Глава десятая
Душевный американский друг

На сей раз «надежным местечком» оказалась совсем другая вилла, где Мазур прежде не бывал. Столь же аккуратная и современная, даже побольше, чем первая. По предварительным наблюдениям Мазура, ее вряд ли использовали для предосудительных фотосессий. Заведение явно повыше классом — в холле торчали, правда, двое несомненных охранников с пушками, просматривавшимися опытным глазом под клифтами, но здешние и выглядели поэлегантнее, и рожи у них гораздо благообразнее, чем у горилл в тех двух домах. Имелась и очаровательная горничная в накрахмаленных фартучке-чепчике. В холле на подставке наподобие тех, что имеются в воинских частях, установлен триколор на лакированном древке и висит большой цветной фотопортрет президента непризнанной республики. За одной из дверей, когда они вошли, стрекотала пишущая машинка, из двери появился, поздоровавшись с Беатрис коротким кивком, и ушел на второй этаж молодой человек интеллигентного вида, в очках, без пиджака, с ворохом каких-то бумаг в руке. На втором этаже одна из дверей оказалась приоткрытой, и Мазур увидел за ней небольшой зал для заседаний — с дюжину мягких стульев вокруг овального стола темного дерева с несколькими идеально чистыми хрустальными пепельницами. Да, похоже, не просто хаза, а, если можно так выразиться, учреждение…

Даже небольшая, человек на десять, столовая имелась — где они и поужинали (подавала та же смазливая горняшка). Еще до того Беатрис показала Мазуру его комнату — небольшую, но уютную. Где он и оставил куртку с фотоаппаратом. А потом показала дверь своей комнаты в противоположном конце этажа и дразнящим шепотом сообщила на ухо: здесь она его и будет ждать где-нибудь в полночь, когда большая часть здесь присутствующих разъедется по домам, — и чтобы шел на цыпочках, без малейшего шума, потому что здесь как-никак один из офисов Фронта.

Мазура так и подмывало спросить: «Что это ты меня притащила не куда-нибудь, а в офис?», но он, разумеется, благоразумно промолчал. И ровнехонько в полночь, ступая на цыпочках в одних носках (ковровая дорожка была идеально чистой), явился — словно классическое привидение или какой-нибудь грешный дух, которым, как известно, положено являться именно в полночь.

Ночь, как и следовало ожидать, выдалась бурная — правда, часика три Мазуру все же удалось поспать. Но в восьмом часу утра Беатрис его безжалостно растолкала и велела перебазироваться в свой номер — в восемь, сообщила она, начнут съезжаться здешние работнички, и следует соблюсти максимум приличий.

— Можешь подремать у себя, — сказала она потом, позевывая (но выглядела все же довольно свежо — и крайне сексапильно в куцем шелковом халатике на голое тело). — В девять горничная принесет завтрак. Только баром не особенно увлекайся, после девяти приедет Питер, и, думаю, понадобится работать…

«Ну да, подумал Мазур. Все в том же стиле — о предстоящей работе сообщают в последний момент, телефона у меня в комнате нет, так что, если даже захочешь, никого не предупредишь. Осторожничают по-прежнему… Ну и пес с ними».

Он и в самом деле немного подремал — улегшись одетым поверх покрывала — проснувшись, когда до девяти оставалось лишь несколько минут (давно научился отмерять себе продолжительность сна). Ровно в девять, как и говорилось, в дверь деликатненько постучали, и появилась горничная с подносом. Все по-европейски, ага — свежие булочки, джем, масло, ветчина и сыр, кофейник, расписанный в китайском стиле, вот только чашек не одна, а две. Значит, ее проинструктировали, что принести следует именно две, — а уж отсюда проистекает, что гость появится в самом скором времени, когда Мазур еще не успеет опорожнить кофейник.

В дверь, и точно, постучали уже минут через пять, когда Мазур разделался с первой чашкой. Деймонд выглядел свеженьким и бодрым.

— Присоединяйтесь, — Мазур показал на поднос.

— Нет, спасибо, я уже позавтракал. Вот кофе, с вашего позволения, выпью: кофеман заядлый…

Он налил себе полную чашку и выложил на столик пачку неизменных «Лаки Страйк». Поднял ладонь:

— Завтракайте спокойно, Джонни, не торопитесь. Времени у нас достаточно…

Он попивал кофе и покуривал, терпеливо ждал, пока Мазур разделается с завтраком и закурит. Только тогда спросил:

— Джонни, слышали последние новости? Насчет ультиматума Горбачева и о том, что парламент его отверг?

— Конечно, — сказал Мазур. — Вчера вечером, у себя в отеле. У меня транзистор постоянно настроен на Би-Би-Си — единственный способ быть в курсе последних событий, я ведь не владею ни местным, ни русским, ни тем более финским…

— Это хорошо, что вы в курсе. Не надо ничего объяснять.

— Вообще-то я еще днем заподозрил что-то неладное, — сказал Мазур. — Жизненный опыт… Что в Африке, что в Южной Америке, то, надо полагать, и здесь — когда на улицах в таком количестве появляются солдаты — и кое-где даже броневики — следует ждать каких-то событий. Лондон говорил еще, что русские сюда перебрасывают новые войска…

— Уже перебросили.

— Будет заварушка? — осведомился Мазур деловым тоном. — Для меня такие заварушки, сами понимаете, хлеб насущный.

— Точно предсказывать не берусь, — пожал плечами Деймонд. — Вообще-то все возможно… но вряд ли Москва пойдет на крайние меры. Русские давно уже поджали хвост и ведут себя тихо. А сопротивление здесь разгорается. Би-Би-Си сообщала, что протестующие заняли несколько административных зданий?

— Да, — кивнул Мазур.

— Не самых важных, конечно… но может последовать и продолжение… Кстати, возьмите двести долларов за вчерашние ночные съемки на той вилле. Не бог весть какие деньги, но и работа, признайтесь, не особенно была сложная…

— Ничего, меня и это устраивает, — усмехнулся Мазур, с присущей австралийцам в денежных делах аккуратностью складывая купюры пополам и пряча в бумажник.

— К работе готовы?

— Разумеется, — сказал Мазур. — Чистая кассета в фотоаппарате и две запасных. Этого хватит?

— Вполне.

— Отлично. Тогда давайте допьем кофе и поедем поработаем.

— В какое-нибудь из тех зданий?

— Нет, там достаточно и местных репортеров, — сказал Деймонд. Работа будет гораздо более интересная. И, что для вас немаловажно, на этот раз предназначенная исключительно на экспорт. Если все пройдет гладко — а должно — эти пленки у вас охотно купят…

— Рад слышать, — сказал Мазур. Спокойно допил кофе. — Ну, я готов, хоть к черту в зубы…

И пошел одеваться. Деймонд удержал его, когда он хотел сначала снять с вешалки куртку:

— Подождите, Джонни. Сначала повесьте фотоаппарат на шею. И тщательно застегните куртку, чтобы его до поры до времени не было видно.

Мазур так и сделал. Спросил:

— Ожидаются какие-то сложности?

— Вряд ли, — сказал Деймонд. — Просто до поры до времени не стоит светиться. Нужно будет заснять один очень интересный объект, и там, вполне возможно, будут крутиться на подступах агенты в штатском…

— Интересная подробность, — сказал Мазур. — Надеюсь, тут нет ничего, что могут подверстать под шпионаж?

— Ничего подобного, — усмехнулся Деймонд. — Мне самому никак не хочется влипать во что-то, связанное со шпионажем — у меня ведь нет дипломатического иммунитета… Просто… Ситуации порой бывают, скажем так, любопытными. Когда вы начнете снимать, оказавшись практически рядом, никто не сможет ничего поделать, — а вот заметив человека с фотоаппаратом на дальних подступах, вполне могут устроить проверку документов и абсолютно нечаянно фотоаппарат разбить… Главное — подойти вплотную, а там уже никто нам ничего не сделает. — Он достал из кармана пальто и продемонстрировал Мазуру внушительное удостоверение в темновишневой кожаной обложке с тисненой золотом эмблемой Национального Фронта. — Должность я занимаю, без всякого хвастовства, солидную, связываться не рискнут, особенно в нынешнее, резко повеселевшее время. Объект очень интересный… но не военный и не из тех секретных, которые запрещено снимать. Они просто вредничают, как могут, по мелочам, вы сами с этим в отеле сталкивались — и потом, Беатрис рассказывала — вам с ней устроили проверку документов исключительно для того, чтобы сделать мелкую пакость… Честное слово, никакой реальной опасности. Ручаюсь. Мне неприятности не нужны, стараюсь, чтобы и вы в них не угодили, — нам с вами еще работать и работать, работа только разворачивается… Готовы? Идемте.

В коридоре им встретилась Беатрис, подняла руку, легонько повела ладонью:

— Удачи, парни…

Ага, она в курсе того, что касается очередной съемки. Вот только улыбка малость тускловатая, а глаза чуть грустные, это сразу видно…

Кажется, Мазур догадывался о причинах. После того, как здешний Верховный Совет вступил в открытую конфронтацию с президентом-генсеком и сюда перебросили войска в подмогу и без того нешуточной здешней группировке, возможны резкие действия Москвы, хотя бы — то самое прямое президентское правление, о котором говорил Лаврик (и в самом деле, идеальный, вполне законный вариант решения проблемы). Если так и случится, все усилия этой парочки — и кого-то, неизвестного пока Мазуру, — непременно пойдут насмарку. Подожмут хвосты бандерлоги. Даже если каким-то чудом и удалось бы вооружить легким стрелковым те тридцать тысяч записавшихся в добровольцы — не им переть против бронетехники и десантуры. И получится, что задание красотка из госдепа провалила, пусть и по не зависящим от нее обстоятельствам. Так что — никаких поощрений и карьерного роста, серьезные учреждения по всему миру таких промахов своим сотрудникам не прощают, пусть даже все произошло ввиду тех самых обстоятельств, как говаривали моряки в старые времена — «от неизбежных на море случайностей». То-то и вид у нее чуть печальный, это Деймонд, — профессионал со стажем и хорошо играет беззаботность, а она, пусть и прошла серьезную выучку, не так уж и долго занимается этими делами, чтобы наработать профессионализм…

Не следовало проявлять излишнюю настойчивость, но все же Мазур спросил уже в машине:

— И все-таки что это за странноватые съемки, Пит? Объект не секретный, но вокруг можно наткнуться на агентов в штатском… Непонятно что-то.

Деймонд блеснул голливудской улыбкой:

— Джонни, я после плотного общения с политиканами у них как-то незаметно перенял страсть к театральным эффектам… Сами все увидите. А то, о чем вы говорите… Мы в Советском Союзе, Джонни. Вы тут считаные дни, а я — не один месяц. И говорю с полным знанием вопроса: здесь возможен любой сюрреализм, какого вы и в Африке не видели… Особенно в нынешние веселые времена.

Полностью он Мазура так и не убедил. Оставалось ощущение легкой неправильности происходящего. Сюрреализма в Советском Союзе порой не так уж и мало, тут он прав, но все равно, что-то не складывается. Но с дальнейшими вопросами лезть не стоит, а что за очередную хитрушку этот тип затеял, не угадаешь пока…

Ехали довольно долго. И оказались явно на окраине города: большой гаражный массив, поблизости — микрорайон, состоявший в основном из девятиэтажек, а за ним, из машины видно, тянется обширное редколесье.

Водитель, не ожидая указаний, выехал на обочину и выключил мотор. Деймонд распахнул дверцу со своей стороны:

— Пойдемте, Джонни. Гарантирую интереснейшие кадры… за которые вам наверняка неплохо заплатят. Если какие-нибудь рожи в штатском полезут проверять документы, держитесь спокойно, говорить буду я, вы ведь все равно не знаете ни русского, ни здешнего. Главное, держитесь спокойно…

Они втроем — водитель, заперев машину, тоже присоединился — пошли по довольно широкому проходу меж гаражами, где свободно могли разъехаться две машины. Метров через сто проход упирался в другой, перпендикулярный, Деймонд свернул направо. Одни гаражи, и никаких агентов в штатском, равно как и в форме, тишина и безлюдье…

Прошли еще метров двадцать…

В голове у Мазура полыхнуло то самое шестое чувство, ощущение нешуточной опасности — оно, знающие люди подтвердят, существует на самом деле и пару-тройку раз Мазура выручало, причем речь всякий раз шла о жизни и смерти…

Он моментально понял, что его тревожит: спутники оказались за спиной, хотя Деймонду следовало бы идти чуть впереди и показывать дорогу!

Резко обернулся — как раз вовремя. Водитель — со злым, напряженным лицом — не успел еще поднять пистолет на уровень повыше поясницы…

Не было времени рассуждать и взвешивать. Мазур привычным пируэтом ушел влево с линии огня, благо места хватало, ударом ноги выбил пистолет, подхватил его в воздухе и еще раз вмазал ногой, так что верзила зажмурился от боли, разинул рот и стал оседать, обеими руками зажимая ушибленное место.

Деймонд оставался невозмутимым, как будто и не его сейчас Мазур, отступив на безопасное расстояние, держал под прицелом. Одарил Мазура своей уже знакомой голливудской улыбкой:

— Джонни, не дурите. Это была глупая шутка, я вам сейчас все объясню…

Передернув затвор, Мазур левой рукой поймал в воздухе выскочивший патрон — боевой, с коричневой головкой пули. Хороши шуточки…

— Пит, как-то не было случая сказать, но я служил в армии, — бросил Мазур, даже теперь стараясь не выйти из роли. — Такую машинку никогда в руках не держал, но боевой патрон узнаю легко. Хороши шуточки…

— Джонни, я все объясню…

Вмиг поставив «Макарова» на предохранитель, Мазур бросился. «Социолог», как и следовало ожидать, оказался не лопухом в таких забавах, довольно грамотно ушел в сторону, поставил блок, и возня затянулась на несколько секунд — но все же подготовка у Мазура оказалась лучше, и он в конце концов достал противника, надежно вырубив самое малое на четверть часа. Не теряя времени, ударом ноги в голову дал тот же нехитрый наркоз и присевшему на корточки водителю, быстренько выхватил у него из правого кармана куртки ключи от машины и побежал назад. Абсолютно ничего еще не понимал, но ясно, что с «нанимателями» следовало бесповоротно распрощаться — они, никаких сомнений, собирались его уложить наповал, а значит пора сматываться…

Выйдя из прохода и сунув пистолет в карман куртки, он замедлил аллюр, пошел нормальным шагом. Заслышав визг тормозов слева, на всякий случай перекинул ключи в левую руку, а правую опустил в карман. И тут же подумал: что-то никак не похоже это на подкрепление, поспешившее на подмогу Деймонду…

На обочине резко затормозил синенький микроавтобус рижского производства, боковая дверь распахнулась, и оттуда выскочили человек десять, у большинства висели на груди фотоаппараты в расстегнутых футлярах, а двое держали видеокамеры. Тот, что рысцой припустил впереди остальных, что-то крикнул Мазуру на местном языке с явно вопросительной интонацией. Мазур большим пальцем левой руки показал на проход — и вся орава, словно только и ждала именно этого жеста, кинулась мимо него в указанном направлении. У всех, Мазур моментально отметил, на лацканах курток прикреплены закатанные в пластик карточки с крупной надписью «pressa» и непонятными надписями помельче ниже, иногда с какими-то эмблемами.

Водитель микроавтобуса, прекрасно видно, сидел за рулем в скучающей позе опытного шоферюги, привыкшего к долгому ожиданию. С его стороны опасность, похоже, не грозила. Мазур, стараясь двигаться без излишней торопливости, отпер машину, сел за руль, огляделся вправо-влево — и с перегазовкой, на второй передаче, вылетел на дорогу, понесся, перекинув рычаг на третью, в обратном направлении. Опомнившись, сбавил скорость до предписанной для города правилами дорожного движения.

Лихорадочно обдумывал дальнейший план действий. К «нанимателям» возвращаться, конечно, нельзя. Нужно оповестить Лаврика о провале и в темпе сматываться на базу, где их не достанут никакие американцы с бандерлогами, сколько их ни есть. Вот только как поступить? Точнее, что выбрать? При первой же проверке документов — а она вполне может последовать, и вчера, и сегодня Мазур видел таковые частенько — он спалится, как пучок соломы. Австралийская ксива в полном порядке, с надлежащей визой, подозрений вызывать не должна, но у него при себе ни водительских прав, ни документов на машину. Выбрав местечко, он прижался к обочине, врубил «аварийку» и, не глуша мотора, пошарил в бардачке. Техпаспорт — на русском и на местном — там, конечно, нашелся, но выписан он был, разумеется, на человека с заковыристым здешним имечком. Австралиец без прав, за рулем машины, правомочность управления которой он не может ничем подтвердить… Сто шансов из ста, что этакого уникума задержат для тщательной проверки — в нынешней непростой ситуации особенно. А там, доставив куда надо, и пистолет найдут — а выбрасывать его никак нельзя, он может оказаться хорошим следом для Лаврика… Конечно, подобный вариант — случайное задержание — в свое время тоже прокачивался, Мазур прекрасно помнил телефонный номер, по которому можно попросить задержавших позвонить. Человек на другом конце провода моментально отреагирует, полной ясности, конечно, не внесет, но без труда добьется, чтобы Мазура отпустили на все четыре стороны и даже, пожалуй, пистолет вернули — но времени уйдет немало — а ведь, если за него взялись настолько уж серьезно, Лаврик тоже может оказаться под ударом. Его, конечно, так просто не возьмешь, но все равно, мало ли что…

Город он знал плохо, его, в отличие от Лаврика, никто не обязывал изучить план столицы — но все же поездить по нему довелось не раз, и он примерно представлял, где находится: Старый Город, на краешке которого стоит гостиница «Перлас», если прикинуть, где-то к норд-весту от него и меж нею и Мазуром лежит чуть ли не полгорода. Так… Патруль «внутряков» машину не тормознул — но это не означает, что так будет вечно. Нет, пора переходить в пехоту…

Высмотрев подходящее место — и нет запрещавших бы остановку-стоянку знаков, и будка телефона-автомата недалеко, — Мазур выключит мотор и вылез. Ключи он оставил в замке — авось какой-нибудь криминальный элемент, узрев такой подарок судьбы, возьмет да и угонит. Мелкая пакость, но пусть уж…

Европа, конечно… В телефонной будке ни одно стекло не выбито, телефон не раскурочен… Черт, если среди мелочи двухкопеечной монетки не окажется… Ничего, вон газетный киоск, можно будет разжиться…

Двушки, и точно, не оказалось — но Мазур давно знал, что вместо нее автомат распрекрасным образом примет и десятикопеечную, а они-то как раз нашлись. В самом деле, автомат гривенник заглотнул без протестов.

Лаврик снял трубку после второго гудка.

— Это я, Майки, — сказал Мазур по-английски, решив, насколько возможно, придерживаться своего сценического образа. — У меня тут небольшие проблемы… Ее муж обо всем узнал, проныра этакий…

Что означало: Мазур с треском провалился.

— Точно знаешь? — спокойно спросил Лаврик.

— Куда уж точнее…

— Он тебя не ищет? (Хвост или погоня за тобой есть?).

— Пока нет, — сказал Мазур. — Но этот рогоносец может и в отель нагрянуть…

— Что-то пока не видно, — сказал Лаврик. — Ты сейчас где?

— А черт его знает, — сказал Мазур. — Таблички с названием улицы поблизости не видно… Ага! Впереди не особенно большая площадь, посреди в виде монумента торчит какой-то хмырь на коне, в рыцарских доспехах…

— Я понял, — сказал Лаврик. — Ты к нему с какой стороны стоишь?

— Со стороны левого бока, — сказал Мазур.

— Понятно… Иди в ту улочку, что выходит аккурат на конскую задницу. Справа очень скоро увидишь кафе «Гимбутас». Там и жди. Я подъеду самое позднее минут через двадцать. Валяй.

И Лаврик положил трубку. Не медля, Мазур направился в указанном направлении — неспешной уверенной походкой аборигена.

Ну да, вот она, улочка… вот и кафе «Гимбутас». На высоком окне слева от входа — точно такая же, как в гостинице добротно сделанная табличка в деревянной рамке с надписью на русском: «Извините, свободных мест нет». Прикладом бы по стеклу звездануть, было бы благостно…

Он уверенно вошел в небольшой вестибюль, отделанный темными деревянными панелями с висевшими на стенах какими-то старинными гербами. Навстречу тут же выпорхнула девушка в здешнем национальном женском наряде — черная юбка, белая блузка с вышивкой красными нитками, характерный головной убор, разве что юбка, согласно моде, гораздо короче, чем носили в старину. Улыбнулась Мазуру ослепительно, но с холодком в синих глазах:

— Извините, свободных мест нет (это было произнесено по-русски).

Мазур постарался ей улыбнуться столь же ослепительно, насколько уж удалось, ответил по-английски:

— Извините, мисс, не понимаю…

Холодок в глазах растаял моментально. Стервочка сказала на более-менее сносном, пусть и не безупречном английском:

— О, простите, сэр… Прошу.

Отдав куртку вальяжному седовласому гардеробщику (принявшему ее со всем решпектом), Мазур, следуя радушному жесту красоточки, раздвинул занавес нитей синего, черного и зеленого бисера (возможно, подбор цветов что-то такое символизировал), спустился по лестнице.

Кафе располагалось на первом этаже вполне современной пятиэтажки — но его, прихватив и подвал, старательно в свое время стилизовали под старину: сводчатый потолок, лампочки в ажурных кованых фонарях старинного же вида, те же темные деревянные панели стен, гербы и гравюры с изображениями старинных зданий (некоторые Мазур видел в Старом Городе), столы и стулья массивные, нарочито грубоватые… Как и следовало ожидать, табличка откровенно брехала: из пары дюжин столиков был занят только один, в дальнем углу.

Бегло просмотрев продублированное на английском меню, Мазур заказал кофе с пирожным — и, чуть подумав, рюмочку коньяку. Быстро получив все, первым делом глотнул коньячку (увы, пришлось по-европейски, а не залпом), закурил, держа взглядом вход. Единственные, кроме него, посетители — молодая парочка в дальнем углу — сразу видно, не заморачивались ни текущими сложностями жизни, ни борьбой за независимость: парень, поглаживая щеку девушки, что-то тихо говорил, а она смотрела влюбленно — так что Мазур в глубине души им позавидовал — беззаботные, веселые, счастливые, а тут изволь барахтаться, скажем, в тех самых жизненных сложностях.

Лаврик — так и не снявший куртки — появился в сопровождении улыбавшейся во все сорок четыре зуба официантки через восемнадцать минут. К тому времени Мазур прикончил вторую рюмку (что в сумме составило всего-то граммов пятьдесят), отпил кофе, а пирожное так и не тронул. Остановившись у его столика, Лаврик демонстративно постучал указательным пальцем по стеклу часов и без малейшего волнения сказал по-английски:

— Старина, у нас совершенно нет времени…

— Черт, я и забыл… — приняв чуточку смущенный вид, ответил Мазур.

Расплатившись с официанткой (чаевых, по европейскому обычаю — десять процентов), Мазур вслед за Лавриком быстренько поднялся наверх. Швейцар с его курткой выскочил из-за стойки, явно собираясь облачать. Мазур, коему это было не в новинку, повернулся спиной и привел руки в соответствующую позицию. Небрежно сунув старикану рубль, вышел на улицу. «Шестерка» Лаврика стояла у входа, и Мазур моментально подметил, что вместо триколора у ветрового стекла сейчас красовался бланк с печатным текстом, печатями справа и слева и красной полосой наискосок. Он быстренько сел в машину, так и не прочитав текст, — но и без того было ясно, что это какой-то спецпропуск-«вездеход», — Лаврик человек запасливый, да в этих условиях такая бумажка, пожалуй что, необходима.

Безусловно, Лаврик метеором не несся, но превышал дозволенную скорость километров на двадцать, порою цинично нарушая правила, — и сколько ни попадалось патрулей, в том числе и гаишников, остановить их не пробовали ни разу.

— В двух словах изложи, — сказал Лаврик, не отрывая взгляда от дороги.

— Ну, если в двух… — усмехнулся Мазур. — Вместо съемки отвезли куда-то на окраину и всерьез пытались хлопнуть сзади из «макарки». Не знаю уж, в спину или в затылок, но этакие тонкости ни к чему… Я забрал ствол и уехал на их тачке…

— Все страньше и страньше… — сказал Лаврик сквозь зубы.

— Мы на базу?

— А куда же еще? Самое время австралийцам, как писал Пикуль по другому поводу, раствориться в роковой пропащности. Меня никто не тревожил, но наверняка могли и потревожить в скором времени… Ничего, мы исчезли элегантно. За номера я честно расплатился, все вещички забрал, свои и твои, даже полбутылки вискаря, что у тебя оставался, прихватил — не бросать же такую благодать… Как сказал бы Тарас Бульба, не хочу, чтобы и люлька досталась вражьим сынам…

Мазур не стал спрашивать, как это Лаврик ухитрился попасть к нему в номер без ключа — за пятнадцать лет привык, что от Лаврика можно ожцдать и более сложных фокусов…

На базу их пропустили беспрепятственно — матрос с автоматом за спиной распахнул створку, сплошь покрытую пещерной живописью бандерлогов, сразу после того, как Лаврик зашел на КПП…

Как не однажды в жизни случалось, Мазур, удобно устроился в мягком кресле — правда, годочков креслу было не менее двадцати — некое приятное облегчение: как всегда, когда он после выхода оказывался дома. Уж здесь-то безусловно был дом, и ни одна сволочь не могла их тут достать…

Незнакомый капитан второго ранга, очень быстро появившийся у ворот, устроил все моментально — словно ждал подобного визита (возможно, и такой вариант был заранее предусмотрен). Отвел их в комнату на третьем, последнем этаже ничем не примечательного домика, стоявшего чуть на отшибе от других, гораздо побольше, казарменного вида. Домик, судя по всему, был не казармой, а чем-то вроде помеси канцелярии с гостиницей.

Две железных стандартных койки, пара кресел, тумбочки, стол и телевизор, опять-таки солидного возраста. Вскоре принесли одежду — не офицерскую форму, а две пары «гадов», матросских башмаков, клеша, тельняшки и матросские бушлаты без погон и нарукавных знаков специалиста на рукавах. О чем-то кратенько пошептался с Лавриком, кивнул Мазуру и исчез.

Они быстренько напялили клеша и тельняшки, упаковав цивильную одежонку в сумки. Мазур понимал, что в таком маскараде есть смысл и практичность. Что в армии, что на флоте порядки одинаковы: этакую вот, чуть странно одетую парочку, принято в упор не замечать. Если шляются такие — значит, так надо, никто не полезет с расспросами и сплетничать ни с кем не станет. Так надо — и все тут…

Мазур отдыхал душой. Лаврик — наоборот. Он сидел в кресле, прямо держа спину, перебирал струны раздобытой где-то гитары и негромко напевал одну из тех песенок, которые любил выкапывать неизвестно откуда:

С бездумным времяпровождением это не имело ничего общего — Мазур давно знал, что порой Лаврик именно таким образом настраивает себя на работу, нешуточное напряжение ума.

Потом он решительно отложил блямкнувшую гитару, закурил и сказал, чуть пожав плечами:

— Скажу тебе по совести: я пока что ни черта не понимаю. Это неправильно, насквозь неправильно. Профессионалы так себя не ведут. Даже если бы он не просто заподозрил тебя в работе на кого-то еще, а немыслимым чудом узнал о твоей подлинной физиономии, ни за что не стал бы такое устраивать. Никаких серьезных тайн ты не выведал. В таких случаях профессионал поступает как раз наоборот: пылинки с тебя сдувать будет. Установит слежку, подсунет микрофоны куда только возможно, постарается тебя превратить в канал для передачи дезы… Это азбука. А он — профессионал. В истории с польским микрофончиком вел себя как раз так, как и следовало ожидать от профессионала. И вдруг… Это насквозь неправильно, — повторил он убежденно. — Ты совершенно точно уверен, что это была не жесткая проверка?

— Совершенно, — сказал Мазур. — Случались они в жизни… При жесткой проверке, согласись, ствол тычут под нос. А эта редиска, никаких сомнений, собиралась пальнуть мне в спину. Ну, или в затылок, невелика разница. У него рожа стала характерная, стянутая — как у человека, который вот-вот выстрелит в другого — уж он-то, ручаться можно, не профессионал, видывал я такие рожи…

— Хорошо, — сказал Лаврик. — Будем исходить из того, что тебя завалить собирались всерьез. Но опять-таки это насквозь неправильно, даже в случае полного разоблачения. Значит, нужно искать что-то другое, это тоже азбука… А что тут может быть другое… За что тут можно зацепиться… Переберем в уме все возможные варианты, их не так уж и много, если прикинуть…

Он откинул голову на спинку кресла, затуманенным взглядом уставясь куда-то сквозь Мазура. Мазур сидел смирнехонько и помалкивал — прекрасно понимал, какая работа сейчас происходит у напарника в голове, как он лихорадочно и хватко перебирает варианты, обдумывает версии, прокачивает все детали…

— Зацепки-зацепочки… — пробормотал Лаврик, блуждая взглядом по комнате. — Если прикинуть, я пока вижу только одну… Может, я дурак, а может, и нет… Значит, пока ты чуть не до рассвета кувыркался с госдеповской лисичкой, фотоаппарат оставался у тебя в комнате?

— Ну да, — сказал Мазур. — А о чем тут было беспокоиться? Никто не свистнул бы, да и пленка в нем чистая…

Лаврик проворно вскочил, сграбастал фотоаппарат со стола и направился к двери, бросив через плечо:

— Ухожу на четверть часика — а если я все же не дурак, то и на полчаса. Поскучай пока, ящик посмотри, что ли…

Оставшись один, Мазур включил черно-белый телевизор, первый канал — именно по нему в случае чего и мог последовать экстренный выпуск новостей, что в последнее время случалось нередко. Подумал, глядя на насквозь знакомых с детства персонажей «Бриллиантовой руки»: а ведь стервочка Беатрис, очень похоже, знала, что ее очередной любовник уходит в последний рейс. Вполне возможно. То-то и мордашка была грустноватая — не научилась еще все же владеть лицом так мастерски, как это получалось у Деймонда. Не пыталась чему-то помешать или предупредить его — такое бывает только в кино, а у нас реальная жизнь на грешной земле — однако полностью эмоций сдержать не смогла. Вполне возможно… Стерва. А впрочем, стервозность тут ни при чем — ну, работа у девки такая, что поделаешь, паскудная у нас у всех работа, не она ж все это задумала, а значит, и сердиться всерьез на нее не стоит. Да и на «социолога» тоже — ничего личного, просто работа, Мазур и сам, когда того требовали приказ или ситуация, безо всяких моральных терзаний клал иных персонажей серьезной игры…

…Лаврик вернулся минут через тридцать пять. Он постоял на пороге, ухмыляясь во весь рот, держа в руке стопку больших и чуть влажных, едва просохших фотографий. Захлопнув дверь подошвой «гада», сказал не без торжества:

— Приятно знать, что я все же не дурак… Не было у тебя в фотоаппарате чистой пленки, а было десятка два заснятых, как говорит здешний спец, с помощью телеобъектива, кадров… Вот полюбуйся. Советские оккупанты, монстры этакие, зверствуют на всю катушку…

Мазур едва ли не выхватил у него снимки. Быстро просмотрел. Действительно, доказательства «зверств оккупантов» вроде бы налицо. Какая-то равнина, покрытая грязноватой снежной кашей, голые редкие деревья. Автоматчики, в черных бушлатах и с морпеховскими эмблемами на рукавах, в касках поверх зимних шапок, откидывают задний борт имеющего военный вид «шестьдесят шестого». Вытаскивают человека со связанными руками и мешком на голове. Какое-то время от души его пинают, стоящего на коленях — сразу видно, всерьез. Потом ударом ноги в спину валят ничком в снежную кашу… черт, и один выпускает короткую автоматную очередь в упор, и это не инсценировка, отчетливо видна россыпь опаленных отверстий на его белой зимней куртке. Захлопывают борт. Прыгают в кузов. На паре последних кадров — неподвижно лежащее тело с мешком на голове…

Лаврик покосился на экран телевизора, где Семен Семеныч Горбунков как раз безмятежно удил рыбу, не подозревая, что милый спутник намерен вот-вот огреть его по башке. Выключил «ящик», сел, сказал деловито:

— Вот теперь головоломка сложилась… Неплохо задуманная провокация. Они, теперь никаких сомнений, хотели тебя шлепнуть именно как австралийского фрилансера. В конце концов, доверенного фотографа можно найти и другого, а в такой роли ты был им был гораздо полезнее. С одной стороны, волк-одиночка, у которого нет за спиной какого-нибудь солидного издания, за которого никто бы и не пытался отплатить. С другой — самый натуральный австралиец, корреспондент из «свободного мира». Ну, «социолог», проворен… хотя, скорее всего, не он сам это придумал. Я стопроцентно уверен, что где-то за городом и в самом деле все еще валяется этот жмурик. И наверняка, это какой-нибудь активный «нацик» — но фигура мелкая, которую не жалко в игре по крупной… Все гладенько: звери-морпехи убили борца за независимость родины — а прознавший про готовящееся зверство фрилансер с телеобъективом все это заснял. Однако советские оккупанты, как-то прознавши, его убили в укромном местечке. Тело не обыскали, потому что торопились и не заметили фотоаппарата под курткой. Ты, вероятнее всего, в том месте, согласно сценарию, должен был встретиться с Деймондом. Он приехал, обнаружил твой хладный труп и вызвал репортеров… на самом деле, конечно, он их вызвонил — или кто-то еще — заранее, подгадав по времени. Иначе с чего бы они объявились такой кодлой? Потом они проявляют при свидетелях эту пленочку — и начинается шумиха. Убедительные снимки — и два жмурика, которые уже ничего не смогут опровергнуть… Теперь понятно, почему они меня не тронули. Наверняка ко мне часов через несколько должен был заявиться Деймонд со скорбной рожей, рассказать о твоей печальной кончине, денег сунуть, пленку отдать, чтобы я ее, присовокупив к прочим, и передал тому дипломату… и быть может, побыстрее смылся бы после этого из Союза. Все логично, для западного обывателя очень даже убедительно да и для местных бандерлогов тоже — чего еще ждать от зверообразных советских оккупантов? Шуму и вони было бы… Теперь-то, конечно, не будет — куда они без этой пленки? Ну что, будешь задавать вопросы на манер доктора Ватсона?

— Да, пожалуй, Шерлок… — сказал Мазур. — Откуда они взяли реквизит, как думаешь?

— А тут и думать нечего, — сказал Лаврик. — Была парочка ограблений флотских вещевых складов. И парочка налетов на отделения милиции в местах поглуше, причем оба раза вычистили оружейные комнаты…

— И «Макаров», получается, оттуда?

— Да нет, — сказал Лаврик. — Они все тоньше продумали. Ты видел, что я сразу отдал пистолет кап-два, который нас встречал?

— Конечно.

— Они молодцы, — сказал Лаврик. — Пробили ствол в темпе, табельное оружие, числится за капитаном из одного из здешних РОВД столичных, я имею в виду. Убойный отдел. Русский, в отличие от иных сослуживцев — и, увы, соплеменников — симпатий к Национальному Фронту не проявлял ни малейших. Две недели назад отправил жену с дочкой к родителям в Ростов. С работы ушел вчера вечером, был ли дома, пока неизвестно — но сегодня утром на службу не явился. К нему съездили, позвонили в дверь, когда никто не ответил, аккуратненько ее вскрыли с понятыми.

Ни трупа, ни следов борьбы. Пропал без вести. Крепко подозреваю, что в живых его уже нет, и именно из него пропагандоны должны были сделать кого-то вроде «ликвидатора КГБ». Возможно, пистолет должен был остаться рядом с твоим трупом. Но это уж домыслы, тут я что-то конкретное говорить не берусь… Вот такие дела. Непохоже, чтобы захлестывали эмоции, а?

— С чего бы? — пожал плечами Мазур. — Дело житейское, философски говоря. Столько раз пытались убить, да и тебя тоже… Грамотно выстроено…

— Профессионалы, — усмехнулся Лаврик. — Так что лично тебя упрекать абсолютно не в чем — это не ты запоролся, это им понадобился мертвый труп австралийца…

— А не могли этот спектакль снимать два разных фотографа. И у них есть вторая пленка?

— Вот это вряд ли, — серьезно сказал Лаврик. — Чем меньше посвященных в таких делах, тем лучше. Так что все за то, что малину мы им обгадили… точнее, ты, — он аккуратно собрал фотографии в стопку и убрал их в тумбочку. — А теперь… Не остограммиться ли нам, сударь, в честь твоего спасения от супостатов? Мне отчет сдавать только завтра, и обстоятельный доклад нам обоим делать только завтра — Шлыков ранним утречком прилетает. Время еще и к вечеру не подошло, для орлов вроде нас с тобой полбутылки вискаря на двоих — детская доза. Там, в шкафчике, кое-какой сухпай должен быть… А?

— С удовольствием, — искренне сказал Мазур. — С декорациями, конечно?

— Само собой, — сказал Лаврик. — Кто попало не зайдет, но все равно, не дома…

Декорации были поставлены быстро и выглядели вполне убедительно — оба имели и по этой части немалый опыт. Для любого вошедшего все выглядело бы совершенно невинно: на столе красуется электрический самовар (без воды, вообще-то, но кто полезет его ладонью трогать?), на паре блюдечек — конфеты, печенье, тут же открытая коробка кускового сахара. Бутылка, разумеется, упрятана в тумбочке, а в стаканах, до половины налитых жидкостью цвета крепкого, истинно флотского чая красуются чайные ложечки — внакладку люди чаи гоняют, что в этом необычного?

Как уже неоднократно подчеркивалось, и в армии, и на флоте дверь открывают без стука — разумеется, если это не дверь в кабинет большого начальства. Вот и теперь дверь распахнулась в самый неожиданный момент — но они, успевши уже выпить по доброму глотку, восседали с самым невинным видом. А там и совершенно успокоились, увидев вошедшего Лихобаба.

— Какие гости! — сказал Лаврик. — Чайку хочешь, Михалыч? Восемнадцатилетней выдержки?

— Давай, — сказал Лихобаб как-то хмуро. — Только телевизор включи сначала, по первому идет…

— А что такое? — спросил Лаврик. — Прямое президентское? Но что-то мрачен ты для столь приятной новости, Михалыч…

— Телевизор включи, — повторил Лихобаб все так же угрюмо. — Бандерлоги телецентр заняли…