Книга: Второй шанс адмирала
Назад: Глава 5 Плацдарм
Дальше: Глава 7 Исход

Глава 6
Добруджа

1. Добруджанский плацдарм, Констанца. 20 июля 1941 года
К началу июля группа армий «Юг» вышла из грандиозного танкового сражения в районе Луцк – Ровно – Броды, в ходе которого были перемолоты шесть мехкорпусов РККА.
К 10 июля немцы заняли Львов, Тернополь, Винницу и Житомир. В тот же день Ставка передала общее командование частями Красной армии, действовавшими на Юго-Западном и Южном направлениях, маршалу Будённому.
Филипп Октябрьский прекрасно помнил, как все это вышло «в тот раз»: тогда Семен Михайлович едва успел принять командование, как вдруг между группировками Южного и Юго-Западного фронтов вклинились танковые дивизии фон Клейста.
Но теперь у группы армий «Юг» вышла заминка. На календаре уже 20 июля, а ни Бердичев, ни Казатин немцами не взяты.
Все застопорилось из-за неудач на Южном фронте – высадка объединенных сил Красной армии и Красного флота в Добрудже смешала гитлеровцам все карты.
11-я армия вермахта пыталась перейти в наступление самостоятельно, без поддержки румынских 3-й (Думитреску) и 4-й (Чуперца) армий, но ее сил оказалось явно недостаточно – большие потери, понесенные немцами в боях с войсками Южного фронта, служили тому доказательством.
16 июля командование группы армий «Юг» перебросило в Молдавию подкрепления. 1-я танковая группа ни за что не хотела ослаблять свои ряды, но на генерал-полковника фон Клейста надавили из Берлина, и тот, со скрежетом зубовным и с проклятиями в адрес «неумехи Шоберта», выделил две танковые дивизии – 14-ю из 3-го мотокорпуса и 16-ю из 48-го мотокорпуса.
Генерал фон Штюльпнагель, командующий 17-й армией вермахта, наступавшей южнее 1-й танковой группы, вычленил из 4-го армейского корпуса 33-ю пехотную дивизию.
Вот эти силы и ударили по Каменец-Подольскому укрепленному району, где оборонялся правый фланг 18-й армии Южного фронта.
Красная армия с боями отступала. Оставив Кишинев и Бельцы, советские войска были отведены за Днестр, занимая оборону по линии укрепленных районов.
11-я армия вермахта вела наступление в Буджаке, между Дунаем и Днестром. С частями 9-й армии, удерживавшими Тираспольский, Дунайский и Одесский укрепрайоны, активно взаимодействовал Черноморский флот.
Флотские «ДБ-3Ф» и «СБ» вылетали на бомбежки вместе с «Пе-2» ВВС Южного фронта. Их сопровождали «мигари».
После того как Октябрьский передал точные и своевременные «разведданные», его авторитет в штабе фронта сильно укрепился, а за оккупацию Добруджи вице-адмиралу и вовсе оказали респект.
Поэтому предложение Филиппа использовать «флотские» и «фронтовые» ВВС не просто сообща, а концентрировать силу авиаударов, применяя сотни самолетов для достижения господства в воздухе, было поддержано.
И скоро дало плоды.
Массированные бомбардировки и обстрелы немецких танковых колонн на марше, цистерн с топливом, мотопехоты создавали хаос, перед которым хваленый орднунг пасовал.
4-й воздушный флот люфтваффе был в основном задействован на главном направлении, и ВВС РККФ и РККА имели дело с румынскими самолетами, плохонькими, но в количестве пяти сотен.
Впрочем, это число постоянно уменьшалось – бомбардировщики «Лось» и «Потез», истребители «ИАР» и «Хейнкель-112» целыми эскадрильями перебрасывались в Добруджу.
Немцы ворчали, но относились к этому с пониманием – захват русскими Добруджи открывал для Красной армии дорогу к нефтепромыслам Плоешти, что было крайне опасно.
А транспорты работали как часы, мотались челноками, перебрасывая к Констанце и Мангалии все новые батальоны, танки, орудия.
28 июля «Красный Аджаристан» и «Красная Грузия» выгрузили два дивизиона новеньких «катюш», а это уже было не просто подкрепление – в Москве высоко оценили смелую инициативу Октябрьского, потому и выделяли полусекретное оружие.
У кого-то из штабистов даже родилось романтическое сравнение Добруджи с Мальстремом, мифическим водоворотом, в чьей грохочущей воронке бесследно исчезают корабли.
Румынские бомбардировщики и танки, батальоны и эскадроны форсировали Дунай и бросались в атаку на «оккупантов», артиллерийские батареи с левого берега великой реки вели обстрел укреплений на правом, советском берегу, авианалеты повторялись регулярно. И все эти силы, брошенные против «проклятых большевиков», таяли, пропадали, обращались в тлен и прах.
Самолеты гробились, сотни и сотни трупов в румынской военной форме уносило течением, а однажды на высокий берег на крутой вышли «катюши», и завели свою песню, ужасающим воем и ревом покрыв дунайские воды. Тогда целая румынская дивизия в панике разбежалась, бросая винтовки, но реактивные снаряды были быстрее, и от них не находилось спасения.
Залп «катюш» накрыл артиллерийские позиции румынских войск, и это переполнило чашу терпения немецкого командования – было решено направить в Добруджу «доблестные войска вермахта». Что и требовалось доказать.
Свой штаб Октябрьский разместил в Констанце, в том же здании, где ранее бродили чины Королевского ВМФ.
Ныне тут бегали моряки-черноморцы.
Может, Филипп и ошибался, но ему казалось, что поведение соратников менялось. Все-таки многое зависит от командующего.
Если комфлота не ведет себя малодушно, то и его подчиненные не проявят трусости. Хотя бы для того, чтобы не выделяться.
Ведь многие в штабах всех уровней являются чиновниками, пускай и в военной форме. А для чиновника равнение на вышестоящего – основа службы. Он будет дико бояться, но виду не покажет, просто для того чтобы не вызвать начальственного осуждения.
А за последний месяц многие осмелели, оживились – большой разворот дел на флоте поневоле затягивал.
Да еще и Москва дала добро! Чего же лучше?
Октябрьский подошел к окну и выглянул на улицу. Люднее сделалось – местные подрожали, подрожали, прячась по окрестным селам, да и возвращаться стали.
Военные патрули за порядком следили строго, ворьё всякое да мародеров сразу к стенке ставили. Так что грабежей с погромами новая власть не допускала, и жители Констанцы поражались, заставая свой скарб не тронутым.
Потихоньку все оживало – торговлишка раскрутилась, докеры на смену вышли, а работенки им привалило, одни только «суда-утопленники» чего стоили.
Флотские интенданты блюли неподкупность, с румынскими поставщиками торговались, но расплачивались честно.
Октябрьский подошел к большой карте, висевшей на стене.
Все названия были на румынском, но понять, что где, было можно. Линия обороны, выведенная красным, тянулась вдоль Дуная.
Если немцы припрутся, то с севера их ждать не стоит – там плавни, болота, путаница островков и проток. Ну, разве что в этом месте, где разливается озеро Ялпуг.
А вот в районе Мэчина местность сухая и гористая. Скорее всего, немецкие танки стоит ожидать со стороны Галаца или Брэилы. Или от Фетешти, что напротив Чернаводэ, куда подходит железная дорога. А то и с обоих направлений сразу.
Тоже вариант…
Филипп усмехнулся. Злая радость переполняла его – он вынудил-таки фашистов дергаться, нарушил их триумфальное шествие! Пускай только на Южном, третьестепенном фронте, и все же…
Здесь война пошла совсем не так, как «в тот раз». Тогда случались вялые бомбардировки Констанцы, а Южный фронт бился сам по себе, не слишком надеясь на Черноморский флот.
Ныне положение изменилось, а с Тюленевым он даже подружился – каждый божий день на связи, чувство локтя ощущается грубо и зримо.
В дверь заглянул Намгаладзе.
– А, вот ты-то мне и нужен. Зайди. Дмитрий Багратович, как там дела с разведчиками-диверсантами?
– Группы создаются, товарищ командующий, – бодро ответил начальник разведки. – Несколько групп уже работают.
– А у тебя в группах этих молдаване есть? Румынский язык – тот же молдавский.
– Найдем!
– Найди. Мне нужны свои люди в Галаце, Брэиле и Фетешти. Пусть отслеживают движение составов.
– Полагаете, немцы воспользуются железной дорогой?
– Полагаю. Немцы еще не пуганые. И вот что – на путях между Галацем и Брэилой надо заложить взрывчатку. Место пусть выберут подходящее, такое, чтобы состав с танками ушел под откос.
– Сделаем, товарищ командующий!
– Действуй.
2. Добруджа, магистраль южнее Галаца. 21 июля 1941 года
…Группа у Боцмана подобралась что надо. Серега Рудак в погранцах служил, дело свое знает туго. Маня Лысых хоть и девка, а силу имеет – Серый в первый же день к ней подкатил, так она с правой так влепила, что погранец в кувырок ушел.
Зато после как шелковый стал, сплошная уважуха к дамам проявилась, и откуда только что взялось…
А Тося Данилин хоть и щуплый парниша, но стержень в нем чувствуется. Такого не сломишь.
Манька – радистка, причем рацию свою сама же и таскает, а Тоська – взрывник. Обычно он робок, смущается при девушках, держится в тени, но дай ему мину или бомбу не разорвавшуюся, мигом концентрируется, и хоть статую «Хладнокровие» лепи с него.
Боцман выглянул из-за кустов. Прямо впереди вырисовывалась высокая насыпь, по которой проходили рельсовые пути. Обрыв был не слишком крут, но, если вагоны пойдут вниз, раза два точно на крышах окажутся.
– Маня, что делаешь?
– Сидю, – пробурчала радистка. – И бдю.
Волосы у нее на голове были растрепаны, их кое-как обжимали наушники.
– Возвращаются…
Боцман пригляделся. Солнце садилось, и в тени откоса мало что можно было заметить. Но вроде шевельнулись два пятнышка…
Вскоре на пригорок, заросший кустарником, взобрались Антон с Сергеем.
Антон распускал за собой провод.
– Заложили?
– Заложили, – кивнул Рудак. – Столько тротилу ушло – жуть! Чтобы рельсу порвать, одной шашки хватит, грамм на четыреста…
– Лучше с избытком, – сказал Тося. – Так красивше…
Маня фыркнула и тут же схватилась за наушники.
– Молдаванин на связи! – быстро проговорила она. – Тихо чтоб!
Все смолкли, а радистка, освободив уши, сказала:
– Вышел эшелон! Тридцать платформ, танки «Т-III».
– Ага! – расплылся в улыбке Боцман. – Ждем.
Ждать пришлось почти час. Потом далеко на севере показался паровозный дым – по косой он уходил в чистое, блёкло-голубое небо, словно вылинявшее на жарком солнце.
– Едут!
Боцман кивнул. Особой ненависти к немцам у него не было. Домовитый и хозяйственный мужик, он не зря звался Боцманом. Ему и в самом деле приходилось занимать эту должность на крейсере Балтфлота. Перевели на ЧФ, а тут как раз и война, и кавторанг с ходу: «В диверсанты пойдешь?»
А чего ж не пойти? Боцман на гитлеровцев обиды не держал, для него все было просто: сидите за границей и не рыпайтесь! Полезли на нашу сторону? Ну, сами виноваты. Получите и распишитесь!
Далекий гудок донесся, словно в мирное время. «Поезд «Москва – Владивосток» прибывает на первый путь…»
– Готовы?
Тося замедленно кивнул, пристально глядя на приближавшийся состав. Пальцы его нежно гладили рукоятку взрывной машинки.
Пыхтя паром, лязгая сцепками, поезд накатывал и накатывал.
Уже можно было различить отдельные платформы с укрытыми брезентом танками, цистерны с горючим, товарные вагоны с боеприпасами и даже парочку пассажирских – для личного состава.
Боцман прислушался.
Едва слышная, донеслась трель губной гармошки.
На войну, как на праздник…
Состав покатил по насыпи. Тося бешено закрутил ручку генератора и резко повернул включатель. Ахнул взрыв.
Сначала блеснуло пламя, вспухая огненным горбом, подкидывая сразу пару вагонов, складывая их «домиком», и ударил резкий грохот.
Паровоз остался на путях, а вот «пульман», прицепленный сразу за тендером, медленно накренился, упал и покатился вниз. Две сложившиеся платформы, вставшие почти вертикально, опрокинулись вместе с танками, а остальной состав, разогнанный километров до пятидесяти в час, наезжал и наезжал, сходил с рельсов и сходил, валился и валился под откос.
Цистерна прокатилась по обрыву, столкнулась с танком, лежавшим вверх гусеницами, и лопнула. Потоки бензина хлынули во все стороны. Следующая ли платформа высекла искры или еще что, но горючее вспыхнуло с коротким гулом, добираясь до того места, куда летел, переворачиваясь, вагон со снарядами.
От удара вагон рассыпался, тяжелые ящики вынесли крышу, и какие-то боеприпасы сдетонировали. Жидкому пламени, окатившему ящики, уже нечего было поджигать – ему навстречу рвался огонь разящий.
Разрывы снарядов сливались во вздрагивавший грохот, осколки веером разлетались вокруг, скашивая высокую траву и кустарник.
Разведывательно-диверсионная группа разом уткнулась, вжалась в землю.
– Уходим! – крикнул Боцман, и все стали отползать, покидая пригорок.
Ревело пламя, пожирая деревянный подвижной состав, бабахали снаряды, а вот человеческих голосов слышно не было – в буйстве огня и раскаленной стали не было места немощной плоти.
«А мы вас не звали!» – усмехнулся Боцман.
– Сигнал послала? – спросил он вслух.
– Угу, – кивнула Маня. – Они уже должны были вылететь.
РДГ успела отойти на пару километров, когда в восточной части неба проявились несколько точек – это шли бомберы «ДБ-3Ф».
Истребители прикрытия кружились в небе, пока бомбардировщики заходили на цель.
Платформы, танки, разбитые вагоны – все это сгрудилось в низине между насыпью и цепочкой невысоких холмов, горело и дымилось.
ФАБ-250 добавили огня и гари.
Сбросить танки с путей – этого мало. Бравые ремонтники живо починят бронетехнику, и та снова поползет на советские окопы.
Следовало так «изнахратить» танки, по выражению командующего ВВС флота, чтобы они годились разве что на переплавку. Вот бомбы и падали, добивая то, что не было добито.
С высоты были видны бегущие человечки, похожие на хлопотливых мурашей. Пара бомб, угодившая неподалеку, буквально сдула их.
«А мы вас не звали!»
3. Добруджа, Чернаводэ. 21 июля 1941 года
…Зенитный дивизион пятибатарейного состава расположился в пяти километрах к северу от Чернаводского моста. Старшего лейтенанта Гошу Томина назначили командовать пятой батареей, «крайней», как ее называли.
Это было его первое назначение после училища, и Томин очень гордился, что попал в Добруджу – это было так интересно.
Заграница!
Старлей получил под свое начало четыре грузовика «ГАЗ-ААА», в кузовах которых были установлены 37-миллиметровые автоматические зенитные пушки.
Трехосные «Газоны» были расставлены вдоль берега, загнанные в свежевырытые капониры, а поодаль стояли еще три машины – полуторки. Две – для перевозки боеприпасов, а у третьей в кузове находился счетверенный «Максим».
Старший батареи старшина Ляхов гонял молодь, приучая к дисциплине, а командиры огневых взводов тренировали свои расчеты – наводчиков по азимуту и по углу возвышения, установщиков скорости и дальности. Заряжающие, пока суд да дело, вскрыли ящики с боеприпасами и снаряжали обоймы – по десять обойм к каждому орудию, чтоб не бегать потом.
Тяжело в учении, легко в бою.
А когда учение кончится – лопаты в руки, и марш на рытье окопов да противовоздушных щелей.
Томин проверил схрон с припасами: двадцать пять ящиков со снарядами, десять – с патронами и столько же – с тушенкой. Даже свежий хлеб был – командир дивизиона поделился.
Укрытые масксетью, стояли в рядок четыре бочки с горючим.
А КП батареи выглядел как шатер папуаса – четыре жерди удерживали масксеть. Юркнув в ее зыбкую тень, старлей поднес к глазам бинокль и внимательно осмотрел противоположный берег.
Никакого движения – румыны давно оставили попытки атаковать, поскольку их было очень удобно расстреливать. А вот форсировать Дунай ночью «мамалыжники» не решались.
Нет, одна попытка была. Благо как раз подъехала машина с зенитным прожектором – прошлись лучом по ночной реке, и вот они, пловцы-гребцы. Дали очередь из зенитки осколочными и мигом отбили всякую охоту к ночным заплывам…
– Товарищ старший лейтенант! – заголосил часовой. – Вижу самолеты противника!
– Батарея, к бою!
Все забегали еще шибче, но не было той сутолоки и неразберихи, как в первые дни «учебки», – старшина свое дело знал. Зенитчики действовали как учили – подносили снаряды, заряжали, наводили.
Масксеть на КП задерживала слепящее солнце, и Томину были хорошо видны подлетавшие самолеты. Шли французские «Потезы», 63-и, несколько английских «Бристолей-Блейнхемов» и один «Блох».
– Курс девяносто, высота тысяча, скорость триста пятьдесят! Одиночная воздушная цель!
В самом деле – одиночная. Бомбардировщики расходились «вилкой» – одна группа забирала к югу, другая к северу, и лишь единственный «Блох» МВ-210 продолжал идти прямо на восток.
Прямо на пятую батарею.
– Огонь!
Мелкокалиберные снарядики достали «Блоха» на большой дальности, повредив левый двигатель, и самолет пошел на снижение. Создавалось такое впечатление, что МВ-210 врежется в обрыв.
Его левый двигатель дымил, но вдруг завелся, закрутив винт, и машина с металлическим стоном, сотрясаясь, принялась выруливать, забираясь на «горку».
У самого обрыва, чуть ли не цепляя днищем травянистую кручу, бомбардировщик взмыл вверх, окатывая батарею сдвоенным ревом.
Он пролетел так близко, что воздушный поток, раскрученный винтами, сорвал пилотки.
Зенитчики у орудий промешкали, не выстрелили в упор, а вот «Максимы» сработали четко – четыре очереди продырявили правое крыло и мотор, только железячки в стороны брызнули.
«Блох» поднялся в воздух метров на сто выше обрыва, замер в высшей точке и стал падать хвостом вниз. Вот он канул за кромку обрыва, и вскоре земля сотряслась от взрыва, восклубился дым.
– Готов!
– Огонь!
Три «Потеза» шли звеном справа. Истребители «ИАР-80» вились выше и ниже. Пара орудий стреляла непрерывно, свалив один из «ИАРов». Тот завертелся, кажется, сразу во всех плоскостях и рухнул в дубовую рощу, подступавшую к самой круче.
Собрат сбитого тут же развернулся и прошел над батареей, треща пулеметом.
Захолонув Гоша отскочил, падая, а на том месте, где он только что стоял, ударили фонтанчики земли, оставляя вороночки – одной ладонью не прикроешь.
И снова застучали «Максимы», проходя вдоль борта румынского истребителя. «ИАР» так и летел дальше, ни дымка, ни огонька, но пилотировать самолет было уже некому.
Истребитель пересек курс пролетавшего «Потеза», задевая за днище фонарем кабины и килем. «ИАР» тут же резко пошел вниз, разбиваясь об опору Чернаводского моста, а бомбардировщик уцелел, накренился только, показывая себя как бы сверху.
И одна из зениток тут же отчекрыжила ему крыло.
«Потез» как летел, так и зарюхался в дубраву.
Все-таки девятка бомбовозов миновала заслон на границе Дуная и степи, но восточнее за дубовыми рощами расположилась зенитно-пулеметная рота, вооруженная строенными установками 12,7-миллиметровых ДШК. А еще дальше, уже в степи, в низинах между холмов, цепочкой растягивались грузовики «ЯГ-10», с установленными на них 76-миллиметровыми зенитными орудиями.
Ага, заработали! Загоготали, забили ДШК… Забухали трехдюймовочки…
С нараставшим воем над дубняком пронеслись «Потезы», лёгшие на обратный курс. Видать, пилоты до того напугались зенитного огня, что им даже в голову не пришло обогнуть позиции зенитчиков, взять к северу, сделать крюк. Нет, так и перли самым коротким путем.
– Огонь!
Бомбардировщик, промахнувший поверху над батареей, заработал хорошую порцию снарядов в хвост. Было видно, как рассыпается оперение. Бесхвостый «Потез» завилял в воздухе, его крутануло поперек потока, и правое крыло не выдержало, отвалилось.
Или это его зенитчики постарались?
Томин напялил на бритую голову пилотку, которую до этого мял в руках, и гордо улыбнулся. Отбили!
4. Добруджа, район Хыршова. 21 июля 1941 года
…Зашипела зеленая ракета, засияла на конце дымного хвоста.
– По самолетам!
Арьков вцепился в особую ручку, хэкнул и взобрался на крыло «Ил-2» под восьмым номером. Залез в кабину, пристегнулся, воткнул вилку шлемофона в гнездо.
Он первым, пользуясь правом комэска, вырулил на старт.
Двенадцать штурмовиков, один за другим, поднялись с аэродрома Мамайя и взяли курс на северо-запад, к городишке Хыршова.
– Я – Седьмой! Не растягиваемся! Идем на пятистах. «Маленькие», бдите!
– Бдим, – откликнулся Красный Яша, командир шестерки истребителей «Як-1», прикрывавшей «горбатых», как прозвали «Ил-2» за характерную форму кабины.
Был слух, что Ильюшин собирался делать свой штурмовик двухместным, усадив за пилотом борт-стрелка. Да, такой помощничек явно не помешал бы!
«Ил-2» спереди – тигр тигром. В крыльях – две 20-миллиметровые пушки плюс два пулемета ШКАС. Реактивные снаряды, опять-таки.
А корпус – клепанный из стали. Хрен собьешь.
Но это спереди! А вся задняя полусфера открыта – подлетай и сбивай. Это все потому, что авиаконструктор никогда не садился на место пилота. Вот поучаствуй он хоть в одном воздушном бою, вприпрыжку бы побежал в свое КБ переделывать одноместный штурмовик в двухместный!
Приходится ходить в набеги с прикрытием, как какие-нибудь бомберы.
Под крылом холмилась степь, лишь кое-где попадались рощи.
– Я – Седьмой! Впереди Хыршова. Четверке Семенова подавить огонь зенитной артиллерии!
– Есть!
Сама-то Хыршова опасности не представляла, поскольку была занята частями 2-го полка морской пехоты. А вот местность за Дунаем, лежавшая несколько южнее, нагнетала угрозу – там потихоньку скапливались немецкие войска.
16-я танковая дивизия вермахта. Сто сорок семь танков по штату.
Во время кампании на Балканах, когда Гитлер захватывал Грецию, 16-я танковая находилась именно здесь, в Румынии. Вроде как немцы боялись, что СССР нападет первым.
И вот поневоле вернулась.
– Вижу цель! Набираем высоту. Увеличить скорость, плавная «горка».
На том берегу Дуная поднимались облака пыли – это шли колонны танков, телег, автомашин. Немцы выдвигались к понтонной переправе. Ну-ну…
Арьков взял ручку управления на себя. Стрелка высотомера поползла по шкале вправо: 500… 600… 700…
Повыше заберешься – быстрее спустишься. Лучший способ атаки – с пологого пикирования.
– «Маленькие», прикройте!
Подойдя к рубежу ввода самолетов в атаку, Арьков скомандовал:
– За мной!
Командирская машина плавно наклонила нос и понеслась вниз, как на салазках с горки. А следом и вся группа заскользила, набирая скорость, выбирая цели.
Повозки, запряженные лошадьми, и тентованные грузовики останавливались, немцы разбегались, и только танки продолжали ползти по своим танковым делам.
Навстречу пикировавшим штурмовикам захлестали очереди из «Эрликонов», а «горбатые» перли и перли дальше, не обращая внимания на жалкие потуги пулеметчиков, хотя снопы искр от рикошетировавших о броню пуль летели, как с наждачного точила.
– На боевом курсе! Приготовиться к атаке!
Земля надвигалась так быстро, что даже холодок прошел по спине.
Стали хорошо видны серые коробочки «Т-III» и «Т-IV».
– Атакуем все!
Первыми в ход Арьков пустил восемь эрэсов, расходовав их в три приема – четыре реактивных снаряда пробили по двум тесно сгрудившимся танкам, они чуть ли гусеницами не терлись.
РС неуправляем, точно нацелить его не удастся, но туша танка велика, не промахнешься. Один из эрэсов попал именно туда, куда надо было, – в моторное отделение.
Осколки от эрэса немощны, зато его ударная волна в радиусе нескольких метров достигает двух тысяч градусов. Так что РС вполне способен и ствол танковому орудию погнуть.
Бензиновый мотор сразу вспыхнул, и танкисты мигом полезли из горящей машины.
Еще две пары снарядов ушли по грузовикам. Тут все как надо – кабина в клочья, тенты вздуваются от разрыва и полощут, посеченные в лоскуты. Порядок, горят, как растопка.
Теперь сбрасываем бомбы…
Раньше под крылья вешали ВАПы – выливные авиационные приборы, попросту большие банки из светлой жести с белым фосфором. Над целью из них лились длинные шлейфы огня в виде горящих шаров величиной с хоккейный мяч, за которыми тянулись белые хвосты дыма.
Горящий белый фосфор потушить практически невозможно. Попадет такой на танк – все, считай, хана экипажу. Тут дело не в том даже, что загорается бензин, – белое фосфорное облако само по себе страшнейшая отрава. А если комочки этой липкой дряни попадут на человека, то прожгут буквально до мозга кости. А уж те, кто лежал в госпитале и слушал жуткие крики раненых с ожогами легких, которым не поможет никакой врач, быстро разнесут страшилки.
Вот и драпали немцы, лишь завидев белый шлейф.
Но уж больно капризен фосфор. Выливаешь его, а как самому уберечься? Попадет эта гадость на обшивку «Ила» – все, в капремонт. Да и опорожнять ВАПы надо было на бреющем.
А кто добровольно в смертники запишется?
Вот и стали вешать обычные фугаски. ФАБ-100.
Тоже немощь. Немощь – осколки от сотки пробивали 30-миллиметровую броню немецких танков, только когда бомба разрывалась рядом, в шести-семи шагах максимум.
– Я – Седьмой! Делаем второй заход!
Машины горели, пылало несколько танков. Сбросив последние авиабомбы, выпустив эрэсы, штурмовики затеяли зловещее кружение, открывая огонь из пушек и пулеметов.
Навели шороху, короче.
– Уходим!
5. Добруджа, Нижний Дунай. 28 июля 1941 года
…Старший лейтенант Инкин оглядел эскадру.
Нельзя, наверное, было подобным образом именовать группу бронекатеров и мониторов Дунайской флотилии, ну, а как еще?
Двумя дивизионами?
Десять бронекатеров и восемь мониторов под командованием контр-адмирала Абрамова проскочили мимо Галаца на простор Нижнего Дуная, воспользовавшись налетом советской авиации.
А мимо Брэилы прошли ночью.
Бронекатер Инкина названия не имел, носил лишь счастливый номер «13». По крайней мере, Аркаше Инкину это число никогда неприятностей не приносило, хоть он и родился в тринадцатом году.
Во флотилии именами обзавелись лишь мониторы.
Четыре монитора – «Железняков», «Жемчужин», «Левачев» и «Мартынов» – были одного типа – СБ-37. Прикрытых противопульной броней, их вооружили парой 102-миллиметровых орудий да пулеметами еще на верфях, а по приказу Октябрьского добавили зенитных автоматов.
В принципе, вице-адмирал зря винил одного себя в «зенитной недостаточности» флота. Все началось куда раньше и было связано с «врагом народа, троцкистом» Тухачевским.
Именно Тухачевский лишил надводные корабли мощных и разнообразных средств ПВО, приказав свести к неким «универсальным» орудиям, 76-миллиметровыми дивизионным пушкам, приспособив их для стрельбы по самолетам. В общем-то, ничего нового в этом «красный маршал» не сказал, вся Европа увлекалась универсальной артиллерией – ее применение обещало весьма солидную экономию.
Вот только, поувлекавшись этой глупой модой, европейцы все же вернулись к старой, доброй артиллерии, ибо любой профессионал знает – в бою эффективен лишь полный набор пушек, различных калибров, и предназначенных для разных целей.
Однако бывший подпоручик, даже вознесшийся в маршалы, оставался подпоручиком, далеким от подлинного профессионализма.
А в итоге флот остался без зенитного прикрытия.
Впрочем, Абрамов не потому за голову хватался, что Октябрьский заставил его позаботиться о противовоздушной обороне. Комфлота пошел дальше: за какие-то полторы недели в Измаиле, а затем в захваченной Сулине на мониторы были встроены башенно-палубные установки для 82-миллиметровых РС – каждая с двенадцатью двутавровыми балками для двадцати четырех снарядов, и надпалубные – для 132-миллиметровых РС, с восемью балками для шестнадцати снарядов.
Основания установок с качавшейся частью и сиденьем наводчика поворачивались на 360 градусов, а для пуска всех двадцати четырех эрэсов хватало семи секунд.
Бронекатера БКА были поменьше, но выглядели весьма внушительно, одни танковые башни чего стоили! По башне на катер, точно такой, как на «тридцатьчетверках», на носовую палубу, а на корму – по установке для РС-82. Пришлось оттуда одну пулеметную башенку убрать, но это пустяки – парочка еще осталась, на носовой палубе и на верху рубки.
Недаром же БКА прозвали «речными танками»!
Инкин глянул назад – ракетная установка внушала почтение и уверенность. «Речная катюша»!
Среди колонны кораблей выделялся монитор «Ударный», на котором контр-адмирал поднял свой флаг. На мониторе, кроме всего прочего, стоял «главный калибр» – две башни с 130-миллиметровыми орудиями.
Честно говоря, Абрамов ворчал по привычке, частенько скрывая за брюзжанием удовлетворенность – перевооружение позволило хоть как-то уравнять советские мониторы с трофейными румынскими.
«Ардеал», «Бессарабия» и «Буковина» были мощней, хотя все три монитора спустили на воду еще в Первую мировую на верфях Австро-Венгрии. На «Ардеале» стояли три 120-миллиметровых орудия да еще пара гаубиц того же калибра. И, что немаловажно, бронирование было противоснарядным.
Короче, армада.
Ранним утром 28 июля бронекатера и мониторы проходили вдоль Балты-Брэиле, обширного района между руслом Дуная и Мэчинским рукавом, топкого, изрезанного балками и протоками, испещренного озерцами и старицами, заросшего тростником, осокой, ивняком.
После вешнего половодья в этих местах можно было только проплыть на плоскодонке, если та, конечно, не завязнет на какой-нибудь раскисшей кочке.
В общем, ожидать опасности с этого направления не стоило – в хлябях Балты-Брэиле монитор не спрячешь и бронетехнику не загонишь – утонет. Но на всякий случай катерники бдели.
Инкин вышел на палубу и внимательно оглядел медленно проплывавший берег. Поднявшееся солнце освещало холмы и рощи, но еще не грело, наводя духоту.
Было тихо, только глухой рокот моторов расходился по реке. Но именно тишина и взводила нервы.
Немцы готовились к наступлению. Войска вермахта, переброшенные с оккупированной Украины, сосредотачивались в районах Брэилы, Джурджени и Фетешти. Оттуда, сразу из трех мест, начнется форсирование Дуная – понтоны, баржи, мониторы, паромы и прочие плавсредства уже скапливались в местах переправ.
Гитлеровцы почти не таились, как, впрочем, и до 22 июня, – все же видели танки на той стороне границы, а на пограничных реках, прямо на берегу, складировались понтоны. Не надо было иметь мозги великого стратега, чтобы уразуметь суть происходившего. Всё прямо-таки кричало: «Будет война!»
Так и здесь. По всей видимости, немцы еще не растеряли той наглости и хамоватой уверенности победителей, которые накопили в Европе. Вот только СССР – не Европа, и дурь из этих гансов мы выбьем…
Инкин усмехнулся, опуская бинокль. Близятся бои.
Те стычки, что случались с румынами, сражениями не назовешь: что «мамалыжники», что «макаронники» – бойцы одинаково хреновые.
Немцы – иное дело. С этими не знаешь, кто кого.
Ничего… Всякие на русских кидались, и где они? Удобрили русскую землю своими тушками. Вот и после немцев хлеб расти лучше будет…
– Миша! – окрикнул старлей командира отделения комендоров. – Полная готовность к бою, скоро Джурджени покажется.
– Понял, товарищ командир!
Михаил Брагин, в отличие от Инкина, был основателен и рассудителен не по возрасту, хотя и успел дослужиться до старшины 1-й статьи. А уж его пышным усам завидовала вся флотилия. Оттого, наверное, и потешались – дескать, когда ж ты, Михаил Батькович, успел такие-то усищи отрастить? Родился усатым?
Усмехнувшись, старлей спустился вниз. Условий никаких – отсеки низенькие, в полный рост не выпрямишься, и все, от носа до кормы, соединялись друг с другом. В переборках даже люков не было, чтобы задраить. Вроде бы нарушение канонов и потеря живучести, зато под огнем неприятеля матросы могли передвигаться по всему катеру, не поднимаясь на палубу.
Инкин протиснулся в свой закуток и склонился над картой.
Из Брэилы немцы ударят на Мэчин, из Фетешти – на Чернаводэ и далее, на Констанцу, из Джурджени – на Хыршову. Когда танковые дивизии вермахта окажутся на правом берегу Дуная, их уже не остановишь. Проверено.
Просто нечем останавливать. Противотанковых пушек мало, да и те мелки. Зенитчики помогут, конечно, вот только до танков ли им будет? 4-й авиакорпус люфтваффе, где больше сотни одних только «мессеров», налетит на Добруджу в полном составе, а еще, быть может, отдельные эскадры уделит 5-й авиакорпус.
Вывод один: немцев надо усиленно колотить именно сейчас, пока они на «румынском» берегу Дуная. Переправятся они на «советский» – придется переходить к обороне. И отступать…
И эвакуироваться…
– Товарищ командир! Немцы!
Инкин стремительно покинул каюту. Впереди реку утюжила пара мониторов – передовая оборона переправы.
Но первыми по советской эскадре ударили пушки с берега. Пенные столбы поднялись между кораблями.
Контр-адмирал раздал указания, и бронекатера выстроились в линию, разворачивая кормовые установки: краснофлотцы называли их так же, как и красноармейцы – «катюшами».
Минимальная дальность полета эрэсов была меньше двух километров, а береговая батарея располагалась чуть дальше.
Брагин гонял своих комендоров, а старший рулевой выдерживал курс.
Наводчики постарались, и оглушительный грохочущий вой, похожий на рев сказочного чудовища, разнесся над водой.
Десятки реактивных снарядов унеслись, пуша оранжевые хвосты выхлопов, и устроили немецким пушкарям ад на грешной земле.
Два бронекатера и монитор «Железняков» направили свои РС по кораблям противника. По целям угодила лишь малая часть, но и она наделала делов.
– Полный вперед! Орудия к бою!
Навстречу эскадре шли два румынских монитора – «Михаил Когэльничану» и «Александру Лаховари».
Каждый из них был покрыт броней в три пальца толщиной и хорошо вооружен – по три 120-миллиметровых пушки, по две 47-миллиметровых и по одной 37-миллиметровой.
Мониторы шли впереди, словно загораживая следовавшие за ними сторожевые катера. Было видно, что у «Когэльничану» возникли явные проблемы после ракетного обстрела – на корме и в носу что-то густо дымило, и монитор заметно отставал, выбиваясь из строя.
– Огонь!
Советские мониторы – и собственной постройки, и трофейные – шли фронтом и выстрелили залпом, хоть и несколько вразнобой.
Четырехи пятидюймовые снаряды ударили метко, взрываясь в надстройках, пробивая борта вражеских кораблей.
Накрытию способствовала безветренная погода – на тихой глади вод отчего бы не показать класс? Несколько снарядов, правда, дали перелет, но даром не пропали – потопили сторожевик «Капитан Попеску Константин».
– Огонь! – крикнул Инкин. – Не прекращать огонь!
Старлей вцепился в планшир. Он прекрасно понимал, насколько слаба броня того же «Ударного». А положение на бронекатерах и вовсе анекдотично – стрелки в орудийных башнях прикрыты с головы до пояса броней в 45 миллиметров, а ниже пояса их защищал лишь борт корабля толщиной в семь миллиметров.
Зато плоскодонный БКА пройдет везде, а в крайнем случае матросы протащат его, как бурлаки на Волге.
Следующий залп прозвучал одновременно с выстрелами румынских орудий. Канониры с «Александру Лиховари» оказались более подготовленными – им удалось вывести из строя «Железнякова». Монитор задымил, стал крениться на правый борт, на корме у него разгорелся пожар, но передняя башня продолжала палить.
Огонь разгорался, и тогда экипаж дал полный ход, выжимая из мотора весь его ресурс до капли. «Железняков» шел на таран, спеша добраться до врага, пока еще не затонул.
Буквально в полукабельтовых от румынских мониторов он дал залп эрэсами – тут помогло подтопление «Железнякова». Корабль уходил носом в реку настолько, что вода омывала всю палубу до надстройки, поэтому и угол, под которым шел пуск, оказался минимальным.
Полтора десятка РС, успев разогнаться до двухсот метров в секунду, врезались в борта «Когэльничану», в надстройки, в башни.
Монитор вспыхнул весь и сразу, после чего рванул боезапас, выламывая палубу. Гоня перед собой волну, приблизился горящий «Железняков» и врезался «Михаилу Когэльничану» в борт.
Два монитора с грохотом и скрежетом сложились и вместе пошли на дно.
– Люди за бортом!
Моряки с бронекатеров стали подбирать тонущих без разбору, своих и чужих, а «Ударный» продолжил бой.
Абрамов не зря понадеялся на трофейные мониторы – хорошо бронированные, они шли впереди. Заградить вражеский огонь, принять его на себя они не могли, но хоть сами были лучше прикрыты от артогня.
– Бронекатерам – огонь эрэсами по переправе!
Сам понтонный мост далеко впереди виден не был, он лежал низко, как палубы мониторов. Зато глаз примечал серые танки, ползущие по воде, аки по суху. По ним и целились.
– Огонь, – спокойно скомандовал Брагин.
Ревущий вой РС заглушил даже артиллерийскую пальбу. Прорисовывая пологую дугу, реактивные снаряды падали и взрывались, вздымая целый частокол из водяных столбов.
Но были и попадания. Задымил один из танков, а потом Инкин увидал в бинокль, как парочка «Т-III» медленно кружит – эрэсы перебили в нескольких местах щиты наплавного моста, и понтоны с остатками настила поплыли по течению, как обычные плоты.
Саперы с понтонерами суетились на обоих «плотах», вот только один из танков стоял ровно, а другой расположился слишком близко к краю, отчего алюминиевые беспалубные полупонтоны с этой стороны глубоко уходили под воду, а с другой едва касались мелких волнишек.
И вот сила притяжения победила – «тройка» клюнула стволом орудия, понтоны под нею утонули, и танк соскользнул в воду.
Заглядевшись на «потопление», Инкин не сразу рассмотрел, что их румынские мониторы «кончились». «Лиховари» почти весь ушел под воду, одна мачта выглядывала среди фонтанов и пузырей.
– Весь огонь сосредоточить по катерам и мосту!
– Есть!
– Товарищ командир! «Мартынов» тонет!
– Подобрать людей!
До последней минуты моряки-дунайцы надеялись на помощь своих. Рано или поздно над переправой появятся бомбовозы из Мамайи, и тогда, под шумок, можно было подняться выше по течению.
Осмотреться на кораблях, передать раненых – госпитальное судно «Советская Буковина» должно было идти навстречу им, со стороны Чернаводского моста.
Отдышаться – и снова в бой!
– Наши летят! Ура-а!
Заранее улыбаясь, чувствуя, как легчает на душе, командир БКА-13 глянул из-под руки на небо.
С востока подлетали штурмовики «Ил-2». Сверху и снизу их страховали «И-16», числом не менее пары эскадрилий.
– Товарищ командир! Румынские катера уходят!
– За ними! Нам по дороге! И – огонь!
6. Добруджа, Басараби. 28 июля 1941 года
«Три танкиста, три веселых друга, экипаж машины боевой…» – песенка вертелась и вертелась в голове у Мишки Вальцева, как заевшая грампластинка.
Три танкиста – это про них, про «БТ-7», который небрежно зовут «бэтушкой».
Вальцев помнил, как он гордился, что попал в танкисты. Как же – деревенский тракторист, и вдруг – танк!
Считай, четырнадцать тонн весу, а наверху – пушка 45-миллиметровая. Вещь!
Да и не простой танк ему достался, а новейший «БТ-7М» – с дизелем вместо бензинового мотора. В таком не сгоришь!
Хотя боеукладка рвануть может легко – броня-то всего пятнадцать миллиметров. Пули такая удержит, осколки тоже, а вот снаряд ее пробьет запросто. Поэтому тут что главное?
Крутиться и вертеться! А уж по быстроте и маневренности «бэтушка» не знала себе равных. Там, где тяжелый «КВ» примет снаряд на броню, «БТ» увернется. Если успеет, конечно.
А тут все от него зависит, от красноармейца Вальцева! Он-то за рычагами, а не кто-нибудь. Хотя, конечно, командир тоже много значит. Частенько именно лейтенант Шевелёв орал ему: «Вправо! Влево! Стой! Короткая!»
Ему-то из башни лучше видно. Хотя что там, в ту щелочку рассмотреть можно? Обзор пятнадцать градусов!
Ну, это уже придирки. Танк-то хороший!
Сиживал Миша и в «Т-34». Что сказать? Тяжеловаты «тридцатьчетверки». Одна там радость, что вентиляторы есть, хоть как-то гарь отсасывают во время стрельбы.
Ну, и все на этом. Не-е, родимая «бэтушка» ему больше по нраву.
Своя она какая-то, привычная. И движок хороший, надежный. Даже тот, что на обычном «БТ-7», четыреста пятьдесят часов отрабатывал.
Вон, меняли как-то двигун в полевых условиях. Подошла летучка, «ЗИС-5», мастера сняли верхнюю броню моторного отделения, жалюзи, радиатор, краном убрали старый мотор. Заменили коробку передач, отцентровали. Стали ставить новый движок и все прочее в обратном порядке. Начали в десять утра, а уже к семи вечера закончили. Красота!
Все уселись на броню, а Миха обкатку затеял, на всех четырех скоростях гонял танк. Капризов нет, порядок в танковых частях!
А если по шоссе гонять, то и вовсе удовольствие. Гусеницы снимаешь, руль ставишь, и газу! Семьдесят выжимаешь легко, и плавно так идет, хоть спи, если место найдешь…
– Миха, правее! – крикнул командир. – Держи на холм с этой… что там у них… с часовней!
– Понял!
– Заряжающий! Осколочный!
– Есть осколочный! – пробасил башнер Иван Сатаров. – Готово!
– Короткая! Огонь!
Миха моментально остановился, резко качнув танк. Грохнула пушка, выплевывая горячую гильзу и напуская едкого чада. Лишь теперь Вальцев разглядел, куда целился Шевелёв – слева от полуразрушенной часовенки, оказывается, блиндаж имеется. Имелся – прямым попаданием ему вынесло бревна перекрытия. Румынам, надо полагать, мозги повыносило.
Так, видать, маловато тех мозгов, раз уж решились на СССР переть. Нет, Моська может слона за хобот цапнуть, а потом что? А потом от той шавки одно мокрое пятно останется…
– Миха, вправо!
– Есть вправо.
– Прибавь! Теперь влево!
– Танк слева!
– Это не танк, это Р-2… – проворчал Сатаров. – Консервная банка с румынами…
– Бронебойный!
– Есть бронебойный! Готово!
– Короткая! Огонь!
Лишь когда командир скомандовал: «Дорожка!», и танк покатил по выгоревшей траве, Вальцев разглядел румынские танки – клепанные коробки с пушками-недомерками. 45-миллиметровый снаряд долбил их и в борт, и в лоб. Вот как сейчас.
Гори, гори ясно, чтобы не погасло!
– Вперед, Миха!
– Есть вперед!
7. Добруджа, Констанца. 21 июля 1941 года
…Октябрьский, не в силах усидеть на месте, спустился к Намгаладзе.
– Где немцы?
– Части 1-й танковой группы Клейста движутся на восток. Предположительно, завтра 4 августа, пройдут севернее Умани.
– А 17-я?
– 17-я армия вермахта обходит Умань с юга…
– Немедленно свяжитесь с Будённым, Тюленевым и Кирпоносом! Всем шлите шифровку, в которой укажите следующее: «По данным разведки, немцы не будут выходить к Днепру между Киевом и Черкассами. 1-я танковая группа и 17-я армия вермахта окружают под Уманью 6-ю и 12-ю армии Юго-Западного фронта. Постарайтесь избежать окружения путем отхода на юго-восток».
Намгаладзе не знал, где комфлота берет свои разведданные, но верил ему безоговорочно – Октябрьский еще ни разу не ошибался.
Всего через несколько минут шифротелеграмма за подписью командующего Черноморским флотом разошлась по штабам.
Малость успокоившись, Филипп поднялся к себе.
С одной стороны, хорошо, что он решился на «великие перемены», они позволили задержать всю группу армий «Юг» на несколько дней. Но скольких же это нервов стоило ему!
Ведь все те даты, которые он помнил ранее, сбились.
Но авиаразведка не могла ошибиться – немцы обходят Умань. Если Будённый и командующие фронтами не станут тратить время на проверки, а немедленно начнут отвод войск, то котла под Уманью удастся избежать.
Через несколько дней, не ранее, станет ясно, успели ли Кирпонос с Тюленевым, спасли ли почти полмиллиона красноармейцев от плена и гибели в «уманской яме».
Впрочем, скучать в эти дни не придется. Вот-вот начнется наступление на Констанцу…
Октябрьский усмехнулся и нервно-зябко потер руки.
Будет весело.

 

Юлиус Фишер:
«Транснистрия была географической уродиной. Сегодня это – бесследно исчезнувший исторический призрак, символ геноцида.
При Гитлере и нацистском движении миссией немцев было истребление расы или групп людей. В своей дьявольской работе немецкие нацисты оставались верными себе, своей системе, поистине непревзойдёнными в своей основательности, систематичности, жестокости.
Румынский геноцид имел другой характер. Диктатор Ион Антонеску был сумасшедшим, подобным Муссолини и Гитлеру, но без их качеств лидера, во-первых, и – железной воли, во-вторых. Тщетно добиваясь поддержки политических партий Румынии, он действовал особняком.
Антонеску требовал от местных властей вести себя так, как будто «власть Румынии установилась на этой территории на два миллиона лет», и заявлял, что пора переходить к экспансионистской политике, которая включала в себя эксплуатацию всех видов ресурсов на захваченных территориях. Он говорил: «Не секрет, что я не намерен упускать из рук то, что приобрел. Транснистрия станет румынской территорией, мы её сделаем румынской и выселим оттуда всех иноплеменных. Во имя осуществления этой цели я готов вынести на своих плечах все тяжести».
За его высокопарными фразами и декларациями не было реальной силы или организации. Он издавал свои указы о депортации и уничтожении евреев без какого-либо четкого плана и руководства. В следовавших затем беспорядках и хаосе все злодеи были бесконтрольными. Каждый губернатор, префект, клерк, каждый военный или даже гражданский чиновник мог поступать согласно своей прихоти, как ему заблагорассудится. И они действовали с невообразимой алчностью, жестокостью и садизмом.
В жалком стремлении следовать примеру немецких коллег они избивали свои жертвы дубинками, истязали их, заставляли раздеваться, запирали в вагонах для скота, морили голодом или доводили до смерти изнурительной работой. Но румыны внесли и собственный «вклад» в изобретение особых мер: марши в зимнюю стужу людей, раздетых догола или закутанных в газеты; массовое изнасилование женщин и девушек; и самое ужасное – сожжение заживо 20 000 евреев в Одессе…»
Назад: Глава 5 Плацдарм
Дальше: Глава 7 Исход