Глава 4

Эйч Джи резко проснулся в восемь утра под мерный гул часа пик. Он протер заспанные глаза, ощутив в них жжение, которое списал на плохой сон. Наконец все вокруг стало четким. С вершины холма он смотрел на современную магистраль, моргая покрасневшими глазами.

Он нахмурился. Восемь рядов машин двигались медленно, часто вообще останавливаясь, – в отличие от того, что он видел накануне вечером. Было совершенно ясно, что дорога слишком тесна для такого большого количества машин. Подняв взгляд, он увидел, что другие машины в небе кружат над шоссе, словно надоедливые солисты механической симфонии. Они были не такими крупными, как тот воздушный корабль, который он видел накануне, но зато зависали в воздухе наподобие колибри. Его аналитический ум быстро пришел к выводу, что небесные машины отслеживают клубок, в который завязались дорожные машины под ними. Он ухмыльнулся: у него уже появилось гораздо более простое решение. Поместите слои дороги один над другим. Что может быть логичнее? И естественнее?

Он встал, размял затекшие мышцы, а потом закашлялся и сплюнул кровавую мокроту. Дело ясное. Еще одна ночь на земле – и у него наверняка обострится туберкулез. Он решительно вышел из своего логова: живот у него бурчал, рука решительно сжимала лежащие в кармане украшения. Он спустился с холма, прошел через лощину и пересек газоны, покрытые росой. Найдя фонтанчик для питья, он жадно напился, а потом плеснул водой на лицо и взбодрился. Чуть повеселев, он вышел из парка.

На этот раз у перекрестка он благоразумно дождался появления других пешеходов, а потом точно так же, как они, перешел дорогу перед остановившимися с работающими двигателями машинами. Он поглядывал на машины с некоторой подозрительностью, но приказал себе скрывать свою реакцию, чтобы не обращать на себя внимания.

Одна странная картина все-таки заставила его остановиться, чтобы поглазеть. Рабочие в металлических шляпах и толстых оранжевых жилетах стояли в клети ярко-желтого крана высоко – футов в пятнадцати – над землей и что-то закрепляли на уличном фонаре. Объект был длинный и хрупкий, красный с зеленым, усеянный большими серебряными звездами. Уэллс повернулся и увидел, что дальше все фонарные столбы имеют такое же странное вытянутое украшение.

Еще один грузовой автомобиль был нагружен этими штуками, а другие рабочие украшали основания фонарей ветками омелы. Омела была не настоящая: у нее не было резкого запаха. Поддельная растительность на уличных фонарях? В какой мир он попал? Или предстоит какое-то празднество?

Тут он увидел в грузовике перевернутого картонного Святого Николая – и его осенило. Он и раньше слышал, что американцы гораздо более склонны к показухе, чем жители Англии… но украшения на улице? И все это – чтобы отпраздновать рождение бывшего рыбака с талантом к слову и философствованию? Похоже, человечество не оставило позади двенадцать рождественских дней. Ему было непонятно, как религия могла сохраниться в обществе, где прогресс зашел достаточно далеко, чтобы строить гигантские воздушные корабли. Может, она и не сохранилась. Он присмотрелся к украшениям. Они не имели религиозного характера. Возможно, они просто возвещают о приближении времени подарков и дружелюбия. Тут он вспомнил, что до Рождества еще семь недель, но потом улыбнулся – и одобрил это. Если атмосфера праздника с двенадцати дней распространилась на семь недель, это хорошо. Люди будут любезнее, чем обычно.

Он резко повернулся – и налетел на группу покупателей, выбив из рук какой-то дамы яркие упаковки.

– Ох, я страшно извиняюсь!

Он шагнул ближе, чтобы помочь испуганной даме, но та от него отпрянула. Недоумевая, он отступил назад и нагнулся за ее покупками.

– Не трогайте!

Она оттолкнула его, подхватила пакеты – и поспешила прочь.

Эйч Джи недоуменно посмотрел ей вслед. Он не понимал, почему дама настолько разгневалась. Особенно если принять во внимание, что она только что приобрела кучу подарков. Ему вспомнилось, что покупка подарков всегда приносила ему радость: например, когда он вручил миссис Нельсон на день рождения набор перламутровых гребней, и она убежала наверх, чтобы он не увидел, как она плачет от радости. Возможно, эта дама была вынуждена делать эти покупки. Если так, то она испытывает вполне понятное возмущение. Да, это бы объяснило ее вспышку.

Ему удалось пройти остаток пути до центра без происшествий, хотя дышать ему было труднее обычного – и постепенно началась ужасная головная боль. Он приписал оба недомогания голоду и туберкулезу. Что его несколько удивляло, так это затянутое желто-коричневой дымкой небо.

Пройдя полквартала от Юнион-Скуэр, Эйч Джи увидел вывеску ювелирного магазина на галерее второго этажа десятиэтажного строения.

Он прошел в стеклянные двери здания и увидел, как люди поднимаются вверх по современной лестнице. Вот только эти люди не работали ногами или руками! Пока они стояли, двигались ступеньки.

Он всмотрелся в это устройство и кивнул. Движущиеся ступени явно существуют в помощь лифтам, и если механизмы способны поднимать людей наверх, зачем людям тратить на это свои собственные силы? Эйч Джи снова одобрил увиденное, а потом загрустил из-за того, что не родился в конце двадцатого века с его чудесным винегретом электронного колдовства. Он вспомнил, в каком был восторге, когда электрик, установивший в его лаборатории лампы накаливания, объяснил ему основные вещи: нити, цепи и принципы электричества, хотя он уже успел открыть немалую часть этих теорий самостоятельно, пока изобретал машину времени.

Эйч Джи подошел к началу эскалатора и приостановился. Его пугала возможность попасться в эти движущиеся ступеньки, однако он сумел отбросить свои опасения, сочтя их простой викторианской неуверенностью. Он встал на плашку и улыбнулся. Он может свободно двигаться. Он поднял ногу, сделал один осторожный шаг – и поднялся выше. Еще три быстрых шага – и у него возникло чувство, будто он оставил силу тяжести позади… и тут он оказался на галерее. Вот для чего создано это устройство! Человек может подниматься и спускаться вдвое быстрее обычного.

Он нашел ювелирный магазин, вошел в него и вежливо спросил у продавца, нельзя ли обсудить с владельцем чрезвычайно важный вопрос. Спустя некоторое время седовласый человечек с очень красивыми миниатюрными руками подошел к Уэллсу и назвался Максом Инсом, управляющим. Герберт Уэллс объяснил суть своего дела – и его пригласили за прилавок в дальней части магазина. Инс взял уэллсовское наследие и принялся рассматривать украшения под яркой лампой.

Какое-то время Уэллс наблюдал за Инсом, а потом увидел витрину, на которой были выставлены часы. Бирка на одном из приборчиков гласила: «Цифровые часы». Он начал играть с кнопками – и полностью в это погрузился. Время от времени у него вырывался радостный смешок.

Наконец Инс вздохнул и посмотрел на Уэллса поверх очков.

– Просто роскошные, молодой человек. Я такие камни и оправы видел только до войны.

– До войны? – переспросил потрясенный Уэллс. – Какой войны?

– Ну, как же, – отозвался Инс с напряженной улыбкой. – С той самой войны.

– О!

Уэллс покраснел. Надо надеяться, что со временем ему удастся выбраться в библиотеку.

Инс нахмурился.

– Разрешите спросить, откуда они у вас?

– Мне их подарила мать. Она работает в Ап-парке. Помогала миссис Фезерстонхоу, которая и завещала их ей.

– В Лондоне?

– В Большом Лондоне. – Уэллс хмыкнул, но не презрительно. Просто у него начался насморк. – Сколько они стоят?

– Приблизительно?

Уэллс кивнул.

– Около пятнадцати тысяч долларов. – Тут Инс деликатно указал на пятна грязи на костюме Уэллса. – Но продажа без обеспечения принесет вам гораздо меньше.

– Любая справедливая цена меня устроит, – сказал Уэллс с немалым облегчением. – Прибавьте эти чудесные часы, и я готов заключить сделку.

Инс расплылся в улыбке. Из ящика прилавка он достал договор о купле-продаже и кучу других бланков, положив их перед Уэллсом.

– Будьте любезны их заполнить, сэр. И мне нужны ваш паспорт, виза, водительское удостоверение и кредитная карта. А, да: и еще ваш нынешний адрес и номер телефона. Чек будет оформляться примерно неделю.

– Неделю? А вы не могли бы дать мне что-то вперед?

– При должной идентификации и верификации можно будет что-то сделать.

– То есть как это – верификации? – Он порвал бланки. – Я не в парламент баллотируюсь, я продаю вам кое-какие чертовы драгоценности, мои собственные.

Инс поднял брови:

– А у вас имеется таможенная декларация, сэр?

– Минутку! Вы что, решили, что я их украл? Господи, да я же… я англичанин! – слабо возмутился он.

Инс повернулся спиной к Уэллсу и ушел с украшениями в кабинет. Перегнувшись через прилавок, Уэллс увидел, что этот человечек работает с клавиатурой небольшого электрического устройства, которое удивительно походило на изобретенный им «коллективный разум», грубо набросанный примерно полгода назад. (Его устройство, когда он его создаст, будет хранить мысли великих людей в медных сердечниках, а потом комбинировать эти мысли с помощью электронных импульсов. Идея заключалась в том, что синтезируемая мудрость позволит человечеству прогрессировать с ошеломляющей быстротой.) Он предположил – с неожиданным возмущением, – что устройство, используемое Инсом, служит гораздо более приземленной цели, а именно – проверке истинности его утверждения.

– Послушайте, мистер Инс! – проговорил Уэллс. – Что это вы делаете с моими фамильными драгоценностями?

– Проверяю по компьютеру. – Он вернулся к прилавку, медленно покачивая головой. – И, к сожалению, должен сказать, что не могу найти сведений о них.

Уэллс отчаянно стиснул человечку локоть.

– Сколько вы готовы дать мне за них прямо сейчас? Наличными?

– Две тысячи, – уверенно сказал Инс.

– Договорились.

Инс поспешно прошаркал обратно в кабинет, к сейфу. Уэллс уставился ему в спину гневным взглядом:

– Грабитель чертов!

Уэллс ушел из ювелирного отдела с деньгами и цифровыми часами, которые теперь гордо красовались на его левом запястье. Покидая здание, он нажимал кнопки в разных сочетаниях, выводя на циферблат время, дату, год, атмосферное давление и количество дней, оставшихся до наступления нового года.

Завернув за угол, он почуял еду. Его нос определил направление, откуда шел вкусный запах, – и он ускорил шаги. Уже очень скоро он стоял перед новым рестораном. У него была темно-коричневая крыша, светло-коричневые оштукатуренные стены и большие затемненные витрины по всем сторонам. Здание было окружено площадкой с белыми линиями, разграничивавшими прямоугольники, на которых люди могли оставить свои транспортные средства, пока находились внутри. Герберт Уэллс отреагировал на асфальт настороженно: пересекать его было сложно, так как посетители приезжали и отъезжали почти беспрерывно. Он решил, что обслуживание тут должно быть невероятным. Или же еду, поглощаемую в 1979 году, готовят и потребляют очень быстро. Он посмотрел на вывеску. «МАКДОНАЛДС: ОБСЛУЖИЛИ МНОГИЕ МИЛЛИАРДЫ».

Эйч Джи зашел в зал и с удивлением отметил, что он немного похож на один из лондонских ресторанов 1893 года, только тут все новое и сверкающее. Обоями служили увеличенные старинные фотографии и литографии уличных сценок. Ну конечно! Тема у них одна: Пиратский берег Сан-Франциско девятнадцатого века. Уэллс не мог понять, какова цель этого оформления, ведь никакой атмосферы или настроения оно не создавало. Люди приходили и уходили так быстро, что, по его мнению, даже не смогли бы запомнить, что именно съели.

Он прикоснулся к коричневой столешнице и ярко-оранжевому вращающемуся стулу, дивясь их материалу. Это не было ни деревом, ни металлом и в то же время на вид напоминало оба эти материала. Что же это за любопытное вещество? Он с трудом удержался от желания разобраться с этим, потому что заметил, что люди на него глазеют.

Он пересек зал и встал в очередь: похоже, именно так следовало себя вести, чтобы поесть. Затем он посмотрел на прозрачное меню (странное: подсвеченное с задней стороны – непонятно зачем), потому что все в очереди так делали. Он прочел перечень предлагаемых блюд, но единственными словами, которые были ему понятны, оказались «кофе», «чай» и «молоко». Он понятия не имел, что именно стоит купить, – и потому стал слушать, как именно стоящие перед ним клиенты заказывают себе трапезу. Услышав пять таких диалогов, он медленно кивнул, но при этом нахмурился. Да, говорили определенно по-английски, но идиомы были совершенно загадочные. Что за «двойной безо всего»?

Когда его очередь подошла, он уже выучил предыдущие заказы и даже правильно выполнил ритуал по получению трех салфеток и соломинки, которые засунул в карман своего неопрятного плаща.

– Да, сэр, что желаете? – спросила улыбающаяся подавальщица, одетая в бело-зеленый полосатый костюм.

Ее одежда выглядела слишком яркой и блестящей, чтобы это могли быть шерсть или даже хлопок. Он предположил, что это какое-то другое волокно, возможно, производное от той же глянцевой субстанции, которая покрывала столы и стулья. Ему снова пришлось себя сдерживать, чтобы не протянуть руку и не пощупать ткань.

– Я бы хотел Бигмак и фрайз, – неуверенно проговорил он.

– Пить что-то будете?

– Чай, пожалуйста.

– Здесь или с собой?

– Здесь.

Он заплатил купюрой в двадцать долларов, смиренно принял сдачу и еду, а потом сбежал в дальний угол зала, названного «Логовом пиратов». Он взял кусок картошки и кивнул, узнавая блюдо. Это явно чипсы, а «фрайз» – американское название. Однако потом он откусил кусочек и обнаружил, что вкусом «фрайз» похожи на недопеченное тесто. Это явно была не картошка фри. Он предположил, что только что съел ломтик белкового продукта, возможно, изготовленного из травяных семян. Он отпил глоток чая: жиденького по британским меркам, но тем не менее теплого и бодрящего. Пакетик заварки он счел остроумным приспособлением – больше не придется выковыривать листки улуна из зубов в самые неподходящие моменты.

На стуле рядом с ним оказалась газета «Сан-Франциско Кроникл». Он взял ее, набил в рот «фрайз» и просмотрел колонку некоего Герба Каена, утверждавшую, что рестораны в Сан-Франциско гораздо лучше, чем в Модесто. Он покачал головой, отшвырнул газету и с ужасом проворчал:

– Господи, что они сделали с английским языком?

Эйч Джи вынул из коробки Бигмак, успев прийти к выводу, что пенопласт – это прорезиненная бумага, рассчитанная на то, чтобы выдерживать капризы погоды. Возможно, современные писатели используют листы такой бумаги, чтобы обеспечить своим произведениям сохранность для потомков. Затем он развернул сэндвич и рассмотрел его. Аромат показался ему чрезмерным, но момент для критической оценки был неподходящим. Он умирал от голода. Он откусил кусок, энергично его пережевал – и округлил глаза.

– М-м!

Он с аппетитом откусил еще. Бигмак оказался чудесным. Кажется, он в жизни ничего вкуснее не пробовал.

Он съел все до крошки и уже собрался вернуться, чтобы приобрести еще один, когда почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Повернувшись, он увидел маленького мальчика, который пытался осмыслить его старомодную одежду и свисающие вниз пышные усы.

– Вы в рекламе, что ли?

К тому моменту, когда Эйч Джи отыскал приличный магазин одежды, он уже свыкся с дорожным движением – и был удивлен тем, что, похоже, передвигался быстрее машин. Хотя его слух все еще не приспособился к уровню шума в центре города, ему казалось, что от странной ночи в парке его отделяют световые годы. Кроме того, в городе кое-где сохранились старые здания, похожие на Лондон девятнадцатого века. Их серые каменные фасады успокаивали его, тогда как зеркальные стены более новых строений порождали беспокойство. Но он уже утолил голод пищей 1979 года – и как только фигуру его облечет современная мода, ему будет не о чем беспокоиться… за исключением Лесли Джона Стивенсона.

Он зашел в одежную лавку и терпеливо вынес изумление продавца, который был потрясен его плотным твидовым костюмом (порванным и испачканным) с пиджаком на четырех пуговицах, жилетом в тон, белой рубашкой и желтым шелковым галстуком.

– Такое сейчас носят в Лондоне?

– Я уехал довольно давно.

Для начала продавец предложил ему линялые джинсы без заниженного пояса, приталенную рубашку с рюшами и шапку с козырьком. Но стоило Уэллсу выяснить, что некоторые мужчины действительно по-прежнему носят костюмы и галстуки, переубедить его стало невозможно. Он выбрал готовый коричневый костюм с жилеткой, бежевую рубашку, терракотовый галстук и темно-коричневые полуботинки. Продавца его безупречный вкус впечатлил.

В примерочной Уэллс надел рубашку и брюки, поискал пуговицы на ширинке – и после секундного недоумения обнаружил «молнию», которая застегивалась моментально. Он заправил рубашку и немного подвигался. Господи, как удобно! Его брюки оказались гораздо менее мешковатыми, чем прежние. При этом они были на подкладке и скроены по фигуре! А рубашка! Она не раздувалась ярдами лишней ткани, которые приходилось закладывать складками: она облегала его тело так естественно, словно он носил ее много лет. А материал ощущался почти как электрический!

Он надел жилет, быстро завязал галстук, набросил пиджак и поспешно вышел из примерочной. Он ощущал себя освободившимся – словно та одежда, которая прежде была на нем, предназначалась слону. В новом костюме он почувствовал себя бодрым, нарядным и уверенным в себе. Он повертелся перед зеркалом и расплылся в улыбке. А потом он закрутил усы, отступил назад и полюбовался собой: все такой же истинный английский джентльмен, но, что важно, человек из конца двадцатого века. И кто-то еще станет утверждать, что одежда – это в человеке не главное?

Он прошел к кассе, где дожидался продавец с готовым счетом.

– Чудесно смотритесь, сэр, просто чудесно!

– Спасибо.

– С вас четыреста семьдесят шесть долларов восемнадцать центов.

Уэллс медленно отсчитал нужную сумму: он еще не привык к американским деньгам, но уже сообразил, что выкладывает за галантерейный товар чертовски много.

– Не намного хватает, верно?

– Да уж, теперь – нет. – И простодушно добавил: – Ну, это же не фунт.

– Это точно. – Продавец засмеялся. – Слышал, они снова собрались его девальвировать.

– Фунт? – ужаснулся Уэллс.

– Точно. Если у вас остались, я бы их обменял на старые добрые доллары янки.

Он поспешно вышел из магазина, не потрудившись забрать свою прежнюю одежду. Продавец натолкнул его на одну мысль. Если Лесли Джон Стивенсон хочет выжить в Сан-Франциско, тогда ему – точно так же, как самому Уэллсу, – необходимы американские деньги. Значит, если у него с собой есть английские фунты, то одним из первых его дел в 1979 году станет их обмен. Терять Уэллсу нечего, так что можно начать охоту в банках.

Он резко остановился. Ему пришло в голову, что это должен быть не какой-то неопределенный банк. Пусть Стивенсон и сексуальный маньяк, он все равно англичанин. Он выберет такой банк, где почувствует себя как дома. В Сан-Франциско? Он улыбнулся. Если век назад у Ллойда были конторы по всему свету, то другие британские предприниматели должны были последовать этому примеру.

Он узнал у какого-то полисмена адрес Банка Англии и с удовольствием услышал, что идти надо всего квартал.

Он пересек Юнион-Скуэр, шагая легко и уверенно. На фоне уличного шума он различал звонок, который показался ему очень непохожим на гудки, рев и цифровые щелчки 1979 года. Он повернулся, и на его губах заиграла радостная улыбка. Вагончик фуникулера, полный туристов, прокатился по перекрестку и пополз вверх. Эйч Джи это зрелище подбодрило. Несмотря на могущество электрона, реликт девятнадцатого века продолжал работать. Он сравнительно недавно видел наброски фуникулеров в «Таймс». Значит, Сан-Франциско обладает исторической памятью и сердечностью, заключил он. «Они молодцы – и я тоже».

Он позволил себе ностальгически помахать рукой государственному флагу своей страны, висящему над входом в Банк Англии, и прошел через вращающиеся стеклянные двери. Оказавшись внутри, он решил, что воздух здесь пахнет лучше. Да и атмосфера была гораздо более величественной.

Вдоль стены большого зала напротив ряда кассиров стояло шесть столов – как он правильно определил, менеджеров банка. Он нахмурился. Чего-то в этой картине не хватало. Он прикрыл глаза и мысленно представил себе отделение Ллойда на Морнингтон-Кресент, где он обычно проводил все свои финансовые операции. Ну конечно! Здесь позади кассиров отсутствовала доска обмена, благодаря которой клиенты могли следить за ежедневными изменениями курсов валют, особенно на европейском рынке. Возможно, в такой доске больше не было необходимости. Возможно, вся информация содержится в тех небольших устройствах, которые тот ювелир, Макс Инс, назвал компьютерами.

Он вздохнул. Прогресс – это, конечно, хорошо, но как, к черту, может Банк Англии считаться английским без доски обмена? Как бы то ни было, ему надо проконсультироваться с кем-то из менеджеров. Он направился к первому столу, подпевая песне, исходившей от стен. «Иди по дороге, вымощенной желтым кирпичом»?

Молодая женщина – он предположил, что ей около двадцати двух или двадцати трех лет – вышла из какой-то двери и прошла к столику, ступая удивительно плавно. Она оказалась чуть ниже Уэллса, с темно-русыми чуть волнистыми волосами до плеч. Черты ее лица были тонкими, с легким загаром, делавшим ее похожей на красавиц с рисунков Гибсона. Глаза у нее были большие, темно-карие.

Эйч Джи вытаращился, но не из-за ее глаз. На ней был темно-синий брючный костюм! Конечно, на улицах он уже видел женщин в странных нарядах – но в Банке Англии? В таких облегающих бедра и ляжки брюках, что они даже обрисовывают ее Венерин холм? Его мужское устройство пришло в движение – и он покраснел. Сделав над собой усилие, он заставил себя не опускать взгляда ниже ее талии, но и это не слишком ему помогло. При каждом движении ее красивая грудь колыхалась, явно не сдерживаемая корсетом. Ему вспомнились серьезнейшие физические и психологические преграды, создаваемые «Веселой вдовой». У него ушло четыре года на то, чтобы научиться расстегивать это монструозное приспособление так, чтобы не щипать своих партнерш.

Она почувствовала его взгляд.

– Я могу вам чем-то помочь? – спросила она негромким мелодичным голосом, от которого по его телу побежали мурашки.

– Я… я жду менеджера банка. Спасибо, – ответил он еле слышно.

Она улыбнулась и указала ему на стул перед столом.

– Я – менеджер банка. Может, вы присядете?

– Но вы же…

– Да-да, я понимаю. Вы ожидали услышать английское произношение, не говоря уже о калифорнийском декоре. Извините за пластиковые пальмы. – Она повела рукой в жесте, свидетельствовавшем о внутренней уверенности и врожденной грациозности. – Это ваш первый визит в Штаты?

Уэллс заставил себя кивнуть и сел. Отправляясь в путь, он мысленно приготовился к техническим достижениям, но вот чтобы женщина работала в Банке Англии в среднем звене управления? Избирательное право – это одно, но кто, к черту, занимается домом? Что стало с освященным временем дневным свиданием? Он немного подумал и пришел к выводу, что если мужчина способен на несколько часов улизнуть со службы, то и женщина тоже может так делать. И он снимает шляпу перед тем счастливцем, которому удастся попасться на месте преступления с вот такой штучкой.

– Так чего вы хотели, сэр?

Он отвел взгляд: его ноздри уловили аромат ее духов, и это его доконало. Он одернул пиджак и закинул ногу на ногу, стараясь спрятать эрекцию. Щеки у него заалели.

До него вдруг дошло, что если этот банк похож на финансовые учреждения Лондона 1893 года, то человек не может заявиться туда и просто попытаться получить какие-то личные сведения. Такая информация может появиться только как незаметное следствие обычной деловой операции. Эйч Джи не знал, так ли обстоят дела в Сан-Франциско 1979 года, но ему явно следует проявлять осторожность. Он решил пустить в ход уэллсовское обаяние и протянул ей руку.

– Я – Герберт Джордж Уэллс.

Он улыбнулся, блеснув зубами.

– Эми Роббинс.

Она не стала жать ему руку, а всунула между его пальцами визитную карточку.

Не смутившись, Уэллс убрал карточку в нагрудный карман.

– Вы не могли бы немного рассказать мне о тех услугах, которые ваш банк предлагает возможным клиентам?

Двадцать минут спустя Герберт Уэллс уже заполнил заявки на «Визу» и «Мастер Чардж». А еще Эми убедила его, что если у него при себе крупная сумма в наличных, то ему стоит купить дорожные чеки. Вскоре после этого он почти завершил оформление этих аккредитивов примерно на полторы тысячи долларов. К этому моменту она заметно к нему расположилась, несмотря на то что он то и дело на нее заглядывался, особенно когда она говорила по телефону.

Он выложил стопку чеков на середину стола, чтобы она их проверила, и откинулся на спинку стула. Она быстро просмотрела чеки, перевела взгляд на него и улыбнулась.

– О’кей. Теперь мне осталось только посмотреть какое-нибудь удостоверение личности.

– Боюсь, у меня ничего нет.

Она нахмурилась.

– Видите ли, этим утром я потерял своего спутника в музее. Нас развели в разные стороны во время… э… учебной пожарной тревоги. У него остался мой саквояж со всеми моими бумагами.

– Это проблема, – отозвалась она. – Определенно серьезная проблема.

Эми Роббинс задумчиво уставилась на стол. Она проработала в банке уже почти два года и считалась в высшей степени надежным служащим среднего звена. Несмотря на свойственную ее натуре легкомысленность, она выполняла все операции в соответствии с правилами, что несказанно радовало вице-президентов, родившихся, выросших и получивших образование в Англии. Она так делала потому, что эта работа была для нее первой, и ей хотелось продемонстрировать, что она личность способная и надежная, пусть даже и бросила колледж, чтобы выйти замуж, а потом потерпев неудачу и в этом.

Вопреки всем ожиданиям, она самостоятельно перебралась в Сан-Франциско и пока пробивала себе дорогу. Ей нравились собственная свобода и независимость. А основой всего этого была ее работа: ей нельзя было допускать ошибок. А правила требовали обязательно проверять удостоверение личности.

Однако перед ней сидел человек совершенно незнакомой ей породы. Благородный. Открытый. Милый, но необычный. Старомодный. Обычно она никому не доверяла, но под взглядом этого человека все ее профессиональное здравомыслие улетучивалось.

– Ну, я очень надеюсь, что вы найдете своего друга. – Она улыбнулась. – Приятно было вас обслуживать, мистер Уэллс.

Она протянула ему руку.

– Герберт. – Он облегченно вздохнул, сжал ее пальцы – и задержал их в своей руке гораздо дольше, чем того требовало простое рукопожатие. – Может, вы согласились бы показать мне город? Конечно, когда мы оба будем свободны.

– Конечно. Мой номер на визитке. Свяжитесь со мной.

– Связаться?

Она похлопала по телефонной трубке:

– Позвоните мне по телефону.

– О да, конечно.

Он встал, но задержался на месте. Он уже делал намеки насчет Стивенсона, но она на них не отреагировала. У него возникло неприятное опасение, что придется уйти ни с чем.

– Я могу еще чем-то вам помочь, Герберт?

– По правде говоря, да! – Он снова приободрился. – Я собирался пообедать с моим спутником. Кажется, я уже говорил, что мы с ним потеряли друг друга?

– Да. У него ваш саквояж.

– Ну вот, я понятия не имею, где он, – и мне пришло в голову, что он, возможно, заходил сюда, чтобы обменять британскую валюту.

– Как его зовут?

– Лесли Джон Стивенсон. Стивен-сон. Он хирург. Довольно высокий темноволосый тип.

– О да. Доктор Стивенсон здесь был. Наверное, надо было догадаться, что вы оба только что приехали. – Она покраснела. – Короче, я порекомендовала ему отель «Матрос» на Гири-стрит. Возможно, вы его там найдете.

Герберт Уэллс улыбнулся с глубоким удовлетворением.

– Он далеко отсюда?

– В Сан-Франциско все недалеко.

– Вы были так добры и любезны, мисс Роббинс! Огромное вам спасибо. – Он снова взял ее руку и на этот раз ее поцеловал. Она залилась смехом. Он встал, но понял, что сразу уйти не может. Это было бы хамством. И потом, эта девица такая бойкая! Когда вся эта история со Стивенсоном должным образом завершится, кто знает, что может случиться? – Может, мы через день-другой встретились бы за ленчем?

– Было бы очень приятно.

Он наклонился над ней (одна рука уперлась в стол страшно близко от ее правой груди) и улыбнулся.

– Я обнаружил просто чудесный ресторанчик неподалеку отсюда. Кажется, шотландский.

– Как он называется?

– «Макдоналдс».

А потом он исчез. Она смотрела ему вслед, открыв рот. Они оба не заметили, что он забыл свои дорожные чеки.