Глава вторая
Таможне не дают добро
Когда Старый Город кончился, Лаврик свернул вправо, на развилку. Впереди показались «Черемушки» — стандартные микрорайоны из скучноватых девятиэтажек и пятиэтажек еще хрущевского времени. Рабочие районы, населенные в основном русскими, вспомнил Мазур.
— Явка? — спросил он.
— Ну, разумеется, — ответил Лаврик. — Как же тут без явок…
— Флажок бы снял со стекла, а то, чего доброго, кирпичом засветят…
— Увы и ах… — сказал Лаврик, и лицо у него было невеселое. — Не засветят. Ты сводки читал внимательно?
— Времени не было. Так, пробежался взглядом.
— Оно и видно… — грустно усмехнулся Лаврик. — Иначе бы знал, что здешние русскоязычные товарищи самым активным образом поддерживают Национальный Фронт и, соответственно, идею полной независимости…
— Ты серьезно?
— Абсолютно, — сказал Лаврик. — С радостным визгом, интеллигенция особенно, да и другие не отстают. Что так смотришь? В России угара перестройки не насмотрелся?
Мазур выразился кратко и матерно.
— Совершенно точное определение, — сказал Лаврик, кривя губы, — классическая ситуация — наслушались демократов и решили, что тут будет маленькая европейская чисто республика, где все народы будут жить в мире и дружбе. А про то, что их используют, как известный резиновый предмет, они как-то не соизволили задуматься — ну, здесь же культурная Европа, а не замшелая Россия… Здешние поляки, по крайней мере, умнее, лет пятьсот живут рядом с аборигенами, успели их неплохо изучить. И в европейское грядущее братство народов как-то особенно и не верят. А потому при любом удобном случае выходят рядами и колоннами в немалом количестве.
— Это да, — кивнул Мазур. — Как сказал кто-то из их же великих: воевать поляки не умеют — но бунтовать…
— Не питаю я к полякам особенной любви, но в чем им не откажешь, так это в умении бунтовать, когда им садятся на шею. А по достоверным данным, Фронт планирует в случае победы разделить жителей на первый и второй сорт. О чем «русским братьям по борьбе с советской диктатурой» из деликатности стараются не сообщать…
— В случае победы? — спросил Мазур тихо и недобро. — Ты что, всерьез допускаешь…
— Ситуация в стране такая, что я что угодно допускаю, — тихо сказал Лаврик. — Акт о независимости они принимали не для того, чтобы просто похулиганить…
— Лаврик, — сказал Мазур, — уж у тебя-то в машине микрофонов наверняка нет… Что вообще происходит? Полное впечатление, что наверх не докладывают и половины о том, что творится на местах…
Лаврик смотрел на дорогу, губы у него были сжаты, а лицо — словно бы осунувшееся.
— Знал бы ты, сколько всего докладывают… — сказал он тихо.
— Тогда почему продолжается этот бардак?
— А вот это надо спрашивать там, куда нас с тобой хрен пустят, потому что погонами не вышли… Вон, погляди направо.
Мазур присмотрелся. Надпись на местном была наспех замазана черной краской (можно было разобрать что-то насчет тирании), а рядом той же краской, не особенно искусно был изображен польский орел (коронованный, между прочим) и ниже крупными буквами выведено на польском: Свобода и Равноправие!
— Вот так, — сказал Лаврик. — На русском я подобного что-то не видел, хотя третий день по городу болтаюсь… Вон, видишь местный триколор над входом в школу? Там не местные обосновались, а чисто русское отделение Национального Фронта. Там, между прочим, вчера Новодворская выступала. Под овации.
— И эта… здесь?
— А где ж ей еще быть? — грустно усмехнулся Лаврик. — Кого тут только не было, кого тут только нет, весь зверинец отметился. Все, приехали…
Они вылезли у обычной обшарпанной кирпичной пятиэтажки, вошли в подъезд, где стены опять-таки были украшены корявыми надписями насчет советской тирании, поднялись на третий этаж, и Лаврик позвонил — короткий, длиннный, короткий.
Дверь открыли почти сразу же. Хозяин проворно отступил в прихожую, дав Лаврику защелкнуть замок. На двери изнутри виднелся глазок — а вот снаружи Мазур никакого глазка не заметил…
— Узнаешь? — усмехнулся Лаврик.
— Еще бы, — сказал Мазур, крепко встряхивая протянутую руку. — Сколько лет, сколько зим, Михалыч!
— Да уж изрядно… — сказал тезка, Кирилл Михалыч Лихобаб, с которым они во времена, казавшиеся почти былинными, вместе ставили на уши далекий город Могадишо.
Лихобаб почти не изменился, разве что залысины стали чуточку больше, да пара морщин прибавилась. Он был в штатском, одет работягой средней руки, только рубаху навыпуск на бедре чуть оттопыривал предмет, о сути которого и гадать не стоило….
Они прошли в единственную комнату с тщательно задернутыми занавесками, обставленную по моде не позднее чем семидесятых, — надо полагать, с тех самых пор квартира и служила для деликатных дел.
— Ну, садитесь, гости дорогие, — сказал Лихобаб. — Степаныч, тут доходили слухи, что ты едва не стал африканским прынцем?
— Сорвалось, — сказал Мазур. — И хрен бы с ним. А ты, говорят, уже кап-один?
— Да вот, сподобился, тебя догнал… Стакашки организовать?
— Небольшенкие, — сказал Лаврик. — Нам тут нужно будет подождать одного человечка, можем принять по двадцать грамм…
— Ого! — сказал Лихобаб, увидев извлеченную Мазуром из сумки бутылку. — Кучеряво живут водоплавающие ниже уровня моря… Сейчас сообразим все положенное.
Он достал из серванта рюмочки старых времен, сходил на кухню, быстро и ловко нарезал на тарелке колбасу, сыр, хлеб. Забулькал благородный напиток внушающей уважение выдержки. Все трое, взявши рюмки, вдруг словно замерли в неловком молчании…
— От же ж ситуевина, — сказал Лихобаб. — В нынешней обстановке не знаешь, за что и пить.
— Разве что за встречу старых друзей, — серьезно сказал Лаврик. — Всегда годится.
— И точно… Ваше!
Осушили, пожевали колбаски. Лихобаб уперся в них внимательным взглядом:
— Давно тут сидите? Я с батальоном только вчера на базу прилетел.
— А Кирилл вообще сегодня утром, — сказал Лаврик. — Это я тут три дня сижу и, признаться, помаленьку зверею…
— А я уже с утра озверел, — сказал Лихобаб. — Как только чуточку осмотрелся. Кимович, что происходит? Когда им наконец ума вгонят в задние ворота?
— Спроси что-нибудь полегче, — пожал плечами Лаврик.
Лихобаб, вертя пустую рюмку, не сводил с него тяжелого взгляда:
— Ну тебе-то уж знать положено… К вам должно столько информации стекаться…
Не отводя взгляда, Лаврик сказал:
— Ты что, первогодок, Михалыч? Не знаешь про ситуации, когда информация стекается со всех румбов, а приказа нет? А почему его нет, никто гадать не берется….
— Я б сказал, какие у меня подозрения…
— А доказательства у тебя есть к этим подозрениям?
— А у вас? — быстро спросил Лихобаб.
— Приказа нет, Михалыч, — повторил Лаврик, наполняя рюмки.
Лихобаб осушил свою первым, без тостов и пожеланий, сказав зло:
— Но ведь так можно и страну просрать… Я и раньше по скудости погон не понимал, что наверху делается, а теперь и вовсе не понимаю… Ну силища ведь! Давануть разок… По спискам их взять, козлов, сколько их там…
— Ты со своим батальоном возьмешься? — поднял глаза Лаврик.
— Без приказа? Нет уж…
— Вот то-то. А у меня не то что батальона, и роты нет, а у Кирилла — тем более…
— Слушайте, — сказал Лихобаб чуточку беспомощно. — А может, это какой-то стратегический план, которого до мелкоты вроде нас не доводят? Скажем, когда они все до одного вылезут на свет божий — повязать, как пучок редиски? А? Ну зачем-то ж нас сюда послали? — не унимался Лихобаб. — С нашим-то опытом, иностранцами вас зачем-то обрядили…
— Вот тут я тебя, Михалыч, могу немного обрадовать, — сказал Лаврик. — Грандиозного тут вроде ничего пока не ожидается, но поработать нам всем придется… Как раз с нашим опытом…
Лихобаб облегченно вздохнул:
— И то хлеб… Излагать будешь?
— Погоди немного, — сказал Лаврик. — Я же говорил, вот-вот подойдет еще один человечек, без которого не обойтись. Тогда и начнем, благословись. Потому что…
В дверь позвонили: тот же короткий-длинный-короткий. Лихобаб вскочил и заторопился в прихожую. Лаврик тем временем достал из старомодного серванта еще одну рюмочку.
Вошел Лихобаб в сопровождении высокого широкоплечего парня в штатском и черной вязаной шапочке. При виде Мазура с Лавриком он на миг застыл, глядя недоумевающе, чуть ли не зло. Рука чуть дернулась к куртке.
— Отставить, майор, — ухмыляясь, сказал Лаврик. — Группа «Снег» для полной ясности. — Он достал из внутреннего кармана куртки полоску материи с каким-то текстом и печатью, протянул парню.
Тот прочел, такое впечатление дважды, вернул Лаврику, покрутил головой, ухмыльнулся:
— Надо же… Интересные австралийцы…
— Не в парадной форме же ходить, — в тон ему усмехнулся Лаврик. — Знакомьтесь: майор Веслав Плынник, командир здешнего ОМОНа. Михалыч, Степаныч, Кимович. Прошу к нашему шалашу. Виски?
— А почему бы и нет, — майор преспокойно уселся. — Если в меру.
Лаврик наполнил рюмки.
— Узнаешь? — с легкой улыбкой спросил он Мазура, кивнув в сторону майора. — Совсем недавно виделись…
Мазур присмотрелся. И довольно быстро опознал нового знакомого: по пластике движений, по глазам, характерным мозолям на костяшках пальцев. Никаких сомнений: именно этот человек командовал замаскированными омоновцами, вломившимися в номер к двум «австралийцам» (да и остальных не обошедшими вниманием). Усмехнулся:
— Значит, вы и есть та самая щука, что не дает дремать карасям? Наслышан самую чуточку…
— Делаем, что можем, — чуть пожал плечами Плынник. — Эти должны знать: здесь все же осталась некая сила, которая им не дает ходить на голове…
— Представляю, как они вас любят… — сказал Мазур.
— Не то слово. Трепетно обожают. Вот только поделать ничего не могут, — лицо у него было упрямым и решительным. — Должен же хоть кто-то хоть что-то делать. Армия и флот сидят по располагам, КГБ, изволите ли видеть, старательно копит информацию и никак ее не использует… А дела совсем скверные. Вот вы из Москвы сейчас?
— Из Ленинграда.
— Ну, тоже не Урюпинск… Что там, в конце концов, думают? Не понимают, насколько все серьезно? Акт о независимости провозглашен почти год назад. Структуры создаются вовсю? Они особенно и не скрывают, что Департамент охраны края — зародыш будущей армии. Нечто вроде секретной службы тоже уже пытаются наладить. — Он уставился на сидевших напротив с яростным, тоскливым бешенством. — Будет кто-нибудь хоть что-то предпринимать?
— Кое-что, для этого и послали… — отреагировал Лаврик.
— Давайте сразу определимся, — сказал Плынник. — Вы — КГБ? В вашем удостоверении — никакой конкретики.
— Знаете, давайте-ка сначала выпьем, — сказал Лаврик. — А то сидим, как истуканчики, с полными рюмками в руках, что офицерам должно быть несвойственно… За удачу, а? Она нам ох, как понадобится…
— Это точно… — проворчал Плынник и следом за ними опрокинул рюмку.
Как водится, поморщились, помотали головами, забросили в рот по ломтику колбасы.
— Ну ладно, — сказал Лаврик. — Человек вы проверенный, весь из себя в подписках, отзывы о вас самые располагающие. К КГБ никакого отношения не имеем, честное слово. Военно-морской спецназ плюс морская пехота, — он кивнул на Лихобаба. — Я вас этим откровением разочаровал?
— Наоборот, — энергично сказал Плынник, такое впечатление, с воодушевлением. — Значит, зашевелилась армия? Ну, пусть флот это, в конце концов, все равно…
— Некоторое шевеление имеет место быть, — кивнул Лаврик.
— Зашибись… Наконец-то. Вот только на кой вам австралийские паспорта? — он смущенно фыркнул, покрутил головой. — Извиняюсь. Конечно, кто бы ответил… Значит, так надо… — и он тут же поторопился добавить: — Нигде ни словечком не указано, что я поступаю к вам в подчинение, речь наверняка будет идти о совместных действиях…
Парень не лишен здорового честолюбия, подумал Мазур. Что, в общем, сплошь и рядом не вредит делу. Особенно здесь, где он привык исполнять роль местного страшилы, той самой щуки, не склонной спускать карасям, которые, вопреки поговорке, вовсе не дремлют, совсем наоборот…
— Ну, разумеете, — сказал Лаврик. — Считайте, что нас прислали немного подмогнуть, и это будет чистая правда. У нас тут есть и свои дела, если быть точным… А потому опустошим еще по рюмочке нектара, благо для всех присутствующих — доза детская. И начнем брать быка за рога…
Он аккуратно разлил по рюмкам, потом решительно вогнал большим пальцем пробку и поставил бутылку под стол:
— Чтобы не маячила и не смущала. А прикончить можно будет потом… Итак. Насколько я знаю, Департамент охраны края решил обустроить таможни по административной границе?
— Вот именно, — сказал Плынник, сразу став угрюмым и собранным. — В рамках, изволите ли видеть, независимости. Пока что запала и сил у них хватило только на шесть, для остальных только еще подбирают подходящие местечки — но эти шесть начали обустраивать всерьез. С вывесками, шлагбаумами и тому подобным. Специалистов у них нет, так что многое выглядит довольно топорно, но вот намерения самые решительные… А я им эту малину намерен всерьез обгадить.
— Если не секрет, санкция начальства есть? — небрежно спросил Лаврик.
— Нет, конечно, — почти не промедлив, сказал Плынник. — У меня ее сплошь и рядом нет. Просто в силу некоторых нюансов начальство иногда на многое смотрит сквозь пальцы. И теперь так сделает. Незалежные таможни — это уже чересчур. Нужно их вдребезги и пополам, чтобы поняли: что бы ни творилось, а таких забав им никто не позволит. Что бы они себе в голову ни вбили, здесь — Советский Союз. И советские законы никаких таких таможен не предусматривают.
— Это точно, — с усмешечкой сказал Лаврик. — Вот мы вам немножко и поможем. Совершенно неофициально. Нас как бы нет. Вообще, нас обычно никогда нет — так, мираж, виденьице, оптический обман зрения…
— Я бы и сам со своими парнями прекрасно справился, — сказал майор с ноткой легкого упрямства. — Всего-то шесть объектов, на которых обосновались никак не Джеймсы Бонды и не супермены. Все можно сделать чисто, опыт есть.
— Не сомневаюсь, — сказал Лаврик, чуть наклонился вперед и спросил очень тихо: — А вот опыт подрывной работы у вас есть? Я имею в виду подрывную работу в прямом смысле слова: подрывные заряды, хитрые мины, направленные взрывы…
Воцарилось короткое молчание. Потом Плынник мотнул головой:
— Чего нет, того нет. Мы на другое надрессированы…
— Вот видите, — сказал Лаврик. — А у нас соответствующий опыт как раз есть. И тут уж никакого смотрения сквозь пальцы: прямо приказано свое умение пустить в ход. На одном из шести объектов. Вот на этом, если конкретно, — он развернул небольшую карту, где в разных местах стояло полдюжины пометок синим карандашом, и ткнул в одну из них. — Вы, конечно, это место знаете, я не сомневаюсь?
Плынник присмотрелся:
— Конечно. Мажейтайское шоссе. Здание магазина, который они месяц назад явочным порядком заняли. Кирпич, два этажа, солидные подвалы…
— Вот именно, — сказал Лаврик тихо и недобро. — Солидные подвалы, где они, по имеющимся данным, уже успели оборудовать потайной отсек с замаскированной дверью. Не знаю, почему они выбрали именно этот объект из шести, но это, в принципе, не важно и не имеет никакого значения.
— И что там? — спросил майор.
— Да ничего особенного, — сказал Лаврик, — оружейный склад. Самый настоящий… В конце концов, как вы наверняка знаете, здешних «лесных братьев» выловили к началу пятидесятых — а вот схроны с оружием разыскали далеко не все. Иные так и остались, и немаленькие. Не знаю всех деталей, не мой участок работ, но информация у меня надежнейшая: они узнали про один такой — как минимум — склад. Какой-нибудь благообразный милый дедушка в свое время за лесные прогулки пожил на северах на полном государственном обеспечении, потом, отсидев свое, а то и попав под амнистию, долгонько жил благонамеренным обывателем где-нибудь на хуторке, разводя курочек-гусочек. И дожил до светлых, на его взгляд, денечков. То ли проявил инициативу, то ли на него вышли. В общем, они перевезли в эти самые солидные подвалы стволов двести. Что вам объяснять… Умело и качественно смазанный «шмайсер» может пролежать черт-те сколько лет, оставшись готовым к употреблению. И патронов там хватает, столь же хорошо законсервированных. Вроде бы даже — хотя точно неизвестно — есть и ручники. В любом случае, стволов за двести информатор ручается. Неплохой запасец, а?
— Вот, значит, как… — тихо произнес Плынник. — Я не знал. Нет у меня там внутренних информаторов.
— А у нас вот оказались, — сказал Лаврик. — Потому-то и решено пять объектов оставить вам, а шестым займемся мы.
— Подождите, — сказал Плынник. — Вы про подрывные заряды говорили… Вы что, хотите это хозяйство подорвать?
— Со всем усердием, — кивнул Лаврик.
— А не лучше ли было аккуратненько взять этот склад, предъявить журналистам?
— Вы приказы начальства обсуждаете? — поинтересовался Лаврик. — Или выполняете без дискуссий?
— Выполняю.
— Вот видите, — сказал Лаврик. — И это, конечно, железное правило, ага? Вот и у меня есть такое железное правило: выполнить конкретные приказы со всем прилежанием…
Улыбка у него была прямо-таки ангельской, просветленной, лучезарной, хоть икону с него пиши. Майор Плынник этого, разумеется, знать не мог, а вот Мазур за пятнадцать лет совместной с Самариным работы давным-давно убедился: улыбка такая всегда означала, что Лаврику предстоит крутануть какую-то хитрую комбинацию, иногда мирную, когда не остается ни пожарищ вокруг, ни торчащих там и сям ног, а иногда совсем даже наоборот…
— Понимаете, какая штука, майор… — сказал Лаврик уже без следа иконописной улыбки на лице. — Собрать журналистов, предъявить им стволов двести и еще кучу всякой всячины — это, конечно, где-то эффектно. Но там, — он ткнул указательным пальцем в потолок, — кто-то, сдается мне, неглупый, решил иначе… Во-первых, куча народа начнет публично биться в истерике и орать, что оружие с боеприпасами им подкинул кто-то вроде кровавой гэбни. И доказывать обратное будет очень трудно. Во-вторых… Даже гораздо эффектнее будет, если журналистам предъявят не просто набитый оружием подвал, а подвал с оружием, где произошел взрыв — не такой сильный, чтобы разнести дом, но все-таки. Эта шантрапа, в конце концов, в большинстве своем не имеет опыта обращения со взрывчаткой, вот и лопухнулись по неопытности… Такой расклад.
Майор хмыкнул, покрутил головой:
— Вообще-то есть в этом своя сермяга… А вы сумеете проделать все чисто?
Лаврик задушевно сказал, снова без своей широко известной в узких кругах лучезарной улыбки:
— Вы знаете, Веслав, мы с Кириллом до сих пор живехоньки-здоровехоньки как раз потому, что многое умеем проделывать чисто. Серьезно, я не хвастаюсь…
…Действительно, как рассмотрел Мазур в ночной бинокль, здание как-то сразу опознавалось как магазин: широкие входные двери, широкое крыльцо, высокие окна, примыкающий с тыла обширный двор, окруженный высоченным глухим забором (там, во дворе, за то время, что они наблюдали за домом, пару раз брехнула собака — лениво, исключительно по службе, не те они были мальчики, чтобы их могла унюхать простая караульная шавка). Доставшаяся, без сомнения, в наследство новоиспеченным таможенникам как раз от тружеников торговли — у Департамента охраны края, хотя он кое-чем серьезным и обзавелся, пусть и в небольших количествах, пока питомника служебных собак еще нет (правда, что-то такое они создать собираются, но заводить такое с нуля — дело хлопотное).
Сейчас, конечно, здание уже не выглядело мирным магазином — шоссе перегораживал установленный сегодня вечером шлагбаум, выкрашенный в три цвета здешнего триколора, сработанный, надо признать, солидно и обстоятельно (как бы ни кипел разум возмущенный у жаждавших независимости, а руками работать здешний народ умел, этого у него не отнимешь). На обочине стоял вечером же вкопанный грибок для часового, опять-таки смастеренный на совесть. А вместо прежней вывески красовалась другая, увенчанная ранешним гербом и гласившая, что здесь размещается «таможюнас» республики.
Под грибком, они сразу же усмотрели, топтался часовой, время от времени там вспыхивал огонек сигареты, что вызывало у Мазура тихое презрение: курить на посту?! Бандерлоги — все ж и лучшего названия для них не подберешь. У кого-то, правда, хватило ума не оборудовать грибок скамейкой — иначе этот бандерлог там наверняка вольготно расселся бы, как у тещи на блинах, тут и гадать нечего.
Ну, пора подводить итоги… На первом этаже светится плотно задернутое занавеской крайнее окно слева, оно чуточку пониже остальных, как и еще парочка: значит, там были не торговые залы, а конторские кабинеты. Вместе с часовым, по данным Плынника, их там должно быть восемь — ну наверняка, бодрствует сейчас, во втором часу ночи, пара-тройка, не больше. Сколько у них оружия и какого, узнать так и не удалось — но вот часовой топчется с карабином на плече. Самое смешное, что бандура у него может оказаться совершенно законная: прибрел по всем правилам, с соответствующим разрешением и охотничьим билетом. Примеры, говорил Лаврик, имеются: сплошь и рядом бандерлоги устраивают занятия на стрельбищах именно что с такими же законными стволами. Даже Плыннику не к чему подкопаться: бумаги и охотничьи билеты у всех в порядке, все меры безопасности соблюдены, стрельбища все до одного числятся какое за здешний ДОСААФ, какое за обществом охотников и рыболовов, так что советские законы не нарушены ни в малейшей запятой…. Другое дело, что за последние месяцы эта публика захватила с дюжину «Калашниковых» и столько же пистолетов — но вооруженные силы промашки не дали, оружие ушло из трех милицейских участков (якобы подвергшихся нападению превосходивших личный состав количеством замаскированных субъектов, а там кто его знает, если вспомнить, что кадры в этих участках большей частью местные, и, как говорится, возможны варианты…).
Пора и работать, время… Скверно, что так и не удалось выяснить, есть ли у них рация — а вот телефонный провод перерезан минуту назад. Вообще-то Мазур оставлял в резерве чуть ли не взвод морпехов (у Лихобаба батальон полного состава), способных еще на дальних подступах без шума и пыли остановить и повязать подмогу, если она примчится, но все равно, хорошо бы обойтись без лишней суеты и лишних свидетелей…
Мелочь, а приятно — расположение внутренних помещений известно досконально, магазин строился по стандартному проекту и чертежи, не вызвав ни малейших подозрений, втихомолку изъяли в архитектурном управлении под предлогом каких-то противопожарных мероприятий.
Пора. Судя по времени, ребята Плынника уже начали потрошить остальные пять «таможюнас», так что грех отставать….
Опустив на лицо черную вязаную шапочку с прорезями для глаз, Мазур ухнул филином, от всей души надеясь, что него получилось достаточно убедительно (в здешнем лесу филины водились, так что это не могло встревожить новоявленных таможенников).
Все вокруг пришло в движение, хотя часовой ничего еще и не заметил — он, болван, как раз закурил очередную сигарету, а впрочем, и без нее никого не рассмотрел бы: у Лихобаба были не первогодки, к тому же на это дело он послал хлопцев из разведроты полка, так что Мазур ничуть не жалел, что кроме него и Лаврика тут нет «морских дьяволов». Ребята из разведроты морской пехоты — тоже не подарок для супостата…
Как пел когда-то бард, лишь покой и безветрие, тишина и симметрия… Временами меж деревьев бесшумно скользили проворные тени, охватывая таможню кольцом. Тройка, в чью задачу входило занять двор, судя по времени, уже должна оказаться у забора, но собака молчит…
Ага! Под грибком мелькнули тени, последовало практически беззвучное мельтешение — и вскоре из-под грибка в сторону леса моргнул пронзительный синий огонек крохотного фонарика. Так, все в порядке, часовой без малейшего членовредительства приведен в упакованное состояние — если начальство прикажет, мы завсегда гуманисты не хуже буддийских монахов, букашке лапку не вывихнем…
Началось. Теми же бесшумными перебежками проворные фигуры вырвались на открытое пространство, с трех сторон сомкнулись вокруг здания, перемещаясь на корточках, чтобы оказаться ниже подоконников даже тех окон, что оставались темными. Отчетливо слышно было, как заворчала собака и тут же умолкла — вот насчет здешнего Шарика никакого гуманизма не предписывалось изначально — если он находился достаточно далеко от забора никак нельзя было ему позволить поднять хай…
Красться по коридорам, как привидения, не стоило — мало ли что. Рациональнее было закончить дело одним молниеносным ударом. А потому Мазур, как можно тише распахнув входную дверь, моментально миновал обширный магазинный вестибюль (стены украшены мозаикой на гастрономические темы, в большой люстре горит одна-единственная лампочка), так же тихо просочился в торговый зал с пустыми стеклянными витринами, свернул в дверь налево (табличка старая, явно с прежних времен, следовательно написано либо «Посторонним вход воспрещен», либо «Служебный вход», вероятнее всего, второе, учитывая здешний менталитет).
Лаврик не отставал. Остальные пятнадцать, прекрасно знавшие свой маневр, рассыпались по этажам, кинулись в подвал. Мазур мимолетно подумал, что впервые в жизни ему выделили двадцать человек, не считая Лаврика, — ну, располагая батальоном, можно себе позволить такую роскошь… Пока что все тихо, никто не засек незваных гостей, именно так обученных ходить в гости — не беспокоя хозяев ни малейшим шумом…
Из-под двери той самой комнаты, с освещенным окном, пробивалась полоска света. Мазур собрался, прибавил темпа и ворвался внутрь в сопровождении Лаврика и двух морпехов.
Ну так и есть, директорский кабинет — особой роскоши не наблюдается, но обстановочка комфортная, с импортным мебельным гарнитуром, высоким холодильником, большим телевизором (и тот, и другой тоже происхождения ненашенского, и тут уж местная национальная специфика ни при чем, кое в чем завмаги схожи от Калининграда до Камчатки…).
Двое обормотов в незнакомой светло-зеленой форме с синими погонами (уже успели сшить, ага), уютно расположившиеся за директорским столом за бутылочкой коньяка, всего и успели, что повернуться к двери и безмерно удивиться — а в следующий миг на них обрушились умело и жестоко, лишив возможности заорать, выдернув из кресел и свалив на пол, в два счета упаковав заготовленными вязками. Мазур огляделся. Судя по всему, новые хозяева ничего тут не меняли, разве что портрет президента Национального Фронта (точнее, огромная цветная фотография) окружен широкой каемкой чуть выгоревших обоев — ну да, конечно, раньше здесь наверняка висел какой-нибудь гораздо более выдержанный с точки зрения советской идеологии портрет, а эти обормоты поленились подбирать фотографию точно по размеру.
Ну что же, все прошло в лучших традициях высшего света — никому и ухо не оттоптали. «Таможенникасов» не вырубали, сознания не лишали, но они все равно на всякий случай лежали смирнехонько. Жестом велев морпехам караулить пленных, Мазур в сопровождении Лаврика вышел в коридор. Подбежал широкоплечий парняга в черном комбинезоне и такой же, как на всех, шапочке-маске, по неистребимой привычке чистого армейца бросил ладонь к виску:
— Здание занято, товарищ Первый! В подвале — пять пустых помещений и одно заперто на замок. Пленных пятеро, взяты чисто, дальнейшие распоряжения?
— Часть людей выделить на охрану пленных, часть — для наблюдения за прилегающей местностью, — распорядился Мазур буднично. — Покажите вход в подвал.
В подвале уже успели включить весь верхний свет, и Мазур, еще не спустившись с лестницы, увидел в самом конце недлинного коридора дверь, запертую на блестящий и новенький, но самый прозаический висячий замок — ну конечно, они не стали присобачивать что-нибудь сложное, навесили свой замок, и только. Крайне уверенно себя чувствовали господа…
Сигнализация в магазине наверняка была — в двух местах плоские проводочки проходят открыто — но новые хозяева ее, ручаться можно, обрезали по причине полной для себя ненужности. Морпех с объемистым рюкзаком у ног и двое других смотрели выжидательно. Тот, что с рюкзаком, доложил:
— Никаких признаков минирования.
— Совсем благостно… — проворчал Мазур и, не особенно раздумывая, кивнул на пожарный щит, где красовались старательно выкрашенные в красный соответствующие приспособы: топор, лом, лопата, два огнетушителя, конусообразное ведро…
Сапер уловил его мысль моментально, снял лом, примерился и сковырнул замок одним хорошо рассчитанным сильным ударом — здоров был, лось. Когда он рванул дверь, все присутствующие на всякий случай рассыпались по обе стороны от нее. Но никаких сюрпризов не последовало.
Посветили внутрь фонариком, вошли, зажгли свет. Примерно половину обширного помещения (где еще держался стойкий мирный запах печенья и еще чего-то кондитерского) занимал штабель аккуратных ящиков — из некрашеных досок, но оструганных и сколоченных старательно. Выглядели они новехонькими и были прилежно заколочены. Без единой надписи или цифр.
Первый ряд ящиков, в противоположность остальным, потолка не достигал, высотой был примерно человеку по пояс, так что Мазур без труда подхватил один, аккуратно поставил его на пол, сказал, не оборачиваясь:
— Топор принесите.
Поставив ящик горизонтально, просунул под крышку лезвие топора (острого и ухоженного, все согласно здешнему менталитету), налег в одном месте, потом в другом…
Гвозди с протяжным скрипом поддались, не такие уж и большие они были. Обухом топора Мазур сбил крышку окончательно, присел на корточки. Внутри лежали продолговатые предметы, аккуратно завернутые в промасленную бумагу — ну чистая тебе икебана. Натянув на такой случай и захваченные резиновые перчатки, Мазур вытащил один сверток, уже догадываясь по его характерной форме, что увидит, Развернул хрусткую бумагу. Ну конечно. МП-40 (давненько в просторечии именуемый «шмайсером») — без магазина, со сложенным прикладом. Тщательно, густо покрытый смазкой. Надо сказать, неплохая машинка, очистить от смазки со всем прилежанием, протереть — и можно поокаянствовать на совесть. В свое время в Африке гвардейцы одного черного королька нашли парочку еще вермахтовских схронов как раз со «шмайсерами», преотличным образом законсервированными, — правда, потом пришел злой дядька Мазур со товарищи и всех разоружил, ибо нехрен…
Равнодушно бросив автомат назад в ящик — навидался этого добра, — Мазур повернулся к саперу:
— Задачу знаете?
— Так точно, — ответил тот не особенно и громким голосом старослужащего профессионала. — Нанести максимальный ущерб, но не допустить обрушения потолка или стен.
— Приступайте, — сказал Мазур.
Как и полагалось старшему, обязанному досмотреть любое кино до конца, он оставался в подвале, пока сапер размещал заряды и соединял их проводами. Порой двое морпехов по его просьбе вытаскивали несколько ящиков, проделывая в штабеле проемы и ходы по какой-то хитрой, одному саперу ведомой системе. Мазур ни разу не вмешался — он уважал профессионализм. Сам кое-что умел, но вот вывязать этакое кружево из зарядов, признаться про себя, не смог бы. Наконец рюкзак опустел, получилась сложная конструкция из черных полуцилиндров и полушарий, как это частенько с оружием случается, исполненная какой-то хищной красоты. В завершение сапер протянул к маленькому окошечку черный провод с блестевшей на конце проволочкой, вывесил его наружу, повернулся к Мазуру и тем же солидным тоном профессионала доложил:
— Готово, товарищ Первый.
— Уходим, — сказал Мазур. — Согласно диспозиции.
Диспозиция была нехитрой: большая часть морпехов, разбившись на двойки, тащила хорошо упакованных таможенников, остальные исполняли роль арьергардного боевого охранения. Когда они углубились в лес метров на сто, сапер сказал:
— Товарищ Первый…
— Стой! — скомандовал Мазур. — Груз можно и на землю, не в Арктике…
Впрочем, определенный гуманизм он все же проявил: заранее распорядился взять с собой и оставить в этом именно месте восемь кусков толстого брезента, на который незадачливых бандерлогов, вздумавших, на свою дурь, поиграть в таможенников, и положили. Снега не было, но январь — он и в Прибалтике январь, земля холодная. Схватит который-нибудь обормот воспаление легких — и будут вопли о новых зверствах оккупантов, одного простудившегося превратят в дюжину зарезанных и выпотрошенных: всем ведь известно, советские оккупанты только тем и занимаются, что потрошат и режут мирных страдальцев за независимость…
— Давай, — сказал он саперу.
Тот вынул небольшую черную коробочку, выдвинул антенну и нажал кнопку. В доме, где они погостили, громыхнуло на совесть, подвальные окна на миг озарились багровым сиянием. Бабахнуло еще два взрыва, потише — ага, там все же были гранаты, и они детонаровали. Мазур ждал еще несколько минут. Дом стоят целехоньким, и не было никаких признаков, свидетельствовавших бы, что там начался пожар. Все в ажуре. Много чего убедительного, пусть и в абсолютно нетоварном виде, можно будет предъявить журналистам — причем, что характерно, все, что будет предъявлено, в инвентарь любой на свете таможни безусловно не входит. Может, конечно, и в таможне оказаться и оружейная комната — но уж никак не пара сотен трещоток, да еще наверняка гранаты… Точно, пожара нет, иначе в огне стали бы рваться патроны, а они там, есть такое подозрение, должны быть…
Дальше было совсем просто. Мазур велел радисту связаться с «Волком», и, когда тот получил ответ, распорядился уходить к грузовику, оставленному примерно в километре отсюда. Таможенников так и оставили на прежнем месте в прежнем положении — все равно максимум через четверть часа нагрянет с дюжину ребят Плынника, которых предупредили, где будут лежать трофеи.
— Вывеску еще надо было сшибить, — фыркнул Лаврик.
— Время тратить… — сказал Мазур. — Чует мое сердце, приедут «бармалеи», они и вывеску обдерут, и шлагбаум изведут под самый корешок…
