Глава 13

Пока «Тэтлер», «Куин» и прочие журналы о высшем обществе рассказывали, как британская знать отмечает свадьбы и юбилеи домашним пивом и жареным сыром, на обломках державы поднялся новый класс богачей. Жесткий аристократ Шетланд и перешедший из армян в немцы Гарен были типичными его представителями. Так же как и все их гости.

Едва Дуглас появился в зале, как к нему навстречу поспешил сам Гарен.

– Добрый вечер, Дуглас!

– Добрый вечер, мистер Гарен. Добрый вечер, миссис Гарен.

Жена Гарена, робкая маленькая женщина с кудрявыми черными волосами, заулыбалась, словно польщенная вниманием к своей персоне. Корсаж ее платья был усыпан жемчугом и бриллиантами. Сын четы тоже присутствовал и старательно улыбался всем вновь прибывшим.

Разумеется, среди гостей были немцы – генералы, адмиралы, люди из немногочисленной гражданской администрации, которые теперь управляли оккупированной страной, подчиняясь при этом немецкому военному командованию. Были там и англичане – члены парламента и марионеточного правительства, которые научились играть свою роль в новом нацистском сверхгосударстве, поглотившем большую часть Европы. Премьер-министр явиться не смог, прислал записку с извинениями – этим вечером он произносил речь перед собранием немецких школьных учителей.

Были тут и высокопоставленные чиновники, чьи ведомства продолжали функционировать под немецким флагом так же бесперебойно, как функционировали прежде под властью консервативных и социалистических правительств.

Кое-где среди приглашенных встречались и аристократы, которыми разбавили список гостей, как садовник с тщательно выверенной небрежностью украшает зеленые клумбы редкими осенними цветами. Тут были представители знатных семей из Италии, Франции, Польши, а также некоторые разновидности, взращенные на британской почве. И конечно же, не обошлось без деловых людей – тех, кто достанет вам тысячу пар резиновых сапог, или сотню километров сетки для электрической ограды, или три деревянных креста и девять длинных гвоздей.

Дуглас бродил по залу с ощущением, будто наполовину пробудился от кошмарного сна. Его окружали дамы в длинных платьях из великолепных шелков с ручной вышивкой, мужчины в безупречных дорогих смокингах, официанты в идеально сидящей униформе. Все это так разительно отличалось от общей атмосферы бедствия, царящей за кованой решеткой ворот – там, куда вела засыпанная гравием подъездная дорожка, там, где кончалась аккуратно подстриженная лужайка, залитая вечерним розовым светом. У здешних людей была совсем иная речь и походка – они перебрасывались остротами и непринужденно фланировали по теплым, просторным, уютным комнатам, тогда как большая часть страны давно обрела привычку говорить вполголоса и передвигаться крадучись. Но более всего Дугласа поразило освещение – все комнаты заливал яркий золотой свет. Он теплыми бликами играл на прекрасной лепнине, мраморных каминных досках и мебели в стиле классицизма, искрился в хрустальных люстрах и пузырьках шампанского, лившегося здесь рекой. Это был великолепный дом, по роскоши сопоставимый с находящимся по соседству поместьем Портманов. Он содержал в себе столько произведений искусства, что хватило бы на целый музей, – и, как в музее, все эти произведения размещались в такой концентрации, будто старались обогнать друг друга в стремлении к абсолюту.

Если пройти через бальный зал, потом через две небольшие приемные и распахнуть двери с цветочной росписью шестнадцатого века, можно было увидеть истинную жемчужину. На специальном помосте, прикрытом алым бархатом, размещался маленький фламандский диптих пятнадцатого века, который Сидни Гарен приобрел в Женеве. Всего на один вечер он был выставлен перед гостями хозяина дома, на следующий же день его должны были убрать в ящик и отправить в личную галерею рейхсмаршала Геринга в Каринхалле. В обмен на диптих Гарен и Шетланд приняли от Геринга восемь полотен в стиле декадентского сюрреализма, конфискованных у неарийских владельцев.

Немецкие офицеры рангом пониже кучковались небольшими компаниями, явно чувствуя себя неловко в военной форме и стесняясь слабого знания английского. Кто-нибудь посмелее брал на себя роль лидера и водил свою компанию за собой, как экскурсовод пасет группу робких пожилых туристов. Офицеры рангом повыше друг за друга не цеплялись. С коротко остриженными седыми волосами и нередко моноклями, с золотыми адмиральскими нашивками на белых кителях или с красными генеральскими лампасами, они расхаживали поодиночке или в сопровождении личных переводчиков в униформе зондерфюреров.

Были там и девушки. Пухленькие девушки с избытком дорогого макияжа, в платьях с узкими юбками и низкими вырезами. В другом уголке Лондона эти девушки вполне могли бы остаться незамеченными, но на таком приличном собрании они сильно бросались в глаза. Вероятно, так и было задумано. Девицы успели выучить несколько фраз на немецком – с безупречным произношением, – а когда словарный запас кончался, вполне успешно обходились улыбкой или задорным смехом. Даже если беседа не задавалась, всегда можно было потанцевать.

Под «Распятием» Кранаха опасливо кучковалась группа новых лондонских богачей – тех, чьи дела пошли в гору после объявленной Черчиллем капитуляции. Среди них был владелец скромного ресторанчика в Сохо, продавший более двух тысяч бутылок шампанского в первую неделю празднований. Рядом с ним, сверкая бриллиантами, стояла некая вдова, которая еще год назад штопала простыни в заштатной гостинице в Бейсуотере. А потом в двух шагах образовался большой офицерский клуб, и водить девиц немцы стали именно к ней – вдова не задавала вопросов и в дневное время брала оплату по часам. Через некоторое время она продала гостиницу немецкому консорциуму почти за миллион фунтов.

Все известные отели обещали своим акционерам высокие дивиденды, но были и другие сферы, для которых немцы сыграли роль феи-крестной. Вот, например, мистер Поттингер – смуглый человек с бородкой и усиками, которые отпустил, чтобы походить на француза, – зарабатывал на жизнь заочными курсами английского языка, высылаемыми по почте. До войны он был по уши в долгах, теперь же на него обрушился поток денег столь огромный, что потребовалось нанять консультанта по инвестированию. Краснолицый человек в сорочке с кружевами, в килте и с торчащим из ножен усыпанным каменьями кинжалом, был владельцем полуразорившейся вискарни в Аргайле. Долгосрочный контракт с немецким снабжением позволил ему вывести свою компанию на биржу и буквально проснуться богатым. Тот же самый немецкий чиновник, который облагодетельствовал его этим контрактом, сделал его шурина агентом по закупкам ирландских лошадей и фуража для южного командования немецкой армии по Великобритании. Теперь все эти люди в шелках и бриллиантах вели непринужденную беседу у ног распятого Христа.

Дуглас шагнул в сторону, освобождая дорогу престарелому полковнику. Полковник решительно направлялся к фуршетному столу, за ним семенил хорошенький молодой человек в очень новом смокинге. Со стороны группы пилотов люфтваффе раздался взрыв хохота. Полковник покраснел, но взгляда не поднял.

– А тут, инспектор, прекрасная маленькая акварель Тернера.

Дуглас обернулся. За спиной у него стоял элегантный Питер Шетланд.

– Немногие знают, что Тернер был способен на такую степень реализма. Вот эта маленькая точка, проходящая через арку, – это Наполеон. Да, у вас тут картина для истинных ценителей. – От Сидни Гарена Шетланд перенял странную манеру описывать свой товар таким образом, будто он уже продан собеседнику.

– Я видел эту картину, – сказал Дуглас.

– О, у вас превосходная память, – похвалил Шетланд. – Раньше картина принадлежала галерее Тейт, но у них так мало места… Нельзя же, чтобы такой шедевр покрывался плесенью в запасниках.

– Она выставлена на продажу?

– Что поделать, всем музеям пришлось расстаться с частью коллекций. – Шетланд пожал плечами. – Не вижу никакой беды. Пусть эти предметы найдут своих покупателей.

Дуглас отвернулся к картине. Шетланд рассеянно подергал себя за длинный костлявый нос, пока лицо его не приобрело скорбное выражение.

– Государственные субсидии теперь стремятся к нулю. Не можем же мы ожидать, что немцы станут финансировать наши музеи.

– Конечно, нет, боже упаси, – согласился Дуглас.

Шетланд бросил на него быстрый взгляд, подозревая издевку. Дуглас Арчер был известен склонностью к сарказму.

– А продажей всех этих предметов занимаетесь, стало быть, вы? – продолжал Дуглас.

– Да, мы предпочитаем закупать товар у музеев. Так все честно и прозрачно. Мы приобретаем то, что музеи желают продать, а затем, никуда не торопясь, подыскиваем достойных покупателей.

– Честно, прозрачно и наверняка приносит немалую прибыль.

– Не всегда, – с беззаботным видом заметил Шетланд.

– Я удивлен.

– У вас разум истинного полицейского. – Шетланд вежливо улыбнулся.

– Предпочитаю думать, что у меня разум бухгалтера, – возразил Дуглас, наблюдая, как в другом углу зала Гарен представляет своего семнадцатилетнего сына Дэвида немецкому полковнику из правового управления.

Шетланд с неизменной улыбкой откланялся.

– Вот молодец! – произнес женский голос за спиной. – Приятно слышать, что кто-то не боится поставить их на место.

К Дугласу подошла Барбара Барга в роскошном вечернем платье из серого шелка с кружевным корсажем.

– Добрый вечер, мисс Барга. Какой приятный сюрприз!

– Ну похвалите же вы мое платье! Из Парижа, Скиапарелли, три месячных жалованья за него отдала! Неужто вы ничего мне о нем не скажете?

– Я утратил дар речи.

– Неплохо выкрутились, – похвалила она со смехом.

Дуглас подумал, что смех ее особенно украшает.

На паркете под нежные звуки саксофонов и духовых вальсировали пары. Оркестр играл мелодию ковбойской песни «Долина Ред-Ривер».

– Сразу вспоминаются школьные балы, – проговорила Барбара.

– В Америке?

– Да. Штат Висконсин. За мной ухаживал парень из футбольной команды, у него были ключи от новенького отцовского «Шевроле». Я хорошо училась и вообще забот не знала, кроме разве что мечты попасть в группу поддержки и плясать на футбольном поле в тайм-аутах.

– Кстати, может, потанцуем?

– Отчего не попробовать?

Танцевала Барбара не очень хорошо, зато была легконога, весела и с радостью готова влюбиться.

– Надо же, вы прекрасно танцуете, инспектор!

– Не стоит верить всему, что болтают о неуклюжих полицейских. В свое время я довольно много танцевал.

– Я слышала, что произошло с вашей женой. Какой ужас. И бедный мальчик осиротел…

– В этом горе мы не одиноки. А вы, смотрю я, обо мне справки навели, – заметил Дуглас.

– Ой, я ведь тогда повела себя как дура. Могла бы сразу понять, что вы и есть тот самый Скотленд-ярдский снайпер. Только потом сообразила… Вы ведь не обиделись, что вас не узнала нахрапистая репортерша?

– Оставаться неузнанным – часть моей работы.

Улыбаясь, она промурлыкала строчку из звучащей песни.

– А куда потом делся ухажер из футбольной команды?

– Я вышла за него замуж. А как продвигается ваше расследование? Хотя к чему я это спрашиваю, вы ведь пригласили меня на танец не для того, чтобы говорить об убийствах, правда?

– Ну я…

Она прижала пальцы к его губам.

– Так, стоп, осторожней с ответом. Я страшно обижусь, если вы скажете, что именно для этого.

Дуглас решил сменить тему и задал другой вопрос:

– Вы еще замужем?

– Вот это правильный заход, – проворковала она, прижимаясь чуть ближе, так что ее голова коснулась его плеча, и он почувствовал аромат ее духов. – Обожаю эту песню. Нет, я не замужем. Все уже в прошлом.

Мурлыкая мелодию, она негромко пропела ему над ухом:

– Не покидай, если любишь, не спеши говорить мне прощай, но помни долину Ред-Ривер, ту, что ждет тебя, не забывай…

Дуглас находил Барбару Баргу очень привлекательной. Этим вечером ее податливое юное тело, живой ум и беззаботная улыбка пробудили в его душе такие желания, каким стоило бы оставаться спящими. Пахнущие шампунем волосы щекотали ему подбородок, и он приобнял девушку покрепче. Она вдруг подняла глаза и попросила с робкой улыбкой:

– Дуглас, не уезжайте отсюда без меня, обещаете?

– Обещаю.

И они продолжили танцевать, не говоря больше ни слова.

Если Дуглас и надеялся монополизировать внимание самой привлекательной особы в зале, с этими честолюбивыми идеями пришлось распрощаться, едва смолкла музыка. Барбару заметили коллеги из «Нью-Йоркера», недавно прибывшие в Лондон, и Дуглас оставил ее говорить о работе, а сам пошел взять два бокала шампанского. На обратном пути пришлось пробираться сквозь шумную компанию офицеров Красной армии. Офицеры с подозрением принюхивались к белужьей икре, зато шотландский виски охотно опрокидывали в себя залпом.

– Сразу два бокала шампанского! – воскликнул бархатный голос Джорджа Мэйхью. – А не закружится ли у вас голова, инспектор?

– Второй бокал для моей матушки, сэр. Она ждет меня на улице.

– Так я ее видел. Она ведь одета в форму группенфюрера?

Дуглас не осмелился посмеяться жестокой шутке в адрес женоподобной фигуры генерала Келлермана, однако позволил себе едва заметно улыбнуться.

– Рад видеть вас, Арчер.

Джордж Мэйхью сочетал в себе грацию прирожденного атлета и безупречную военную выправку. Покрой его смокинга был консервативен, если не сказать старомоден, а острые концы воротника-стойки торчали вверх – он считал, что опускать воротник может разве что дирижер приглашенного оркестра. Волосы, по-прежнему темные и пышные, он аккуратно зачесывал назад и продолжал носить густые усы, которые отрастил еще в четырнадцатом году, чтобы добавить себе лет и авторитета на посту ротного командира. Это было еще до того, как его грудь украсили ордена «За выдающиеся заслуги» и Военный крест с планкой.

В промежутке между двумя мировыми войнами полковник Джордж Мэйхью стал весомой фигурой в сумеречном мире, где совещания у комиссара полиции пересекаются с инструктажем контрразведки. Мэйхью часто бывал и в правительстве, и в Скотленд-Ярде, и в министерствах внутренних и иностранных дел, и в Палате общин. Он не раз играл в регби за команду лондонской полиции и даже теперь не упускал возможности посмотреть на решающую игру со зрительской трибуны. И ни один концерт в клубе полиции не обходился без его приятного баритона.

– Как там дела у Гарри Вудса? – спросил Мэйхью.

Он свел знакомство с Дугласом как раз в те времена, когда вместе с Гарри Вудсом играл в регби.

– Ему сейчас сложно, – честно ответил Дуглас.

– Всем нам сейчас сложно, – вздохнул Мэйхью и потер ладони друг о друга, словно вдруг озябнув.

Мэйхью всегда с большой симпатией относился к Гарри и его прямой и безыскусной манере местечкового полисмена. Окинув взглядом Дугласа и его прокатный смокинг, Мэйхью задумался, что могло привести инспектора уголовного розыска на столь пышное сборище. Очевидно, не желание полакомиться икрой и шампанским – в такое предположение не поверили бы даже его заклятые враги.

– Тут еще возраст играет роль, – заметил Дуглас. – Гарри всю жизнь прожил в сердце империи и вдруг оказался на задворках оккупированной колонии.

– Бедный Гарри, – сказал Мэйхью. – Наверно, скоро уйдет в отставку?

– Сейчас на сержантскую пенсию не проживешь.

– Жизнь еще наладится, – произнес Мэйхью с уверенностью человека, который не бросается пустыми фразами. – Если мы сами ее наладим.

– И как же нам это сделать, сэр?

– Арчер, старина, вы правда хотите это знать?

– Да, хочу.

– В таком случае давайте поговорим… чуть позднее. Сегодня.

– Хорошо.

– Я бы вас кое с кем познакомил.

Дуглас кивнул, ища глазами Барбару. Это не укрылось от цепкого взгляда Мэйхью.

– Вы попали в яблочко, дружище. Мисс Барга в восторге от лондонской полиции.

– Вы с ней знакомы?

– Роскошная женщина. Будь я чуть помоложе, я бы так за ней приударил, что вы не угнались бы.

Дуглас посмотрел на него с удивлением, и Мэйхью тут же спохватился.

– Разумеется, ничего личного, Арчер.

– Буду ждать сегодняшней встречи с вами, сэр.

Вечер пролетел быстро. Дуглас танцевал с Барбарой, они ели лобстера и сошлись во мнениях, что Моне лучше Рубенса, от шампанского щекотно в носу, а Лондон совсем не такой, как прежде.

А потом Мэйхью исполнил свое обещание и прислал за Дугласом – не кого-нибудь, а Бернарда Стейнза. В свое время они с Дугласом гребли в одной университетской лодке. Как и в юности, Бернард по-прежнему был похож на птицу, только теперь – из-за более солидной манеры держаться, сутулости и очков на носу – напоминал скорее не трясогузку, а сову.

– Что-то ты совсем не бываешь в Оксфорде и Кембридже, Дуглас.

Бернард, в отличие от большинства однокашников, никогда не называл его по фамилии.

– Да мне как-то неловко, – признался Дуглас. – Все-таки людям хочется прийти в клуб и спокойно пообщаться, не боясь, что их слушает полицейский.

– Нет в этом городе мест, где тебя не слушают полицейские, только дураки могут думать иначе, – произнес Бернард негромким застенчивым голосом, из-за которого многие, как в колледже, так и в зале заседаний, опрометчиво решали, что этого человека легко победить в споре.

– Ты прав, Бернард, – ответил Дуглас. – Главное, постарайся сам не забывать об этом.

Бернард был явно польщен его одобрением. Как многие из тех, кто добился успеха на деловом поприще, он втайне тосковал о возможности применить свое образование на более альтруистической стезе. И Дуглас Арчер, инспектор полиции, расследующий убийства, для него был воплощением этих тайных мечтаний. Дуглас и не подозревал, что старый университетский друг питает к его профессиональным успехам зависть и восхищение.

Особняк был построен еще в восемнадцатом веке, так что в нем были потайные двери и узкие черные лестницы, по которым прислуга могла передвигаться по дому, не привлекая к себе внимания. Как раз к такой двери Бернард и подвел Дугласа. Дверь охраняли двое слуг в ливреях. Один отступил в сторону, второй отодвинул деревянную панель в стене. Открылась ведущая наверх лестница. Бернард стал подниматься первым, Дуглас последовал за ним. На площадке этажом выше стоял еще один слуга – высокий детина с не раз переломанным носом, по всей очевидности, профессиональный борец или боксер.

– Нас пригласили сыграть в карты, – сказал ему Бернард.

Детина смерил их оценивающим взглядом, прежде чем ответить:

– Да, сэр. Вас уже ждут.

И он отступил в сторону, а за его спиной появился Джордж Мэйхью.

– Все в порядке, Джефферсон. Господа ко мне.

Втроем они прошли по темному коридору мимо пустой бильярдной и нескольких комнат, мебель в которых была накрыта чехлами. Дуглас не сомневался, что в этих комнатах десятилетиями велись нелегальные азартные игры с высокими ставками – вычислить и пресечь подобную деятельность в таких домах практически невозможно. Из двери в конце коридора лился неяркий свет. Туда Мэйхью их и вел.

В комнате горела единственная лампочка в элегантном медном торшере под зеленым абажуром. Торшер обеспечивал маленькую лужицу желтого света в центре игорного стола, вокруг же все было погружено в таинственный полумрак – сумеречные джунгли, в которых воображение рисовало огромные туши обезглавленных травоядных. За антикварным столом сидел человек. Дуглас сразу узнал в нем сэра Роберта Бенсона, хотя никогда не встречался с ним лично. Сэр Роберт имел большое влияние в кулуарах правительства, пресекал любые попытки упомянуть свое имя в газетах и выигрывал все споры, не повышая голос, который и без того был немногим громче шепота. В последнее время многие задавались вопросом, как же это благородный сэр Бенсон терпит свой новый пост, на котором он фактически выполняет роль штемпеля для немецкого генерала-комиссара по административным и правовым вопросам, принявшего на себя большую часть функций прежнего министерства внутренних дел. Вероятно, ответ на этот вопрос Дуглас мог очень скоро получить.

– Играем в бридж, – объявил полковник Мэйхью, берясь за колоду. – По пенни за очко.

– Не думал я дожить до такого дня, когда буду играть на пенни початой колодой карт, – усмехнулся сэр Роберт и протянул руку Дугласу. – Арчер. Никому другому я бы не обрадовался сегодня так, как вам.

Рукопожатие было крепким, но весьма коротким.

– Благодарю, сэр Роберт, – ответил Дуглас. – Польщен, что вы меня пригласили.

Это прозвучало с некоторой осторожностью, которая не укрылась от внимания присутствующих.

– Боюсь, мои навыки игры в бридж могут подвергнуть серьезному испытанию даже прославленный дипломатический талант сэра Роберта, – сказал Дуглас полковнику. – Особенно если я достанусь ему в партнеры.

Сэр Роберт, сидевший как раз напротив Дугласа, мрачно улыбнулся.

– В таком случае вист, – распорядился полковник Мэйхью, как будто выбор игры имел большое значение.

– Превосходно, – отозвался сэр Роберт без особого энтузиазма. – Последний раз я играл в вист еще в окопах.

Бернард Стейнз перетасовал колоду, протянул ее Дугласу, чтобы тот снял, и начал раздавать карты.

– Обычно мы играем на деньги, – объяснил он, – поскольку так все более…

Он запнулся и умолк, с улыбкой пожав плечами.

– Более интересно, – закончил полковник Мэйхью.

– И еще… – начал было сэр Роберт.

Но Мэйхью перебил его:

– Инспектор все понимает.

– Разумеется, – не стал спорить сэр Роберт.

Дуглас кивнул. Конечно, он понимал: если ячейка Сопротивления проводит регулярные встречи за карточным столом, по которому перемещаются деньги, есть шанс убедить кого-нибудь, что именно нелегальная азартная игра и является целью собрания.

Мэйхью повернулся к журнальному столику, где на подносе, едва различимые во мраке, стояли четыре бокала и декантер. Пустую винную бутылку дворецкий оставил рядом. Мэйхью поднес ее к глазам, вглядываясь в этикетку.

– Сидни прислал нам пару бутылок «Шато-Лафит» восемнадцатого года, – сообщил он и стал бережно разливать вино из декантера.

– Необычайно любезно с его стороны, – сказал Бернард. – Я был бы признателен и за бокал кларета. От шампанского у меня всегда изжога.

– Шампанское – это для молодежи, – веско изрек сэр Роберт. – Кларет – вот единственный напиток для человека в моих летах.

Мэйхью повернулся к свету посмотреть, как вино играет в бокале.

– Сидни Гарен хороший малый, – произнес он, ни к кому особо не обращаясь.

Но Дуглас понимал, что эта ремарка предназначена лично для него. Он решил воздержаться от комментариев – впрочем, Мэйхью на него даже не глянул.

Дуглас смотрел на него и думал, что офицеров, даже отставных, видно сразу. Их всегда можно отличить по осанке, по манере держать голову. Дуглас подозревал, что даже в пьяной драке Мэйхью не позволил бы себе задирать подбородок, а большие пальцы рук старался бы держать по швам. Такие, как он, никогда не расслаблялись.

Один Бернард выделялся из их четверки своей рыхлой, склонной к полноте фигурой, мягкими белыми руками и внешней робостью. Бернард снял очки в роговой оправе и протер стекла шелковым платочком, который извлек из нагрудного кармана. Мэйхью поставил перед ним бокал с вином. Бернард поблагодарил его кивком, близоруко моргая.

Сэр Роберт пригубил свой бокал и сдержанно похвалил:

– Неплохо.

О винах урожая восемнадцатого года он был невысокого мнения, однако гордился своим обыкновением судить обо всем непредвзято. Он поставил бокал и улыбнулся – как улыбаются люди, у которых нет к этому привычки. Жесткое лицо было словно высечено из гранита, и лишь тонкие красные жилки на щеках и крыльях носа выдавали, что это человек, а не каменный истукан. Седые волосы у него были достаточно длинные, чтобы кудрявиться на загривке и над ушами, а лоб настолько низкий, что кустистые брови располагались совсем близко к линии волос. Глубоко посаженные глаза почти исчезали в темных тенях глазниц.

Хотя сэру Роберту исполнилось шестьдесят, физическую выносливость он сохранил не по годам. Говорили, что он может сутками не спать, не теряя быстроты реакции и ясности рассудка. Но внешне остроту ума выдавали одни лишь живые голубые глаза, поскольку двигался сэр Роберт медлительно и осторожно, как инвалид.

– Джордж учился в Хэрроу с младшим из моих братьев. – Сэр Роберт кивнул на полковника Мэйхью. – Если верить тому, что я слышал, они там были жуткими шалопаями. В частности, организовали букмекерский клуб и принимали у одноклассников ставки на все подряд. Это я вас на всякий случай предупреждаю, чтобы не было сюрпризов.

– А другой брат сэра Роберта учился в этой школе с самим Уинстоном, – сказал Мэйхью.

– Правду ли говорят, что Уинстон Черчилль казнен? – спросил Бернард.

Сэр Роберт угрюмо кивнул.

– Его судил тайный военный трибунал в штаб-квартире первого воздушного флота люфтваффе в Берлине. Мы все умоляли его не надевать форму Королевских военно-воздушных сил, но упрямец, конечно, не послушал. – Сэр Роберт вздохнул. – Сам дал немцам предлог судить его военным судом. – Он взял свои карты и развернул перед собой, глядя на них невидящим взглядом. – Обо всем этом сообщили некоторым высокопоставленным британским политикам, однако официального объявления в ближайшее время не планируется. – И он шлепнул свои карты на стол.

Бернард счел нужным уточнить:

– То есть Черчилль мертв?

Сэр Роберт почесал затылок. Взял со стола карты Бернарда, просмотрел и их. Все видели, что он делает, но никто не пожелал ему на это указать.

– Черчилль расстрелян, – наконец произнес он. – В Берлине, взводом люфтваффе в казармах Лейбштандарта в Лихтерфельде. – И сухо добавил: – Такую казнь назначил ему лично фюрер особым распоряжением. Говорят, Уинстон отверг предложение завязать ему глаза и поднял руку со знаком виктории.

Излагая все это, сэр Бенсон машинально раскладывал карты Бернарда по мастям.

– Ну почему мы еще не играем? – воскликнул он, сбросив оцепенение, и посмотрел на карты в своей руке и на столе, лишь теперь поняв свою ошибку. – Господи, вот я болван!

Полковник Мэйхью быстро сгреб все карты и принялся тасовать колоду заново, прикрывая оплошность сэра Бенсона светской болтовней:

– Кстати, Дуглас, вы знали? Наш Бернард-то совсем не промах. Женился на кузине моей супруги, а она, скажу я вам, такая красотка!

– Мы с ней с детства дружили, – скромно ответил Бернард. – Моя семья каждый год на лето уезжала в Шотландию, а у ее родни была ферма по соседству.

– Ну, теперь от тамошних ферм ничего не осталось, – вздохнул полковник. – Дома обветшали, поля в запустении…

– А сэр Роберт в восемнадцатом году перед началом Амьенской операции принял командование ротой у моего отца, – сообщил Бернард.

Армия, семья, школа – таковы были тесно переплетенные нити, связывающие высшие слои английского общества крепче совместных деловых предприятий и капиталов. Диктаторам правого и левого толка для объединения рядов приходилось насаждать идеологию. Но для собравшихся за этим карточным столом людей и тысяч таких же, как они, цель не оправдывала средства – средства и были целью, сам процесс игры в команде был важнее выигрыша, если команда состояла из своих.

– А с Дугласом мы вместе учились в Оксфорде, – сказал Бернард, давая понять, что приведенный им человек тоже свой. – И как же я завидовал тому, что он уже сдает последний экзамен на бакалавра, а мне еще корпеть и корпеть над гражданским правом.

От долгого пристального взгляда сэра Роберта Дугласу стало не по себе.

– А я ведь знавал вашего отца, Арчер.

– Правда, сэр? – удивился Дуглас.

Отца он потерял еще совсем ребенком.

– Он был моим близким другом. С шестнадцатого года и до самой своей смерти. Когда мы познакомились, ему было двадцать восемь лет, слишком много для младшего офицера пехоты. Я тоже был младшим офицером пехоты и на десять лет его старше. – Сэр Роберт усмехнулся. – В батальоне мы были два старых хрыча, молодежи вечно приходилось возвращаться за нами и выпутывать нас из колючей проволоки. Когда шли учения, нам позволяли посидеть и отдышаться. Он у вас был гражданским инженером, так ведь?

Дуглас кивнул.

– Ну вот, – продолжал сэр Роберт. – Ему полагалось идти в инженерные войска, но он не захотел покидать батальон. Он заслужил крест Виктории больше десятка раз, так и запомните. Все его бойцы это знали, а ротный сержант-майор на него был молиться готов.

– Да, сержант потом написал матери, – подтвердил Дуглас. – Она до сих пор хранит письмо.

– Мне давно следовало с вами о нем поговорить, но я опасался, что вы сочтете это недопустимой фамильярностью.

– Я вам благодарен, – искренне ответил Дуглас.

– Отец бы вами сейчас гордился. Как там вас нынче величают в газетах? Скотленд-ярдский снайпер?

– К сожалению, да, сэр.

– Что поделать, по нашим временам публичность стала частью подобной работы. А раскрывать убийства – дело хорошее, о таком не грех и в газетах почитать.

– Пожалуй, вы правы, сэр.

– Ну, каково ваше решение, Арчер? – спросил Мэйхью. – Вы точно хотите сыграть с нами в карты?

По серьезности его тона было ясно, что речь идет не просто о партии в вист.

– Я в игре, – ответил Дуглас.

– Тогда снимите карты и определите партнера.

Дуглас снял карты, открылась двойка пик. Сэр Роберт тоже открыл двойку, Бернарду и Мэйхью достались фигурные карты.

На несколько секунд воцарилось молчание, затем сэр Роберт провозгласил таким же тоном, каким объявлял о казни Черчилля:

– В таком случае мы с вами партнеры.

И партия началась. Мэйхью пошел с четверки червей, Дуглас положил семерку, Бернард короля. Сэр Роберт выложил сверху туз и забрал взятку.

– Мне очень не хватает юридического образования, – посетовал он между делом. – Все-таки степень по истории, пусть даже с отличием, ничуть не помогает разобраться в хитросплетениях немецкого права. Слышал тут от приятеля на днях, что у всех сотрудников гестапо иммунитет от ареста! Разве может такое быть?

Никто не ответил.

– А вы что скажете, Арчер? Наверняка вы в этом понимаете.

– У немцев не бывает иммунитета от ареста, – ответил Дуглас. – Ваш приятель ошибается. Возможно, речь шла о том, что члены СС подсудны только своим внутренним судам. Однако гестапо частью СС не является.

– Хм!

Козыри были трефы, и сэр Роберт зашел с них, вскинув брови, когда Дуглас положил на его туза королеву. Забрав козырную взятку, он зашел со своей сильной масти, бубен, и взял еще четыре взятки подряд. Партию они выиграли со счетом десять к трем.

– Вы уж простите за королеву, – сказал сэр Роберт Дугласу. – На пути к победе приходится чем-то жертвовать.

Мэйхью снова принялся сдавать карты, возобновляя прежний разговор:

– Надо же, а я и не знал, что гестапо не входит в СС…

– Это отдельная организация, – пояснил Дуглас, – она числится в составе Главного управления имперской безопасности. Некоторые сотрудники гестапо являются членами СС, некоторые состоят в нацистской партии, а некоторые не относятся ни к тому, ни к другому.

– Я все-таки хочу понять… – Мэйхью подался вперед, нависнув над столом. – Разве СС не является структурой нацистской партии?

– Формально – является, – ответил Дуглас. – На их удостоверениях значится «отряд охраны НСДАП». Но прямого подчинения партии у них нет. А штурмовые отряды – СА, или, как их называют, «коричневорубашечники», – и вовсе отмежевались от партии.

– Это многое объясняет, – задумчиво проговорил Мэйхью. – А что такое СД? Оттуда ведь ваш приятель Хут?

– Это служба безопасности рейхсфюрера. Элитное спецподразделение разведки. У них полная свобода действий, могут совать нос в дела кого угодно.

– Кого угодно, кроме частей вермахта, – уточнил Бернард.

– Да, именно так, у немецкой армии собственная система судов. Никто из гестапо и даже из СД не может напрямую воздействовать на солдата. – Дуглас зашел с маленького козыря.

– Давайте, давайте! – поощрил Роберт. – Не будем забывать про игру. Что же касается этой тонкости насчет гестапо и вермахта, я весьма рад это слышать. Кое-кто из немецкой армии нам помогает. С гестапо на хвосте им пришлось бы действовать куда осторожней.

Дугласу бы очень хотелось знать, что это за помощь со стороны вермахта и велика ли она, однако спрашивать он не стал.

– А что насчет этих, из рядов «почетных членов СС»? – продолжал интересоваться сэр Роберт. – Их тоже могут судить только особые суды?

Он пододвинул к Дугласу коробку сигар. Кивком поблагодарив его, Дуглас взял одну и пояснил:

– И полицию, и СС возглавляет Гиммлер. В таких случаях решение принимает лично он. В любом случае так называемые «почетные члены» подсудны обычным гражданским судам. – Дуглас раскурил сигару и добавил: – И тут надо иметь в виду, что Гиммлер использует все эти почетные звания для подкупа и затыкания рта своим политическим противникам. Так что среди этих людей его злейшие враги.

– О, да я беру взятку! – воскликнул Мэйхью и продолжил без малейшей паузы: – А что вы думаете о контр-адмирале Конолли?

Вопрос не был обращен ни к кому конкретному, но Дуглас понимал, что между собой его собеседники все это давно уже обсудили.

– Если верить слухам, фрукт тот еще. Сойти с авианосца в канадском Галифаксе и объявить себя правителем «Свободной Британии»… для такого нужна недюжинная наглость. – Дуглас помедлил и, не дождавшись комментариев, закончил: – Особенно принимая во внимание, что по флотскому списку личного состава он всего лишь капитан третьего ранга – опять же, если верить немецкой пропаганде.

– Похоже, теперь все козыри наши, – сказал ему сэр Роберт, вынимая последний козырь и кладя свои карты на стол.

– А кто-нибудь помнит французского офицера по фамилии Де Голль? – спросил Дуглас. – Который сбежал в Англию после падения Франции. Он как будто проделал то же самое, что Конолли: назвался генералом и объявил себя голосом Франции. Ничего серьезного из этого не вышло. По крайней мере, насколько я знаю, немцы даже не потрудились включить его в список лиц, подлежащих немедленному аресту.

– Вы не правы насчет Конолли, – мягко проговорил сэр Роберт. – Он действовал по указаниям кабинета военного времени. А идея принадлежала Уинстону. Сам-то он отказался покинуть страну, хотя мог улететь гидросамолетом в Исландию, как сделали многие другие. А повышение Конолли до звания контр-адмирала было подписано лично королем, я видел это собственными глазами. Да, в сообщении Геббельса говорилось, что он обратился к конгрессу и объявил себя правителем «Свободной Британии». Однако протоколы самого конгресса свидетельствуют, что он назвал себя представителем британского народа и министром обороны, назначенным кабинетом и утвержденным королем. Завершая обращение, он подчеркнул, что является верным подданным короля Георга и его законных наследников.

– Много ли людей по эту сторону Атлантики знают, что именно он сказал? – возразил Дуглас. – И велики ли шансы оповестить народ, как все было на самом деле?

– Пока это не является нашей первоочередной задачей, – ответил сэр Роберт. – Самое главное сейчас – защитить позиции контр-адмирала Конолли в Вашингтоне. Так, чтобы его нельзя было атаковать ни юридически, ни дипломатически. На прошлой неделе немцы попытались взять под свой контроль здание посольства! Наняли лучших юристов Америки.

– Вопрос с посольством по сию пору не решен, – добавил Бернард. – Если немцам удастся заполучить здание, это будет серьезный удар по репутации Конолли в Вашингтоне.

– Так вы, значит, поддерживаете с Конолли связь? – Дуглас не смог скрыть своего удивления.

Никто не ответил. Мэйхью, отказавшийся от сигар сэра Роберта марки «Упманн», принялся раскуривать свою, марки «Ромео и Джульетта». «Бернард! – подумал Дуглас. – Бернард у них курьер».

Они продолжили партию, обмениваясь доброжелательными ремарками, как делают те, для кого игра – лишь способ провести время. Один сэр Роберт играл с азартом человека, не умеющего проигрывать.

– А в Тауэре теперь народу немного, – между прочим заметил Мэйхью, словно речь шла о посещаемости соревнований по крикету с Австралией.

Вот в чем дело. Хут не ошибся. Они действительно хотят попытаться вызволить короля из Тауэра.

– Там расквартирован батальон спецвойск СС, – произнес Дуглас.

Глаза сэра Роберта слегка расширились. Мэйхью позволил себе тень улыбки. Слова инспектора Арчера прозвучали если не как прямой отказ вступать в драку со спецвойсками, то по меньшей мере как убедительное предостережение.

– Если бы король был свободен и мог во всеуслышание подтвердить звание и положение Конолли, это бы кардинально изменило положение Британии на мировой арене, – сказал Бернард.

Дуглас не разделял его уверенности. Ему хватало цинизма предполагать, что кардинальные изменения в этом случае будут касаться лишь самого Конолли и его приближенных. Он окинул взглядом своих собеседников. Их аристократически снисходительная манера держаться вызывала в нем неприязнь.

– Вы же не намерены в самом деле взять штурмом лондонский Тауэр? – спросил он напрямик.

Все трое заерзали. Наконец, заговорил Мэйхью:

– При всем моем уважении к вам, сэр Роберт, и несмотря на наши прошлые дискуссии, думаю, нам совершенно необходимо ввести инспектора в курс дела.

– Да, я сам об этом думал, – изрек сэр Роберт.

– Немецкая армия окажет нам все возможное содействие, не вступая в открытую конфронтацию, – сказал Мэйхью.

– А им это зачем? – недоверчиво спросил Дуглас.

– По их мнению, то, что король Англии содержится в крепости под охраной СС, – это позор для вермахта, – ответил сэр Роберт. – А вот если мы сумеем организовать королю побег, это станет позором для СС и укрепит властные позиции главнокомандующего вермахтом в Британии.

– И не только здесь, – добавил Мэйхью. – Последствия будут ощутимы даже в Берлине. Нас поддерживает генеральный штаб.

Дуглас кивнул, объяснение его вполне удовлетворило. Для британского ума все это могло звучать нелогично, однако Дуглас успел поработать с немцами и составить о них некоторое представление. Обрисованная картина в это представление хорошо вписывалась.

– Я попробую обеспечить вас еще более ценным союзником, – сказал он. – То, что вы намерены предпринять, может прийтись по душе штандартенфюреру Хуту.

– Хуту? – переспросил Мэйхью. – А ему-то какая выгода?

– Сейчас старший по званию офицер СС в стране – Келлерман. Он же возглавляет полицию. В случае побега короля свои позиции Келлерман тут же с позором утратит. Полагаю, Хут не отказался бы занять его место, но суть даже не в этом. Они питают друг к другу страшную ненависть, по сравнению с которой даже карьерные амбиции отходят на второй план.

– Чтоб мне провалиться… – изумленно проговорил сэр Роберт.

– Если такой человек будет готов закрыть глаза на наши действия, – сказал Мэйхью, – это существенно упростит нам задачу.

– Каков наш следующий шаг? – спросил сэр Роберт. – Сможете прощупать своего Хута?

– Он потребует имена, – ответил Дуглас. – Вам нужно выбрать посредника, на которого я мог бы сослаться.

– Это опасно, – возразил Мэйхью. – Мы можем нарваться на западню.

– Неоправданный оптимизм, – заметил Дуглас. – Мы почти наверняка нарвемся на западню.

– Давайте я буду посредником, – предложил Бернард. – Стоит рискнуть. Что нужно делать?

– Ничего. Я просто открою имя представителя группы. Только не торопитесь, подумайте до завтра. Возможно, сэр Роберт и полковник Мэйхью сочтут вас слишком ценной фигурой, чтобы жертвовать вами в подобном гамбите.

Сэр Роберт кивнул.

– Простите, Бернард, но Арчер прав. Я не могу этого позволить.

Воцарилось долгое молчание, обсуждение было завершено.

– Ну что ж, сообщите мне, когда выберете посредника, – сказал Дуглас. – Конечно же, я приложу все усилия, чтобы его защитить.

Мэйхью решительно сгреб карты.

– Пожалуй, на сегодня достаточно.

Дуглас посмотрел на часы.

– Да, мне пора.

– Минуточку, – произнес сэр Роберт. – Эти джентльмены должны нам деньги.

Дуглас получил причитающуюся ему горсть пенни и, пожелав доброй ночи сэру Роберту и Бернарду, направился по темному коридору к выходу. Мэйхью пошел его провожать. Остановившись на площадке лестницы, он промолвил:

– Ну, пора, наверное, и нам прощаться, Арчер.

Однако при этом не сдвинулся с места, будто намеревался сказать что-то еще.

– Вы не попросили меня спустить расследование убийства Питера Томаса на тормозах.

Мэйхью вздрогнул.

– Ну… вы сами понимаете, что это было бы в наших общих интересах.

– То есть в ваших и моих?

– Именно так, в долгосрочной перспективе. – Мэйхью улыбнулся. – Как вы догадались, о чем я вас попрошу?

– Пол-Лондона беспокоится, как бы я, упаси бог, не раскрыл это убийство. Отчего бы вам быть исключением?

Улыбающееся лицо Мэйхью застыло, как дешевая маска из папье-маше.

– Вы все-таки подумайте об этом, Арчер.

– Я уже подумал. Доброй ночи, полковник.

Руки Дуглас протягивать не стал.