Глава 25
Спальня Квинна.
Собрание вышло исключительным. Послание Маарет развеселило Мону до истерики. С моего разрешения она отправила по электронной почте полное благодарностей письмо, которое она набрала на компьютере Квинна, и которое каким-то образом растянулось на две страницы. Я тоже нависал над клавиатурой, чтобы подчеркнуть свое намерение тут же отправляться с моими детьми на остров, и выяснить, что сталось с Талтосами.
Мона подписалась своим "логином" — Офелия Бессмертная, но только после того, как внесла и "экранное имя" Квинна — Благородный Абеляр.
Спустя некоторое время, доверив наше послание электронной магии, мы занялись работой и выяснили, что Мона способна силой мысли зажигать свечи, воспламенять в камине хворост и поленья, и без малейшего усилия взлетать под потолок.
Я предположил, что она, скорее всего, сможет преодолевать значительные расстояния по воздуху, но у нас не было времени, чтобы тут же это проверить. Что же касается телекенитического дара, то в этом она была очень хороша, настолько, что смогла бы впечатать меня в стену, если бы я ей позволил. Квинн тоже показал результат, но опять же, у нас не было возможности проверить при максимальном сопротивлении. В нашем распоряжении не было подопытных свинок. Вслух я заметил, что при помощи этой силы они без труда смогут убить смертного, разорвав ему сердце и питающие его артерии.
— Надо представить действие, дать ему направление, излиться в него с максимальной волей, почувствовать, как это вырывается из вас.
Но выходило, что Мона и Квинн смогут в полной мере оценить свои силы, только если на острове столкнуться с реальной опасностью. Если они не сумеют как следует защитить себя от нападок неприятеля, в их распоряжении, конечно же, останутся их сверхъестественные скорость и ловкость, а я без труда смогу о них позаботиться.
Что касается внешнего вида, то тут восторжествовали мои инстинкты.
У меня была небольшая теория о том, что нам предстоит обнаружить на острове. Я отверг идею о том, что Моне следует отправляться в наряде тетушки Куин для сафари, а Квинну — в охотничьем костюме. Забудьте джунгли и дальний восточный берег острова.
— Какой из твоих костюмов самый вульгарный и фантастический? — спросил я Квинна, закапываясь в одежде тетушки Куин.
— Ну… Я думаю, стильный золотой костюм, который предназначался для пира на Хеллоуин. Он трижды прекрасен, но…
— Надень его, — сказала я. — С самой эффектной белой вечерней рубашкой и блестящим галстуком, если у тебя такой имеется.
Наконец я извлек из одежды тетушки Куин, сложенной аккуратной стопочкой, действительно стоящую вещь: черное атласное платье, с узким поясом, глубокими вырезами на шее, без рукавов, длиной до колен, украшенное страусиными перьями спереди и по кайме. Только настоящая красавица могла позволить себе надеть такую вещицу. Я оторвал древнюю бирку с ценой и вручил платье своей принцессе.
— Давай, детка, — сказал я. — А вот и блестящие черные туфли. (С каблуками в четыре дюйма, обсыпанные горным хрусталем). Итак, теперь ты готова потрясать мир.
— Ах вот в каком виде нам предстоит разыскивать людей, охотящихся на Карибских островах? — сказала она. Она обожала безделушки.
Она немедленно переоделась.
Я направился к туалетному столику.
Квинн как раз вернулся в сияющем золотом костюме, щеголеватом, как и все его костюмы. Мальчик в принципе не носил вещей, которые бы не были идеально пошиты. Он подобрал приглушенного тона атласную рубашку и блестящий галстук, и на самом деле ослепительно выглядел.
— А как насчет жемчуга? Могу я нарядить ее в жемчуг? — спросил я.
— Безусловно, — ответил он.
Он продолжил путь и накинул ей на шею ожерелье, один сверкающий виток на другой.
Теперь можно было любоваться, как богатое украшение сверкает среди дрожащих черных перьев, как, будто персики, нежны ее округлые маленькие руки, как соблазнительны ее ноги, видневшиеся из-под идущей конусом короткой юбки.
Она тряхнула спутавшимися волосами.
— Я ничего не понимаю, — сказала она. — Разве нам не предстоит тихо и осторожно пробираться по джунглям?
— Конечно, предстоит, — сказал я. — Но мы не смертные, куколка. Мы вампиры. Ты легко преодолеешь джунгли, применив свои способности, мое сердечко. А если мы нарвемся на вражеских пижонов, то это окажется наилучшей экипировкой.
(Что касается меня, дорогой читатель, то позволю напомнить: я в черной мягкой, как масло, кожаной, тройке, с облегающим шею высоким фиалковым воротником и самых шикарных во всем христианском мире ботинках).
Мы отправляемся на поиски острова святого Понтика.
Я поднял Мону в воздух, успокаивая ее, насколько умел, и призывая воспользоваться собственными силами. Квинн путешествовал сам по себе, привычный к дару полета и пользовавшийся им с момента крещения Кровью.
Спустя минут десять Мона обвила меня руками и ногами и выглядела очень испуганной, но это не имело значения, — она сама держалась в воздухе и училась, я же крепко ее обнимал и едва справлялся с искушением поддразнить — ослабить хватку и поддерживать ее одной рукой, (смешок, мужчины — звери), и мы продолжали свой путь в направлении омываемого сверкающими, перекатывающимися водами Испанского материка, ныне известного как Карибы. Когда я заметил подходящий остров, я ненадолго снизился, чтобы выискать описанную Маарет топографию. Еще ниже, и на меня подействовала бы сила тяготения.
Решающим элементом оказалась взлетно-посадочная полоса, с выведенными на ней огромными буквами, которые складывались в слова — св. Понтик. Надпись, очевидно, предназначалась для человеческого глаза, но мы смогли прочитать. Маленький Цессна готовился к взлету, а за ним виднелась еще одна свободная и просторная полоса, подходившая для разбега самолетов, предназначенных для длительных перелетов. Хорошенько рассмотрев все это, я вернулся к изучению острова перед тем, как приближаться к строениям.
Остров имел овальную форму. Пляж огибал его полумесяцем на юге и на юго-западе, заходя песчаными площадками далеко вглубь, остальную часть покрывали джунгли и скалистые утесы, очевидно, безлюдные. Я вновь снизился. Стало ясно, что остров прекрасно электрифицирован. Грандиозная вилла, обращенная к обширному пляжу на юго-западе, доминировала над пейзажем, раскинув два своих могучих крыла, правое и левое, и красовалась пятью застекленными ярусами с просторными балконами. Ее широкие террасы вели прямо на песок. Комнаты нижних этажей строения были снабжены французскими дверями, при каждой из них имелся небольшой внутренний дворик с низеньким бассейном, двери открывались в направлении пляжа.
На западной стороне располагался гигантский бассейн, с мерцающими глубинным светом водами, а еще западнее раскинулись заброшенные теннисные корты. Удивительное дело, но дальше просматривалось нечто, похожее на общественное строение с рестораном. Я догадался об этом по открытому бару, высоким стульям, разрозненным столикам, за которыми никто не сидел.
Далее следовала гавань или пристань для яхт, как они, уверен, предпочитали называть это место, где в доке плавал чудесный белый комфортабельный катер и множество маленьких лодок, привязанных к пирсу, а на некотором расстоянии был аэродром для вертолётов, на котором я разглядел нечто, показавшееся мне гигантским геликоптером.
И наконец дальше всего от виллы, находилась взлётно-посадочная площадка с поблекшими буквами.
На острове можно было также наблюдать малюсеньких суетящихся существ, тащивших то, что оказалось белым драндулетом, то есть чем-то средним между катером и маленьким самолетом.
Я прошептал Моне:
— Посмотри вниз, воспользуйся своим вампирским даром. Что это за люди?
— Это не Талтосы, — прошептала она мне на ухо.
— Уверена, что это не они?
— Они носят автоматы, у них ремни для оружия.
— Ты совершенно права. А в ботинках у них, скорее всего, ножи. Все это восхитительная игра. Они контрабандисты и пираты, все очень безнравственны.
Некоторые мужчины носили на головах разноцветные банданы. Все были в джинсах. Они представляли разные расы. Мне в ноздри бил запах крови. Я жаждал ее.
— Это же настоящий пир! — сказала она. — Но как мы это сделаем?! И что они сотворили с Талтосами?!
Я почувствовал, как забилось сердце. Мне бы следовало устыдиться. Но через секунду я еще сильнее разгорячился.
Я вновь приподнял ее и направился в сторону джунглей на западном берегу, как предупреждала Маарет. В целом, остров был не так и велик. Его можно было пройти весь, даже учитывая высоту гор, часа за два. Но в действительности не следует забывать джунгли.
Мы подобрались к подножию впечатляющего крутого склона, рядом с которым полоской тянулся пляж, где мы и собрались вместе. Прекрасные и утомленные. Я прощупал джунгли вокруг нас. Ничего определенного. Но очевидная густота зарослей, звуки, издаваемые множеством маленьких зверьков — все это волновало меня. Эти джунгли были прекрасным местом, чтобы прятаться.
Я прислушивался к голосам контрабандистов. Телефонам. Музыке. Я удвоил усилия. Все их маневры имели отношение к наркотикам. Крейсер принял груз. Груз полетит самолетом и вертолетом. Транспортировка была почти завершена.
Хаотичное гудение голосов. В одной из комнат виллы проходила вечеринка. А, может, и в других комнатах. Мона сильно дрожала.
— А что если они их всех убили? — плакала она. — А что если остров захвачен?
— А что если они работают на Талтосов? — предположил Квинн. — Что если Талтосы таким образом себя обеспечивают?
— Я в это не верю, — сказала Мона. — Кроме того, у Эша Тэмплетона были средства. Он не нуждался, чтобы кто-то помогал ему их преумножать. Он бы не пошел на такое. Он бы связался с Ровен или Михаэлем, если бы ему потребовалась помощь.
Она начала впадать в истерическое состояние.
— Возьми себя в руки, — сказал я. — Минут через пять мы все узнаем. Что же касается совета Маарет, то я ему не последую. Я собираюсь пройти в другой конец острова.
Если хотите, вы можете через джунгли подобраться к задней части строения. Но я хочу войти через парадный вход. Моя кровь пылает от ожидания. Вы со мной?
— Ты не оставишь нас здесь, — сказала Мона, в то же время цепляясь за Квинна. — Можем мы последовать за тобой?
— Это я и имел в виду, — сказал я.
Квинн был очень сдержан.
— Я считаю нам нужно делать так, как сказала Маарет.
— Что ж, Братишка, тогда не будем терять время, — сказал я. — Речь идет о высоконравственном деле.
Мы направились прямо к строению, представлявшему собой контрольно-пропускной пункт аэропорта.
Пусто. Мы неспешно обошли его, пока не добрались до огромной взлетно-посадочной полосы, где как раз закончилась погрузка тюков с наркотиками на маленький самолет.
Невозможно представить более устрашающих существ, чем представшее перед нами трио в закатанных футболках и джинсах, с выглядывавшими из-за поясов ножами и пистолетами, а в довершении — автоматами, перекинутыми через подтянутые мускулистые торсы. Случайно заметив нас, они кивнули и вежливо отвернулись. Наше одеяние совершенно сбивало их с толку. Самое очевидное предположение — мы гости. Не годится пялиться на нас. Они слонялись рядом с пилотом, возвышавшимся над маленькой, но такой злой компанией, до коричневизны загоревшим под солнцем, похожим на изюмину, только в грязной фуражке на голове, вместо банданы.
Они разом говорили что-то друг другу по-испански, быстро и немного сбивчиво, очень возбужденная, ощерившаяся шайка. Не перегружен ли самолет? Не было ли чего украдено? Что могло их задержать? Я уловил мелочность, нетерпение и всеобщую недоверчивость. Ничего о высоких детях, которые населяли раньше остров.
Пилот посмотрел на нас, оглядел с головы до ног, кивнул, потом продолжил свой разговор с трио.
— Я поняла, — вполголоса сказала Мона, имея в виду то, как мы оделись. Я кивнул.
Я подошел к ним, игнорируя отчаянную мольбу Моны не делать этого.
— Итак, где босс? — поинтересовался я.
— Парень, если ты не знаешь, как я могу знать? — парировал он. Лицо скривилось. Глаза черные и пустые. — Я выбиваюсь из расписания. Не дергай меня.
— Куда вы направляетесь? — спросил я.
— Спроси об этом у Родриго, — сказал он. — В любом случае тебе не следует здесь находиться. Возвращайся на виллу.
Родриго.
Я выудил его из компании, вонзил зубы, быстро напился крови, извлекая информацию: где высокие существа, те, которые жили здесь сначала? Он ничего не знал. Вау! Восхитительный приток крови к мозгу и глазам. Он излился в меня за одну секунду. Сердце разорвалось. Я опустил его на бетонную площадку, мертвого, с остановившимися на мне глазами, с последней струйкой воздуха, вырвавшейся из его рта.
Трое бандитов стояли, будто замороженные, потом открыли стрельбу.
Я схватил одного из них и отдал Моне, а Квинн взял в плен оставшихся двоих, стараясь быстрее добраться до крови. В течение секунды в руках Моны билось тело, бандит хватался за нож, предпочев его прочему оружию, но она перехватила руку и отшвырнула нож прочь, и вот уже подчинила его, скорее благодаря самообладанию, чем свойственной нам силе.
Квинн действовал гибко, тихо и безупречно.
— Расскажи мне о Родриго, — сказал я беспомощному мужчине, которого держал за шею, мои пальцы сжались. Я крутанул его и вонзил свои зубы. Кто на этом острове? Босс, его мать, его женщина, это его святилище, он разорвет тебя на части… Его сердце и его кровь были мертвы. Я ничего не добился.
Свежая кровь прилила к моим глазам, воспламенила мой мозг. Я смаковал ощущения, то, как пощипывали мои руки и ноги.
Сок битвы.
— Они развратились, совершили гнусные дела, - процитировал я со вздохом, когда мы подошли друг к другу.
Квинн оцепенел после пира. Мона была взвинчена.
— Они были здесь около года, — прошептала она. — Вот все, что мне удалось узнать. Но, ради Бога, где Морриган?
Мы прошли мимо вертолета и расположенного рядом строения. Внутри были двое, устроившие перерыв на кофе перед уходом. Те же мускулистые сильные руки, джинсы низко спущены на бедрах; они спокойно смотрели на меня сквозь пар, поднимавшийся над их чашками.
Я неторопливо приблизился к столу, Мона и Квинн встали у двери. Я присел.
— Вы знаете, о чем я. Где высокие люди, владевшие этим островом, до того, как его занял Родриго? Что с ними случилось?
Тот из них, который был пониже, пожал плечами и улыбнулся.
— Ты меня спрашиваешь? Я здесь не больше двух недель. Это в стиле Родриго. Спроси его самого.
Он повернулся и оценивающе посмотрел на Мону, потом с нехорошей улыбкой взглянул на меня.
Тот, который был повыше, пожал плечами.
— Молитесь, — сказал я.
После этого рокового обмена любезностями, мы направились к общественному строению, в котором располагался на первый взгляд пустующий ресторан, который был полностью освещен, на барных стульях, выставленных на отделанной розовым кафелем террасе под крытой соломой крышей и за столами, никто не сидел.
Чистая, из листовой стали кухня, сияющие огни, жужжащие, шумящие, грохочущие машины. Запах моющего с сосновым ароматом средства и мыла. Прилавки завалены подносами с грязной посудой, зловоние гниющей пищи. Пенился огромный посудомоечный автомат.
— Входите, — сказал я. — Здесь нет жизни.
Мы двинулись по направлению к необъятному палаццо.
Нам пришлось миновать нижний этаж, укомплектованный уединенными бассейнами, и здесь в полную мощь горел свет и были слышны разговоры и смех.
Я услышал, как звучит босса-нова, музыка доносилась из глубин строения, мягкая и соблазнительная, пульсировавшая над приглаженными бризом песками.
В темноте, прижавшиеся к стенам номеров-люкс мы были невидимы и двигались вперед, осматривая комнату за комнатой. Всюду обнаруживались накаченные наркотиками головорезы, исполнявшие роль обслуживающего персонала, телохранителей, законченных подонков, — в соответствии с желаниями босса, — вперившиеся в свои гигантские телевизоры или болтавшие по мобильным телефонам или погруженные по пояс в воду в бассейнах.
Синие стены. Бамбуковая мебель. Их комнаты напоминали баки с мусором: кругом женские журналы, бутылки с текилой, банки с пивом, пакеты с чипсами, которые грудились на тарелках или просто были повсюду рассыпаны.
Мы отчаянно выуживали информацию о высоких существах. Наши труды не увенчались успехом.
Мой импульс был убить их всех. "Все уклонились, сделались равно непотребными; нет делающего добро, нет ни одного" — глаголет четырнадцатый псалом. Но кто я такой — святой Диего, — чтобы судить эти души, которые могут в недалеком будущем раскаяться и стать безгрешными во славу Всевышнего?
Плевать! Я жестокий хлыщ. И им придется исчезнуть, если таким образом мы сможем узнать хотя бы об одном Талтосе на этом острове.
Кроме того, другого пути, в общем-то, не было. Подозвав к себе Мону и Квинна, я уничтожал одного лакея за другим, ощущая, как с каждым ударом меня покидают силы. Я не чувствовал воодушевления. Не чувствовал азарта. Это стало вызывать отвращение, и единственным, что помогало мне выносить бойню, было отвращение к их зачерствевшим душам.
Мы натолкнулись на парочку, выглядевшую привлекательнее прочих, одетых в стиле ретро-Майами, в гавайских рубашках. Мона выбрала себе самого смазливого, в шикарных кольцах, с обнаженной грудью, а я прижал того, что был постарше, напугав его; он подарил мне вместе с кровью образы искреннего раскаяния.
— Они ничего не могут нам дать! — сказала Мона. Ее глаза казались огромными и стеклянными. — Почему они не знают?
— Потому что они приходят и уходят и не знают толком, что здесь произошло, — сказал я.
Мы высасываем их, вот в чем суть. Когда большой мужчина зовет на помощь, к нему никто не спешит. Вперед.
Еще два номера. Низкопробные пресмыкающиеся слуги. Нюхают кокаин и слушают салсу. В бешенстве, что им не удается усилить звук. Указания от парней из главного здания. Требовалось все больше сил, и я позволил Квинну взяться за них. Он быстро справился с ними, отказавшись от их крови.
Наконец — золотая жила!
Последний номер занимал практически все здание. Безусловно, он был самым просторным из всех.
Забудьте синие стены и тростниковую меблировку. Это была достойная дворца комната в белоснежных тонах. Диваны, обтянутые белой кожей, стулья, широкие кровати, усыпанные подушками, заваленные глянцевыми журналами. Вазы со свежими, играющими красками цветами. Стена книг. Огромный туалетный столик, заставленный косметикой. Бургундский ковер.
Сияние в ночи.
И, наверное, самое странное существо, которое мне когда-либо доводилось видеть за время странствий по планете. Мона, как и ожидалось, вскрикнула, Квинн решительно положил ей на плечо руку.
Что касается занятия сего животного, то оно стучало по клавиатуре компьютера, к которому был подсоединен огромный принтер, и оставалось в неведении, как о нашем вторжении, так и о накаченных бездельниках в других комнатах.
Существо прекратило работу, чтобы взять наполненный молоком стакан и осушило его. Стакан оно поставил на стол слева от себя рядом с мутным кувшином.
Его рост запросто мог оказаться футов семь, явно мужская особь, хотя определить это для меня оказалось не так и просто, пока я не уловил густой сладкий запах, а его блестящие черные волосы спускались до плеч, убранные с лица с ярко выраженными массивными костями и закрепленные простой красной банданой.
Какой чудный аромат.
У него были огромные черные глаза, широкие и великолепные скулы и всюду свежая как у младенца кожа. Одежда?
Атласная футболка без рукавов, шоколадно-коричневые искусственные джинсы, изящно простроченные, огромные ступни в открытых сандалиях. Похожие на паучьи лапы кисти, ногти на руках и ногах блестели, как отполированные, отливая металлически-голубым.
По-детски пухлый большой рот.
Он аккуратно нажимал на клавиши, не ведавший о нас, не ведавший ни о чем, мурлыча себе под нос и поворачивая из стороны в сторону голову, пока набирал что-то на клавиатуре или считал, или искал в сети, или бормотал, а потом он встал, вытянувшись во все свои семь футов, пошатнулся и уставился на нас расширившимися глазами, с враждебным видом, его рот открылся.
— Охотники за кровью! — вскричал он очень злобным полным отвращения голосом. — Идите прочь, вы, дураки, шляющиеся в ночи, уверяю, моя кровь горька для вас. Что вы хотите от меня? Чтобы я разорвал запястье и нарисовал плакат на двери? Идите прочь. Идите, охотьтесь на людей этого острова! Будет лучше, если вы больше не побеспокоите меня.
Мона пересекла дворик, обежала вокруг бассейна, мы последовали за ней.
— Талтос! — сказала она. — Я Мона Мэйфейр, мама Морриган! Ты произошел от меня! У тебя мои гены! Где Морриган?!
Крутанувшись на пятках, он осмотрел ее будто с сочувствием.
— Ты, прелестная маленькая фея, как можешь ты быть настолько лживой? — сказал он хмурясь. — Ты не могла родить человека, — продолжил он с презрительной холодностью. — Ты охотница за кровью. Ты не можешь рожать. Зачем ты пришла в мою комнату, чтобы рассказывать мне небылицы о Моне Мэйфейр, именно ко мне, мама Морриган? Кто ты? Ты не знаешь, где проходит вечеринка, милейшая? Слушай, где звучит босса-нова и ступай танцевать с наркоманами, с Лордом Наркоты и его избранными миньонами. Пей их кровь. Она горячая от зла, тебе должно понравиться.
Контраст между огромным костлявым по-детски свежим лицом и мрачно-медлительным пренебрежительным тоном был потрясающим. Но мы проигнорировали странности этого существа, потому что, если Мона что-то требует, то вряд ли кому удастся вернуться к своим делам.
— До этого я была человеком, — сказала Мона, приближаясь, чтобы взять существо за руку (Он отпрянул) — Я действительно родила Морриган, — сказала Мона — Я люблю Морриган. Моя любовь впиталась в Кровь. Я пришла, чтобы узнать, все ли в порядке с Морриган, счастлива ли она. Эш Тэмплетон забрал у меня Морриган. Ты произошел от них. Должен был! Поговори со мной. Ответь мне! Это цель моей жизни!
Существо оценивающе разглядывало каждого из нас. Снова слегка поморщилось. Издало негромкий удивленный смешок. Отклонилось назад с восхитительной грацией, его веки ровно наполовину скрыли сияющие глаза, а детский рот ослепительно улыбнулся. Он поднял одну бровь.
— Цель твоей жизни? — передразнил он. — Маленькая рыжая кровавая охотница на ходулях? Почему меня должна волновать цель твоей жизни? Эш Тэмплетон, говоришь. Так вот — это имя мне неизвестно. Разве что ты упомянешь Эшлара, моего отца.
— О да, да! — сказала Мона.
Я изучал его с любопытством, пренебрегая приличиями и полностью осознавая, что это Талтос, это было мистическое существо, и вот мы нашли одного из них, но наконец я заметил то, что следовало заметить раньше — создание было приковано к стене за правую ногу.
На нем была стальная манжета, от которой тянулась очень длинная цепь, прицепленная к стене за столом. Это была цепь, достаточно длинная, чтобы он мог добраться до бассейна в садике за нашими спинами, и, скорее всего, до ванной, которая находилась справа от огромной спальни.
— Ты же знаешь, где Морриган, ведь так? — спросила Мона. Неожиданно она стала выглядеть просто душераздирающе, когда произнесла эти слова. Она вечно об этом спрашивала, а теперь выходило, что даже это существо не отвечало ей. Я сфокусировался на цепи и с громким треском разорвал ее. Опустившись на одно колено, я разбил и стальную манжету.
Существо отпрыгнуло назад, уставившись на то, что осталось от оков.
— Что ж, разве мы не маленькая банда бескрылых ангелов? — признал он все еще насмешливым тоном. — Но каким, интересно, образом я смогу сбежать? Все под контролем этих обкуренных обезьян. Прислушайтесь к ним. Вы слышите босса-нову?
Это песня большого мальчика, Родриго, короля этого мира. И его матери, Лючии. Можете себе представить, каково это год прожить под такую музыку? Разве не прелесть?
— О, ты без труда сможешь сбежать, — сказал я. — Мы легко заберем тебя отсюда. Все люди вплоть до взлетной полосы уже мертвы. Другие скоро к ним присоединятся. Но мы хотим освободить всех Талтосов. Где остальные? Ты знаешь?
— Морриган, — сказала Мона. — Когда ты последний раз ее видел?
— Морриган, — сказало существо, его голова упала назад, когда он говорил, его слова тянулись из него, как черная длинная лента. — Перестаньте называть ее по имени. Думаете, я не знаю, кто она? Она мать всех Таинственных людей. Конечно, я знаю ее имя. Морриган, скорее всего, мертва. Все, кто не сотрудничал с наркоторговцами, мертвы. Морриган погибла еще до того, как они пришли. Она родила пять мужчин до того, как родила Миравелль. Слишком много детей за короткое время.
Он слабо качнул головой, глаза по-прежнему оставались прикрыты веками, вес перемещался с одной ноги на другую.
— Ее собственные сыновья восстали и изнасиловали ее в надежде, что родится женщина. И вот родилась Миравелль! И та-та-та-Та! Племя росло! Морриган ослабла до смерти, и ее молоко иссохло, а потом уже это был яд. Если бы наркоманы ее пристрелили, то они бы только зря истратили патроны. В любом случае она моя мать, я ее любил. Все прошло. Смиритесь с этим.
Я ожидал, что из глаз Моны хлынут слезы и считал их оправданными, поэтому крепко обнял ее правой рукой. Но слезы только стояли в ее глазах, застывая, как льдины, сверкавшие на свету, пока она слушала эту холодную тяжелую речь. Внезапно она стала выглядеть, как ряженый беспризорник в своем перьевом наряде, вглядывавшаяся в лицо этого необычного и сардонического существа.
Удар, обрушившийся на нее, был так тяжел, что у нее хватало сил только та но, чтобы стоять там, позволяя мне себя поддерживать. Я гадал, не упадет ли она в обморок, таким несчастным был ее взгляд, так неподвижна фигурка в моих объятиях.
— Прими это с легкостью, — прошептал я. Я поцеловал ее в щеку. — Нам еще предстоит обследовать все строение.
— Ах, Возлюбленный босс, — сказала она запинающимся голосом. — Ах, Возлюбленный босс, я искала и вот, что я нашла.
— Еще не все кончено, — сказал Квинн, мрачно взирая на существо. — Еще не все, пока мы не обыщем весь остров.
— Ну конечно, разве мы не шайка галантнейших воришек крови, — сказало существо. — И мы любим друг друга, поцелуйчики, поцелуйчики! Я впечатлен. Напоминает мои непостижимые тошнотворные воспоминания о том, как был потерян рай, а потом вернулся вновь, чтобы уйти под землю, чтобы сгинуть и род людской рыдает, о том, что вы, безжалостные маленькие создания, были слишком жестоки с человеками. И что это у нас такое, Валентинов день у вампиров?
— Мы хотим вытащить тебя из твоей маленькой темницы, — сказал Квинн со спокойной холодностью. — Может, ты будешь так добр и поможешь нам, рассказав, кто из Талтосов еще здесь остался.
— А мне, ах, было бы так приятно, узнать, как тебя зовут, — сказал я саркастически. — Немного затруднительно читать твои мысли. Я спотыкаюсь о снег и лед, когда пытаюсь.
Он горько рассмеялся, чтобы продемонстрировать озлобленную непосредственность.
— О! Вот наконец и пожаловал внешний мир, — сказал он, раскачиваясь с несомненной грацией, его речь текла, как застывающий сироп. — Что ж, вы опоздали на годик. Возможно, я единственный экземпляр.
Он сделал пространный жест обеими руками и улыбнулся исполненной ненависти улыбкой.
— И ты говорил, что Морриган была твоей матерью? — нежно спросила Мона.
— Я рожден Морриган и Эшларом, — сказал он. — Во всей чистокровности, как они пришли. Оберон их первенец, известный среди молодежи, как циник и редкостная зануда. Хотя я никогда не называл их по именам. Для меня они Мать и Отец. Если бы я убил своего брата Силаса, еще только заикнувшегося о мятеже, возможно, ничего бы такого не случилось. Но я не думаю, что Таинственные люди продолжили бы свое существование вечно.
— "Таинственные Люди" — славное прозвище, — заметил я. — Чья идея была так назваться?
— Да, мне всегда это казалось прелестным, — сказал он. — И если бы жизнь не была такой мерзкой, позволь мне сказать. Но отец был так наивен, что думал, все так и будет продолжаться. Даже Морриган с ним соглашалась. Невозможно контролировать сообщество из двадцати Талтосов, ты знаешь, таков порядок вещей, не имеет значения, сколько развлечений ты можешь им дать, какое образование или поощрение. Отец был мечтателем. Морриган была оракулом. Силас был отравителем. Все пришло к кровавому концу.
Внезапно я почувствовал, как к дальней двери подошел человек. Талтос тоже почувствовал.
Вошла высокая темнокожая женщина, лет около пятидесяти, но экстремально холеная и соблазнительная — подведенные черным глаза, сильно накрашенное лицо, кроваво-красные губы, густые блестящие черные волосы, тяжелые груди и сильно стянутая талия.
В руке она держала скульптуру, явно относившуюся к религиозному культу. Женщина была одета с изощренным вкусом — в розовато-лиловое шелковое платье с золотой цепью вместо пояса, черные сетчатые чулки и туфли с острыми каблуками, в ушах — вульгарные золотые серьги. Она немедленно заговорила с сильным испанским акцентом:
— Ну вот, я наконец нашла ее, но я обыскала небо и землю, говорю я тебе. Ты думал это будет очень просто, когда папа направляется к Мексике, но мне пришлось войти в Интернет, чтобы найти ее, и вот она.
И вот она!
Она поставила статую на низкий белый столик у стены! Великолепно расписанная статуя святого Диего!
В меня будто ударила молния.
И вот он стоял, маленький смелый парень, с распростертыми руками, и безошибочным образом нашей Девы Гваделупской во всех богатейших красках изображенной на его пончо, и знаменитые розы, брошенные к его ногам, все эти точные детали! Конечно же, образ Пресвятой Девы был лишь наклейкой, а цветы — бумажными; ну и что, это был мой Хуан, мой Хуан Диего.
— И ты ушла с вечеринки только, чтобы отдать это мне? — произнес Оберон, сочащимся фальшивой благодарностью голосом.
— О! Прикуси свой мерзкий язык, — сказала она. — И кто эти люди? — она ослепительно улыбнулась. — Вы гости моего сына, да? Добро пожаловать.
— Я дам тебе за эту статую тысячу долларов, — сказал я. — Нет, у меня есть предложение получше. Я оставлю тебя в живых. В самом деле, какая польза мертвой женщине от тысячи долларов? Иди, возьми одну из маленьких лодок на пристани и отчаливай. Все остальные на острове обречены, кроме высоких существ.
Она уставилась на меня с безмерным любопытством и абсолютной отвагой, глаза непроницаемы, рот напряженно сжат. Промелькнуло видение: она с револьвером в руке. И в нем же: я отнимаю у нее револьвер и швыряю его на кровать.
— Думаешь, мой сын не сможет разорвать на части тебя и твоих прелестных друзей? Как ты смеешь!
— Лучше воспользуйся моим предложением, — сказал я. — Женщина, Вера твоя спасла тебя! Ступай к пристани. Немедленно.
— Лючия, я думаю, он говорит правду, — сказал Оберон тем же апатичным пренебрежительным тоном, предназначавшимся до этого нам. — Я чувствую запах смерти. Она вокруг нас. Я думаю, правление наркоторговцев подошло к своему позорному концу. Увы, твой Ариэль свободен, моя драгоценная преуспевающая киска, почему ты не уходишь?
Оберон медленно пересек комнату, слегка покачивая бедрами, склоняя голову то к одному плечу, то к другому, и нагнувшись в итоге, чтобы поднять ружье, и осматривая его, будто какую-то невидаль, а Лючия смотрела растерянная, взбешенная, отчаявшаяся, обозленная, беспомощная. Оберон вскинул ружье, пристроив его, как следует, и трижды выстрелил Лючие в лицо.
Многовато для Лючии. Она упала на колени, раскинув руки; лицо залило кровью.
— Она была добра со мной, — сказал он. — Статуя предназначалась мне. Я посещал собор нашей Девы Гваделупской, когда Таинственные люди приезжали в Мексику. Ты не получишь статую. Даже несмотря на то, что ты освободил меня, я тебе ее не отдам.
— Забавно, — отозвался я. — Ты в такой выгодной для переговоров позиции. Но кто я, чтобы красть у кого-то святого Диего? Уверен, я смогу найти другую статую. Но почему ты убил ее, если она была так добра с тобой?
Оберон пожал плечами.
— Чтобы посмотреть, могу ли я это сделать, — сказал он. — Теперь ты намерен идти за другими? Теперь, когда я полностью собрался, я готов исполнить свою часть партии.
— О, Боже на небесах, — вздохнула Мона.
Я увидел, как по ее телу пробежала дрожь. Она сделала несколько нетвердых шагов вперед и упала в белое кожаное кресло, каблучки скрестились вместе, ладони прижались ко лбу.
— О, скажи, что не так, прелестная маленькая бабушка племени? — поинтересовался Оберон. — Что ты думала, что мы ангелы с трепещущими крылышками, как Морриган? Нужно ли мне объяснять тебе природные свойства двойной спирали, не говоря уже о количестве хромосом? Благодаря этим особенностям биологический вид производит большое разнообразие характеров. Веселей. Мы планировали развлечься, разве нет?
Лицо Квинна было мрачным.
— Может, ты отдашь кому-нибудь из нас ружье, — сказал он.
— Не в твоей жизни, — откликнулся Оберон. Он спустил ружье на свою низко-посаженную талию. — Итак, куда мы сначала направимся? Давайте я поделюсь с вами известными мне фактами. Итак, внимание.
— Чудесно, — сказал я. — Нечто среднее между перформансом и изысканнейшими оскорблениями.
Он хмыкнул. Он продолжил, не теряя уверенности, голос вновь потек густым черным сиропом:
— Могу сказать, что Силас и абсолютное большинство Таинственных людей были пристрелены в тот же день, как прибыли наркоторговцы. Торван и несколько других женщин были оставлены в живых до поры. Но они все время плакали. Торван хотела сбежать, забравшись в лодку, но они поймали ее на пирсе и забили до смерти. Я это видел. Из мужчин оставили только Элафа, Хирама и меня. Потом Элаф убил одного из наркоторговцев и они его застрелили, а Хирам исчез. Кажется, я как-то видел Исаака, но я не уверен. Думаю, все они мертвы. Кроме Миравелль и Лоркин.
— А твои отец и мать? — спросил я.
Оберон пожал плечами.
— Красивый похититель крови, должен признаться, у меня нет надежды. Они умирали от яда, когда здесь поселились наркоторговцы. Отец учил нас прятаться. Миравелль заботилась о них. Миравелль спала с ними. Давно нам удалось справиться с отравлениями, но вред был нанесен. И никому не удалось остановить взбунтовавшегося Силаса. Как раз до того, как Силас совершил фатальную ошибку, Миравелль и мама имели возможность ослепить его при помощи отвертки, но Миравелль, милое маленькое создание, просто не смогла заставить себя сделать это, расплакалась, и Силас убежал от матери, лишив ее сознания. Ах, такая трагедия. Я знаю теперь, что должен был убить Силаса, едва его увидел. Отец должен был убить Силаса, едва тот начал угрожать Таинственным людям. Это должна была сделать Лоркин. Она была самой хладнокровной женщиной, когда-либо рождавшейся на этом острове. Просто зверюга, скажу я вам. Увы! Кто мог представить, что Силас восстанет и попытается захватить внешний мир.
Я тряхнул головой.
— Объясни связь между мятежом Силаса и приходом этих наркоторговцев?
Он пожал плечами. Одна из его паукообразных ладоней пригладила его волосы и поправила красную бандану.
— Силас начал против них войну, — сказал он. — Он следил за их работой с маленького близлежащего островка. Не спрашивай меня откуда. Но Силас что-то задумал против них. Он собрал банду из самых агрессивных и воинственных в племени и направился на остров, где улыбался и говорил наркоторговцам приятные вещи, систематически убивая, пока не истребил всех в банде. Он забрал их наркотики и оружие.
— Силас сказал, что правление отца прошло. Отец был древним, настоящим Талтосом, неподходящим для современного мира. Силас сказал, что у нас гены Мэйфейров, ум, как у людей, мечты, как у людей.
Я стоял рядом с плачущей Моной.
— Племя праздновало, вдыхало кокаин и стреляло из ружей. Они курили марихуану и стали совершенно безумны. Двоих наших убили — Эвана и Руфа — по-случайности. Можешь себе представить, как глупо? Никто еще не видел до этого мертвого Талтоса. Это было жутко. Силас церемониально утопил их в море. Побросал цветы в воду! Нелепость. Силас стал убивать тех, кого подозревал в неверности!
Существо издало негромкий полный отвращения смешок.
— Лоркин произнесла речь. Она сказала, что наше появление на набитом наркотиками острове было типичной ошибкой Талтосов. Связанные с наркотиками люди принадлежали к большой картели. Придут их пособники, чтобы расправиться с нами. Нам следует забрать отца и мать на яхту и покинуть остров. Нам по силам это сделать. Силас пытался ее убить, но другие ему не позволили. Это было откровением. Но у Лоркин была своя судьба. Никто не был готов увидеть ее поражение.
Он пожал плечами, округлил глаза, крепче закрепил ружье в своем кожаном ремне, поддерживавшем его замечательные джинсы из коричневой кожи.
— Пришли наркоторговцы, — продолжил он, вяло качнувшись. — С наступлением ночи они были здесь. Силас и его сообщники натолкнулись на них, стреляя из украденных ружей. Та-та-та-там! Можете себе представить? Никогда им еще не доводилось стрелять не из укрытия, — заметил он насмешливо. — Наркоторговцы перестреляли всех Талтосов, попавшихся им на глаза. Они ногами распахивали двери виллы. Поистине незабываемые ощущения — ожидать, когда выбьют твою дверь… Это был полный конец Таинственных людей. Те из нас, которых решили до поры не пускать в расход? Мы были тихими. Теми, кто не рвется в бой.
— Дня три они не могли меня найти. Я просто лежал в своей комнате, на верхнем этаже виллы. Они вошли. Они сделали из меня раба. Они научили меня смешивать Кайпиринью из лаймового сока и кашасы для Карлоса. Я очень хорошо знал компьютер. Я занимался бухгалтерией, заполнял бумаги, рассчитывал зарплату, все в этом духе. Потом ко мне воспылала страстью Лючия. И как могло быть иначе? Она как раз перешагнула рубеж, когда мужчина-Талтос может заставить ее истечь кровью до смерти.
— Это то, что мы делаем с человеческими женщинами, вы знаете, с начала их первых менструаций. Лючия окружила меня вниманием. Она приготовила для меня комнату всю в белых тонах. Она отправилась в Майами Бич, где в маленькой скрытой комнатке ей сделали подтяжку, и ее кожа стала, как у двенадцатилетней. Она сделала это для меня. Очень мило. Конечно же, я никогда не был с двенадцатилетними. Она была восхитительной любовницей.
— Хммм, — сказал я. — Тебя не смущает, что она лежит здесь с лицом залитым кровью?
— Нисколько. Ты сказал, что все люди на острове должны умереть. Ты подразумевал что-то другое?
Он присел за свой стул за столом. Развернулся, налили себе еще молока из кувшина и выпил его.
Он вновь принялся изучать нас троих, стоявших перед ним Квинна и меня, и Мону, пристроившуюся на краешке белого кресла, с задранными коленями, красным от пульсирующей крови лицом и такими невыразимо печальными, полными слез глазами, что это невозможно описать.
— Этот компьютер имеет выход в мир? — спросила Мона. Ее голос был едва слышен, но ей все еще удавалось справляться со слезами.
— Нет, конечно же, — сардонически отозвался он — Ты держишь меня за идиота? Если бы было так, то я бы попросил о помощи. Я бы попытался добраться до Ровен Мэйфейр из Медицинского центра Мэйфейров в Новом Орлеане.
Все мы испытали тихий шок.
— Как ты узнал о Ровен? — спросила Мона. Она вытерла глаза. Черные перья терлись о ее щеки.
— Отец говорил нам, если мы попадем в ужасную беду, то мы должны связаться с Ровен Мэйфейр из медицинского центра Мэйфейров в Новом Орлеане. Думаю, это было спустя года два после моего рождения. Отец был уже отравлен Силасом, но не знал об этом. Он слабел. Он думал, что умирает от старости. Он встречался со своими юристами в Нью-Йорке. Никаких номеров. Никаких имен. Все в духе отца. Морриган была одна из немногих, кто был как-то в курсе. Отец знал, что за его спиной происходят всякие дела.
Как-то проснувшись Морриган обвинила отца, что он влюблен в Ровен Мэйфейр. Влюблен в Ровен Мэйфейр.
— Почему она сказала? — спросила Мона треснувшим голосом.
— Я не знаю, — сказал он с ложной невинностью. — Я знал лишь о том, что она — единственное моя связь с миром людей.
— Потом появилась ты, моя дорогая бабушка, и пожелала нас освободить. Ну разве ты не ребенок? Очень на это похоже. Рядящаяся в одежды матери?
— Ты всегда придерживался таких взглядов? — спросил я. — Или это сказалось разочарование?
Он рассмеялся, безрадостно и всезнающе. Уставился на мертвую женщину на полу.
— Ты коварный тип, — сказал он. — Я родился, зная, что мать и отец обречены. — Он улыбнулся. — У Отца был не тот склад, чтобы контролировать юных мужчин. Постоянно происходили скрытые рождения. Ты можешь сказать, что с самого начала я завел грустную пластинку. В конечном счете… — Он замолк, зевнул, потом продолжил: — Как кто-то может управлять сообществом Талтосов, если не пресекает незапланированные беременности и не наказывает за бесконтрольные совокупления? — Он тряхнул головой. — Я не вижу другого пути. Кроме, конечно же, того, чтобы не надеть на женщин пояса верности. Так и следовало сделать. Знаешь, какие-нибудь современные нейлоновые пояса верности или вроде того. Но это, разумеется, было не в стиле Отца и Матери.
— Что здесь делали Таинственные люди? — спросила Мона. Она пыталась говорить твердо. — Вы просто жили в свое удовольствие на острове?
— Ах, нет, конечно же, — откликнулся Оберон. — Отец и Мать спланировали для нас чудесную жизнь. У отца был шикарный самолет. Он где-то в Нью-Йорке, брошенный, сломанный и бесхозный. Как игрушки маленького мальчика в синем, ожидающие, когда он за ними вернется. Мы облетели на самолете все знаменитые города мира. Больше прочих мне понравились Рим и Бомбей. Я бы хотел увидеть их снова: Лондон, Рио, Гонконг, Париж. И Мехико. Всюду мы осматривались. И нас учили наблюдать за людьми и вести себя, как люди. Пока мы занимались этим, Отец и Мать полностью о нас заботились. Просто шикарная жизнь. Отец был очень строг и осторожен. Никаких телефонов, никакого Интернета. Это могло оказаться роковой ошибкой в наших долгих странствиях.
— Ты когда-либо хотел сбежать? — спросил Квинн.
— Не я, — сказал он, пожав плечами. — Я любил Таинственных людей. Кроме того, люди попросту убивали Талтосов мужчин. Женщин они оставляли в живых. Они их использовали. А мужчин всегда убивали. Все об этом знали. Наша жизнь здесь была хорошей. У нас были превосходные учителя. Отец сделал так, чтобы они прилетали сюда два-три раза в неделю. Конечно, они не знали, кто мы на самом деле, но это не имело значения. У нас была первоклассная библиотека в главном строении — книги, фильмы, все такое. — Он снова взял стакан с молоком, сделав презрительную мину.
— Недостаточно холодное, — прошептал он. Потом: — Иногда в наших поездках нас охраняли люди. Например, когда мы отправились в Индию. У нас была яхта, вы знаете, комфортабельный катер, чтобы плавать по воде. И экипаж, приходивший дважды в неделю, а потом ставший нашей собственностью. И еще были джунгли. Элаф и Релеф любили прогуливаться по джунглям. Как и Сет. Я не любитель комаров, укусов, змей и прочего в этом духе. — Он небрежно махнул своей длинной рукой.
— Нет, это была славная жизнь. Пока Силас не начал свое сопротивление, медленно отравляя Мать и Отца. И, конечно, так как Силас никогда не интересовался этим, за его спиной проходили свидания, а под конец и сговоры против него. Все выходило из-под контроля, совершенно без контроля.
Он снова пожал плечами.
— Можно сказать, что это было просто бедствием. — Он откинулся назад и посмотрел на Мону, которая, скорчившись, сидела на краешке белого кресла.
— Не будь такой грустной, — сказал он с ненавистью. — Маленькая бабушка племени. Это не твоя ошибка. Так и должно было быть. Талтосы не могут жить с людьми. Талтосы совершают роковые промахи. Отец говорил, что если бы не Силас, то это был бы кто-то другой. Таинственные люди были нелепой идеей. Под конец он много говорил о Ровен Мэйфейр. Ровен Мэйфейр нашла бы выход. Но к тому времени он был виртуальным пленником в пентхаусе. А мать редко приходила в сознание.
Сердце Моны было разбито. Предостережения в электронном письме Маарет приобретали смысл. Дарвинистические законы, назвал их Стирлинг. Мне хотелось сжать Мону в своих объятиях.
Но нам еще предстояло войти в саму виллу. А теперь еще я слышал крики. Кучка смертных обнаружила мертвецов, которых мы оставляли на своем пути.
Дверь снова распахнулась, черный грязный ствол сунулся вперед мужчины, который распахнул дверь ногой. Я почувствовал идущее извне желание швырнуть его назад и разорвать ему сердце. Дождь из пуль ворвался в белую стену. Слишком близко. Они могли убить это произносившее мерзости создание. Какая потеря!
Я рванул за дверь. Оказался в крытой соломой галерее. Другой смертный поднял ружье. Я почувствовал выстрел. А во время последовавшей великолепной вспышки я увидел, как мужчина удирает. Огонь нагнал его. Торопись.
Когда я развернулся, молодая женщина, в джинсах, кофточке, крича мне в лицо проклятия, шла на меня с автоматом. Я обезоружил ее и послал удар. Она упала, кровь хлынула у нее изо рта. Я закрыл глаза. Меня мутило.
Я молил Бога, чтобы оказалось, что мы очистили место от всей мелкой сошки. Возможно, всех людей.
Босса-нова звучала теперь очень громко во внутреннем дворике. Произносимые шепотом по-португальски слова, танец в экстазе. Музыка обещала мир. Она обещала покой. Это было так сладко, так гипнотически.
Через огромные двери я видел опустевший вестибюль, обильно уставленный растениями в горшках, розовые плитки взбегали к широким ступеням, расположенным по центру. Я жаждал подняться по ним, добраться до сердца зла.
Я вернулся в комнату с белыми стенами, захлопнул дверь, перешагнул через мертвую Лючию и перешел к делу:
— Когда ты последний раз видел Талтосов, живых или мертвых?
Пожатие плечами.
— Где-то девять месяцев назад? Время от времени мне кажется, я слышу голоса Миравелль и Лоркин. Однажды я проснулся и увидел Миравелль, проходившую мимо с Родриго. Возможно, они доставляли пленников и этим безнравственным людям. Миравелль была перчеными сливками — дурашливый тип Талтоса, если вы простите мне мою прямоту. Когда Миравелль играет с кем-то в теннис, она хочет, чтобы противник выиграл! Известная дурочка. Должно быть, с ней легко было иметь дело. Лоркин была достаточно хитра, чтобы скрывать свой истинный нрав, и необычайно красива. Рыжие волосы, как у бабули нашей. Я точно видел Лоркин. Но жива ли она еще? Кто знает?
— Не называй меня так, — прошептала Мона, улыбнувшись ему леденящей улыбкой. Она находилась на грани истерики. — О, я знаю, ты говоришь это без прочувствованного уважения, ты такое осмысленное существо, исполненное врожденной любви ко всем, но мне больше подойдет Восхитительная, или Красавица, или Моя дорогая, или Дорогуша, или даже Сладкое сердце. Если ты еще раз назовешь меня "бабуля", я вновь надену на тебя цепь и оставлю здесь.
Снова спонтанный взрыв смеха.
— Хорошо, дорогуша, — сказал он. — Я и не думал, что ты командуешь этой маленькой операцией. Я думал эту позицию занимает вот этот белокурый красавец.
— А где комната Матери и Отца, — спросил я.
— Номер пентхаус, — сказал он. — Поверь мне, скорее всего, они давным-давно были брошены в море.
— Как много людей, ты думаешь, осталось в главном здании? Я уничтожил всех, всех мужчин в крыле строения и одну женщину.
— Но разве ты не вздорный! — вздохнул он. — Откуда мне знать? Могу лишь предположить. Родриго, два его охранника, может еще пара тупиц, для кучи, и может быть, может быть… Миравелль и Лоркин. На втором этаже в номере для новобрачных — вечеринка, а этажом выше — берлога Родриго, подальше от дома, мертвый центр с видом на море. Так мне говорила его мать.
Он указал на мертвую женщину.
— Я бы хотел убить кого-нибудь из этих тупиц, если, конечно, ты уже не позаботился обо всех.
— Как насчет женщин? Держит ли Родриго еще женщин? Или они здесь в роли невинных гостей?
— Очень навряд ли, — сказал он, склонив на плечо голову. — Если тут и есть гости, то это отребье. Это прибежище, хранилища. Вот почему у меня остается слабая надежда увидеть Миравелль и Лоркин. Ты знаешь, что женщины Талтосов всегда, скажем так, хороши для удовольствий? Это неизбежный слабый посыл крови, но понимание приходит потом, и все может проходить приватно. И молоко! Да, позволь сказать тебе, что молоко восхитительно. Люди могут использовать их, пока не опротивеет.
— Прекрасно. Жди нас здесь. Не стреляй ни в кого без необходимости, и мы заберем тебя отсюда. Мона и Квинн пойдемте.
— Я не собираюсь оставаться позади, — сказал Оберон. Он проверил ружье на поясе. — Я пойду за вами. Я говорил, что хочу застрелить одного-другого тупицу. Кроме того, если Лоркин или Миравелль тут, я хочу их увидеть. Думаешь, я собираюсь сидеть здесь и слушать, как свистят пули?
— Разве ты бы не почувствовал по запаху, здесь ли они? — спросила Мона.
Он удостоил ее еще одним удивленным смешком.
— У мужских особей нет обоняния, бабушка, — возразил он. — Ты должна была понять это, когда зачинала.
— Это то, что я пытаюсь понять, — с горечью сказала она, в глазах слезы. — Прекрати и запомни, Оберон, дорогой мой! Я проделала большой путь, чтобы разыскать тебя, ты, чертова моя благословенная радость. Какое счастье, что мы, наконец повстречались. Но предупреждаю тебя, если ты еще раз назовешь меня бабушкой или бабулей, я просто обрушу тебе на голову потолок.
Раскат саркастического хохота.
— Хорошо, Дорогуша, — сказал он. — Больше никаких оговорок. И ты прекрасна.
Он встал и потянулся, как кот. Одарил ее кривой улыбочкой.
— Кто-нибудь из твоих блестящих, хитроумных и сознательных воришек крови поднял телефон кого-нибудь из жертв? Я хочу позвонить Ровен Мэйфейр.
— У меня есть собственный, — сказал Квинн. — Я поднял два. Но еще рано звонить. Давайте пойдем.
— Что ж, пойдем, ты, маленькая конфетка, — сказал Оберон, предлагая Моне руку. — Давайте убьем Родриго, чтобы он воссоединился с матерью. А потом мы вернемся за святым Диего.
— Почему ты так его любишь? — спросил я.
— Кого, Родриго? — спросил он. Высоко вздернул бровь. — Я его ненавижу, уверяю тебя.
— Нет, святого Диего, — сказал я.
— Ах, — смешок, — я говорил тебе. Я ходил в собор. Кроме того, когда Лючия сказала, что он был возведен в святые, я стал молить его о чуде.
Внезапно его глаза стали круглыми.
— О Господи! — сказал он.
— Что такое? — спросил я. — Что-то явилось сюрпризом для циника всех времен?
— Разве ты не понимаешь? — он был поражен. — Святой Диего ответил на мою молитву. Вы и есть чудо!
