Глава. XI. Новогодние подарки
Холодно и зябко было старшему лейтенанту Любавину, что вот уже сорок минут пытался поймать на попутку, идущую в сторону фронта. В конце декабря мороз уже стал набирать свою природную силу, чтобы к началу января «ударить из всех стволов».
Причина, по которой Василий Алексеевич оказался на обочине тыловой дороге, заключалась в его не желании лежать на больничной койке, когда он «почти здоров». В ушах уже не звенело, голова почти не кружилась и Любавин начал активно наседать на докторов, лечивших его.
Несколько дней он доказывал врачам, что не может советский командир сидеть, сложив руки, и мирно есть кашку, когда его полк воюет с врагом. Делал он это весьма настойчиво, умело проводя политику «кнута и пряника». Убеждал докторов, что у него ничего не болит и он полностью здоров, и одновременно намекая, что в случае отказа самовольно покинет госпиталь. Выбранная Любавиным тактика привела к тому, что через два дня он добился своего.
Мужественно выслушав наставление старенького доктора относительно безрассудного отношения к своему здоровью, он покинул фронтовой госпиталь, намериваясь как можно быстрее попасть в Каменск, где находился пункт формирования. В новеньком командирском полушубке он надеялся, что легко сможет осуществить свой замысел, но не тут-то было. Идущие в сторону фронта машины либо проходили мимо, либо ехали в другом направлении.
Холод уже начал пробирать Любавина, но увидев на дороге командирскую эмку, он не стал поднимать руку. Этот вид транспорта был совсем не для его лейтенантских кубарей, однако к удивлению автомобиль не только остановился, но сидевший за рулем шофер, требовательно посигналил Любавину призывая того подойти к машине.
Не столько обрадованный, сколько озабоченный подобным поворотом дела, помня бессмертные строки Грибоедова, про печаль и начальственную любовь, Любавин осторожно направил свои стопы к автомобилю, но опасения оказались напрасными.
К его удивлению, в эмке находился комдив Рокоссовский, с которым судьба, так неожиданно свела его во время польского похода.
— А я смотрю, знакомая каланча стоит, голосует за развитие советского автотранспорта вот и приказал остановиться. Куда путь держим? — улыбнулся удивленному командиру комдив и крепко пожал тому руку.
— В Каменск, из госпиталя, для получения назначения, товарищ комдив — Любавин полез за документами, но Рокоссовский только махнул рукой. — Садитесь. Я как раз в Каменск еду и тоже за назначением.
Отказываться от столь королевского подарка было верхом глупости, и осторожно запихнув свои длинные конечности в машину, Любавин сел позади комдива, рядом с адъютантом.
— Из госпиталя, после контузии? — спросил Рокоссовский у попутчика, в голосе которого был слышан интерес, а не простое любопытство.
— Так точно, товарищ комдив. Две недели назад на плацдарме за рекой Быстрой контузило, но не сильно.
— Вижу, что не сильно — усмехнулся комдив и сразу забросал Любавина вопросами.
— Значит, ты уже финнов в деле видел. Скажи, почему не удалось прорвать их оборонительную линию? Слишком крепка, оказалась оборона противника? Сил не хватило или наши войска оказались слабее их?
— Нет, не слабее! — энергично запротестовал Любавин. — Если бы все наши силы были собраны в единый кулак и вводились в бой не по частям, а единым целым мы бы их первую линию обороны прорвали с ходу.
— Значит, только одно это помешало?
— Не только это, товарищ комдив — честно признался Любавин. — Не было у нас опыта по прорыву эшелонированной обороны противника.
— Это понятно, но что было сделано не так с твоей точки зрения как командира взвода? — допытывался Рокоссовский.
— Командира роты — с гордостью поправил его собеседник, а затем, насупившись, стал излагать свои тезисы.
— Разведка была поставлена из рук вон плохо. Когда шли в наступление ничего не знали. Есть у финнов минные поля или нет? Есть доты и если есть, то где находятся и какой у них сектор огня? Все это выяснялось только по ходу боя, и мы несли неоправданные потери.
Любавин замолчал, воочию увидев свой последний бой, но комдив не позволил ему заниматься душевными воспоминаниями.
— С разведкой ясно. Поэтому артиллеристы огневые точки не подавили — наполовину утверждая, наполовину спрашивая, сказал комдив, но Любавин с ним не огласился.
— Да они вообще мало били, эти артиллеристы. Против таких дотов нужно целый день стрелять, а не полтора час! От их огня только колючую проволоку местами побило, а доты целехонькие остались.
— А танки? Ведь они могли своими пушками подавить пулеметные гнезда противника.
— Могли. Да только слишком далеко оторвались они от пехоты, и пока они по дотам стреляли, многих из них финны бутылками закидали с горючей смесью. Да и не могли их орудия стены дотов пробить. Тут другой калибр был нужен, корпусной — убежденно сказал Любавин, и комдив не стал с ним спорить.
В разговоре наступила пауза, но ненадолго.
— А что сами финны? Сильнее они нас или нет?
— Любой, кто сидит в бетонном доте и строчит из пулемета сильнее, атакующего — с негодованием бросил Василий. — Нет, их солдаты не сильнее наших. Когда мы их из окопов выбивали, бежали только так. Упрямые — да, не трусы — точно, но не сильнее нас. Если ударить по ним артиллерией как надо, бросить танки с пехотой — побегут как миленькие.
— Ну, а что ещё интересного, что-нибудь необычное у них наверняка было. Не заметил? — с хитринкой поинтересовался комдив.
— Необычное? — Любавин на секунду задумался. — Уж очень много у них ручных пулеметов было. У нас на взвод один два «дегтяря» приходится, а у них не меньше десятка имелось. Строчили так, что голову поднять было невозможно.
— Это, скорее всего скорострельные винтовки по типу наших «симоновок» — высказал предположение Рокоссовский, вспоминая все известные ему виды стрелкового оружия, но собеседник имел иное мнение.
— У винтовки магазин маленький, товарищ комдив. Одна две очереди и все, а эти хоть и били короткими очередями, но очень часто.
— Может огонь вели из разных мест, а тебе показалось, что стрелял один человек? В суматохе боя такое бывает.
— Нет, — твердо произнес Любавин после короткого раздумья. — Когда в атаку шли, я хорошо видел, где очередями на нас били, а где одиночными. Да и в госпитале, многие из раненых про эти «пулеметы» говорили.
— Ладно. Разобьем финнов, тогда у них и спросим, чем это они против нас воюют — усмехнулся Рокоссовский.
— Поскорей бы — воскликнул старшего лейтенанта, но его слова не нашли отклика со стороны собеседника.
— Торопливость не лучший спутник командира в бою. Быстрота и натиск — это да, но торопливость приводит к неоправданным потерям людей. Людей, за которых мы в ответе перед страной, товарищем Сталиным и их родными и близкими. Об этом надо постоянно помнить — наставительно произнес Рокоссовский.
— Есть помнить, товарищ комдив — ответил Любавин, и разговор прервался, до самого КПП на въезде в Каменск.
Добравшись до цели своего назначения, Василий стал прощаться со своим высоким попутчиком, но тот не отпустил его. Вместе с ним Рокоссовский зашел в кабинет комбрига Горского, ведавшего кадрами 7-й армии, знакомого ему по прежней службе в Белоруссии.
— Ты Кондрат Филимонович в своем донесении жаловался на нехватку в полках командного состава, так вот я тебе в помощь привез старшего лейтенанта Любавина. Толковый командир, хоть и недавно из училища. Принимал участие в польском походе. Также успел повоевать с финнами на реке Быстрая, под командованием Грендаля, где получил контузию — отрекомендовал Василия комдив и на усталом лице Горского, появилась радостная улыбка.
— Значит прямо из госпиталя за назначением? — спросил он, быстро пробегая глазами документы Любавина.
— Так точно, товарищ комбриг. Готов приступить к службе.
— Это хорошо, это очень хорошо — Горский нагнулся над листами бумаги, быстро соображая как лучше ему распорядиться подарком Рокоссовского. Потери среди командного состава после недавнего наступления достигали шестидесяти процентов и каждый командир с боевым опытом, был на вес золота.
— Поедите в полк майора Телегина и примите под командование второй батальон — комбриг, сделал отметку карандашом и довольный тем, что смог закрыть прореху в штатном расписании полка поднял глаза на Любавина. Он ожидал увидеть на лице у того радость от своего решения, но ничего этого у Василия не было и в помине.
— Что, товарищ Любавин испугались такому назначению?
— Никак нет, товарищ комбриг, не испугался, но честно говоря, удивлен. Я ведь ротой только два месяца прокомандовал, а тут сразу целый батальон дают. Неожиданно так — честно признался Горскому Василий.
— То, что не боитесь — это хорошо. Советскому комсомольцу не к лицу бояться различных трудностей в жизни, а что касается опыта, так это дело наживное. Не боги горшки обжигают, а люди. Отправляйтесь в полк к Телегину, принимайте командование батальоном и помните: не знаете — подскажем, не будет получаться — поможем. Мы окажем вам любую помощь в этом деле, но и спросим с вас по полной мере. Вам все ясно?
— Так точно, товарищи комбриг — бодро отрапортовал Любавин, стараясь не столько понравиться Горскому, сколько не подвести давшего ему столь лестную характеристику Рокоссовского.
— Вот и хорошо, — комбриг размашисто наложил карандашом резолюцию и протянул бумаги Любавину. — Отправляйтесь в кадры, вторая дверь по коридору направо. Всего доброго.
— Успехов вам, товарищ старший лейтенант. Надеюсь, что ещё свидимся — Рокоссовский пожал руку Любавину.
— Спасибо, товарищ комдив. Постараюсь оправдать оказанное мне доверие — козырнул Василий и, повернувшись через левое плечо, покинул кабинет.
— И куда ты его отправил? — спросил Рокоссовский, когда дверь за Любавиным закрылась.
— Под Лядхе. Там такая каша была, с большим скрипом от финнов отбились — честно ответил Горский.
— Судя по тому, что вместо роты ты дал лейтенанту батальон, потери среди комсостава весьма серьезные. Я прав?
— Более чем, Константин Константинович, — со вздохом ответил комбриг. — Ты думаешь, я от хорошей жизни поставил на полковничью должность майора, а на майорскую старшего лейтенанта. У нас во время штурма были серьезные потери среди комсостава, а после финского наступления так караул. Представляешь, ни одного комбата в строю не осталось. Ни одного, а Мерецков говорит о новом наступлении!
На лице комбрига заходили желваки, но он быстро справился с эмоциями и перевел разговор на другую, не менее важную и животрепещущую для командиров тему.
— Ты сам, какими ветрами здесь оказался?
В заданном вопросе было много недосказанности, которая была хорошо понятна для любого военного пережившего нелегкие года «ежовской чистки».
— У меня все в порядке. Полностью реабилитирован и по приказу командарма Тимошенко направлен сюда в качестве представителя штаба фронта в 7-й армии.
— Представителя штаба фронта? — удивился Горский.
— Да. По предложению Шапошникова Карельское направление переименовано в Северо-Западный фронт и его командующим назначен Семен Константинович.
— А Мерецкова куда? Начштабом фронта или так и останется на армии? — с интересом спросил комбриг.
— На армии. Начштабом фронта назначен командарм Смородинов, а что это так важно?
— Даже очень. Если останется на армии, то, скорее всего наступления в ближайшее время не будет — Горский вопросительно посмотрел на собеседника и тот с ним согласился.
— Скорее всего, ты прав. Пока Тимошенко вникнет в дело, пока примет решение пройдет время.
— Значит, недели две три спокойного времени есть, и мы успеем пополнить личный состав армии — обрадовался комбриг.
— Успеете, — заверил его Рокоссовский, — там сильно за ваше направление взялись. Приказано помочь чем угодно, но чтобы к началу весны конфликт был завершен.
— Думаешь, успеем?
— А это как воевать будем — многозначительно ответил комдив и от его слов у Горского пробежали мурашки. Так сильно впечатались в сознание военных обрушившиеся на их головы репрессии.
Говоря с комбригом, Рокоссовский дал расплывчатую дату предполагаемого окончания конфликта с Финляндией. На совещании в Кремле, Сталин назвал военным более точную дату прекращения боевых действий.
— Вам дается три месяца, на исправление допущенных ошибок и разгрома противника. Только три месяца и не неделей больше. Вам все ясно, товарищ Ворошилов?
В словах вождя сквозило столько горечи и сарказма, что нарком обороны залился пунцовой краской стыда.
— Так точно, товарищ Сталин. Все ясно — вымучено произнес Климентий Ефремович, чем вызвал ещё больший гнев у собеседника.
— Вот только не надо делать из товарища Сталина злодея, а из себя униженную и оскорбленную жертву. Кто уверял, что Красная армия сможет быстро прорвать финские укрепления и выйти к Хельсинки? Мы вам поверили, и оказалось напрасно — Сталин сделал обвиняющий жест по направлению к сидящим против него военным.
— «Линия Маннергейма» не прорвана, в Карелии с большим трудом отбили наступление противника. 9-я армии на Кандалакшском и Ухтинском направлении топчется на месте, делая шаг вперед и два назад. Только под Мурманском у наших войск наметился успех, но я боюсь его сглазить. Вдруг и там противник окажет нам непредвиденное сопротивление, — вождь гневно загибал на руке пальцы и когда из них образовался кулак, с негодованием потряс им в сторону Ворошилова.
— Что помешало вам разбить противника? Зима? Местные условия или плохая работа разведки? — язвительно спросил наркома Сталин и, не дожидаясь ответа, продолжил разнос Первого маршала страны Советов.
— Я думаю, что у вас произошло головокружение от польского похода, когда, не вынув шашку из ножен, мы воспользовались плодами чужого труда. Вы, что думали, что англичане и французы просто так на финнов ставку сделали? Что маршал Маннергейм хуже маршала Рыдз-Смиглы, а простые финские крестьяне хуже польских солдат?
К чему вы готовились? К легкой прогулке и поэтому не выделили красноармейцам в полной мере зимнее обмундирование. Ошибочно полагали, что укрепления противника состоят не из бетона и попытались разрушить их огнем полковых орудий, чей калибр не способен их разрушить. Не знали, климатические особенности предстоящего театра боевых действий и вместо привычной каши и сухарей, отправили в войска консервы, колбасы и буханки хлеба, которые промерзли на морозе и стали непригодными для питания?
Вождь с возмущением потряс взятой со стола кипой донесений и требовательно посмотрел на Ворошилова. Он ожидал получить объяснения на свои замечания непосредственно от наркома, но вместо него в разговор вступил командарм Шапошников.
— На любой войне есть свои непредвиденные трудности, товарищ Сталин. Ни один военный план не бывает без накладок, такова жизнь — глуховатым голосом произнес начальник Генерального штаба.
Сидевший рядом со Сталиным Жданов подумал, что вождь разнесет командарма в пух и прах, но этого не случилось.
— Полностью с вами согласен, Борис Михайлович. Накладки случаются в любом деле и от этого никто не застрахован, но вот обстоятельства диктуют нам свои условия, которые не позволяют нам удовлетвориться вашими объяснениями.
Сталин открыл лежавшую на столе папку и достал из неё три сколотых скрепкой листа.
— Вот почитайте донесение наркома Берии, чьи разведчики работают не в пример лучше своих армейских коллег. Наши агенты в Лондоне сообщают, что британский генеральный штаб намерен в начале марта отправить в Финляндию британские войска, численностью не меньше дивизии. И отправятся они туда не одни, а вместе с французами. Вы представляете себе, что будет, если к марту месяцу мы не принудим финнов к капитуляции?
— Генеральный штаб это прекрасно понимает, Иосиф Виссарионович, но вряд ли к названому вами сроку англичане смогут направить в Финляндию даже дивизию. Согласно нашим расчетам, максимум, что они могут направить в Нарвик — это две бригады. Даже если добавить к этому аналогичные силы со стороны Франции, пусть даже дивизию, согласитесь, что это не те силы, с которыми обычно начинают большую войну — резонно возразил командарм, но его слова не убедили Сталина.
— Мы не собираемся выяснять, чьи аргументы точнее ваши или наркома Берии и сколько войск могут отправить к финнам наши потенциальные противники. Названо время, когда они начнут против нас боевые действия и наша задача не дать им возможность сделать из малого конфликта большую войну. Скажите, сможет ли Красная армия к началу марта наступающего года принудить Финляндию к капитуляции? Лично у меня после почти месяца боевых действий, как на Карельском перешейке, так и в Карелии, возникли серьезные сомнения по этому поводу. Развейте их, если сможете, Борис Михайлович — предложил Сталин и Шапошников смело принял вызов вождя.
— В первую очередь нам следует понять причины неудач и сделать из этого правильные выводы. В целом, Генеральный штаб на основании полученных с фронта сведений уже провел необходимую работу по выяснению причин и подготовил ряд рекомендаций для исправления положения дел на Карельском перешейке.
— Честно говоря, товарищ Шапошников, после месячного топтания, как-то не очень верится, что наши войска смогут совершить блицкриг и принудить финнов заключить выгодный для нас мир — высказал свое сомнение Жданов.
— Блицкриг? Это, что такое?
— Так западные газетчики окрестили стремительное наступление войск, приносящее быструю и сокрушительную победу над врагом.
— Чего только они не придумают, там у себя — хмыкнул в ответ Сталин. — Так смогут войска Ленинградского округа закончить конфликт с Финляндией к началу марта?
Вождь испытующе посмотрел на командарма и тот выдержал его взгляд.
— Думаю, что смогут, товарищ Сталин — без долгой задержки ответил Шапошников, отчего лицо у вождя несколько просветлело, а сидевший на стуле Ворошилов яростно заерзал. Наркому казалось, что командарм вступил на скользкий путь авантюры, но Шапошников и бровью не повел.
— Месяц уйдет на подготовку штурма укреплений противника, и месяц уйдет на их прорыв, взятие Выборга и выхода к Хельсинки — командарм говорил твердо и уверено, как будто проводил штабное совещание, а не находился в кабинете верховного лидера страны.
— Что необходимо сделать, чтобы наши намерения не остались только на бумаге, Борис Михайлович? — полностью обратился в слух Сталин.
— Во-первых, Генеральный штаб предлагает преобразовать Карельское направление в Северо-Западный фронт со всеми вытекающими из этого последствиями и поставить во главе его опытного командира способного полностью выполнить наши рекомендации. Конкретно, Генеральный Штаб предлагает кандидатуру командарма Тимошенко. Во-вторых, провести тщательную инженерную разведку укреплений противника и выявить его слабые места. Работу эту следует поручить группе специалистов во главе с дивизионным инженером Карбышевым. В-третьих, на предполагаемых местах прорывов создать ударный кулак из корпусной артиллерии и осадных орудий крупного калибра, а также создать специальные штурмовые отряды с обязательным участием в них саперов. В-четвертых, усилить командный состав 7-й армии опытными и инициативными командирами, закрепив за ними определенные участки работ по прорыву вражеской обороны.
Все свои предложения Шапошников говорил без всякой бумажки, немного волнуясь и было видно, что это не сиюминутное озарение подстегнутое угрозой наказания, а тщательно продуманное и всесторонне взвешенное решение.
— Ваше предложение о создании Северо-Западного фронта, предлагаю несколько расширить и дополнить. Думаю, будет правильно, если в помощь командарму Тимошенко мы направим товарища Жданова в качестве члена военного совета. А в помощь товарищу Мерецкову дадим корпусного комиссара Запорожца. Полагаю, что у вас нет возражений против этих кандидатур? — вождь обращался к Шапошникову, но вместо него ответил нарком, у которого, наконец, прорезался голос.
— Нет, товарищ Сталин.
— Тогда, оформите все ваши предложения и наши пожелания директивой и к вечеру, жду вас с представлением мне её на подпись, а также командарма Тимошенко для инструктажа. Надеюсь, что наше решение будет для него приятной неожиданностью и не испортит ему новогоднее настроение — подвел итог беседы Сталин, но не один советский лидер раздавал подарки в преддверии наступлении нового года.
Свой подарок накануне Нового года преподнесли финнам англичане, в довольно своеобразной манере.
Опасаясь на первых порах конфликта, что финская армия не сможет должным образом противостоять Советам, генерал Айронсайд усиленно работал над созданием союзного корпуса для захвата Мурманска. К этому его подхлестывали события на полуострове Рыбачий и обстановка в районе Петсамо, которая складывалась далеко не в пользу финских соединений.
Также к этому британца подталкивала застарелая обида за свой архангельский конфуз. Два раза в неделю он внимательно заслушивал доклады офицеров имперского штаба, отдавал необходимые распоряжения. Десантный корпус не так быстро как того хотелось Айронсайду, стал обретать реальные черты, как все вдруг изменилось и виноваты в этом были западные наблюдатели при штабе Маннергейма.
Они расписали «рождественское» наступление финских войск на перешейке и в Карелии, а также боевые действия против 9-й армии в таких радужных красках, что у генерала моментально закралось сомнение в правильности своих авральных действиях.
— Согласно отчету наших наблюдателей, Красная армия не так сильна, как нам прежде казалось, а финны не так слабы, как мы полагали вначале. Им удалось полностью сорвать наступление большевиков под Ленинградом и в Карелии, и разгромить основную часть русских войск на севере страны. Единственная проблема у финских войск возникла в приполярной области Финляндии, но это в целом не портит общей картины большого успеха маршала Маннергейма — доложил Айронсайд премьеру Чемберлену в преддверии наступлении нового года.
— Приятное известие, Эдмунд. Финская армия оказалась вполне самодостаточна, и я полагаю, нам можно несколько сбавить обороты по созданию десантного корпуса. Я имею в виду польские части. Генерал Сикорский слишком много требует за участие польских частей в войне с русскими.
— Совершенно верно, сэр. Думаю, маршал Маннергейм без особого труда сможет продержаться против русских не только все три месяца и даже немного больше. Главное — регулярная поставка финнам затребованного ими вооружения и боеприпасов, и все будет нормально.
— Значит, решено. Полностью возвращаемся к первоначальным срокам плана создания союзного десантного корпуса на Мурманск. Что особенно просит прислать Маннергейм кроме зенитных орудий и боеприпасов к ним. Танки, самолеты?
— Орудия крупных калибров, которые мы обещали финнам для обстрела Ленинграда. О них маршал напоминает мне, чуть ли не в каждом своем послании.
— Странно, зачем ему сейчас эти орудия, когда его армия стоит на перешейке, а не вблизи пригорода бывшей русской столицы? — удивился Чемберлен.
— Маршал надеяться с их помощью, нанести ущерб тылам соединениям противника, осаждавшим их укрепления на перешейке.
— Понятно. Прикажите отправить обещанные финнам орудия как можно скорее. Пусть это будет им мой новогодний подарок.
— Будет исполнено, господин премьер. Сейчас орудия находятся в Портсмуте и будут отправлены в Нарвик первым транспортом. К Крещению они могут не успеть попасть в Финляндию, но к Сретению будут точно — заверил премьер министра собеседник.
— Я рад тому, что наши дела в Финляндии идут лучше чем мы того ожидали. Думаю, что это будет приятной вестью для господина Даладье, который испытывает постоянную тревогу от действий немецких войск на французской границе.
— Вряд ли стоит относиться к этим словам с должным вниманием. Французские пограничные укрепления самые мощные и крепкие в мире. Ни одна армия не сможет преодолеть «линию Мажино» быстро и без серьезных потерь. И все стенания нашего французского союзника о немецкой угрозе, я расцениваю как хитрый ход, призванный в той или иной мере облегчить его финансовое бремя по расходам на предстоящую войну — безапелляционно заявил Айронсайд и его слова нашли живой отклик со стороны Чемберлена.
— У меня аналогичное мнение, но чувство приличия и дипломатический этикет не позволяют мне сказать это в лицо господину Даладье. Это вы, военные можете открыто назвать белое белым, а черное черным, в дипломатии все, увы, не так, — с некоторым сожалением в голосе произнес премьер. — Но не будем о грустном. Значит, Благовещение остается временным ориентиром начала проведения высадки нашего десанта под Мурманском и аврал отменяется.
— Совершенно верно сэр. Мне кажется, что для того, чтобы сделать французов более сговорчивыми в плане отправки войск в Финляндию, следует намекнуть о возможности замены их дивизии польскими соединениям. Это вызовет у них привычное подозрение в нечистой игре с нашей стороны, со всеми вытекающими из этого действиями.
— Мысль неплоха, главное не переусердствовать. Иначе самомнение поляков возрастет до небес, а Даладье серьезно обидится и в качестве ответной мере не станет поддерживать нас в действиях на юге.
— Это будет довольно трудно сделать, сэр, — возразил Айронсайд. — В отличие от Финляндии, на юге от французов требуется отправка самолетов, а не солдат. Тут слишком мало возможностей для маневра, да и у верховного комиссара в Сирии очень чешутся руки посчитаться со Сталиным.
— Мне нравится ваш боевой настрой Эдмунд. Будем надеяться, что новый год, который мы скоро впустим в свой дом, принесет нам больше удачи, чем тот, что уйдет от нас через заднее крыльцо — высказал традиционное пожелание Чемберлен.
Каждая из сторон строила большие планы и имела серьезные надежды на наступающий високосный 1940 год, которому предстояло стать годом большой войны или относительно спокойной мирной передышки.