Глава пятнадцатая
Нежданная гостья
Незваный гость — как в репе гвоздь.
Поступайте с ним по ситуации, дети мои. И с репой тоже.
Из проповедей Его Высокоблагочестия, т. 116
Наутро выпал снег. Первый снег наступающей зимы. Я увидела его, когда встала с постели и подошла к окну. Снег лежал на зубцах крепостной стены, на башнях и балконах, на прогулочной площадке второго этажа. Окно немного заиндевело. Я подышала на него и вывела на стекле монограмму Оливии.
— Что это ты делаешь? — моя экселенса была, как всегда, легка на помине. — Рисуешь что-то неприличное?
Я стерла свой рисунок и повернулась к ней.
— Доброе утро, герцогиня. Поздравляю с первым снегом.
— И тебе того же. Первый снег! Ура!
Оливия соскочила с кровати и в один миг подбежала к окну, встала рядом. Я потрясла головой — нет, наверное, привиделось…
Оливия была без костылей. И прекрасно при этом двигалась.
Это невозможно.
Я посмотрела на нее сбоку. Совершенно прямая спина. Лебединая шея… Потрясающая фигура изящной фарфоровой статуэтки.
— Экселенса…
— Наконец-то ты заметила.
Оливия смотрела на меня пронзительным взглядом, в котором читались насмешка и… восторг? Кем это она восторгается?
— Сюзанна первой заметила, что я давно забросила и калечное кресло, и костыли, — заговорила Оливия. — Но полное исцеление произошло, когда ты хлопнула в ладоши, помнишь? Я тогда ночью заснула и увидела сон о том, что совершенно здорова. Утром подошла к зеркалу — сон оказался явью. Ты исцелила меня. Может быть, ты — Исцелитель, сошедший на землю в другом обличье?
Я испуганно замахала руками:
— Нет, ты что! Я вообще не понимаю, как это произошло. Когда я делала тебе растирания, я просто думала о твоей боли и старалась убрать ее, выкинуть вон из тела… Оливия, какая разница, как это вышло, раз ты здорова?
— Нет, — Оливия серьезно смотрела на меня. — Я обязана тебе жизнью. Тебе, и никому больше.
— Оливия, пожалуйста, давай не будем считаться, кто чем кому обязан. Я ведь тоже только в этом замке почувствовала себя человеком. Нужным кому-то.
— Мне. — Оливия обняла меня, подышала носом в ухо. — Но ты не очень-то задавайся.
— Я и не буду. Вообще надо делать вид, что ничего особенного не произошло, и твое исцеление — следствие пребывания в замке Его Высокоблагочестия.
— Слуги так и думают, наверное.
— Ну вот и прекрасно. А теперь давай умываться. И завтракать, завтракать! Есть хочу ужасно!
Мы привели себя в порядок, полюбовались тем, как здорово смотрятся наши бритые головы в обрамлении свежих кружевных воротничков, и поспешили спуститься к завтраку.
Герцог Альбино уже сидел за столом. Фигаро только что налил вина в его бокал, но герцог не заметил — он погрузился в чтение каких-то бумаг. Нашего приветствия он тоже не услышал, так что мы просто сели и возрадовались тому, что к завтраку подали вкуснейшие мясные рулетики, перцы в сладком маринаде и — о шедевр! — салат оливье.
За столом сидел и Себастьяно и выглядел довольно приятно.
— Привет, дамочки, — сказал он. — Как жизнь?
— Да лучше всех, — сказала Оливия. — Чего это у тебя мордочка такая розовая?
— Этот ваш прибор, по-моему, заигрывает с моей туфелькой, — мужественно стиснул вилку Себастьяно. — Меня, как ее верного рыцаря, это несколько напрягает.
— Понятное дело, — покачала головой Оливия. — Куда катится мир! Все эти научные разработки вконец оборзели — отбивают возлюбленных у нормальных мужиков! Себастьяно, ты его на дуэль вызови.
Мы захихикали.
— Сколопендры ядовитые, — беззлобно ухмыльнулся Себастьяно. — Какие планы на день? Предлагаю устроить пешую прогулку под снегопадом.
— Поддерживаем, — немедленно отозвалась Оливия. — Подышим свежим воздухом, а то такое ощущение, что замок навсегда пропитался дустом.
Сказано — сделано. После завтрака мы все потеплее оделись и вышли через южные ворота замка. Перед нами была пустынная дорога, по обочинам которой росли огромные дубы и вязы, и пустоши, сейчас укрытые белыми простынями свежевыпавшего снега.
— Какой воздух! — вдохнула Оливия. — Пьянит лучше любого вина.
Мы потихоньку пошли по дороге, любуясь деревьями в снежных уборах и болтая о всякой чепухе. Скоро мы дошли до грачевника — несколько сросшихся стволами громадных тополей в своих спутанных кронах прятали десятки грачиных гнезд. Грачи переругивались, но злобности или тревоги в их криках не было — видно, первый снег порадовал всякую живую тварь.
Мы полюбовались гнездами и хотели было повернуть обратно, как вдруг Себастьяно побледнел и закричал:
— Смотрите! Там, в ветках!
Мы стали вглядываться в спутанный ком ветвей. И впрямь там было нечто странное — ярко-розовое и золотистое.
— Может, это какой-нибудь хлам грачи притащили для гнезда, — попыталась я дать версию увиденному, но тут Себастьяно снова возопил как помешанный:
— Я узнаю этот цвет! Именно такого цвета было одеяние моей возлюбленной!
И, не слушая наших уговоров, Себастьяно полез на тополь.
Оказалось, что он весьма ловко лазит по деревьям. Грачи выражали по этому поводу крайнее недовольство, некоторые из агрессивно настроенных пытались бить его крыльями и клюнуть прямо в лицо. Но наш герой был настроен решительно, от грачей отбивался ловко и, разворошив гнездо, добыл свой приз. Спускаться было потруднее, но и с этим Себастьянчик справился прекрасно. Мы зааплодировали и подошли поглядеть, что же такое он вытащил из грачиного гнезда.
Это было платье из розовой ткани, полупрозрачной и в то же время очень прочной. Хотя оно побывало в грачином гнезде, на нем не было ни пятнышка, ни дырочки, оно даже почти не помялось. Судя по размерам, хозяйка его была девушкой миниатюрной.
А золотистым пуком оказались волосы — крупные кольца длинных кудрей. Себастьяно прижал их к груди и зарыдал.
— Не рыдай, Себасгьянчик. Наверное, твоя красотка тоже решила побриться, как мы. А что, очень удобно, лысая башка нигде не застревает. И мыть легко.
— Глупости, — Оливия взяла золотистый ком и посмотрела: — Это не настоящие волосы. Это парик. Видите — швы, тканевый каркас изнутри? Ну вот. В столице парики сейчас очень модны, так что твоя дама сердца, Себастьянчик, видно, была столичной штучкой. Вот только зачем она рассталась со своим прикидом, непонятно. И где она сама бродит и в каком теперь наряде? Неужто в исподнем и всего при одной стеклянной туфельке? Сезон не тот, отморозит себе все полезные части тела.
— Я все равно найду ее! — пылко заверил небеса Себастьяно, свернул добычу и сунул под мышку. — Может быть, она все еще в замке.
— Это вряд ли. Скорее всего, она переоделась, села на коня и ускакала в неизвестном направлении. А одежду выбросила по дороге…
— Да, но зачем она переодевалась? Вообще бред какой-то.
— Не бред, а загадка поместья Монтессори, — назидательно молвил Себастьяно. — Хорошее название для романа.
— Какого еще романа? — в великом изумлении воззрились мы на Себастьянчика.
— Приключенческого, — голос Себастьяно зазвучал как-то гордо.
— Ты что, книжку пишешь? — захлопала ресницами Оливия.
— Ну да, — Себастьяно покраснел. — Нет, а что такого? Как будто благородный кавальери не может писать книги! Вон, герцог пишет же. Чем я хуже? Только у меня жанр другой будет… Тайны всякие, преступления, загадки, погони, дуэли, коварство и любовь. Люди любят такие книги.
— Это да. Но мой папашка считает это низкой литературой. Так что в его присутствии лучше об этом и не заикайся. К тому же никто не любит соперников по перу. Вдруг ты обгонишь моего папашу в славе? Он тебе этого никогда не простит, Себастьянчик.
Мы посмеялись.
— Тихо! — поднял руку будущий писатель. — Слышите?
Мы прислушались. В морозном воздухе раздались стук копыт и крик. А скоро мы увидели бешено несущуюся лошадь и истошно вопящую всадницу, вцепившуюся в поводья и пытающуюся остановить взбеленившегося коня.
— Лошадь понесла, — первым разобрался в ситуации Себастьяно. — Девочки, уйдите с дороги подальше!
Мы зашли за живую изгородь из бирючины и стали свидетельницами того, как Себастьяно бросился наперерез лошади, размахивая свернутым розовым платьем.
— Убьется, дурак! — возопила Оливия, но ничего подобного не случилось. Завидев Себастьяно, лошадь остановилась, дыша так тяжело, что ее бока ходили ходуном. Ее морда была в клочьях пены, она грызла удила, но Себастьяно бесстрашно подошел к ней и взял под уздцы.
— Хороший мой, хороший, — бормотал он примирительно и поглаживал лошадиную морду. — Все, успокойся, сейчас пойдем в конюшню…
— Смотри-ка, — удивленно сказала Оливия. — А Себастьянчик-то не слабак! Я думала, он только жрать да спать умеет, ан нет… Приятно, когда вот так разочаровываешься в людях.
— Подойдем к ним, — предложила я.
Себастьяно уже помогал хозяйке коня слезть с седла.
Она, как и полагалось даме, была в полуобморочном состоянии. Пришлось достать флакончик с нюхательными солями (всегда с собой ношу на всякий случай) и сунуть ей под изящный носик.
— Ах, — вдохнула дама, дернулась и открыла глаза.
Красоты она была такой, о какой только в романтических сонетах и пишут. И глаза, и ресницы, и румянец, и кожа, и губы — ну не придерешься. И еще такой поверх всего как бы налет — вот как у бабочек их цветные переливчатые чешуйки. Так что глаз оторвать невозможно. Себастьяно и прилип, и у него в глазах сразу обалдение появилось невероятное.
— Сударыня, — так и расплылся в поклоне он.
— О, — красотка ухитрилась объять взглядом всех нас разом. — Вы спасли мне жизнь!
— Вот ваш спаситель, сударыня, — Оливия указала на Себастьяно. — Мы лишь обеспечивали моральную поддержку.
— Кавальери Себастьяно Монтанья к вашим услугам, сударыня, — еще раз раскланялся наш дамский угодник.
— Я герцогиня Оливия Монтессори, а это моя компаньонка, Люция Веронезе, — экселенса смотрела на гостью очень внимательно. Ее одной красотой не расслабишь. — Хотелось бы узнать ваше имя…
— Я баронесса Беатриче Висконти, — даже удивительно, что у такого небесного создания оказалось вполне земное имя.
— Баронесса? Как же вы одна, без свиты? Куда вы направлялись?
— Ах, я сейчас все расскажу. Я выехала с камеристкой и слугами из поместья своего дяди и направлялась в город Торренто.
— Это гораздо южнее отсюда, вы сбились с пути…
— Мы проезжали через лог, и там на нас напали разбойники! Моих спутников убили, моя лошадь испугалась и понесла! Эта скачка продолжалась так долго, я уже не надеялась, что останусь в живых, я не представляла, в каком направлении двигаюсь! И вдруг — вы, чудесное спасение!
— Вы измучены и устали. Мы отведем вас в замок, баронесса.
— Здесь есть замок?
— Да, — сказала Оливия. — Вон виднеется. Вы находитесь в землях моего отца, герцога Альбино Монтессори.
— Великого поэта? — ахнула баронесса.
— Да.
— Ах, это просто чудо! Я обожаю стихи герцога Альбино!
— Ну, тогда поспешим в замок, будьте нашей гостьей.
Для измученной дамы баронесса довольно резво взяла с места и направилась к замку, так что мы едва за ней поспевали. Впрочем, спешить стоило — конь был слишком разгорячен, и следовало поскорее отвести его в конюшню.
Когда мы оказались во дворе замка, Себастьяно повел коня, заявив, что лично проследит за тем, чтобы уставшему животному был обеспечен надлежащий уход.
— Вот, баронесса, — Оливия обвела рукой замок и постройки. — Это Кастелло ди ла Перла. Добро пожаловать! Здесь вы сможете отдохнуть и набраться сил…
— О, благодарю вас! — баронесса восхищенно всплеснула руками. — Оказаться в поместье великого поэта — это честь, о которой я буду рассказывать своим детям!
— У вас есть дети, баронесса? — удивилась я. Возрастом госпожа Висконти была ну может на пару лет старше нас.
— Нет, — зарделась баронесса. — Но когда дядя выдаст меня замуж, появятся. Я на это очень надеюсь, я так люблю детей!
Мы вошли в холл. Слуге, что принимал наши шубы, Оливия сказала:
— Сообщи дворецкому, что с нами прибыла гостья.
Фигаро появился незамедлительно, почтительно поклонился баронессе и, поскольку девица сия вновь проявила признаки слабости и усталости, самолично отвел ее в гостевые покои.
— Просто удивительно, — заметила Оливия, когда мы поднялись в библиотеку. — У нас не дом, а прямо постоялый двор какой-то. То родственники толклись без конца, то крылатые благочестивцы, а теперь вот с первым снегом баронессу принесло.
— Это хорей, — улыбнулась я.
— Какой еще хорей? — воззрилась она на меня.
— «А теперь вот с первым снегом баронессу принесло». Трехстопный хорей с пиррихием. Видишь, в доме поэта даже ты заговорила в рамках стихотворных размеров.
— Тьфу, гадость! Стихи — вот первое, от чего я избавлюсь, когда стану полноправной хозяйкой замка.
— Да ладно тебе. Стихи — отличная штука, с ними жить интереснее.
— А у меня будут другие интересы. Я астрономией займусь. После того как узнала, что миров и вселенных такое множество. Как хочется их увидеть! Узнать, кто их населяет…
— Ну, вот туфельки стеклянные — к примеру. Кстати, где это наш Себастьянчик?
Он не замедлил явиться.
— Ну что, конь счастлив в герцогских конюшнях? — набросились мы на Себастьяно.
— Конь-то счастлив, — тон у Монтаньи был очень философический. — Много ли ему, коню, надо для счастья…
— Понятное дело, — хихикнула я. — А тебе, замечательный ты наш?
Себастьяно горестно вздохнул и положил на столик розовое платье и золотой парик:
— Где она теперь? Может быть, ее растерзали хищные звери…
— Ну, это вряд ли. Кстати, баронесса говорила о том, что на нее напали разбойники. Вот это интересно. В наших краях давным-давно нет никаких разбойников. Папашкины вассалы жестко разобрались со всеми шайками в округе…
— Значит, появились снова. Герцогу стоит отправить отряд рыцарей прочесать окрестности.
— Себастьяно, — вдруг взмолилась Оливия. — Убери ты эту свою добычу со стола, спрячь в своей комнате, а? Почему-то смотреть на нее противно. У меня возникает ощущение, что это ее кожа, твоей прекрасной незнакомки. И сейчас эта красотка бродит где-то в новом обличье, гадости творит.
— Почему обязательно гадости?
— Ну, а что еще может творить девица, которую ты встретил возле свиной кормушки? Была бы она нормальным, приличным человеком, она бы явилась в замок, представилась…
— Да суть-то как раз в том, что она не человек! Она вторженка из дальнего космоса! Раз даже туфельки у нее — органические формы внеземной жизни!
— Вот именно! Люци права. А я вот тут вообще задумалась — баронесса точно баронесса или тоже пришелица из какой-нибудь вневекторной реальности? Может, поэтому конь под ней и взбесился, почуял неземной объект? И потом, заметьте, она красивая просто до ужаса. Такой красоты на Земле не бывает. Вон, возьмите женские портреты великих художников — красавицы, но вполне земные, родинки там у них, прыщики, волосы секутся, бледность, ногти обкусаны… А тут — ну как кукла фарфоровая…
— Это ты просто завидуешь ее красоте, герцогиня, — мстительно сказал Себастьянчик.
— А вот и нет. Я просто объективно рассуждаю. Баронесса — вторженка, это точно. С красотой она перестаралась. Наверняка в истинном обличье она такая страхолюдина, что хоть беги. Люция, ты там сообщи, куда надо, насчет баронессы. Пусть твой друг примет меры. А то мало ли что…
— Хорошо, — кивнула я. — Мессер Софус обязательно будет в курсе.
— Скоро обед, — сказала Оливия. — Баронесса наверняка будет за столом. Вот и понаблюдаем за ней.
Мы пошли переодеваться к обеду, чтобы на фоне ослепительной баронессы не выглядеть совсем уж серыми мышками. Оливия, с тех пор как исцелилась, стала вместо лосин и туник надевать платья — простого приталенного силуэта, с длинным шлейфом и изящными рукавами. Ей очень шло, худенькая и отныне абсолютно стройная, она выглядела изумительно. А бритая голова, я считаю, добавляла ее образу некую пикантность. Конечно, все в замке заметили, что Оливия перестала быть калекой. Все, кроме герцога. Потому что он традиционно избегал смотреть на дочь и встречаться с ней. В последнее время он обедал в скриптории. Но сегодня за обедом предполагается гостья, так что мессер Альбино наверняка удостоит нас своим обществом.
Так оно и вышло. То есть герцог вышел к столу, холодно-вежливый и надменный, как всегда.
— Для меня большая честь, баронесса, принимать вас в своем скромном жилище…
— О, ваша светлость! — томно проворковала юная Беатриче. — Это я благодарю небеса и вас за то, что сподобилась лицезреть великого поэта современности! Ваше творчество — истинное наслаждение для ума и души!..
— Давайте сейчас не будем о моем творчестве, — довольно резко оборвал герцог баронессу. — Прошу за стол. Думается, после такой бурной прогулки вы нагуляли аппетит.
Как это ни удивительно, обед прошел практически в молчании. Баронесса, почувствовав, что ее восторги по поводу творчества герцога не находят отклика, как-то быстро сникла и принялась лопать оливье и жареных цыплят с аппетитом, который пристал бы трактирному обжоре. Ну, конечно, она переволновалась, страх за жизнь и все такое…
— Вашему коню обеспечен надлежащий уход, баронесса, — счел нужным сообщить Себастьяно.
— О, благодарю вас, — баронесса послала Себастьяно ослепительную улыбку. Тот расцвел, как куст флоксов.
— Ваша светлость, — подала голос Беатриче Висконти, когда подали десерт. — Не могли бы вы мне после обеда показать ваш замечательный замок…
При этом она стала прямо-таки ослепительной красоты, мы с Оливией аж прищурились, но герцог оказался непробиваем и сказал:
— В вашем распоряжении, баронесса, моя дочь Оливия и ее компаньонка. Думаю, они прекрасно справятся с этой задачей, а мне, извините, работать надо.
Хм. Прямо шахтер какой-то. Типа без его работы страна угля недосчитается. Небось вымучивает из себя посредственные вирши про фрукты и овощи — обратиться за помощью к анапестону ему гордость не позволяет. Ну и дрын с ним. Нам с Оливией несложно потратить время на красотку баронессу, тем более что заодно мы сможем методом непосредственного наблюдения выяснить, вторженка она или так, просто красавица.
После обеда мы показали баронессе картинную галерею, Оливия при этом вдохновенно врала про подвиги далеких предков из рода Монтессори (а может, и не врала). Я заметила, что в галерее больше нет картины, через которую я попала в никуда и узнала тайны, о которых хочется забыть. Вообще не было колонны, на которой висела картина. На этом месте высилась скульптурная группа: огромный жук с воздетыми вверх передними лапками, а вокруг — коленопреклоненные люди.
— Оливия, — морщась от отвращения, спросила я. — Откуда здесь эта уродская скульптура?
— Сама не знаю, — ошарашенно молвила Оливия. — Здесь же та картина была. И колонна! Ничего не понимаю.
— Что-то не так? — вклинилась в наш разговор любопытная баронесса.
— Все так, не обращайте внимания. Вы знаете, в замке герцога недавно гостил Его Высокоблагочестие со свитой…
— Ах!
— Вот этому великому событию и посвящена эта скульптура. Хотя я даже садовой фигурой ее бы не сделала.
— А у вас есть сад? — захлопала глазками баронесса.
— Да, небольшой и довольно запущенный. Сейчас там пустынно, неуютно. В оранжерее гораздо теплее, красивее и интереснее. Там много редких растений из других краев…
— Ах нет, пожалуйста, покажите мне ваш сад! — в голосе баронессы вдруг промелькнул металл.
— Да пожалуйста, — пожала плечами Оливия. — Только давайте сначала сходим за теплыми шалями — мерзнуть нам ни к чему.
И вот мы снова оказались в саду, где вместе с пшепрашамской княжной Марысей собирали осенние цветы, чтобы украсить замок к приезду священного Жука. Сейчас сад был засыпан снегом, клумбы и ретирады пустынны и грустны. Но баронесса просто зашлась от восторга и принялась бродить по саду, ахая и восхищаясь над каждым корявым кустиком.
— Что это она, а, Люци? — негромко спросила меня Оливия.
— Знаешь, у меня такое впечатление, — сказала я, — будто она пришла в место, давно ей известное. Как будто она здесь когда-то что-то спрятала, а теперь пытается найти.
— Ну точно вторженка, — заключила Оливия. — Разве нормальный человек будет что-нибудь прятать в этом саду?
— А давай ее спросим. Баронесса, что вы ищете в саду герцога Монтессори?
— Ах, — обернулась к нам Беатриче, лицо ее слегка исказилось — как будто смазались краски на портрете. — Я ничего… Я здесь впервые… Как я могу…
— Бросьте вы, — отчеканила Оливия. — Мы вам тут тоже не дурочки с переулочка. Вы — явная вторженка. Так что извольте объясниться: цель вторжения, откуда вы будете и так далее?
— Я не понимаю.
— Ой, хватит. Сейчас пойду и позову личную охрану отца. У нас в замке, между прочим, и камера пыток имеется.
— Что, правда? — удивилась я, но потом поняла, что у Оливии разыгралась ее буйная фантазия.
Баронесса вздохнула и опустила ручки, став еще больше похожей на фарфоровую куклу.
— Хорошо, — грустным голосом сказала она. — Я скажу всю правду. Только вам и больше никому. И обещайте, что вы мне поможете.
— Ну, это как масть пойдет, — сказала Оливия. — Может, вы нашу Планету уничтожить собираетесь, а мы вам помогай? А патриотизм?
— Мое настоящее имя Ай-Серез, если произносить вашими звуками, — сказала баронесса. — Я переместилась в вашу звездную систему из туманности Белого Возничего, это пять с половиной миллиардов световых лет до этой Планеты.
— Далеконько вам пришлось путешествовать, — сказала Оливия. — Наверное, цель у вас серьезная. Точно, небось взорвать Планету собираетесь. Или поработить.
— Нет, нет, что вы, у меня совсем другое, личное дело, — молитвенно сложила ручки баронесса. — Дело в том, что у меня есть старшая сестра. Нас разлучили очень давно, я тогда была еще ребенком и не имела достаточно жизненной энергии для того, чтобы перемещаться во вневекторных подпространствах. Однако, едва я достигла энергетического и информационного совершеннолетия, я немедленно отправилась в путешествие, дабы отыскать свою сестру.
— И при чем здесь этот сад?
— Понимаете, передвигаться во вневекторных подпространствах можно только определенным способом. И по определенным правилам. Иначе просто никуда не попадешь. Я долгое время вычисляла траекторию пути своей сестры. Однако я допустила неточность и в результате оказалась на Планете 1.0 — точной копии вашей Планеты. Там все абсолютно такое же, как здесь.
— Что, и люди?
— И люди. Они — ваши двойники. Или же — вы их. Там я почувствовала след сестры; понимаете, мы — существа с очень сильной эмпатией, кроме того, в нас очень сильны кровные узы. Хотя я никогда не видела своей сестры, я чувствую, ощущаю ее. Там это ощущение было необычайно сильным, особенно когда я оказалась в тамошнем Кастелло ди ла Перла.
— И замок называется так же?
— Да. Абсолютная идентичность. Но все дело в том, что сестры там не было. Там было просто знание о ней, словно там ждали, что она появится, предчувствовали, но она оказалась в ином пространстве. Я провела много времени, вычисляя, каким путем мне попасть на вашу Планету — она ведь находится в антисингулярности. Сложно объяснить.
— Но ты постарайся, — внимательно глядя на пришелицу, попросила Оливия.
— Я, да… — кивнула она. — Дело в том, что моя сестра, попав на вашу Планету, мгновенно прошла обратный жизненный цикл.
— То есть?
— Она превратилась в оплодотворенную яйцеклетку в матке женщины вашей Планеты. И стала развиваться, как развивается всякий человеческий плод. За девять месяцев пребывания в утробе своей здешней матери она обрела стандартные человеческие способности и родилась обычной девочкой. Однако с матерью ей не повезло. Это была незамужняя горничная из Кастелло ди ла Перла. Забеременела она в результате связи с молодым дворецким, и, сложись грани иначе, она родила бы обычного ребенка. Но в тот момент зародышем стала моя сестра. Горничная до последнего скрывала свое положение, а для родов отпросилась и уехала подальше от замка. Была зима. Дул ветер из степи. Несчастная девушка добралась до заброшенного кладбища. Там стояла старая часовня, и в ней бедняжка разрешилась от бремени. Она обтерла младенца загодя приготовленными полотенцами, потом запеленала ее в пеленки, которые украла в замке. На пеленках и одеяльце были монограммы, но она предварительно спорола их…
— Что? — дернулась я. — Нет, ничего, продолжайте.
— Юная мать понимала, что ей нельзя возвращаться в замок с младенцем. Она пошла к ближайшей деревне. Там был трактир «Рог и Единорог». На пороге этого трактира несчастная оставила свое дитя, а сама бежала, теряя силы…
— Таких совпадений не бывает… — ошарашенно прошептала я. — Святая Мензурка… Эта горничная вернулась в замок?
— Да, — сказала Беатриче. — Сейчас она экономисса в замке, ее зовут Сюзанна.
— В чем дело, Люци? — воззрилась на меня Оливия. — Подожди, черт, это же о тебе: младенец на пороге, трактир «Рог и Единорог», ты рассказывала!!! Это ты была тем младенцем, Люци! А Сюзанна, выходит, твоя мать?! А отец тогда — Фигаро?! Ой, подождите, дайте осмыслить.
— Чего уж тут осмыслять, — непослушными губами прошептала я. — Вряд ли на порог того трактира часто подбрасывали младенцев…
— Да, — улыбнулась Беатриче. Из глаз ее полились слезы — они светились, словно бриллианты и, падая на ее платье, застывали драгоценными камешками. — Да, Люция. Это ты — моя сестра. Я наконец-то нашла тебя.
Она раскрыла объятья, но я отшатнулась:
— Погоди, погоди… Это все, конечно, круто, но я ничего не помню о том, что жила когда-то на твоей планете. Я и себя-то помню лет с пяти, когда меня впервые выпороли за то, что пролила помои на сапоги клиента трактира… Ты хочешь сказать, что я нездешняя? Но ведь я обычная. У тебя вон из глаз бриллианты сыплются, а я нормально реву, как все люди. И мы с тобой совсем не похожи.
— Ну конечно же! — воскликнула Беатриче. — Твоя прошлая жизнь спрятана в тебе очень-очень глубоко! Ты даже не помнишь своего настоящего имени!
— Мне достаточно зваться Люцией Веронезе, — пробурчала я.
— Да, ты вправе зваться, как хочешь, но знай, что наша мать дала тебе прекрасное имя: Ай-Кеаль, что в переводе с нашего языка означает…
— Цветок поздней осени, — проговорили мои губы, прежде чем я успела что-либо сообразить.
— Вот видишь! — воскликнула Беатриче. — Ты вспомнила. Память другой жизни возвращается к тебе. Я вижу твое излучение, оно стало сильнее! Скоро к тебе возвратятся способности, которыми ты владела до второго рождения.
Тут Оливия посмотрела на меня:
— Теперь мне ясно, как ты смогла исцелить меня, Люци! Ты — вторженка, разбейся Святая Мензурка! Ты — нездешняя!
— Оливия, — прикладывая руки к груди, забормотала я. — Прости, ради всего святого. Я, клянусь, честно не знала, кто я и что и откуда взялась. И как исцелять — я тоже не понимала, просто чувствовала боль… И старалась ее унять…
— Она еще прощения просит! — воздела руки Оливия. — Ты подумай мозгом, Люци, у тебя родня нашлась, да не откуда-нибудь, а с офигительно далекой звезды.
— Да, — радостно выдохнула Беатриче, или как там ее зовут. — Позволь обнять тебя, старшая сестра!
Мы обнялись. Никаких родственных флюидов я не ощутила.
— Подожди, — сказала я. — Почему я старшая? Я ведь здесь живу всего пятнадцать лет.
— Это по здешнему летоисчислению. Согласно исчислениям нашей звездной системы, тебе пятьсот осеней.
— Кошмар какой. А тебе сколько тогда?
— Всего лишь триста две. Я едва достигла совершеннолетия, тогда как ты полна силы и мудрости, и скоро в тебе пробудится кровная память. Потому что я рядом. Ты вспомнишь родную планету, вспомнишь нашу мать — низложенную с престола королеву Н’Янму Порфироносную, кровавых диктаторов, захвативших власть. Когда тебя переместили за грани, эти двадцатиглавые мерзавцы решили, что отныне нашему роду пришел конец, ведь престол наследует только старшая сестра. Но мать, умирая на аннигиляционном столе, взяла с меня клятву найти тебя и вернуть планете законную правительницу.
— Ой-е-е-е, — протянула я. Мозг у меня шипел и плавился. — Вот только этого мне еще и не хватало: королевской родни из глубокого космоса. Имей в виду, Беатриче, я тебе не верю ни капли. Ни даже капелюшечки. Это просто какая-то ошибка. Я не утверждаю, что у тебя нет сестры, но я утверждаю, что эта сестра — не я. Я родилась на этой Планете, и других жизней по другим адресам у меня не было.
— Но ты же вспомнила свое имя! — горестно воскликнула Беатриче.
— Это случайность.
— А твои целительские способности? — вклинилась Оливия. Ей что, тоже хочется, чтоб я оказалась родом из какого-то подпространства?
— Ну… не знаю. Бывают же и люди — целители. А тут сразу бух по башке — ты с другой планеты, и ты — не ты, а наследная принцесса, и тебе после обеда придется метнуться до родины, чтоб свергнуть кровавых диктаторов! Ой, бред. Девочки, я в такие игры не играю…
Очнулась я на садовой скамейке. Она была холодная, и к реальности возвращала не хуже нюхательных солей. Беатриче и Оливия сидели по обе стороны от меня и спорили:
— Свинья ты все-таки, Беатриче, или как тебя там! Довела сестру до обморока! А если б у нее вообще случился сердечный приступ? А? И, кстати, Люци права: может, все твои разговоры — гнусная ложь.
— Нет, не ложь! — шипела Беатриче. Кстати, у нее было очень горячее тело, гораздо горячее, чем тело Оливии. Как будто с одной стороны я прислонилась к пышущей жаром печке. — И у меня есть доказательство.
— Это какое же? Свидетельство о рождении на планете Тру-ля-ля?
— Вовсе и нет. Доказательство — способности моей сестры.
— Ну да, то, что она исцелила меня, — это, конечно, выходит за рамки обыденного. Но в остальном…
— Смотри! — воскликнула Беатриче, и я взвизгнула от боли: она воткнула иголку мне в палец! Да больно как!
— Ты что? — возмутилась я, глядя, как набухает на кончике пальца кровавая капелька.
— Просто смотрите, — Беатриче взяла меня за палец, повернула его, и кровь стала капать на землю. И — я одна заметила это? — в полете капли светились, словно маленькие алые фонарики.
Поначалу ничего не происходило. А потом заснеженная земля, на которую капала моя кровь, вдруг оттаяла, и из нее полезли ростки травы и крокусов. И этот круг зеленеющей земли расширялся!
— Так, хватит, — сестра подула на мой палец, и кровь перестала капать. — А то мы заставим цвести зимой весь сад. Твоя кровь, Ай-Кеаль, обладает животворящей способностью и даже мертвое сделает живым.
Крокусы распустились, а я сидела и потрясенно смотрела на них.
— Значит, это правда, — наконец выдавила я. — То, что я не отсюда.
— Правда, — радостно кивнула Беатриче.
— Правда, — вздохнула Оливия.
— И что мне теперь делать?
Жалко крокусы. Скоро они почувствуют, что расцвели не вовремя, и съежатся от холода, умрут. Жаль. И виновата в их ненужной смерти моя кровь. Потому что я нездешняя. Я чужая. Снова и навсегда чужая этому миру и тем, кого успела полюбить. А где-то за тысячами граней тысячи миров есть моя настоящая родина, в которую мне совсем не хочется возвращаться, будь я даже трижды наследницей престола.
— Что же мне делать? — потрясенно повторила я.
И посмотрела на Оливию.
Я часто читала в ее глазах затаенную боль, отчаяние, тоску. Но такого открытого горя я не видала еще никогда. Слава Святой Мензурке и Благословенному Градуснику! Хоть я и не отсюда, здесь есть живая душа, которая не хочет меня лишиться. Которая по-настоящему меня любит и стала сестрой не по крови, а просто потому, что мы нашли друг друга. Терпеть не могу так высокопарно выражаться даже мысленно, но вот получилось.
— Оливия, ты знаешь, — медленно сказала я. — Я никуда отсюда не денусь. Даже если свергнуть кровавых диктаторов ну просто позарез как надо. В конце концов, вместе на досуге смотаемся и свергнем.
— Точно, — улыбнулась Оливия и тщательно загнала слезы в самую глубь своей коварной души.
— Как? — жалобно воскликнула Беатриче. — Ты не хочешь вернуться вместе со мной на свою истинную родину?
— Не хочу, — твердо заявила я. — Мне и здесь нравится. Тем более что выяснилось, кто мои мама и папа. Оливия, ведь это ж Сюзанна с Фигаро!
— Не дура, поняла, — ухмыльнулась Оливия.
— Представляешь, как мы их обрадуем? Они ж сами не свои станут. От счастья.
— Да, тоже в обмороки начнут падать, рыдать, сопли утирать большими шелковыми платками…
— С монограммами.
Мы расхохотались.
— Смотрите, — отсмеявшись, показала на землю я. — Холодно, а расцветшие крокусы не вянут.
— Они не завянут никогда, — с улыбкой объяснила Беатриче. — Они будут цвести вечно. И трава вот эта тоже вечно будет расти. Это дар твоей крови. Ай-Кеаль, я понимаю тебя. Ты после долгих лет одиночества обрела в Оливии подругу, а в замке герцога Монтессори — дом. Поэтому ты не можешь уйти отсюда в одночасье. Хорошо. Я буду ждать. Просто когда ты все решишь для себя, дай знать.
Я кивнула.
— Кстати, что ты искала в этом саду, Беатриче?
— Свидетельства твоего присутствия. Знаки. Ты касалась здешних деревьев и цветов…
— Да, но это было достаточно давно…
— Время не имеет значения. Даже простое твое прикосновение сделало больные растения здоровыми, старые — молодыми. Вот удивится здешний садовник, когда весной его сад распустится словно по волшебству. А волшебства-то никакого и нет.
— Иногда я думаю, что лучше бы Люци была волшебницей, окончила бы какую-нибудь академию магии или типа того…
— Тебе просто не терпится накатать на меня донос, как на ведьму, и сжечь на костре, — я показала Оливии язык.
— Уж конечно! — в тон ответила она. — Я должна быть коварной и зловредной или как? И потом, мне надо немного попухнуть от удушающей зависти — ты, Люци, принцесса, дрын тебе под мышку, а я всего лишь герцогиня!
— Ничего, у тебя все впереди. Метнемся в мою галактику, найдем какого-нибудь звездного мальчика помордастее и породовитей, и оп-ля — ты замужем за принцем, вся в мармеладе.
— Мармелад терпеть не могу. Кстати, о еде. Что-то пожевать захотелось. Ты как насчет перекусить, Беатриче?
— Кого перекусить? — Беатриче напряглась.
— Не, мы насчет еды… Кушать типа.
— А, — улыбнулась Беатриче. — С удовольствием. У вас потрясающе вкусная еда, и вся настоящая, не искусственная. Вот это блюдо, где горошек, ветчина, яйца, лук и белая заправка…
— Оливье?
— Да! Оно просто божественно!
— Оливия, ты чувствуешь, как салат имени тебя завоевывает даже космическое пространство?! Гордись!
— Само собой.
И мы пошли на кухню, так как до официального обеда еще оставалось часа полтора. Но мы терпеть не могли.
Нас встретили радушно, Сюзанна самолично подала нам суп-пюре с патиссонами и бараниной, салат, мясной хлеб и картофель во фритюре. В общем, мы несколько объелись. После чего решили немного отдохнуть в библиотеке. Там мы лениво рассматривали роскошно иллюстрированные гримуары со старинными преданиями и практически уже засыпали, разомлев от каминного тепла, как явился Себастьяно и все испортил.
Он встал на пороге библиотеки, рыдая в три ручья.
— Себастьянчик, что ревем? — лениво поинтересовалась Оливия, откладывая в сторону игриво иллюстрированный том росских заветных сказок.
— Она, она, — всхлипнул бедный кавальери.
— Аденома? — предположила я.
— Тьфу, дура, — некуртуазно ругнулся потомок Монтанья. — Скажет тоже, аденома. Фурункул тебе на язык!
— Тогда иди к нам, бледный рыцарь, пади в ноги и поведай свое горе, — королевским тоном предложила Оливия.
Бледный рыцарь пошел, но в ноги падать не стал, предпочтя уютную кушетку с кучей бархатных подушек.
— Выпить ничего нет? — спросил он. — Голова раскалывается просто.
— Тебе не выпивка нужна, а дрын хороший. — Оливия прямо на глазах мудрела и обретала серьезный жизненный опыт. — Не тяни козла за хвост, рассказывай, что стряслось и кто эта она?
— Туфелька, — всхлипнул Себастьяно. — Она исчезла. Просто как мыльный пузырь лопнул. Вот была, была, и — все, нет. За пазухой пусто. Кстати, Люци, на, возьми твой прибор. Он-то в целости и сохранности. Теперь он мне без надобности, кому теперь читать сказки и занятные истории…
И он зарыдал в подушку.
— Самоуничтожилась, — в один голос сказали мы с Оливией. — Не вынесла разлуки с органоносителем.
— Ну ты ничего, Себастьянчик, не кисни, — тоном счастливого гробовщика заговорила Оливия. — Ты думай о том, что твоя туфелька сейчас в лучшем мире, среди других туфелек вкушает покой и блаженство.
— И потом, — в тон добавила я. — Еще не факт, что она самоуничтожилась. Может быть, она просто таким образом вернулась к органоносителю. Мы же ничего толком не знаем о природе органических туфелек. У тебя, Себастьяно, была, конечно, возможность изучить туфельку попристальнее, но ты вертопрах, научная усидчивость и скрупулезность не по тебе. Ты все по верхам лазаешь, за розовыми подолами и золотыми кудрями…
— Да! — оторвался от подушки Себастьяно. — Платье и парик тоже пропали!
— Ну, может, горничная выкинула, как хлам…
— Я их в своем несессере прятал! А несессер на ключ запирал! Сегодня открыл — нету!
— Слушай, Себастьянчик, наверное, это твоя прекрасная незнакомка тишком проникла в замок и силой какого-нибудь животного магнетизма притянула к себе свои вещи.
— Ну зачем они ей? Она же их выбросила.
— Может, она фетишистка. Любит копить всякое барахло, с дерь… с ерундой не расстанется. Вот и забрала.
— А может быть, — начала строить версию Оливия, — она увидела, как ты страдаешь от неразделенной любви и решила освободить тебя от предметов страсти, исцелить, так сказать. Потому что сама ответить на твою любовь не в силах. Она же нездешняя. Надо понимать. Это тебе не девчонка с птичника. И вообще, Себастьянчик, можно ли так горевать о какой-то эфемерной красотке, когда здесь сидит баронесса Висконти? Где же твоя галантность?
— Ох, простите, дамы, не до галантности. Очень напиться хочется, а не мадригалы читать.
— Да, — мрачно молвила Оливия. — Так он и умирает, истинный рыцарский дух. А я еще удивляюсь, чего это папашкины вассалы все такие грубые и без лоску. Где ж нам с тобой, Люци, женихов искать?
— Придется по галактикам пошариться, во вневекторных подпространствах помотаться. Жениха искать — не мух ловить, дело серьезное.
В конце концов мы распотешили Себастьяно так, что он перестал оплакивать свои утраченные иллюзии и принялся рассказывать нам анекдоты из жизни мадьярского подпоручика Ржавского. Форменное безобразие, надо отметить, но было смешно.
И тут наше блаженное времяпрепровождение было бесцеремонно нарушено. В библиотеку вбежала запыхавшаяся служанка:
— Ваша светлость, его светлость требует, чтобы вы сей же час явились в парадную залу в сопровождении компаньонки.
— Хм, — сморщилась Оливия, будто надкусила гнилой персик. — Чего ему от меня надо? Ладно, идемте, посмотрим.
— Его светлость особо приказал, чтоб только вы и компаньонка.
— Ну хорошо, Беатриче, Себастьянчик, поскучайте тут без нас. В том шкафчике коробки с лото, монополией и трик-траком. Еще есть классная забава — кто дальше плюнет. Не скучайте. Мы потом придем и все вам расскажем.
И мы ушли из библиотеки со смутным ощущением того, что движемся навстречу крутым переменам в своей судьбе. Такие вот дела.
