5
Безглазая ночь слепо протягивала дрожащие, ищущие щупальца тумана. Белые и полупрозрачные, они с любопытством ощупывали полуосвещенное окно палаты Дженнифер Дракман. Свет лампы блекло отражался в холодных капельках росы, выступившей на запотевших боках графина, заставляя сталь тускло переливаться.
Конни стояла у изголовья больной рядом с Гарри. Джанет пристроив у себя на коленях спящего сына, расположилась в кресле ночнoй сиделки, а пес улегся на полу у ее ног, уткнув морду в лапы. Скрытый тенью Сэмми неподвижно застыл в углу, молчаливый и торжественный, находя в истории жизни, разворачивающейся перед ним, много общего со своей.
Увядшая женщина, откинувшись на подушки, пока говорила, казалось, слабела прямо на глазах, словно сжигала последние крохи самой себя в угоду последней возможности поделиться с людьми своими мрачными воспоминаниями.
Гарри неотступно владело ощущение, что все эти годы она потому так цепко держалась за жизнь, что хотела дождаться этого вожделенного мига, когда сможет наконец открыться аудитории, которая не только внимательнo выслушает ее, но и поверит всему, что она скажет.
Слабым, прерывающимся голосом она начала свой рассказ:
- Ему сейчас только двадцать лет. Мне было двадцать два года, когда я им забеременела… Но начать, видимо, следует… за несколько лет до его… зачатия.
Простой арифметический подсчет показывал, что в данный момент ей было не более сорока двух, от силы сорока трех лет.
До Гарри с разных сторон палаты донеслись приглушенные испуганные возгласы и нервное ерзанье присутствующих по мере того, как каждому из них становилось ясно, что она не на много старше их. Выглядела же она не просто старухой. Древней старухой. Не безвременно состарившейся на десять, или даже двадцать лет женщиной, а на все сто. И пока снаружи густые клубы тумана постепенно заволакивали окна, мать Тик-така поведала им о том, как в шестнадцать лет, одурев от школы, сбежала из дому, влекомая детским желанием быстрее познать жизнь, все ее удовольствия и треволнения, внешне уже с тринадцати лет не по годам физически развитая, но, как поняла много позже, внутренне эмоционально явнo еще не созревшая и не такая умная и находчивая, какой сама себе казалась.
В Лос-Анджелесе, а спустя некоторое время в Сан-Франциско, в разгар повальной эпидемии свободной любви, разразившейся в конце 60-х и начале 70-х, у красивой девушки был широкий выбор среди одинаково мыслящих с ней молодых людей, в которых без зазрения совести можно было влюбляться, и почти бесконечное количество самых разнообразных химических препаратов, так или иначе воздействующих на мозг, которыми можно было, забавляясь, экспериментировать. Проработав на различных должностях в магазинах, торгующих наркотиками, продавая психоделические плакаты и всякую другую мелочь для наркоманов, она решила в конце концов и сама заняться наркобизнесом. В качестве торгового агента, которого поставщики товара уважали за деловую хватку и в которого, как в красивую женщину, влюблялись, у нее появились неограниченные возможности испробовать массу экзотических наркотиков, о существовании которых обычные потребители даже и не подозревали.
- Больше всего нравились мне галлюциногены, - произнесла она голосом далеко упрятанной где-то в глубинах старушечьего тела молодой падшей девочки. - Дегидрированные грибы из тибетских пещер, светящиеся грибки из затерянных в горах Перу долин, соки, приготовляемые из цветков различных кактусов и из мало кому известных кореньев, толченая кожа экзотических ящериц из Африки, глаза тритона и еще многое другое из того, что выходило из мензурок хитрых химиков во время их опытов. Мне хотелось перепробовать все на свете, некоторые из наркотиков по нескольку раз, и все ради того, чтобы они унесли меня туда, где я никогда не смогу побывать, и показали мне то, что я никогда не смогу увидеть.
Несмотря на бездны отчаяния, в которые в конце концов погрузила ее жизнь, в голосе Дженнифер Дракман неожиданно зазвучали тоска и жалость по ушедшему времени.
Гарри казалось, что какая-то часть Дженнифер, возникни у нее возможность заново окунуться в прошлое, без всяких колебаний сделала бы тот же выбор, что и прежде.
Холод, вошедший в него во время Паузы и остававшийся там и поныне, неожиданно напомнил о себе, проникнув в самое сердце.
Он метнул взгляд на часы: 2:12.
Скороговоркой, словно учуяв его нетерпение, слепая продолжала:
- В тысяча девятьсот семьдесят втором году я забеременела…
Не будучи точнo уверенной, кто именно из троих мужчин являлся отцом ребенка, она тем не менее обрадовалась сначала самому факту его возможного появления на свет. И, хотя толком не понимала и оттого не могла четко сформулировать для себя, что дало ей неуемное употребление психотропных препаратов, чувствовала, что обладает огромным запасом жизненной мудрости, которую намеревается передать своему будущему отпрыску. Это заблуждение основывалось, вопреки всякому здравому смыслу, на расхожей в те годы теории, что длительное - и даже интенсивное - употребление галлюциногенов во время беременности должно обернуться рождением ребенка, изначально обладающего повышенной чувствительностью к восприятию действительности. Это было странное время, когда многие серьезно верили, что смысл жизни заключен в наркотике под названием мескалин и что одной таблетки ЛСД достаточно, чтобы человеку открылись врата небесных чертогов и он был допущен прямо к подножию трона пред светлый лик Вседержителя.
Первые два-три месяца беременности Дженнифер алела от удовольствия при мысли, что носит в себе само совершенство. Скорее всего, это будет очередной Дилан, Леннон или Ленин, гений и миротворец, но во много раз просвещеннее их, ибо, благодаря дальновидности и смелости своей матери, начал получать образование, еще не появившись на свет.
Затем один сложнейший коктейль все изменил. Она точно уже и сама не помнит наименований всех компонентов, составивших его, но это было начало ее конца; помнит она, что среди них точно были ЛСД и истолченный панцирь одного редчайшего азиатского жука. В состоянии, как ей казалось, наивысшей эйфории, которой она никогда раньше не достигала, красочные и возвышающие сознание образы неожиданно сменились чудовищными, поражающими ужасом душу безымянными видениями.
Когда прошел эффект той чрезмерной наркотической дозы и видения смерти и первобытных ужасов прекратились, осталось - и с каждым днем стало крепнуть - чувство страха. Сначала она никак не могла определить источник этого безымянного страха, но вскоре пришла к убеждению, что им является еще не родившийся ребенок, и поняла, что в ее измененном состоянии ей был послан сигнал-предупреждение свыше, что ребенок ее никакой не Дилан, а чудовище, не светоч мира и познания, а носитель тьмы.
Было ли это ощущение подлинным или явилось следствием употребления наркотиков, был ли плод в ее чреве мутантом или нормальным зародышем, Дженнифер так никогда и не смогла выяснить, так как из-за охватившего страха предприняла ряд шагов, которые уже сами по себе способствовали грандиозным изменениям в ее организме, усиленным к тому же разнообразнейшей фармакопеей принимаемых ею наркотических веществ, что в конечном счете и сделало Брайана таким, каким он является сейчас. Она тогда решила сделать аборт, но не обычным путем, так как боялась акушерок с их грубым, как вешалки для одежды, инструментарием и захолустных хирургов, из-за хронического своего пьянства вынужденных оперировать подпольно. Вместо этого она прибегла к поразительно нетрадиционным и, как выяснилось впоследствии, весьма рискованным методам.
- Случилось все это в семьдесят втором.
Она ухватилась за рейку над головой и, змеей извиваясь под простынями, попыталась придать своему истощенному наркотиками и полупарализованному телу более удобное вертикальное положение. Разметавшиеся по подушке белые волосы были жесткими, как проволока.
Свет лампы, чуть сместившись, высветил ее лицо под другим углом, и Гарри заметил, что молочно-белая кожа, обтягивавшая ее пустые глазницы, сплошь выткана сеткой тонких голубых прожилок.
Время: 2:16.
Она продолжала:
- Верховный суд легализовал аборты только в начале семьдесят третьего, когда я уже была на последнем месяце беременности, и ко мне это не имело никакого отношения.
Но даже если бы аборты и были разрешены, она все равно не легла бы на операцию в больницу, так как боялась и не доверяла врачам. Сначала она попыталась избавиться от нежелательного ребенка с помощью какого-то индийского мистика-гомеопата, практиковавшего прямо у себя на дому в Гейт-Эшбури, тогдашнем центре антикультуры в Сан-Франциско. Он поил ее различными травяными настоями, которые должны были, разрушив стенки матки, спровоцировать выкидыш. Когда настои не помогли, он прибег к спринцеванию другими, более активными травяными настоями, вводимыми под высоким давлением, в надежде таким комбинированным методом удалить зародыш из матки.
Когда и это не помогло, отчаявшись, она обратилась за помощью к какому-то шарлатану, предлагавшему, впрочем, весьма распространенный в то время метод спринцевания раствором радия, достаточно слабым, чтобы не принести вред матери, но смертельно опасным для зародыша. Но и этот, более радикальный метод тоже оказался бессильным.
У нее крепло ощущение, что нежеланный ребенок каким-то образом сознавал, что она всеми силами старается избавиться от него, и цеплялся за жизнь с нечеловеческим упорством, уже тогда во много превосходившим по силе упорство любого еще неродившегося ребенка, уже тогда, еще во чреве матери, неуязвимого.
2:18
Терпение Гарри было на исходе. Пока что она не сообщила им ничего интересного, что могло быть использовано в борьбе с Тик-таком.
- Как нам разыскать вашего сына?
Дженнифер, вероятно, понимала, что никогда больше у нее не будет другой возможности высказаться, и потому не желала кроить рассказ по их меркам, независимо от цены, которую им всем придется уплатить. Было очевидно, что в самом факте обнародования правды о своем сыне она усматривала для себя своего рода искупление.
Гарри уже не мог слышать голоса и выносить вида этой женщины. Оставив Конни одну у кровати слепой, он отошел к окну и уставился наружу, на клубящийся, чистый и холодный туман.
- Жизнь моя сплошняком пошла наперекосяк…
Гарри всего передернуло, когда из уст этой дряхлой и умирающей старухи он услышал столь неожиданный слэнговый оборот.
Она же продолжала рассказывать о том, что страх перед еще неродившимся ребенком пересиливал все ужасы, которые ей довелось пережить от чрезмерного употребления наркотиков. Уверенность ее в том, что она носит в себе чудовище, крепла изо дня в день. Она перестала спать по ночам, так как боялась кошмаров, наполненных такими ужасами, такими страданиями людей, что волосы становились дыбом, и всегда в этих кошмарах присутствовало нечто незримое, страшное, безымянное, всегда хоронящееся во мраке.
- Однажды меня подобрали прямо на улице: я истошно кричала что-то о чудовище внутри себя и, впившись ногтями себе в живот, пыталась разодрать его. Меня отвезли в психиатрическую больницу…
Оттуда ее перевезли в Оранский округ и отдали на попечение матери, от которой шесть лет тому назад она сбежала. Медицинское обследование выявило у нее повреждения стенок матки, странные спайки и полипы и совершенно ненормальный химический состав крови.
Невзирая на это, обследование не обнаружило никаких отклонений и патологий в зародыше. Дженнифер еще более укрепилась в мысли, что носит в себе чудовище, и с каждым часом и днем это ее убеждение крепло, и истерическое состояние, возникшее как результат этой уверенности, с каждым часом и днем усугублялось Не помогали никакие увещевания, ни духовные, ни светские - ничто не могло унять ее страха.
В больнице, куда Дженнифер отправили рожать и где ей предстояло кесарево сечение из-за всего, что она натворила с собой, чтобы избавиться от ребенка, ее, теперь уже ставшее хроническим, состояние истерии переросло в помешательство. Ее беспрестанно мучили ретроспективные вспышки наркотических видений, изобилующие ощущениями чудовищных превращений внутри ее, что в конце концов привело ее к совершенно иррациональному убеждению, что стоит ей хоть раз взглянуть на ребенка, которого произведет на свет, и она будет навеки про-клята и осуждена на вечные муки ада. Роды оказались необыкновенно трудными и длительными, и в связи с неуравновешенным состоянием ее рассудка большую часть времени ее приходилось удерживать от попыток членовредительства с помощью грубой физической силы. Но в тот момент, когда упрямый ребенок наконец появился на свет и врачи, чтобы облегчить ей последние мгновения родов, освободили ее руки, она пальцами выдавила себе глаза.
Гарри, стоя у окна и глядя на быстро сменяющие друг друга лики тумана, содрогнулся от ужаса.
- Несмотря ни на что, он все же родился, - прошептала Дженнифер Дракман. - Он победил.
Даже лишившись глаз, она знала истинную цену существу, которое произвела на свет. Но ребенок оказался прелестным и здоровым мальчиком, который затем постепенно превратился в очень пригожего (как ей говорили) подростка и, наконец, в красивого молодого человека. Шли годы, и никто всерьез не принимал параноидально-шизофренический бред женщины, собственными пальцами выдавившей себе глаза.
Гарри снова посмотрел на часы. 2:21.
У них в запасе оставалось самое большее минут сорок относительно безопасного времени. А может быть, и того меньше.
- После родов мне пришлось перенести массу операций, возникли осложнения из-за глаз, пошли разные инфекции. Здоровье мое резко пошатнулось, несколько приступов паралича, и я уже никогда не смогла возвратиться домой к матери. Что, вобщем, было даже к лучшему. Потому что там находился он. В течение многих лет я жила в общественном доме призрения, и моей единственной мыслью было поскорее умереть, о чем я ежедневно молилась, так как была слишком слаба, чтобы покончить с собой… слишком слаба духом. Затем, два года тому назад, после того как он убил мою мать, свою бабушку, он перевел меня в эту лечебницу.
- Откуда вам известно, что он убил вашу мать? - спросила Конни.
- Он сам мне это сказал. И даже рассказал, как это сделал. Он любит хвастаться передо мной своей силой, говорит, что она прибавляется у него с каждым часом. Кое-что он даже демонстрировал мне… И я верю, что он действительно способен сделать, что говорит. А вы?
- Мы тоже, - ответила Конни.
- Как нам его найти? - все еще не отрываясь от окна и глядя на туман, спросип Гарри.
- Он живет в доме моей матери.
- Адрес?
- Я многое успела забыть… но это почему-то помню.
Она назвала улицу. Место показалось Гарри знакомым. И находипось оно совсем неподалеку от "Пэсифик Вью".
Он бросил взгnяд на часы. 2:23. Изнывая от желания побыстрее убраться отсюда, и не только потому, что необходимо быпо срочно разделаться с Тик-таком, Гарри поспешно отошел от окна.
- Пора.
Сэмми Шамрой тотчас вышел из своего укрытия. Джанет, держа на руках спящего сына, встала с кресла сиделки, пес быстро вскочил с пола.
Одна Конни не спешила уходить. У нее на языке вертелся вопрос сугубо личного характера, который обычно мог задать Гарри и от которого, до сегодняшней ночи, Конни всегда воротило: ведь основная информация,была уже у них в руках, что же тут еще размусоливать?
- А почему Брайан ходит сюда к вам? - спросила Конни.
- Чтобы мучить меня, - ответила спепая.
- Только и всего? Да ведь он может мучить сколько угодно людей, если пожелает?
Отпустив поручень, за который все еще держалась рукой, Дженнифер пробормотала:
- Любовь.
- Вы хотите сказать, что он приходит сюда, потому что любит вас?
- Нет, о нет. Только не он. Он не способен любить, даже слова этого не понимает, хотя думает, что понимает. Нет, ему нужно, чтобы я любила его. - Подобие скелета на кровати затряслось от сухого безрадостного смеха. - Представляете, он приходит но мне просить у меня любви!
Неожиданно для самого себя Гарри вдруг стало жаль этого несчастного ребенка, которого, нежеланного, произвела на свет эта душевнобольная женщина.
Палата эта, хотя и довольно теплая, и достаточно уютная, была самым последним местом на земле, где следовало искать любовь.
