу льда, с желтой блевотиной, тянущейся изо рта, — это уже слишком.
— Я не хочу на это смотреть! Проваливай отсюда к хуям собачим!
— Да ладно, приятель! Примирение!
Стиви бросается на Терри, чтобы выхватить телефон, но Терри толкает его в грудь, и Стиви, спотыкаясь, пятится.
— Перестань, чувак, хватит устраивать представление… Это день Алека, вообще-то… — предупреждает Терри.
— НАХУЙ… ИДИ НАХУЙ, ЛОУСОН! — запинается Стиви, пока двое родственников берут его под руки и оттаскивают в сторону. — Сукин, блядь, сын, ненормальный… да вы посмотрите, что у него в телефоооооне… — Голос Стиви достигает предельной громкости, он протестует, но его отводят в другой конец помещения.
Терри оборачивается к Мэгги:
— Стараешься примирить этих долбоебов, семью то есть, с утратой, и никакой, сука, благодарности!
— Ты сумасшедший, — произносит Мэгги, и это не комплимент, она не верит своим глазам. — Ты не изменился!
— Все по-честному, — с гордостью произносит Терри, но Мэгги уносится в другой конец паба, чтобы утешить двоюродного брата.
Она всегда была высокомерной телочкой, думает Терри. К тому же Стиви никогда не ладил с Алеком, что за лицемерие, корчит из себя скорбящего сына!
На этот раз взгляд Терри поймал Пуф и теперь направляется к нему. Пуф редко надевает что-то, кроме дорогих дизайнерских костюмов и расстегнутых рубашек, при этом вид у него всегда слегка замусоленный. Словно он проспал в одежде всю ночь и его только что привели в чувства. Это впечатление усиливается тем, что Пуф почти слеп, и его постоянно сощуренные, как у крота, глаза дополняют его сонный видок. Для человека, которому насилие доставляет патологическое наслаждение, он невероятно опаслив во всем, что касается его глаз. О лазерной коррекции не может быть и речи, он не решается даже вставить контактные линзы. Кроме того, Пуф страдает от чрезмерного потоотделения, поэтому его одежда скоро начинает выглядеть неопрятно. Он довел до отчаяния лучших портных Эдинбурга (и даже Лондона); как бы они ни старались, проходят три-четыре часа — и из щеголя он превращается в неряху. Молодой подручный Пуфа, чье лицо сделано из одних острых углов, стоит, прислонившись спиной к кирпичной колонне в центре паба, держит в одной руке выпивку и украдкой осматривает женщин из тех, что помоложе.
Терри поворачивается к Пуфу. Он вспоминает, как в семидесятые в старшей школе Форрестера всех подряд обзывали «пуфом». Тогда только «задрот» мог сравниться с «пуфом» в расхожести среди оскорблений. Но Пуф был пуфом с большой буквы. На него без конца наезжали, но, вместо того чтобы шаблонно поквитаться с миром, став копом, Пуф пошел против течения и стал гангстером номер один.
Конечно же, Терри знает, что Пуф не гомосексуалист, как подразумевает кличка, и лишь немногие все еще пользуются этим старым школьным прозвищем. Теперь использовать его стало опасно, ведь Пуф добился своего положения благодаря тому, что был хитрым и злобным ублюдком. Но в сознании Терри какая-то часть Виктора Сайма навсегда останется тем маленьким тупым говнюком в коричневом пальто с капюшоном, у которого он на каждой перемене отбирал сдобную булочку и чипсы возле фургончика с выпечкой.
Пуф переломил ситуацию, когда взял и набросился с заточенной отверткой на Эвана Барксдейла. Барксдейл был громилой: вместе со своим братом-близнецом Крейгом он систематически и неустанно травил Пуфа, что и толкнуло того на яростное, безумное кровопролитие. В результате мир и сам Виктор Сайм немедленно пересмотрели расстановку сил на улице. Эван Барксдейл пошел по стопам доктора Франкенштейна и, сам того не понимая, создал монстра, существенно более опасного, чем те чудовища, которыми они сами с братом мечтали стать. Разумеется, после этого случая Пуфу еще предстоит пройти через горечь и боль на своем выстланном насилием пути прозрения, но гонения со стороны Барксдейла стали для него хорошей школой; все остальное не шло ни в какое сравнение с теми психологическими пытками, через которые он прошел за годы учебы.
Ягодицы Терри непроизвольно сжимаются при приближении Пуфа. Попахивает неприятностями. Терри уже имел дело с Пуфом, он доставлял кокаин морякам на военно-морской базе в Хеленсбурге, пока система безопасности не закрутила гайки и работа не стала слишком опасной.
— Терри… — Знакомое капустное зловоние атакует его.
— Прости, Вик. Я поразмыслил и понял, что взял дурной тон… в смысле, для речи, — уступает Терри, снова отыскивая глазами молодого пособника Пуфа.
— Да ни хрена подобного! Блестящая речь! Просто у кого-то нет чувства юмора, — мотает головой Пуф. — Алек смеялся бы до усрачки. Это был его день, а не их. — И Пуф презрительно ухмыляется, с упреком глядя на скорбящую семью.
У Терри свалилась гора с плеч, и он так этому рад, что оставляет свою оборонительную позицию и проявляет куда большую восприимчивость к речи Пуфа, чем обычно.
— Слушай. Сделай мне одно маленькое одолжение. Я ненадолго улетаю в Испанию, на пару-тройку недель — может, чуть дольше. — Пуф понижает голос: — Между нами говоря, здесь сейчас немного жарковато. Нужно, чтобы ты присмотрел за сауной. «Досуг» на Лит-уок.
Если до этого Терри еще вяло кивал головой, то теперь он чувствует, как его подбородок медленно застывает в неподвижности.
— Э, вообще-то, я мало что знаю о саунах…
— Нечего там знать, — пренебрежительно машет покрытой кольцами рукой Пуф. — К тому же я слышал, что ты все еще промышляешь порнушкой вместе с этим придурком, как его там, ну, тот, что в Лондоне?
— Больной, да. Время от времени. Так, просто маленькое хобби. Ничего серьезного на самом деле.
Пуф приподнимает в сомнении бровь.
— Просто заглядывай туда пару раз в неделю. — Пуф смотрит на своего молодого подпевалу, как тот укладывает сэндвич и сосиску в тесте на бумажную тарелку. — И возьми этого долбаного маленького говнюка, Кельвина, он младший брат моей жены, трахает по-тихому всех шустрых шлюшек… а может, и не по-тихому. — Лицо Пуфа сморщивается в улыбке. — Проследи, чтобы как следует размыкались только губы нижнего этажа, а верхние были на замке!
Терри понимает, что должен ответить на это заговорщицким смешком, но вместо этого его лицо стекает на пол. Вся эта возня ему ни к чему.
Пуф слишком хитер, чтобы не понимать: угрозы — последнее прибежище для того, кто хочет заручиться чужим согласием, вначале же всегда лучше заслужить симпатию и доверие.
— Разумеется, для тебя все перепихоны бесплатно, за счет заведения. В качестве бонуса типа.
— Все по-честному, — произносит Терри, не в силах остановить срывающиеся с губ слова, хотя в глубине души он в бешенстве. Он еще ни разу в жизни не платил за секс и говорит об этом Пуфу.
— Все мы так или иначе за него платим, — замечает Пуф.
Терри вспоминает три своих бракоразводных процесса и обвинение в сексуальном домогательстве к несовершеннолетним и не может не согласиться с этим утверждением.
— Твоя правда. Я заеду на днях.
— Я знал, что на тебя можно рассчитывать, приятель, — ликует Пуф и достаточно сильно бьет Терри в плечо. — Кельвин! — зовет он подручного, тот оборачивается, как собака на ультразвуковой свисток, и бежит к ним вприпрыжку.
— Терри, это Кельвин. Кел, Терри будет помогать тебе в «Досуге», пока меня нет.
— Я же сказал — мне не нужен…
— Разговор окончен, — отклоняет его возражения Пуф. — Будь вежливым, — предупреждает он.
Кельвин обдумывает услышанное, прежде чем удостоить Терри короткого, солдатского кивка, на который Терри отвечает в такой же сдержанной манере. Пуф, почувствовав царящее настроение, пытается привнести в разговор непринужденность и вставляет несколько бессмысленных замечаний о футболе. Терри и раньше мечтал вырваться на свободу, но теперь он уже решительно намерен это сделать. Он любит футбол, смотрит трансляции и по-прежнему ходит иногда на игры «Хибз», но считает пустопорожние разговоры на эту тему совершенного бессмысленными. Терри извиняется и, решив, что пора налаживать мосты, уходит искать Мэгги. Она в одиночестве сидит за барной стойкой, пьет виски и кажется погруженной в глубокую задумчивость. Терри берет стакан со стола и протягивает его Мэгги.
— За друзей, которых с нами нет?
Она неохотно чокается.
— Прости за это выступление. Просто я думал, что Алек чего-то такого и хотел бы.
— Да, ты не подумал, чего хотел бы мой брат?!
Терри счастлив видеть, что алкоголь смахнул с Мэгги профессиональную выправку и к ней прямиком из Брумхауза вернулись ее прежние манеры.
— Согласен, я был не прав. Об этом я не подумал, — кивает Терри.
Но по правде говоря, его речь была отчасти и задумана как пинок под зад ее кузену. Да, Алек действительно был алкашом, но сердце у него было доброе, чего не скажешь об отце Терри, а Стиви этого никогда не ценил.
— Вы с ним дружили, — говорит Мэгги.
— Он был одним из лучших, и мы долгие годы были не разлей вода, — соглашается Терри, и его лицо принимает дразнящее выражение. — А ты помнишь, как мы с ним познакомились? Благодаря тебе!
Несмотря на румянец от выпитого виски, Мэгги краснеет еще сильнее.
— Ага… — произносит она как раз с той долей заигрывания, которая нужна Терри, чтобы почувствовать воодушевление, и для него воскресает юная, знакомая ему Мэгги.
Пару бокалов спустя они вместе уходят из паба и идут по Ньюхейвен-роуд. На улице сыро и холодно, вокруг ни единого такси. Они решают попытать удачу и дойти до Ферри-роуд, но и там нет ничего, кроме тяжелых грузовиков, грозно несущихся мимо них в сторону доков. Терри чувствует, что если у Мэгги и был какой-то запал, то теперь он быстро проходит, однако, на его счастье, появляется такси с Клиффом Блейдсом, собутыльником Терри из таксопарка в Паудерхолле, за рулем.
— Запрыгивай, Терри! — радостно стрекочет с английским акцентом Блейдс, но потом замечает настрой, внешний вид и то, в каком месте он подбирает своих пассажиров, и у него в голове все сходится. — А… так вы из крематория… соболезную. Кто-то из родных?
— Не, мы с кладбища. Дядя ее, — Терри мрачно кивает в сторону Мэгги, — и мой очень близкий друг. Мэгги, это мой приятель, Блейдси. — И он с усилием берет непринужденный тон: — Только, ради всего святого, не заводи с ним разговор о шотландском национализме.
— Шотландской независимости, — замечает Блейдси.
— Хорошо, я не стану этого делать, — чеканя слова, отвечает Мэгги.
Клифф Блейдс англичанин, но, несмотря на это, ярый сторонник независимости Шотландии, в то время как Мэгги, хотя в душе и согласна с их аргументацией, в горсовете продолжает отстаивать позицию лейбористов.
Блейдси, как известно, лишнего не сболтнет, он высаживает Терри и Мэгги возле ее дома в Крэйглите. Терри удивлен, насколько Мэгги безудержна, как она без всяких любезностей ведет его прямо в спальню. Не думал же он, что Мэгги останется тем же целомудренным, застенчивым подростком, которой она предстала перед ним в схожей ситуации много-много лет назад? Похоже, Мэгги хочет, чтобы в нее просто хорошенько засунули твердый член и не задавали лишних вопросов. Терри слышал, что расставание с этим ее Колином затянулось и она потеряла много времени. Но теперь ее дочь в университете и Мэгги готова снова податься во все тяжкие.
И они делают это со смаком.
Позже, когда они лежат в кровати и Терри смотрит на свои часы и гадает, сколько пройдет времени, прежде чем у него снова начнется эрекция, хотя он только что выжал из себя все, что мог (Терри ставит на три-четыре минуты), они слышат, как с первого этажа доносится звук вставленного в дверной замок ключа.
— Что… — Мэгги вынуждена прервать приятную посткоитальную дрему и сесть на кровати, — что это за?…
— В доме кто-то есть, — отвечает Терри. — Ты кого-нибудь ждешь?
— Нет, вообще-то… — Мэгги встает и надевает халат.
Терри следует ее примеру и влезает в свои серые брюки. Он привык к спортивной одежде, а от этой ткани остается странное ощущение.
Спустившись, Мэгги сразу направляется в открытую кухню-гостиную и встречает там свою дочь, Эмбер, которая готовит сэндвич.
— Что… Я думала, ты в Глазго, в университете…
— Я приехала на день рождения Лейси, ей двадцать один в эти выходные. — Эмбер быстро поднимает взгляд на мать.
— А я была на похоронах дяди Алека; я тут прилегла немного…
— Вижу, — фыркает Эмбер, заметив возникшую за спиной матери голую грудь Терри.
Мэгги разрывается. Одна ее половина против того, чтобы дочь видела ее в таком положении, в то время как вторая безуспешно пытается доказать ей, что в этом нет ничего страшного.
— Я… мы…
— Мам, мне все равно, что ты делаешь со своей жизнью. Правда. — Эмбер смотрит на Терри.
— Терри. Я… эм, я старый друг твоей мамы.
— Об этом я уже догадалась, — говорит Эмбер. Теперь ее голос изменился, и Мэгги никак не поймет, оттого ли это, что дочь не одобряет происходящего, или же ее злит, что подобная ситуация вообще могла возникнуть. — Ну, я, пожалуй, поживу у Ким, чтобы вам, ребята, было где разгуляться.
— Да ладно, я уже ухожу. У меня смена в такси, ага. Приятно было познакомиться, Скарлетт.
— Я Эмбер.
— Прости, цвет перепутал, — широко улыбается Терри и отправляется обратно вверх по лестнице.
Через мгновение Мэгги идет за ним в спальню, где Терри уже надевает и застегивает рубашку.
— Пиздец!
— Какая хорошенькая молодая девчушка. Должен отдать тебе должное, — произносит Терри, натягивая пиджак.
Мэгги замечает блеск у него в глазах.
— Даже не вздумай!
— Да за кого ты меня принимаешь! Мне и в голову такое не приходило, — протестует Терри.
Он никогда не бывает так убедителен, как в те мгновения, когда откровенно лжет, а Мэгги, хоть и провела в горсовете всю жизнь, едва не купилась на это.
Терри звонит Блейдси, чтобы узнать, не уехал ли он еще из этого района, но у Блейдси заказ в аэропорту. Зато поблизости оказывается Толстолобый, и спустя пятнадцать минут он забирает Терри и отвозит на квартиру в Саутсайде.
Терри немедленно переодевается, после чего садится в свой кэб, чтобы развезти несколько посылок в западной части Эдинбурга, в основном по соцжилью: Брумхауз, Уэстер-Хейлиз, Сайтхилл и Саутон-Мейнс. Закончив с делами, Терри подумывает отправиться в «Свободный досуг», заведение Пуфа, но решает все же проехать мимо Галереи современного искусства в Дин-Виллидж, на случай если там тусуется какая-нибудь шикарная киска. Его останавливают две молодые девушки и залезают в кэб, Терри в восторге.
— Куда поедем, девчонки?
— В отель «Минто», — с американским акцентом отвечает одна из них.
— Будет сделано. А сами вы откуда?
— Из Штатов.
— Точно, я так и подумал, — говорит Терри. — А откуда именно?
— С Род-Айленда.
— С Род-Айленда? Скажу без всяких, — Терри резко оборачивается и подмигивает, — если все девчонки там такие же, как вы, то это место должно зваться Родеолендом!
Назад: Часть первая. Предмошоночная невинность
Дальше: 2. Железно