33. Невидимые муки
Василий Ильич Антонов разрывался между страшной дилеммой: исполнить долг или ну его. С одной стороны, Управляющий не имеет права отсиживаться дома, когда в вверенном ему городке чуть не сгорела больница. Но пожар-то — не светский раут, там, чего доброго, надо распоряжения отдавать. Выслушивать на пепелище жалобы, утешать и заниматься подобными малоприятными делами. С другой стороны, отчего бы не наплевать на все? Оправдание у него имеется непоколебимое: нервное потрясение. С таким диагнозом можно хоть месяц отсиживаться, никто не посмеет укорять. Тем более — начальство. Тем более губернатор Санкт-Петербургской губернии граф Толь — человек мягкий, добрый, либеральный. Так не лучше ли отдаться заботам жены, чем общественному долгу?
Проведя в размышлениях утро, Антонов все-таки собрался с духом и потребовал у супруги свежую сорочку. Сам он казался себе идущим на казнь. Что было не так уж далеко от истины.
Докатив до больницы и сойдя с открытой коляски, Антонов глубоко и безнадежно пожалел, что пошел у себя на поводу. То, что предстало перед ним, больше походило на ад, чем на Павловск. Закопченная стена больничного корпуса, обильные лужи, больные, брошенные на произвол судьбы, брандмейстер, сажающий свою команду на пожарную телегу, городовые, топчущиеся без дела. Пьяный Дубягский, положенный на поленницу. И полное отсутствие полицмейстера, который одним своим видом обязан сдерживать хаос и бедлам. А над полем битвы — легкий аромат чего-то настолько омерзительного, что к горлу Управляющего подкатил комок. Нет, это ему за грехи, не иначе.
Только оторопь, которая сковала все его члены, удержала Василия Ильича прыгнуть в коляску и умчаться как можно дальше. За что он немедленно получил наказание. К нему торопливо подошел доктор Затонский, судя по всему, взбешенный до крайности.
— Господин Антонов… — начал он официальным тоном.
И сразу у Василия Ильича нехорошо закололо в правом боку.
— Здравствуй, Леонтий Иванович, — испробовал он увести дело на мирный лад.
— Не до церемоний, господин Управляющий. Желаю сделать официальное заявление.
— Ну, сделай, — покорно согласился Антонов.
— Сего дня мне было нанесено личное оскорбление господином из столицы.
— Как же тебя, сердешного, оскорбили?
— Он занял моего сотрудника, санитара Шадрина, на повторном вскрытии трупа заставил что-то изыскивать на полу мертвецкой.
— Ужасно, но за это в Сибирь не сослать…
— Он лично угрожал мне расправой в грубейшей форме.
— Да, Леонтий Иванович, нехорошо, — сказал Управляющий, прикидывая, как ловчее отговорить обиженного доктора строчить жалобу. На заседание Комитета, что ли, пригласить? — Кто тебя допек, небось Ванзаров этот?
— Помощник его.
— Полицейский чиновник какой-нибудь?
— Нет, криминалист, кажется, фамилия Лебедев…
Управляющему показалось, что он ослышался.
— Говоришь, Лебедев? Аполлон Григорьевич?
Затонский поморщился, выражая глубокое презрение к этой персоне.
— И чем же тебя оскорбил господин Лебедев? — спросил Антонов.
Доктор не обратил внимания, как сильно изменилась интонация его голоса, какие нотки в нем появились.
— Повторяю: он послал меня вон.
И тут Василия Ильича окончательно прорвало. Он топнул по луже и замахал руками так, будто хотел изрубить доктора в капусту.
— Ты кто такой?! Докторишка поганый! Мы тебя приютили, должность дали, а ты?! — орал Антонов, позабыв, что хотел покончить дело миром. — Ты на кого смеешь напраслину возводить?! На великого и знаменитого человека! Да ты кто такой? Вот ты кто! — Пальцы Управляющего сложились в дулю. — Пошел вон!
Антонов тяжело дышал и отчаянным жестом рванул ворот свежей сорочки.
Затонский не стал испытывать судьбу. Гордо поклонившись, гордо пошел к больнице, гордо держа спину.
— Ишь ты, — вслед ему пробормотал Управляющий. — А тебе чего? Жалобу?
Новый порыв гнева достался Шадрину. Санитар вжал голову в плечи и побежал за глубоко оскорбленным доктором.
— Распустились… Расслабились… Прошляпили… — сам себе проговорил Антонов.
Гнев погас. На душе Управляющего стало легче. Но не настолько, чтобы приняться за городские дела. Василий Ильич понял, что без срочного внеочередного созыва Комитета попечительства о народной трезвости сегодня вечером ему не справиться. Для начала он пошел будить господина Дубягского, дремлющего под весенним солнышком, аки младенец.
