6

По будням Таня Делани работала частной сиделкой в ночную - "кладбищенскую" - смену, с двадцати часов вечера до восьми утра. В некоторые из ночей она и впрямь предпочла бы работать на кладбище. Дженнифер Дракман была, пожалуй, пострашнее всего, с чем ей пришлось бы на нем столкнуться.

Сидя в кресле подле постели слепой, Таня молча перелистывала страницы одного из романов Мэри Хиггинс Кларк. Она обожала читать, особенно по ночам, и колдовское время работы как нельзя более устраивало ее. Бывали ночи, когда Дженнифер ни разу не просыпалась, и тогда Таня могла не отрываясь прочесть сразу целый роман и начать новый.

Но чаще всего Дженнифер не спала ночами и, снедаемая страхом, беспрестанно что-то бормотала. Таня, понимая, что бедная женщина просто не в себе, знала, что бояться ее нeчeгo, но агония ужаса у той была настолько ярко выраженой, что передавалась и сиделке. И тогда по коже у нее начинали ползать мурашки, шея дубела, и она со страхом посматривала на мрак за окном, словно кто-то грозил eй оттуда, и пугалась малейшего неожиданного шороха.

Но в ту среду предрассветные часы не были наполнены криками, надрывным плачем и потоками слов, таких же бессвязных и бессмысленных, как маниакальный бред религиозного мартиролога, одновременно вещающего на разных языках. Дженнифер спала, правда, не очень хорошо, потому что ей снились кошмары. Временами, не просыпаясь, она жалобно застонав, здоровой рукой пыталась ухватиться за рейку, безуспешно силясь приподняться в постели. Когда побелевшие от напряжения, истонченные, как кости скелета, пальцы сжимали стальной брус и атрофированные мускулы едва обозначивались на исхудавшей руке, а на истощенном и бледном лице наглухо зашитые веки проваливались в пустые глазницы, она походила не столько на больную женщину, силившуюся приподняться в постели, сколько на мертвеца, пытавшегося выбраться из гроба. В бреду она не выкрикивала слова, а произносила их отчетливым драматическим шепотом, в котором проглядывало нечто трагическое. Голос, казалось, возникает из ниоткуда и плывет в воздухе, как голос духа, вызванного из глубин вселенной во время спиритического сеанса:

- Он убьет нас всех… убьет… убьет нас всех…

Таня передернула плечами от страха, но попыталась снова углубиться в детектив, хотя и чувствовала себя виноватой перед пациенткой. Ей бы, по крайней мере, следовало разжать вцепившиеся в брус пальцы Дженнифер, пощупать ее лоб, убедиться, что температура у той нормальная, нашептать ей что-нибудь утешительное, чтобы утихомирить взыгравшие волны страстей и привести корабль кошмара в тихую, мирную гавань спокойного сна. Она была отличной сиделкой и обыкновенно тотчас бросалась на помощь мечущейся в тисках кошмара пациентке. Но на этот раз она так и осталась недвижимой в своем кресле с детективом на коленях, так как не желала рискнуть разбудить Дженнифер. Ибо, проснувшись, та из кошмара могла с ходу впасть в один из своих истерических припадков с криками, плачем без слез, стенаниями, бурными, но бессмысленными и бессвязными потками слов, от которых у Тани холодела кровь и по телу бегали мурашки.

В воздухе прошелестело, словно из бездны:

- …мир в огне… потоки крови… огонь и кровь… Я породила сатану… Господи, помоги мне, матери сатаны.

Тане очень хотелось прибавить мощность на термостате, но она знала, что в палате и так уже чересчур тепло. Пронзивший ее холод был внутри ее, а не снаружи.

- …холодный ум… мертвое сердце… бьющееся, но мертвое…

Таня часто задавала себе вопрос, какое же страшное горе должна была пережить эта бедная женщина, чтобы оказаться в столь безнадежно-отчаянном состоянии. Что довелось ей увидеть? Что выстрадать? Какие воспоминания мучили ее?