Глава 5
Дядя Сева стоял за рабочим столом, прилаживая к своему детектору новую катушку. Всего до недавнего времени катушек у него было три штуки. Одна – самая большая – предназначалась для поисков в открытом поле, где находки, если они имелись, лежали на приличном расстоянии одна от другой. Средняя катушка бралась для работы на местах бывших торжищ или ярмарок, где на пятидесяти квадратных сантиметрах могло оказаться и три, и даже больше целей. И, наконец, самую маленькую дядя Сева брал для работы по сильно, как он говорил, замусоренным местам – жилым домам, чердакам и тому подобному. Там на одном пятачке могло быть все утыкано разными ценными, на взгляд дяди Севы, вещами. А на взгляд остальных – сущим хламом.
Отец Алины кинул на ребят взгляд поверх своих очков и прокомментировал:
– Герои наши вернулись! Как у вас ощущения?
– Прекрасные! Дядя Сева, а вы можете дать нам лупу?
– Лупу?
– Да. Лупу, увеличительное стекло. Дайте, пожалуйста.
– Лупу, говорите, – задумчиво пробормотал дядя Сева, так что не ясно было, даст или не даст. – А зачем вам лупа понадобилась?
– Так… Есть одно дело.
– Какое?
– Хотим клеймо рассмотреть.
– Клеймо, говорите. И что за клеймо?
Дядя Сева все медлил, тянул время, явно пытаясь удовлетворить свое любопытство и выведать у друзей побольше информации. Друзья не видели причин, чтобы скрывать свою находку.
И Костик объяснил:
– Хотим рассмотреть клеймо на одной вещи, которую мы нашли в лесу.
Теперь дядя Сева посмотрел на них уже куда внимательней. И в его глазах, казалось, мелькнуло что-то сродни восхищению с легкой примесью зависти.
– Нашли, говорите, – произнес он. – Вот так взяли и без всякого оборудования нашли вещь с клеймом? А вот мне уже много дней подряд ничего стоящего не попадается! Сплошь «советы», причем уже поздние. Вон, взгляните.
И он указал на стеклянную поллитровую банку, забитую мелкой желтой мелочью. Все монеты были с гербом СССР, венок, увитый лентами с названиями союзных республик. Азербайджанская ССР, Армянская ССР, Белорусская ССР, Грузинская ССР. Где сейчас все эти республики? Нет их. А монеты, которые были отчеканены в те годы, сохранились. Вон они, лежат себе в баночке. Свидетельствуют.
– Дядя Сева, зачем они вам?
– Может, моим внукам пригодятся. Сейчас-то еще слишком мало лет прошло, чтобы эта мелочь имела какую-то ценность. Но лет через пятьдесят вполне возможно, что и сгодятся на что-нибудь.
– Дядя Сева, так что насчет лупы? Дадите вы нам ее?
– А какая вам нужна лупа? С сильным увеличением или так?
– Давайте с сильным.
– Есть у меня одна лупа, хорошая штучка. С подсветкой. Такую вам дать?
– Да, да! Давайте!
– Отличная вещь, всегда ее с собой ношу.
И дядя Сева принялся хлопать себя по карманам. Друзья следили за ним с нетерпением. Дядя Сева обхлопал себя с ног до головы и казался растерянным. Потом он хлопнул себя по лбу и воскликнул:
– Так она же в куртке осталась. Алина, принеси мою куртку. Она в прихожей висит.
Алина пошла и вернулась, чтобы сказать, что в прихожей куртки нет.
– Наверное, мама взяла, – не теряя спокойствия, резюмировал дядя Сева. – Пойди, спроси у нее.
Алина снова ушла.
Потом вернулась и сказала:
– Мама говорит, что бросила твою куртку в стирку. Она говорит, что ты сам велел ей это сделать.
Дядя Сева задумался.
– Да, правильно, куртка была очень грязная. Я просил ее постирать. Но перед этим я очистил карманы и выложил все из них… Куда же я все выложил?
Начались поиски той коробки или ящика, в котором оказались все прочие вещички, выложенные из карманов куртки. С этой целью было осмотрено великое множество полок, коробок и ящичков. Наконец Алина, которая хорошо знала повадки своего папы, притащила его рюкзак, в котором нашлась сумка, в которой лежала борсетка, в которой нашелся сверток, где и была аккуратно завернута и сложена вся мелочовка из карманов куртки. Среди прочего барахла нашлась и маленькая складная лупа, снабженная встроенным фонариком, который, несмотря на свой миниатюрный размер, горел очень ярко.
– Так, выкладывайте свою находку.
Саму лупу дядя Сева из рук так и не выпустил. Было ясно, что любопытный дядя Сева нипочем не откажется от подвернувшегося шанса взглянуть на чужую находку. И хотя ребятам хотелось бы самим посмотреть сначала на клеймо, они поняли, что дядя Сева им такой возможности не предоставит. И со вздохом, но они все-таки выложили найденную железку. Ладно, пусть посмотрит сперва дядя Сева. С них не убудет.
– Ага! – моментально оживился дядя Сева при виде находки ребят. – Интересная вещица! Произведено в городке Золинген, была такая немецкая фирма, очень известная, особенно до войны. И вообще, до восьмидесятых годов прошлого века изготовленные в городе Золинген ножи и ножницы пользовались огромной популярностью. Потом в целях оптимизации производство постепенно перенесли в Китай, и это сильно сказалось на качестве изготавливаемой продукции. Спрос на нее упал, и с четырнадцатого года, насколько я слышал, марка Золинген больше не существует.
– Но эту штуку сделали недавно?
– Я бы сказал, что очень давно. Вид у нее такой… боевой. Металл весь в щербинках, с ним раньше явно не очень хорошо обращались, совсем не берегли. Да и клеймо… Думаю, что изначальное изделие было изготовлено в конце девятнадцатого или самом начале двадцатого века.
Ого! Еще до революции.
– А где вы нашли эту штучку? – полюбопытствовал дядя Сева.
– В лесу.
– Просто в лесу?
– Да, в шаге от того места, где свалился Барон.
– Хм, занятно.
И дядя Сева принялся водить своим длинным носом над металлическим штырем.
– А над этим кусочком металла здорово поколдовали. Раньше это было что-то совсем другое.
– Что?
– Трудно сказать. Помимо ножей эта фирма выпускала также ножницы, опасные бритвы и другие колюще-режущие предметы. Вообще городок Золинген известен как, скажем, наш Златоуст и его ножеделы. Золинген – это целая диаспора именитых мастеров, трудящихся с выплавляемой в Германии же сталью на протяжении многих сотен лет. Многие из существовавших в Золингене производств изготавливали также замки, ключи, утюги, ложки, вилки, пинцеты и все такое прочее. А что это за инструмент такой сейчас находится перед нами, не могу сказать. Но как мне кажется, его переточили из чего-то другого. Возможно, из стамески или ложки.
– Из стамески? – оживился Вован, услышав знакомое слово. – Тогда надо у Виктора спросить. У него этих стамесок… Целые горы!
– Виктор – это хозяин пропавшей собаки? И у него много стамесок?
– Горы. Самые разные!
– Да, спросите у него, может, что и подскажет. Но вещица эта занятная. Я даже не могу так сразу предположить, для чего ее использовали.
– А могли ею нанести Барону рану?
– В принципе, если приложить усилие, наверное, можно пропороть этой железкой плоть и шкуру. Но форма режущего лезвия такова, что оно бы скорее тормозило продвижение инструмента в глубь тела собаки. Здесь даже простым штырем было бы более сподручно.
– Но чисто теоретически могли использовать эту штуку как оружие?
Дядя Сева пустился в рассуждения такие долгие и нудные, что друзья были только рады, когда Алина внезапно воскликнула:
– А вот и сам Виктор!
И действительно, к ним быстрой походкой приближался Виктор. Вид у него был взволнованный и радостный одновременно. Он заключил Вована и Костяна в объятия и прошептал:
– С Бароном все в порядке!
– Он с вами?
– Он уже дома. Ему оказали первую помощь и вернули мне.
– Но врачи объяснили, что с ним могло произойти?
Виктор помрачнел. А потом коротко произнес:
– Огнестрел.
– Вы сразу так и сказали.
– Да, но я надеялся, что ошибся. Но, увы, никакой ошибки. У Барона два ранения, и оба пулевые.
Друзья молчали. Дураку ясно, если огнестрел, значит, без участия человека точно не обошлось.
– На охотников нарвался, – сочувственно произнес Вован. – Приняли небось за волка.
– Не похож Барон на волка!
– Станут они там разбираться.
Виктор продолжал:
– Нам повезло. Одна из пуль застряла в мягких тканях предплечья Барона. И мне ее отдали. И знаете, что я вам скажу? Эта пуля не похожа на те, что мне доводилось видеть у охотников или использовать самому. А я повидал всякое.
Дядя Сева снова заинтересовался.
– А эта пуля у вас?
– Мне ее вернули.
– Можно взглянуть?
– Пожалуйста.
Дядя Сева принялся водить своим длинным носом над пулей, извлеченной из тела Барона. Увлекся и забыл обо всем на свете. А ребята показали художнику странного вида заточку, найденную ими в лесу. Виктор металлический стержень осмотрел очень внимательно, долго крутил его в руках и несколько раз уточнил, где именно нашли его ребята.
– Знаете, что это такое? – спросил у него Костик.
После секундной паузы Виктор покачал головой. А затем вежливо обратился к дяде Севе, который все никак не мог расстаться с пулей.
– Можно получить обратно?
Пулю дядя Сева владельцу все-таки отдал, но предварительно измерил ее и даже снял отпечаток на пластилине. Было видно, что ему страшно не хочется расставаться с этой находкой. Но в его руках оставался странный металлический стержень, который он пообещал вернуть ребятам. Им дядя Сева и утешился.
– Утром приходите за своей находкой, – велел он ребятам. – Я еще немного с ней повожусь. Очень уж занятная форма у этого лезвия. Что-то она мне напоминает, но вот что, не пойму. Поэтому я хочу покопаться в специальной литературе. Завтра верну вам вашу находку, не волнуйтесь.
И дядя Сева так крепко сжал странную железку, что было ясно, добром он ее не отдаст. Да и силком тоже не вырвешь. Сопротивляться будет.
Дома у Костика гостила соседка тетя Наташа. Верней, не у него, а у тети Тани, с которой эта соседка дружила. Была она женщиной одинокой, собственной семьи не создала, но при этом обладала нерастраченным потенциалом здоровья и энергии и при малейшей возможности активно участвовала в жизни всех своих соседей. Бабушка ее не любила, считала, что по вине подруги и ее дочка тоже осталась без мужа.
– Закрутила тебя Наташка смолоду по танцулькам всяким да гулянкам. Так молодость свою вы обе и пропшикали на танцах. У тебя хоть мы с Костиком есть, все не одна на старости лет останешься. А Наташка? Кто за ней присматривать в старости будет? Кому она нужна? Ох, болит у меня за нее сердце. В дом престарелых твоя подруженька попадет, не иначе.
Но бабушка смотрела что-то очень уж далеко в будущее. Пока что тетя Наташа была пышной и цветущей сорокапятилетней женщиной, которая и думать не думала о собственной старости, а думала о том, как бы ей в очередной раз обзавестись кавалером.
Костик этой гостье совсем не обрадовался. У тети Наташи была одна неприятная особенность: когда она говорила, никому другому вставить ни словечка в ее разговор уже не удавалось. А так как тетя Наташа говорила постоянно, то остальные были вынуждены молчать и только слушать тетю Наташу. А такая форма общения понравится не каждому.
Вот и сейчас тетя Наташа трещала без умолку.
– И вот иду я по берегу и вижу этих двоих. Упитанные такие, красавцы, оба с бородами, да не так что небритые или щетина просто полезла, а ухоженные такие бороды. У одного гладкий волос, у другого чуть вьется кольцами. Ох и красиво мне это показалось. Да и лица такие у обоих гладкие да белые, и румянец во всю щеку, как это раньше поговаривали, кровь с молоком!
Сначала Костик испугался, что тетя Наташа снова будет рассказывать о своем успехе у мужчин на море. Она только месяц назад вернулась с какого-то морского курорта, привезя с собой целый вагон и маленькую тележку впечатлений. Сколько у нее там завязалось романов, Костик даже не хотел и считать. Хотя бабушка уже несколько раз ехидно подмечала, что все эти романы остались там же, на морском берегу, сюда Наташа ни одного кавалера так и не довезла. Но тетя Наташа обладала еще одной способностью: не обращать внимания на те вещи, которые ее не устраивали. Так что и слова бабушки она пропускала мимо ушей и продолжала трещать о своих любовниках.
На сердце у Костика стало тоскливо. Неужели тетя Наташа все никак не угомонится? Похоже на то. И нечего даже мечтать, чтобы вклиниться в ее словесный поток. А ведь у Костика столько собственных новостей, которыми бы он хотел поделиться с родными! Но оказалось, что тетя Наташа тоже ведет рассказ о событиях, пережитых ею прямо сегодня. Уже легче.
– Солнце мне в лицо светит, – продолжала говорить тетя Наташа. – Толком рассмотреть их не могу, только подмечаю, что одежда у них какая-то особенная. Кофты такие с длинными рукавами. Брюки одинакового покроя. И главное дело, волосы длинные и бороды эти гладкие да красивые. А плюс к ним животики такие у обоих. Вы ведь знаете, как я толстячков люблю. Сама не своя становлюсь, когда вижу мужчину в теле. Самое мне то, когда мужчина с брюшком. И плевать мне, что диетологи говорят, мне мужик надобен только объемный. Погреться возле него всегда можно.
– Плед себе купи, – буркнула бабушка. – Лучше согреет.
Но тетя Наташа продолжала гнуть свою линию, никого не слушая.
– Если мужик в теле, значит, и в кошельке у него что-то водится.
– Тощие тоже бывают очень богатыми.
– Если богатый – тощий, значит, он жадный! – отрезала тетя Наташа. – А мне такого не надо! А возле толстого и мне пара крошечек всегда перепадет. Он как поляну начнет себе накрывать, и мне что пощипать тоже найдется.
– Пожрать, что ли?
– Ага.
Вкусно поесть тетя Наташа всегда любила. Вот и сейчас она заглатывала один за другим пирожки с капустой, не обращая внимания на неодобрительные взгляды бабушки, которая напекла эти пирожки для своего любимого внука, а вовсе не для наглой соседки. Но чтобы испортить аппетит тете Наташе, требовалось средство посильнее, чем просто взгляды.
Увидев Костика, бабушка обрадовалась. Она быстро выхватила у тети Наташи тарелку, на которой лежали уцелевшие пирожки, и придвинула их поближе к внуку.
– Ешь, Костенька. Может, тебе молочка налить?
Костя не успел кивнуть, как тетя Наташа уже отреагировала на поступившее предложение.
– У вас и молоко есть? – оживилась она. – Что же вы мне его сразу не предложили? Я молоко очень люблю. Налейте мне скорее кружечку! Да побольше.
Бабушка ругнулась, но молока налила. В стакан и в большую кружку. В стакан сильно недолила, а кружку бабушка собиралась придвинуть Косте. Но тетя Наташа оказалась проворней.
– Вот спасибочки! – воскликнула она.
И соседка выхватила кружку почти из рук оторопевшей бабушки и начала жадно пить большими глотками густую белую жидкость с чуть легкой желтизной. Молоко бабушка брала от коровы, оно было настоящее, жирное и очень вкусное. Бабушка растерянно взглянула на внука. Ему досталось совсем мало молока.
И Костя поспешил ее успокоить:
– Бабушка, я все равно много молока не хочу, у меня от него потом живот болит. Мне и этого много будет.
– Не хочешь, я твое тоже выпью, – подала голос тетя Наташа и даже руку потянула.
Но бабушка была теперь начеку. Она шлепнула соседку по руке и воскликнула:
– И куда в тебя столько лезет? Целый противень пирогов в одну харю умяла! И молока почти литр в себя влила! Лопнешь ты когда-нибудь, Наташка! Помяни мое слово! Лопнешь и хахаля своего очередного забрызгаешь!
– Не-а, не лопну.
Поев и попив, соседка совсем повеселела.
– Вот вы мне и скажите, идти мне на свидание, на которое меня священник пригласил, или не стоит?
– Кто тебя пригласил? – поразилась бабушка. – И куда?
– Так говорю же, иду я себе по бережку озера, сарафанчик на мне мой голубенький, который я из Болгарии привезла.
– Это в котором у тебя все сиськи наружу?
– Тетя Таня, это модно так.
– Тот, в котором ты сидеть не можешь? Попа трескается?
– Нужно, чтобы ткань плотно все тело облегала, только тогда красиво.
– Может, когда фигура девичья, тогда это и красиво. А у тебя, Наташка, сплошные складки. Ты в этом своем сарафане словно колбаса. Особенно когда спиной встанешь. Там у тебя вообще ветчина!
Костик хихикнул. На спине у любимого сарафана тети Наташи шла шнуровка, которой она немилосердно себя перетягивала. Может, спереди от такого шнурования некоторый эффект стройности и наблюдался, зато сзади весь зажатый и затиснутый жир выступал из-под шнуровки, и тетя Наташа выглядела как ветчина в сеточке.
– Спиной я к ним и не поворачивалась, – неожиданно спокойно отреагировала тетя Наташа на критику. – И вообще, если хотите знать, у меня сзади шаль имелась. Но эти двое меня как увидели, прямо все глаза на меня вытаращили и давай наперебой меня на свидание приглашать.
– Что? Прямо оба?
– Оба! Один постарше, моего примерно возраста. А второй вообще сопляк, лет двадцати пяти – двадцати семи. Так и норовил меня за руку подержать. Приходите, говорит, сегодня вечером. У нас праздник. Мечтаю увидеть вас рядом с собой на этом празднике. Мне кажется, это судьба. И за руку, значит, держит, вздыхает и смотрит на меня так значительно. Вы тоже женщины, небось понимаете, как мужчина может на понравившуюся ему женщину смотреть.
– Не может быть! – синхронно воскликнули бабушка и Таня.
– Не сойти мне с этого места, если вру!
Но все трое – бабушка, Костик и его тетя – одинаково недоверчиво посмотрели на тетю Наташу. Водилась за тетей Наташей еще и третья особенность. Любила она, нет, не соврать, но так… знаете ли, несколько приукрасить действительность. Может, мужчина и впрямь случайно коснулся ее руки, а тетя Наташа уже и томные вздохи, и взгляд его со значением придумала.
– Чувствую, что запала в сердце тому, что помоложе. Вот и хорошо. Он мне тоже больше понравился. Люблю молоденьких. Вы не знаете, священникам с какого возраста жениться разрешается?
– Да с чего ты взяла, что это священники были?
– А то кто же? Толстые, бородатые. А говорят как! Простые мужики так нипочем не скажут! Из Славянска они. Там у них и праздник будет.
До Славянска можно было доехать минут за тридцать-сорок. Но это если на машине. А пешком туда было далековато.
Бабушка вздохнула:
– Что-то зачастили священники к нам в Бобровку.
– Я слышала, как в магазине говорят, будто бы здесь часовню хотят поставить.
– Это где же? – удивилась бабушка. – На каком месте?
– В центре, где же еще.
– А где у нас центр?
Бобровка в самом деле тянулась одной длинной линией вдоль берега речки Зайца.
– А может, на берегу и поставят. Хорошо часовня на берегу смотреться будет, или даже церковь маленькую.
– А при церкви и лавочку свечную можно бы открыть, – оживилась бабушка. – Я бы туда работать пошла. Какой-никакой, а все приработок к пенсии. И опять же богоугодное дело.
Тетя Наташа весело подмигнула ей:
– Не бойтесь, тетя Таня, стану попадьей, замолвлю за вас словечко. Возьмет муж вас свечками торговать.
– Да уж только твоими молитвами, – ехидно отозвалась бабушка. – Сама-то я нипочем не управлюсь.
– А то! У священников тоже небось все хлебные да тепленькие местечки между своими распределяются. Если ты в их среде покровителя не имеешь, так нечего тебе и думать, чтобы в свечную лавку протиснуться. Но вы, тетя Таня, не переживайте, я за вас перед мужем обязательно похлопочу. Попомните вы мою доброту.
– Уж и не знаю, как тебя и благодарить, Наташа, – еще ехидней отозвалась бабушка. – Уж такая доброта, что и не сказать.
Но тетя Наташа ничего плохого или ехидного в свой адрес не воспринимала. Такая была у нее четвертая особенность.
И она с большим воодушевлением подтвердила:
– Сердце у меня доброе. И вообще, золотая я баба. Одного не пойму, отчего замуж никто не берет?
– Может, оттого, что ты готовить совсем не умеешь?
– Умею! – отмела это замечание тетя Наташа. – Чего там уметь? Сейчас в магазинах всего навалом. Бери, грей и ешь.
– Полуфабрикаты мужик и сам себе разогреть в печке может. А ты бы ему борщичка наварила, котлеток бы домашних накрутила, компотику кому вишневого, а кому из клюковки. Глядишь, мужик бы к тебе душевно и расположился. Мужики они ведь по большей части желудком думать привыкли.
– Фу! – сморщила нос собеседница. – Котлеты! Борщ! Компот еще какой-то приплели, да из клюквы. Что я, в столовой? Скучно!
– Вот оттого, что тебе все веселье подавай, одна и кукуешь.
– Это ненадолго. Сегодня на праздник пойду, там и познакомлюсь хорошенько с кавалером. Чувствую, что этот никуда от меня не уйдет. Мой будет.
– Ты всегда так говоришь, а на деле что выходит? Пшик! Стрельба холостыми. Нет, Наталья, попомни мои слова! Пока ты пироги печь не научишься, не видать тебе мужа хорошего.
– Да отстаньте вы от меня со своими пирогами, тетя Таня! Что вы все пироги да пироги? Можно подумать, ваш муж вас за ваши пироги полюбил.
– Нет, не за мои.
– Вот видите!
– В ту пору, – спокойно продолжала бабушка, – у нас моя мама готовила. Она же и пироги пекла. Ох и мастерица она была. Тесто словно пух. Начинка – пальчики оближешь. Уж на что у меня вкусные, а ее пирожки втрое вкусней были. Вот на тещины пироги муж мой и запал. Потом уже и я выучилась стряпать. Мне мама прямым текстом сказала: «Все, Таня, слабею, глаза уже не видят, руки не работают, помирать мне скоро. Пока еще в разуме, запоминай рецепты и перенимай у меня хозяйство. А не то как помру, не видать тебе мужика. Сведут его со двора те, кто пошустрей тебя будет». Я маминого совета послушалась, и муж мой до самой смерти со мной оставался. Ни разу в другую сторону даже и не посмотрел.
– Мне уже учиться готовке поздно.
– Никогда не поздно и никогда не рано. Послушай меня, Наташа, я тебе же добра хочу. Учись готовить. Не просто каждый день приходи сюда пироги трескать, а учиться приходи. Вместе опару поставим, вместе тесто замесим, вместе начинку приготовим. Так и научишься пирожки не хуже моего печь.
Но тетя Наташа от бабушкиных поучений заметно заскучала.
– Нет, я так не хочу. Если уж замуж, то обязательно, чтобы у меня прислуга была, которая и месить, и печь, и стирать, и убирать за меня станет.
– За богатого, значит, метишь?
– А если нет, тогда зачем замуж идти? Какой резон с бедным связываться? Чтобы всю оставшуюся жизнь у плиты провести? Нет, я так не хочу.
– Как хочешь.
Бабушка тоже уже начала уставать от пустого разговора с приятельницей своей дочери. Да и пирогов, которые нужно было караулить для внука, почти не осталось. И бабушка пошла к себе в комнату, оставив женщин наедине с Костей. Здесь и наступил его звездный час. Он в красках описал их сегодняшние приключения. И уставился на женщин, ожидая похвалы.
Но вместо этого услышал от тетки:
– Все, Костя, допрыгался! Будешь сам щенков от Лушки пристраивать. Надо же удумать – подсунуть ее этому Барону!
– Тетя Таня, не все ли равно, от кого будут щенки? Будто бы вы с бабушкой сами не знаете, сколько Лушу не прячь, она все равно кобеля себе найдет. Барон еще ни самый плохой вариант. Породистый пес. И при хозяине. В любом случае одного щенка мы этому художнику пристроим. А повезет, так и всех. Виктор собак любит. Он их и из дерева режет, и рисует, и…
– А этот Виктор женат? – перебила его тетя Наташа.
– Да. Жена у него Ната. Она такая красивая и…
Но тетя Наташа, услышав, что у художника есть супруга, уже утратила интерес к рассказу Кости.
– Тань, а Тань, – затеребила она подругу. – Говори, пойдешь со мной?
– Куда?
– Да на праздник этот! О чем я тебе твержу битый час!
– Одна иди. Тебя же пригласили, не меня.
– Одной мне неудобно. Их вроде как двое, а я одна заявлюсь. Как же так?
– Там еще небось много другого народу будет. Затеряешься.
Но тетя Наташа была о себе такого мнения, что затеряться с ее выразительной внешностью в толпе будет трудно. И то сказать, что роста тетя Наташа была гренадерского. Были такие полки в царской армии, куда брали самых рослых и физически крепких юношей и молодых мужчин. Вот тетю Наташу бы туда точно взяли. И комплекцию тетя Наташа имела соответствующую. А если добавить ее пристрастие к ярким расписным тканям – сегодня на ней, к примеру, было ярко-красное платье, украшенное огромными белыми и синими фантастической формы цветами, и длинные светлые волосы, поднятые и укрепленные на макушке в виде башни и сколотые огромной алой заколкой в форме пиона, – то и вовсе получалось, что затеряться тете Наташе никак не получится.
– Пойдем, сходим, – твердила она. – Говорят, будет весело. Костры жечь будем.
– Не знаю.
– Что тебе, трудно? Сидишь все время безвылазно, света белого не видишь. Пойдем, людей увидишь, себя покажешь, на других посмотришь.
– Меня не приглашали.
– Он сказал, чтобы я всех своих друзей приводила! Вот я тебя и приведу!
Костик видел, что его тетя колеблется. И зная, как мало в ее жизни развлечений и радости, подсказал:
– Тетя Тань, сходи!
– Правду ребенок говорит. Сходи, Танюш, – раздался голос бабушки из-за стенки. – Священники люди порядочные, небось не обидят.
Под давлением своих близких тетя Таня никогда не могла устоять. Она тут же начала одеваться, а тетя Наташа стояла рядом и поучала:
– Помаду поярче клади. И тени возьми. А вот пудру посветлей бери. Темно же будет, тебя должно хорошо быть видно.
Насчет платья тоже разгорелся спор. Тетя Таня хотела выбрать простенькое, серенькое, с белым кружевным воротничком, но здесь уж тетя Наташа заявила, что костьми ляжет, а в таком убожестве подругу к людям не выпустит.
– Ярче бери! – азартно шептала она. – Ярче! Нарядней! Веселей! Платок накинь. Да не черный! Совсем очумела? И не белый! Горе мне с тобой! Вон тот! Красный бери!
Бабушка тоже не отставала от дочери:
– Ты уж там разузнай, Танюша, что они ставить хотят, церковь или часовню. И насчет свечной лавочки удочку ты там при случае тоже закинь.
Было ясно, что бабушке эта идея крепко запала в голову. Она даже из комнаты вышла и начала поучать собирающуюся дочку.
– Придется к слову, так им и скажи, есть у меня мама старенькая, всю жизнь мечтала в церкви поработать. Скажи им, Танюш, не стесняйся. С работой в Бобровке совсем плохо. Один магазин, да туда не пристроишься. А если церковь будет, так мне бы в лавочке у них поработать.
– Тетя Таня, я скажу! – вызвалась тетя Наташа.
– Ты-то все скажешь, – вздохнула бабушка. – За тобой не заржавеет.
Нарядившись, словно две павы, подруги отправились на праздник. Оказалось, что молодой священник обещал заехать за тетей Наташей на машине. Костя из любопытства высунул голову в окошко, когда бабушка зашептала:
– Приехали! Приехали!
Костик высунулся и не пожалел. Машина у молодого священника оказалась совсем не смиренная. Белоснежный и мощный внедорожник с хорошо узнаваемой звездой на носу сверкал хромом и огнями.
– Ох, красота-то какая! – восхитилась бабушка. – И ведь дорогая, поди, машина? А Костя?
– Дорогая, бабушка. Много миллионов такая машина стоит.
– Миллионов! – ахнула пораженная бабушка. – Это откуда же у священников нынче такие деньги?
На этот счет Костя ничего не смог ей сказать. Накопившаяся за целый день усталость как-то разом навалилась на него. Дико захотелось спать. В глазах защипало. Ноги ослабли. Костя еле-еле сумел добраться до диванчика, успел подумать, что надо бы почистить зубы или хоть умыться, но ничего этого сделать он уже не успел. Костик заснул прежде, чем его голова коснулась мягкой спинки дивана.
Покачивая головой, бабушка сняла с внука ботинки, стянула джинсы и укрыла его одеялом. Сходила в соседнюю комнату и принесла подушку, заправленную в чистенькую наволочку, которую и подсунула внуку под голову. А потом пошла к окошку, чтобы дожидаться у него возвращения своей дочери и ее подруги.
