Глава 17
Во второй половине дня генерал Келлерман справился, достаточно ли хорошо инспектор Арчер себя чувствует и не зайдет ли к нему «поболтать». Поднявшись в кабинет, Дуглас обнаружил своего генерала в состоянии некоторой послеобеденной эйфории, которую Гарри Вудс обычно характеризовал емким термином «подперепил».
Коллекция туземных одежд вверенной ему территории продолжала пополняться – сегодня Келлерман щеголял в однобортном костюме с жилетом из гладкой ткани в «гусиную лапку», сливочного цвета сорочке с фуляровым галстуком-бабочкой и в брогах. Пожалуй, в глазах иностранцев именно так должен одеваться типичный профессор Оксфордского университета, и, пожалуй, именно с таким прицелом Фриц Келлерман этот костюм и подбирал.
На журнальном столике стоял серебряный поднос, а на нем – кофейник с настоящим кофе, распространяющим аромат на всю комнату. Вокруг расположились чашки, блюдца и прочие принадлежности для кофепития. Келлерман не спеша налил в свою чашку щедрую порцию сливок, посыпал сверху тертым шоколадом.
– Ах, Вена… – мечтательно вздохнул он, вспомнив, что Дуглас пьет кофе без всяких дополнительных ухищрений. – Старомодная, несовременная, обветшавшая, но по-прежнему самая обворожительная. Душою я сын этого прекрасного города, он мне родной!
– В самом деле? – вежливо удивился Дуглас, с удовольствием прихлебывая черный кофе.
Австрийцы, которых он встречал в Лондоне, все как один спешили записаться в немцы. Пожалуй, только обладатели аккуратного золотого значка – символа принадлежности к первой тысяче членов нацистской партии – и очевидного мюнхенского акцента могли позволить себе шутки ради назвать родным австрийский город.
– Конечно! У Вены есть душа! – Даже говоря по-английски, Келлерман ухитрился произнести это с характерной гнусавостью, с какой обычно рассказывают анекдоты про австрийцев. – А у вас синяк, – вдруг заметил он. – И еще наливается. Чертовы гангстеры! Послушайте, может, все-таки вам к врачу? Сходите в больницу Святого Георгия у Гайд-парка.
Из уважения к подчиненному он не использовал действующего названия этой больницы – Центральный госпиталь СС.
– Мне дали аспирин в участке на Кэнон-Роу, – сказал Дуглас и отпил еще кофе. – Кстати, спасибо вам за подарок для моего сына. Передам ему в день рождения, и тогда он напишет вам письмо с благодарностью.
– Все мальчишки любят машины. Я подумал, что игрушку военной тематики вы можете не одобрить.
– Очень разумный выбор, генерал.
– А вы любите рыбалку, инспектор?
– Нет, сэр.
– Жаль… На мой взгляд, весьма полезное увлечение для того, кто служит в полиции. Учит терпению и открывает многое о человеческой природе.
Келлерман подошел к стеклянному ящику на стене. В ящике с презрительной гримасой на морде застыла большая форель.
– Знаете, инспектор, вот эту красотку я ведь сам поймал.
– Правда? – снова вежливо удивился Дуглас, хотя Келлерман уже хвалился ему этим не менее дюжины раз, и обстоятельства кончины бедного создания были выбиты золотом на табличке под ящиком.
– А вот штандартенфюрер Хут у нас чемпион по лыжам.
Келлерман вернулся к столу, но не сел, а поднял кофейник и улыбнулся Дугласу.
– Надо же, я не знал, сэр, – ответил Дуглас, предположив, что от него ожидается реакция.
– Да-да. В тридцать шестом участвовал в Олимпийских играх в Гармиш-Партенкирхене. – В голосе Келлермана слышалась гордость, несмотря на их с Хутом вражду. – Скоростной спуск и слалом. Медаль не выиграл, но сам факт участия в таких соревнованиях делает ему честь, а?
– Да, сэр.
Голова у Дугласа начинала гудеть – видимо, сказывалось воздействие эфира, которым его одурманили.
– Любимый вид спорта многое говорит о человеке. – Келлерман улыбнулся. – Вот штандартенфюрер у нас всегда торопится, мне же спешить некуда. Вы понимаете, инспектор?
– Конечно, понимаю, сэр.
– Разрешите подлить вам кофе.
Келлерман склонился над его чашкой. Дуглас почувствовал запах мятных таблеток для свежести дыхания.
Снаружи, на Уайтхолл-стрит, начиналась репетиция военного оркестра лондонского штаба перед парадом в честь «недели дружбы». Дуглас узнал мелодию «Петербургского марша», который прежде был исключительной прерогативой второй пехотной бригады СС и на мотив которого берлинцы давно сложили похабные куплеты.
– Вы точно не желаете сливок?
Дуглас покачал головой. Келлерман покрепче закрыл окно.
– Рейхсфюрер СС интересовался у меня, как продвигается ваше расследование. Ну того убийства над антикварной лавкой. Пришлось сказать, что я почти ничего не знаю… и, признаюсь, чувствовал я себя при этом довольно глупо… – Келлерман в задумчивости играл кубиками сахара в мисочке.
– Увы, оно почти не продвигается, сэр.
– Я не понимаю, зачем вы сегодня опять пошли в тот дом.
Дуглас отпил из чашки, думая над ответом. Хут велел ему держать любую информацию о расследовании в тайне. Однако Келлерман по-прежнему был его непосредственным начальником – по крайней мере, никаких письменных распоряжений об отмене его полномочий от вышестоящего руководства не поступало.
– Один из моих офицеров, констебль Данн, работал в штатском…
– Тот, которого вчера убили?
– Да, сэр. Мы с ним нашли в доме подозреваемого фотографию. На ней рабочая группа профессора Фрика, снято до войны. Я отправил Данна выяснять, что это за люди. Полагаю, что Данн заметил за собой слежку и сбросил конверт с фотографией в ближайший почтовый ящик. На конверте уже был адрес того дома на Мафекинг-роуд. Данн надеялся, что так рано или поздно конверт попадет ко мне в Скотленд-Ярд.
– И вы решили пойти за ним сами?
– Да, сэр.
– А вам не кажется странным, что люди из Сопротивления – у которого всегда есть способы перехватить корреспонденцию еще по пути – не только пошли добывать конверт по адресу получателя, но еще и опоздали к прибытию почтальона?
– Думаю, что явились они не за конвертом, а именно за мной – по звонку квартального надзирателя. Поскольку он тоже исчез.
– Как и искомая фотография?
– Да, сэр.
– Не удивляйтесь моей осведомленности, инспектор. Ваш констебль звонил с вопросами о профессоре в канцелярию, в центральный архив СС и даже в гестапо. Естественно, об этом сразу доложили мне.
– Естественно, сэр.
Музыка стихла. После короткой паузы оркестр заиграл «Танненбаум» – или, возможно, «Красное знамя», мелодия все равно одна.
– Профессор Фрик мертв, – сказал Келлерман. – Погиб в прошлом году в бою. Его рабочая группа сейчас на особом задании рейха.
– На особом задании? – переспросил Дуглас.
– О, только не думайте, что от вас попросят умерить энтузиазм в расследовании дела. Просто люди профессора в него вовлекаться не должны. – Келлерман зачерпнул ложечкой взбитых сливок из чашки и отправил в рот. – Приказ от имени самого фюрера. То есть даже герр Гиммлер не вправе его проигнорировать. Ясно ли я выразился, инспектор?
– Предельно ясно, сэр.
– Вот молодец! – воскликнул Келлерман, отодвигая в сторону молочник как нечто, утратившее необходимость. Он просиял и тряхнул головой, убирая с лица упавшую на него белоснежную прядь. – Я знал, знал, что вам хоть подмигни, хоть кивни!
– Как и слепой лошади, сэр.
– Все бы вам шутить, инспектор.
После утреннего дождя город залил типичный для лондонской осени пыльный солнечный свет. Дуглас постоял у окна в коридоре, глядя на марширующий оркестр. Зрелище было великолепное – музыканты в парадной форме, сияющие медью инструменты, воистину имперский размах. Немцы мастерски применяли свою военную музыку для приведения порабощенных народов в благоговейный трепет.
Когда Дуглас вернулся в кабинет, играли «Зеленые рукава». Дверь к Хуту была распахнута, у стола штандартенфюрера стоял Гарри Вудс и рылся в стопках документов.
– Ты что там делаешь? – спросил Дуглас, усаживаясь за свой стол и принимаясь за свою собственную кучу неразобранных бумаг.
– Вы, как всегда, вовремя, сэр! – отозвался Гарри Вудс.
– Я уже понял, что ты обращаешься ко мне по всей форме только в качестве шпильки или если что-то задумал.
Гарри улыбнулся. Его короткие волосы всегда топорщились в разные стороны, несмотря на щедрые порции бриллиантина, и это придавало ему комический вид.
– Иди сюда, посмотри. – Он призывно помахал Дугласу розовым листом, на котором был оттиск печатного текста под копирку. – Моего немецкого тут, конечно, не хватает, но ты оценишь.
Дуглас прошел в кабинет Хута.
– Читай! Со смеху умрешь. Давай-давай! Макиавелли еще минут пять не вернется, я веду график его естественных отправлений и могу сказать наверняка.
Дуглас взял розовый лист. На нем значилось следующее:
ЛИЧНОЕ ДОСЬЕ
КОНФИДЕНЦИАЛЬНО
Характеристика
Инсп. Дуглас АРЧЕР
1. Превосходное образование и профессиональная подготовка, что выгодно отличает его от общей массы офицеров полиции Большого Лондона, не имеющих зачастую ни того, ни другого.
2. Выдающиеся способности к детективной работе – и это лишний раз доказывает, что трудности на пути в уголовный розыск выпускникам Хэндонского колледжа создаются совершенно напрасно.
3. Происходит из семьи среднего достатка, отец – ничем не примечательный гражданский инженер, убит на Западном фронте. Дед по матери – знаменитый гонщик. Арчер получил среднее образование в небольшой частной школе без пансиона, затем поступил на юридический факультет Оксфордского университета, после его окончания прошел обучение в Хэндонском колледже полиции. Суровое воспитание и особенности образования привели к формированию консервативной, лишенной чувства юмора личности, а также к приверженности устаревшим, неэффективным методам, по сию пору используемым в британской полиции.
4. Хотя ему приписывают невероятную интуицию, на самом деле его блестящим успехам в сыскном деле есть более рациональное объяснение: он старательно изучил научные методы в криминалистике, в том числе труды нашего великого первопроходца доктора Ганса Гросса. Внимательность, дотошность и готовность работать круглыми сутками свидетельствуют о невротическом складе личности. Арчер одержим поимкой преступников. По этой и другим причинам уровень его допуска к секретным материалам настоящим повышен с «Б-а» до «А-а».
5. Следует добавить, что названный офицер пользуется большой любовью и уважением в полиции Большого Лондона, и, несмотря на все вышеизложенное, коллеги считают его острословом и балагуром.
Подпись
Фриц Келлерман, группенфюрер.
– Ну что скажешь? – спросил Гарри. – Тебе как будто готовят место на штабной службе в Хэндоне.
– Что поделать, я действительно консерватор без чувства юмора.
– Ты был нормальный парень, пока не пришли эти мерзавцы, – возразил Гарри, перестав улыбаться. – Кто угодно растеряет чувство юмора, когда в спину дышат фрицы. – Он забрал у Дугласа листок и стал совать другой. – Теперь вот на это посмотри.
– Не хочу.
Снаружи оркестр играл английский марш «Джон Пил» об охотниках на лис.
– А фрицы мастера сыпать соль на рану, – заметил Гарри и, встретив взгляд Дугласа, тут же поправился с невинной улыбкой: – Я говорю, наши немецкие гости знают, как элегантно намекнуть на свое превосходство.
– Возможно, они, наоборот, считают, что народу на улицах будет приятно услышать родные мелодии.
Гарри Вудс изобразил губами неприличный звук.
– Твою позицию разделяют многие, – сказал ему Дуглас. – Но все они держат свои мысли при себе.
– А лучше бы не держали, – парировал Гарри и наклонился к Дугласу совсем близко. – Хочешь, познакомлю тебя кое с какими друзьями? Они тебя заинтересуют.
Дугласу очень захотелось честно признаться, что друзья эти уже вышли на него сами, рассказать о встрече с Мэйхью. С самого детства он доверял Гарри самое сокровенное. Он советовался с Гарри по поводу всех своих карьерных решений, а о намерении жениться сообщил ему раньше, чем матери. Когда Джилл обнаружила, что она беременна, они заехали обрадовать Гарри по пути к тестю с тещей.
Но на этот раз признаваться было нельзя.
– Да, Гарри, ты всегда любил сборища по интересам. Клуб регби, клуб бокса, теперь вот ты секретарь клуба собирателей марок.
– Общества филателистов, – чопорно поправил Гарри.
– Тебе всегда нравились встречи, болтовня и…
– Дружеские попойки? Ты к этому ведешь?
Дуглас вскинул ладони.
– Веду к тому, что ты любишь общаться, и это делает тебя хорошим копом. И поэтому с тобой хорошо и легко работать. Ты всегда берешь на себя задачи, для которых требуется подвешенный язык – расспросить соглядатаев, заставить всяких темных личностей разговориться и запомнить при этом все мельчайшие детали. А я не такой. Я простой служитель закона.
– Поговори с ними, Дуг. Я тебя прошу.
– Гарри, пощади. Я шел сюда с намерением убедить тебя порвать с ними. А ты убеждаешь меня связаться с ними самому.
– Дуг, я тебя прошу.
Это был не более чем шепот, но он шел от чистого сердца, и Дугласу потребовалось все самообладание, чтобы сделать единственно разумную вещь. Отрицательно покачать головой.
Из коридора послышался возглас часового: «Хайль Гитлер!» Дверь распахнулась, и вошел Хут в черной кожаной куртке люфтваффе и солдатских штанах. Единственным, что осталось от стандартной униформы, были рубашка и галстук.
– Кто-то из вас знает тут портного? Мне нужна новая форма, – заявил он с порога, словно не заметив, что подчиненные зачем-то стоят над его столом.
– Есть один на Ламбет-роуд, – тут же отозвался Гарри, который всегда имел наготове ответ на подобного рода вопросы. – Шьет немецкую форму. На Сэвил-Роу многие заказывают у него кители – качество отменное.
– Ну я не на конкурс красоты собрался. Шьет быстро? Мне надо к завтрашнему вечеру.
– Я ему позвоню, босс.
Судя по отсутствию реакции Хута на обращение «босс», это между ними уже стало нормой. Гарри так и не освоил премудрость системы званий СС.
– Гарри, будьте любезны отправить это в фотографический отдел. – Хут выдал ему ту самую фотографию профессора Фрика, которую с утра упустил Дуглас. – Через час мне нужны три дюжины копий и негатив. Мы объявляем этого человека в розыск, надо развесить плакаты. И подготовьте приказ о внесении всех лиц на этом фото в список подлежащих немедленному аресту. На подпись принесете мне.
– Только у генерала Келлермана есть полномочия утверждать эти списки, – возразил Гарри.
– Уже нет, – ответил Хут.
Дуглас встретился взглядом с Гарри, тот приподнял бровь.
Когда Гарри Вудс ушел исполнять поручение, а Дуглас сел работать за свой стол, Хут пришел к нему в кабинет и примостился у подоконника.
– Сержант Вудс хороший работник, – заметил он.
– Да, лучший коп во всей конторе.
– Только от этого не было бы никакого толку, если бы вы постоянно его не прикрывали.
– Это как понимать? – спросил Дуглас, не поднимая глаз от документов.
– Понимать так, что сержант Вудс для вас сейчас обуза, и весьма небезопасная. Сколько, по-вашему, вы сможете защищать его от неизбежного?
– А вы как думаете? – поинтересовался Дуглас с непрошибаемым спокойствием, которое было целиком и полностью напускным.
– Недолго. – Улыбка Хута сверкнула холодно и коротко, как бритва. – Совсем недолго.
Дуглас подвинул к краю стола документ.
– Вот тут нужна ваша подпись.
Хут выудил из нагрудного кармана золотистый карандаш и поставил росчерк не глядя.
– Даже не прочитаете? – уточнил Дуглас.
– Это очередная служебная записка от Келлермана. Сообщает, что очередное совещание переносится на какой-нибудь вторник. Отныне многие решения будут приниматься именно по вторникам. Скоро сами увидите.
Хут достал пачку сигарет «Плейерс» и закурил одну с ловкостью ковбоя из кинофильма. Затянулся и выпустил дым из ноздрей.
– А все потому, что по вторникам меня здесь не будет, – пояснил он. – Генерал Келлерман не хочет, чтобы я своими неуместными замечаниями подпортил его аккуратненькие протоколы совещаний. – Хут убрал пачку, не предлагая закурить Дугласу. – Генерал боится, что кто-то спихнет его с насиженного местечка. И во мне он увидел самого вероятного кандидата на его пост. Довольно лестно, не находите?
– Очень лестно, сэр.
– Арчер, вы правда такой болван?
– В последнее время многие высказывают такое предположение, сэр.
Хут развернулся к окну. На столе у Дугласа зазвонил телефон, прямая линия.
– Инспектор Арчер? Это полковник Мэйхью.
Дуглас бросил беспокойный взгляд на Хута; тот как будто ушел в свои мысли.
– Я вас слушаю, – осторожно проговорил Дуглас.
– Насколько я понял, сегодня вечером вы собираетесь к мисс Барге.
– Да, – тихо ответил Дуглас, прикидывая, слушают ли на коммутаторе этот звонок.
– Тогда и я загляну… Около девяти.
– Хорошо.
Не прощаясь, Дуглас положил трубку на рычаг и покосился на Хута. Штандартенфюрер по-прежнему созерцал пейзаж за окном.
– Следует ли понимать, что вы арестуете всех, кто изображен на фотографии? – уточнил Дуглас.
– Именно так, – ответил Хут, не оборачиваясь.
– За убийство Споуда?
– Нет, для допроса в связи с этим убийством.
– Есть все основания полагать, что его убил младший брат. Он был в тот день на месте преступления.
– Я стараюсь смотреть на вещи непредвзято, – сказал Хут. – И арестовать намерен всех.
– То есть если я кого-то из них найду, мне следует задавать вопросы об этом убийстве?
Скрытность Хута угрожала свести Дугласа с ума.
– Вы не найдете профессора Фрика. И его коллег.
– Почему?
Хут медленно обернулся и посмотрел Дугласу в глаза.
– Потому что все они находятся под защитой немецкой армии.
– Тогда зачем вы велели Гарри напечатать…
– Отличный способ заставить армейских остолопов выдать нам их местонахождение, а то и устроить нам встречу.
– Понятно, – проговорил Дуглас, хотя ему было ничего не понятно.
Может, Хут не видел билета из Брингл-Сэндс, лежавшего в кармане убитого? Вероятно, Гарри его уничтожил… Теперь Дуглас не сомневался, что группа профессора Фрика выполняет какую-то задачу немецкой армии недалеко от Брингл-Сэндс.
– Выясните, где армейские спрятали группу профессора Фрика, и я обеспечу Гарри Вудсу непрошибаемую защиту. – Хут затянулся, глядя Дугласу в глаза. – Работал у меня в Берлине один человек. Гомосексуалист и алкоголик. Иной раз отпускал такие замечания в адрес режима, что даже вы бы побледнели.
– Я вообще легко бледнею, – заметил Дуглас.
Хут пропустил реплику мимо ушей.
– И знаете, что я сделал? Я назначил его провокатором. И должностные инструкции написал. Как за каменной стеной его спрятал. С тех пор он мог ничего не бояться.
– А кого следует бояться Гарри Вудсу?
– Ну уж конечно, не седовласого папашу Фрица Келлермана, прусского джентльмена старой закалки.
Хохотнув, штандартенфюрер надел куртку, взял листок с написанным Гарри адресом портного в Ламбете. Уже на пороге он развернулся и спросил:
– Споуда-младшего вы мне найдете?
– Думаю, да.
– Думайте быстрее, время уходит.
И он скрылся за дверью.
