Глава 16

Хотя почему не с той… Если человек занимается спортом, то всегда существует вероятность травмы. Вот и меня не обошёл стороной разрыв «крестов». А всё потому, что на южных сборах захотел выпендриться, продемонстрировать на тренировке увиденный в будущем финт Роналдо-Зубастика. Это когда, не трогая мяча, раскачиваешься, делая обманные финты. Соперник следит за движениями твоих ног словно загипнотизированный, а затем неожиданно катишь мяч мимо него. При этом финте серьёзная нагрузка приходится на коленные суставы, я слышал, что Зубастик по этой причине не раз травмировался. Но сдуру решил, что мои колени крепче, чем у Роналдо… Моя самоуверенность вышла мне боком. Вернее, боковым крестообразным связкам левой ноги. По словам динамовского эскулапа, я выбыл из строя на несколько месяцев. Что, впрочем, я и сам прекрасно знал, когда услышал свой диагноз. И хорошо, если обойдётся без хирургического вмешательства.

– Детский сад какой-то! – негодовал Пономарёв. – Егор, вот обязательно нужно так выжучиваться? Ты хоть понимаешь, как подвёл команду?! Евсеич, – это уже в адрес администратора, – выпиши этому обалдую билет на самолёт, пусть домой летит.

– А по прилёте отправишься на полное обследование в ЦИТО, – добавил врач. – Я позвоню самому профессору Волкову, он, как давний поклонник «Динамо», лично займётся твоей травмой. В аэропорту тебя должен встретить специальный автотранспорт, сразу отвезут в институт.

На самом деле Волков, конечно, принял участие в моей судьбе, но конкретно моим восстановлением занималась заведующая отделением спортивной, балетной и цирковой травмы Зоя Сергеевна Миронова. Сама в прошлом конькобежка, она к этому времени уже была главным врачом сборных СССР на Олимпийских играх, так что попал я в надёжные руки.

Положили меня в просторную шестиместную палату, где обитало четверо спортсменов и один циркач. Эквилибрист, повредивший ногу во время исполнения очередного трюка, шёл на поправку, готовился выписаться через неделю и приглашал всех на свои будущие выступления, вручив и мне пару бессрочных контрамарок.

Две недели я провёл под строгим наблюдением медиков, исследовавших мою ногу. Прежде всего порадовало, что решили обойтись без оперативного вмешательства, хотя и не дали стопроцентную гарантию.

– Через месяц посмотрим, как будет идти восстановление, – сказала мне Миронова после очередного осмотра. – Надеюсь, в этом сезоне вы, молодой человек, ещё успеете сыграть за свой клуб.

– Вашими бы устами, Зоя Сергеевна…

– Егор, а вы ведь и популярный композитор. Да-да, я знаю об этой стороне вашего многогранного таланта. У моего младшего сына есть ваша пластинка «Лирика», заиграл её уже до дыр. Мне, кстати, тоже очень нравится ваше творчество.

– Спасибо, не ожидал нарваться на такой комплимент, – смутился я, почувствовав, как на щеках, словно у девицы, расцветает румянец.

– А нет в планах выпустить другую пластинку в подобном жанре? – ещё больше смутила меня Миронова.

– Хм, планов-то у нас громадьё, вот только приходится выкраивать время между сборами, играми и тренировками.

– Ну, нет худа без добра. Учитывая, что в ближайшие примерно полгода вы будете отлучены от футбола, – самое время вплотную заняться музыкой.

Советом доктора медицинских наук я воспользовался по полной. Ещё в больничной палате института травматологии начал прикидывать планы на ближайшее будущее, выковыривая из своей памяти ненаписанные пока хиты и тут же их систематизируя. Мама с Катькой навещали меня регулярно, иногда с ними наведывался Ильич. По моей просьбе они принесли гитару и нотные альбомы, куда я записывал музыку. На гитару пришлось выбивать разрешение сначала у Мироновой, а затем у руководителя института Волкова. Разрешили при условии, если другие пациенты в моей шестиместной палате не будут против и что я не буду докучать им своей игрой в неурочное время. Оба условия были соблюдены. А после этого в моей палате стали регулярно проводиться «квартирники», которые можно было назвать «палатниками». Помещение набивалось битком, у нас гостил весь этаж, многие, кому не посчастливилось втиснуться в палату, слушали мои выступления в коридоре. Подтягивался и медперсонал. На ура шли песни Высоцкого, впрочем, репертуар у меня был достаточно разнообразный. И так часто просили устроить небольшой концерт, что я установил режим – не более одного выступления в неделю. Как-никак мне ещё нужно успевать записывать ноты будущих шлягеров.

Наведались как-то и бабушка с дедушкой. Велели держаться и пообещали обязательно прийти на следующий матч «Динамо» с моим участием. До этого они лишь однажды нашли в себе силы добраться до стадиона.

Естественно, забегала и Ленка, узнавшая о моей травме от матери. Раз в три дня навещала железно. Каждый раз, прощаясь, целовала меня в щёку, вызывая понимающие улыбки и подмигивания у соседей по палате. По возвращении со сборов навестило «Динамо» почти в полном составе, включая Пономарёва и клубного врача Иваныча. Принесли огромную авоську дефицитных в это время фруктов. Хотел отказаться, показывая на уже битком заполненную тумбочку, так нет, вручили чуть ли не насильно.

– А у нас тут почти всю команду новыми «Волгами» наградили от лица МГС «Динамо», – шепнул мне перед уходом задержавшийся Яшин. – В списках только тебя почему-то не оказалось. Я было на дыбы встал на правах парторга команды, но меня осадили. Мол, Мальцев квартиру получил в том году, и вообще молод ещё. – Лев Иваныч виновато развёл руками и вздохнул.

Но я его утешил, заявив, что все мои «Волги» ещё впереди. Не последний раз чемпионат выигрываем. Уж в этом-то я был уверен, все-таки 1960-е – лучшие годы в истории клуба.

Особняком стоял визит Михи, который заявился от лица «Апогея» с портфелем, из которого сначала извлёк огромную плитку швейцарского шоколада, а затем уже вовсю издававшийся в это время английский таблоид Record Mirror, посвящённый различным музыкальным течениям. Правда, не глянцевый, а больше похожий на толстую газету, но от этого не менее ценный. Первую полосу последнего номера за прошлый, 1962 год украшала фотография группы «Апогей», перепечатанная с обложки их венгерского диска.

– Смотри, – с улыбкой принялся листать журнал Миха, – мы возглавили декабрьский хит-парад 1962 года.

– Дай-ка гляну, – вырвал я у старшего товарища еженедельник.

– Да бери, дарю, я его тебе принёс, у меня дома ещё один экземпляр есть. Там и про нас заметка, в которой и тебя упомянули как автора всех песен, само собой. Всё, правда, на английском…

– Не проблема, разберёмся. Спасибо, Миха, порадовал. Отец достал?

– Ну а кто ж ещё?! Хотя, если честно, журналы ему его знакомый принёс, который на новогодние праздники по работе в Лондон мотался. Увидел на обложке наши с ребятами физиономии и сразу купил, сколько было. А вот ещё… – И с видом фокусника из того же бездонного портфеля извлёк пластинку в конверте.

Ого, ну наконец-то и в Союзе у нашей группы вышла пластинка! Правда, с той же фоткой, что и на венгерской, но уже с русскоязычным текстом на обложке.

– Обалдеть! Неужто сподобились?

– Ага, сподобились, куда они денутся, – хмыкнул Миха. – Тут ещё на обратной стороне мы свои автографы оставили. Подумали, что тебе будет приятно.

– Ну спасибо, мне и правда приятно, чёрт возьми.

Помолчали, а затем как бы между прочим Миха спросил, нет ли у меня для них ещё какого-нибудь музыкального материала. На что я ответил, мол, этот вопрос надо обдумать.

– Кое-какие наработки имеются, надо только собрать их воедино. Учитывая, что я ещё не скоро вернусь на поле, до осени, уверен, мы с вами что-нибудь придумаем.

– Ну спасибо! Я знал, что ты нас не подведёшь! С меня магарыч. В смысле – элитный коньяк.

– Почему бы и нет? Приму, так уж и быть, – усмехнулся я. – Сам не выпью – подарю кому надо. А главный магарыч будет с реализации следующего альбома. Надеюсь, если какие-нибудь венгры подкатят опять с предложением, то гонорар нам предложат выше прежнего.

«Откинувшись» из института через месяц, уже после мартовских праздников, я сразу приступил к реализации своих задумок. Правда, передвигаться в основном приходилось на костылях, что доставляло некоторые неудобства, но в принципе я к ним быстро привык. Даже на стадион «Динамо» мотался, туда-обратно на такси, а там уже в вип-ложу на «своих четырёх». Мои соседи по ложе не преминули высказать своё сожаление по поводу моей травмы, выразив надежду, что мой вынужденный отпуск не затянется.

– Ты, сынок, давай поправляйся, команда в тебе нуждается, – говорил Семичастный, эдак попивая ароматный чай с весело хрустящими сушками.

Понятно, что нуждается, только вроде бы в той истории и без помощи некоего Егора Мальцева «Динамо» сумело выиграть чемпионат СССР в 1963 году. Хотя… Недаром в голову постоянно лезет рассказ Брэдбери «И грянул гром». А я не бабочку раздавил, а всерьёз вмешался в прошлое СССР. Пусть даже не в политико-экономическом отношении, а в спорте и музыке. Хотя, с другой стороны, я и Шелепину подбросил письмо. Но вот не факт, что оно дошло до адресата. А если и дошло, то пока в плане политики, как внешней, так и внутренней, а также в экономике я особых отличий со своим прошлым не видел. Либо работа Шелепиным и соратниками, если таковые есть, делается исподволь. Небось не дурак кидаться в лобовую, перекраивать всё и вся, а то уже наверняка прочитал бы в газетах, что кого-то посадили или отправили на пенсию по состоянию здоровья.

Возвращаясь к музыке… Для группы «Апогей» у меня народилось 12 песен. Половина из будущего репертуара Битлов, у Роллингов спёр лирическую Angie, у Квинов – их первый сингл, экспрессивную Keep Yourself Alive, у The Who позаимствовал Baba O’Riley, указав, что в композиции превалирует басовая партия. Status Quo поделилась со мной своим главным хитом In The Army Now. Жаль, что народ ещё не созрел для песни Марка Нопфлера Money for Nothing, а то я и её с удовольствием бы втиснул в альбом.

Ну и в финале должна будет звучать бессмертная песня Hotel California из репертуара американской группы Eagles. Правда, смущала одна строчка, а именно Warm smell of colitas rising up through the air. Согласно некоторым предположениям, слово «colitas» было не что иное, как кончики веток конопли, богатые содержанием ТГК, то есть тетрагидроканнабинолом. Хочется верить, что наши критики до такого толкования не додумаются. Ну или западные чуть позже, когда в руки к ним попадут магнитоальбом или пластинка. В крайнем случае с моим более-менее нормальным английским я уж найду, чем заменить провокационную строчку.

Подумывал я о включении в альбом более тяжёлых вещей из репертуара таких монстров, как Deep Purple и Led Zeppelin, но затем решил, что лучше создать ещё один коллектив, у которого появится своя, более специфическая аудитория, чем ломать харизму парням из «Апогея».

На такси я съездил на две репетиции «Апогея», под моим руководством парни отрихтовали вещи почти как в оригинале. От материала все были в восторге, в их глазах я вырос до статуса небожителя, стал Зевсом музыкального Олимпа. Я не возражал, меня больше волновала будущая приёмка альбома худсоветом. Ещё до репетиций, выписавшись из института, я в очередной раз старательно проштудировал все тексты, разыскивая места, за которые могут зацепиться потенциальные критики. Например, за текст песни In The Army Now. В таком случае придётся объяснять, что текст критикует западную военщину, рассказывая о бесчеловечном отношении к новобранцам, может, такой вариант и прокатит.

В композиции Keep Yourself Alive смущали слова Well I’ve loved a million women In a belladonic haze, то есть «Я любил миллион женщин в дурмане белладонны». Если перевод попадёт в руки членам худсовета, появятся ненужные вопросы. Кто это тут у нас любил миллион женщин? Что ещё за дурман белладонны? Так что пришлось придумывать и заменять оригинальные слова следующими: I haven’t seen the light of day for thousands of days, или по-русски «Я не видел дневного света многие тысячи дней». Главное, что ничего непонятно, так даже загадочнее. Так что на репетиции ребята из «Апогея» играли уже отшлифованный вариант.

Между делом позвонил в ресторан, объяснил, что прийти мне из-за травмы пока весьма затруднительно. Мог бы, конечно, тоже съездить на такси, но подумал, что мои бабки от меня никуда не денутся. Надёжнее, чем у Аркадия, только в сбербанке. Но тот сам вызвался подъехать ко мне домой на следующий день, заодно, сказал, проведает несчастного.

Чтобы не терять времени, решил подарить ресторанному коллективу несколько песен, в том числе пару хитов группы «Белый орёл» – «Потому что нельзя быть красивой такой» и «Как упоительны в России вечера». Однако, вчитавшись в текст второй, Аркадий задумчиво подёргал себя за козлиную бородёнку:

– Егор, тут какие-то лакеи и юнкера упоминаются. У нас ведь тоже раз в квартал репертуар худсовет принимает, боюсь, как бы по шапке не настучали за антисоветчину.

– Действительно, юнкера с лакеями как-то не в тему, – озадачился я. – Извиняюсь, не подумал. Ладно, попробуем заменить эту строчку. Например, вместо «лакеи, юнкера» будете петь «всё было, как вчера».

– А что, нормально, думаю, к этому худсовет не придерётся.

– Тогда вряд ли вам будет в тему и песня «Дым сигарет с ментолом», где герой пребывает в пьяном угаре. А вот «Гранитный камушек», несмотря на свою конкретную попсовость, для ресторана в самый раз за счёт незамысловатого текста и запоминающегося мотива. Да и «Натали» подойдёт, женщинам понравится, даже которые носят другие имена. И «Ах, какая женщина!» обязательно найдёт своего слушателя. А мне самому больше по вкусу вот эта вещь…

Я, аккомпанируя себе на гитаре, сыграл Аркадию «Я то, что надо» – с этой песней в группе «Браво» когда-то появился Валера Сюткин.

– Вот это действительно вещь! – воскликнул музыкант. – Егор, может, у тебя ещё что-то есть похожее, в стиле бит и рокабилли?

– Ещё, говоришь… Ну ладно, вот тебе ещё парочка вещей примерно из той же оперы, называются «Добрый вечер, Москва!» и «Дорога в облака».

Эти вещи Аркадию тоже пришлись по вкусу, в общем, ушёл он от меня чрезвычайно довольный, оставив на кухонном столе 500 рублей – мою долю за предыдущие месяцы.

А я себе дал зарок, что как смогу нормально передвигаться, сразу отправлюсь в ВУОАП, а то, чего доброго, песни разлетятся как народные или вообще ребята из «Арагви» припишут себе авторство, и доказывай потом, что ты не верблюд. Хотя в музыкантах, несмотря на их место работы, я был всё же уверен. Не производили они впечатления негодяев. К тому же через рестораны пришлось пройти многим будущим звёздам эстрады, да и я, что уж скрывать, имел счастье по молодости поигрывать в подобного рода заведениях.

Вспомнил я и о других своих прежних клиентах. Вооружившись записной книжкой с номерами телефонов, принялся обзванивать одного за другим. Кого-то в это время в Москве и Ленинграде не было, пришлось пока довольствоваться теми, кто имелся. Мулерману подкинул «Дроздов» и «Травы-травы», Хилю – «Зиму», которую он же и исполнял на какой-то там по счёту «Песне года», пока ещё не существующей. Магомаева успел перехватить перед самым отъездом в Баку, от предложенной композиции «Благодарю тебя», лет через десять прозвучавшую также на «Песне года», уже вполне готовый секс-символ советских женщин не отказался.

Лидии Клемент дозвонился в Ленинград и предложил песню «Прекрасное далёко», но при условии, что вещь должна записываться и впоследствии исполняться с детским хором. Правда, в эти годы ещё и в помине не существовало знаменитого БДХ СССР, то есть Большого детского хора Центрального телевидения и Всесоюзного радио под управлением Виктора Попова.

Когда Лидия вырвалась в Москву, я встретил её в дверях своей квартиры уже без костылей, опираясь лишь на палочку. Исполнил песню под гитару, затем она сама дважды спела, ухватив всё с лету. Потом, когда мы чаёвничали у нас на кухне, сказала, что у неё есть в Ленинграде знакомый, который руководит детским хором при Дворце пионеров, и она уверена, что он с удовольствием примет участие в этом проекте.

В разговоре мы перешли на «ты», в отличие от прошлого раза, и я перестал её величать по имени-отчеству, обращаясь к ней просто Лида. Наверное, я просто подрос и во многом выглядел как ровесник Клемент.

Тема моего «вещего сна» не поднималась, так что мне пришлось ей напомнить, чтобы она не забывала следить за своим здоровьем. Жаль было бы потерять такую певицу на самом старте карьеры, не говоря уже о жизненной стороне трагедии. У неё ведь и муж есть, и дочка вроде бы маленькая, им-то каково придётся. На этот раз Клемент мои слова приняла не так экспрессивно, но всё же спустя какое-то время заспешила прощаться.

Так, всё это хорошо, но самому-то мне почему бы не напомнить о себе как исполнителе? Разочек вышел на сцену с песней «Трава у дома», так минул уже год с тех пор. Какие у нас тут праздники приближаются? День Победы… Так, одноимённую песню можно подсунуть тому же Муслиму. Ну или лучше русскому по национальности, чтобы не было кривотолков, в крайнем случае славянину.

А кто у нас тут из славян? Допустим, Лещенко, которого все ассоциируют с этой вещью. Но пока он ещё слишком молод, наверное, чуть старше меня, куда ему с такой патриотикой… Исполнял её также Леонид Сметанников, причём ещё до Лещенко. Но тоже молод, тоже в районе двадцати.

А вот Кобзон уже на слуху, хотя ему нет и тридцати. Фигурировал среди исполнителей этой вещи, но как-то эпизодически, в числе прочих. Да, не русский, так что с того? Мужик он правильный, это я уже могу судить с высоты прожитых лет Алексея Лозового. Вот ему и попробую предложить «День Победы». Тем более он уже пел мою «Не расстанусь с комсомолом», хотя лично мы не были знакомы. Ничего страшного, один звонок Блантеру – и дело в шляпе.

Правда, Блантера, как назло, дома не оказалось. Там вообще никто не брал трубку. Позвонил Бернесу, и тот сказал, что Михаил Исаакович укатил с семьёй в санаторий. Но, на моё счастье, у самого Бернеса были и телефон, и адрес Иосифа Давыдовича. Повезло ещё, что Кобзон находился в Москве. По телефону договорились о встрече без проблем, и в назначенный срок я, слегка прихрамывая, с бандажом на колене, приехал на репетиционную студию «Росконцерта», где он работал солистом-вокалистом. Кроме восходящей звезды эстрады, здесь никого не было.

– А-а, ну привет, динамовец, – приветствовал он меня крепким рукопожатием. – Что ж ты так, взял и помешал «Спартаку» выиграть золотую медаль…

– Так что поделаешь, работа такая, Иосиф Давыдович, – извиняюще улыбнулся я, памятуя, что Кобзон болел за красно-белых.

– Давай, Егор, без имени-отчества, у нас с тобой разница в возрасте всего ничего.

Ну да, они же с Клемент вроде ровесники, только Кобзон выглядит намного представительнее.

– Хорошо, Иосиф, как скажешь.

– Показывай, что за произведение ты мне хочешь предложить, что за «День Победы»?

Я вручил Кобзону партитуру, сам сел к роялю и пробежался по клавишам. Затем кивнул певцу, и тот, сообразив, что от него требуется, запел. Репетиция продолжалась около часа, за это время Кобзон отточил исполнение.

– Неплохая вещь, – констатировал Иосиф, провожая меня из студии. – Значит, хочешь, чтобы она прозвучала на концерте ко Дню Победы?

– Так ведь с этой целью и сочинял, как раз к дате. Правда, надо бы ещё успеть пройти приёмку у худсовета, договориться с организаторами праздничного концерта…

– Ну, это я беру на себя, за это не волнуйся, – успокоил меня певец. – Тем более, если ты не в курсе, Фурцева ко мне благоволит, думаю, «День Победы» прозвучит на концерте обязательно.

Да уж, если я собираюсь заниматься музыкой на серьёзном уровне, то желательно поставить дома если не рояль, то хотя бы пианино. Нет, действительно, нужно что-то делать, а то не наездишься в поисках места, где исполнителя можно познакомить с твоей новой песней. Ладно, для Клемент сгодился в этот раз гитарный аккомпанемент, и то она первым делом, переступив порог квартиры, спросила: «А где у тебя рояль?»

Кстати, почему бы реально в зале не поставить рояль? Катька спит в одной комнате, я в другой, а мама, которая первое время после переезда ночевала в зале, вообще переехала к Ильичу. Я мысленно прикинул, что инструмент можно было бы определить ближе к балконной двери, в уголок. Даже при своих габаритах рояль вполне вписывался в интерьер. Думаю, можно будет обойтись без разрешения родных. А куда они денутся? В конце концов, я в свои неполные семнадцать лет в семье главный добытчик, а рояль, получается, – одно из средств для зарабатывания этих бумажек с профилем вождя революции.

Плохо, конечно, что в это время весьма туго обстоит дело с синтезаторами. Вот уж красота, хоть целый оркестр воспроизводи, да и размерами в несколько раз меньше не только рояля, но и пианино. Жаль, что из меня был никудышный технарь, примочки – максимум, на что меня хватило, а то и синтезатор «изобрёл» бы заодно.

Что у нас, кстати, по деньгам? Помню, в 1980-е чешский рояль марки Petrof стоил в районе 1200 рублей. Не знаю, как сейчас, но, скорее всего, цены сопоставимы. На сберкнижке у матери тысяча найдётся точно. Так ведь у меня и своя теперь есть, и там тоже тысяча с хвостиком. А если своих денег не хватит, можно и у матери попросить.

А с другой стороны, я прекрасно знал, что, по большому счёту, особой разницы в звуке между пианино и роялем не существует. Ну, может, за счёт более крупной деки у рояля звучание громче, что существенно на концертах. Ещё в рояле имеется так называемый «механизм двойной репетиции», благодаря которому легко можно проигрывать быстро повторяющиеся нажатия на клавиши. Мне это было ни к чему, для репетиций с вокалистами вполне хватило бы и пианино.

Но, опять же, ко мне будут наведываться не начинающие певцы – хотя не исключался и такой вариант, – а маститые исполнители. А для последних важен в том числе и антураж. Глянут и ухмыльнутся. Мол, какой-то пацан, да ещё и с пианино вместо рояля, мнит тут из себя невесть кого.

А если посмотреть с третьей стороны, то плевать, по большому счёту, что они подумают. Для нормального артиста на первом месте стоит работа, а все эти перья и блёстки… Блин, но ведь многие и выходят на сцену именно в перьях и блёстках, чтобы привлечь внимание. В смысле, какой-нибудь Фредди Меркьюри в отдельных образах или, если возьмём несколькими порядками ниже, Боря Моисеев. Не за голос же любит «Щелкунчика» некоторая часть аудитории, а за эпатаж, внешний блеск.

Твою мать, что-то я совсем загнался… На чём же всё-таки остановить выбор? Может, как в случае с «Динамо» и квартирой, положиться на случай? Тогда гадали на того, кто первый выйдет из подъезда – мужчина или женщина. На этот раз можно как-то разнообразить лотерею. Например, какая машина первой проедет мимо подворотни, ведущей в наш двор, – «Волга» или «москвич»? Другой вариант: будет дома сестра, когда я приду, или нет? Ну а что, с сестрой нормальный вариант, я реально не знал её распорядка дня, у неё постоянно находились какие-то дела вечером. Но не каждый день, так что реально получалось 50 на 50. Кстати, так же называлась развлекательно-музыкальная программа на отечественном ТВ будущего. Жаль, что нынешнее телевидение не балует советских граждан такого рода передачами. Разве что «Музыкальный киоск» с Элеонорой Беляевой выходит по воскресеньям, но там преимущественно давали классику, только в самом конце показывали сюжет о каком-нибудь зарубежном исполнителе.

Ладно, всё это лирика, вот уже и мой дом, силуэт которого выделяется на фоне темнеющего апрельского неба. Взгляд сам собой нашарил наши окна, но я себя одёрнул: ведь так и не договорился сам с собой, на что ставлю. А если сейчас увижу свет в одном из окон или какое-то движение, то понятно, что Катька дома. Хотя может и мама, она периодически навещает нас, помогает сестре с уборкой и готовкой. Короче, пока на окна глядеть не буду, иду с опущенной головой прямиком к подъезду и по пути решаю, на что ставлю. Итак, если Катька дома – покупаю рояль, если её нет – пианино. На звонок в дверь никто не ответил, открыл дверь своим ключом. Точно, тишина и покой, как на кладбище. А посему выходит, что начинаю искать нормальное пианино.

А нормальным, по моему разумению, должно быть не «Москва» или «Ласточка», и даже не лучшее из советского «Красный Октябрь», а что-нибудь вроде W. Hoffmann или Weinbach от не менее знаменитого производителя Petrof. Вот и буду искать эти два инструмента, какой попадётся, такой и возьму.

Только я далеко не был уверен, что мои поиски окажутся такими лёгкими. Для проформы следующие несколько дней решил посвятить обходу магазинов, торгующих музыкальными инструментами. Начал со специализированных отделов ГУМа и ЦУМа. И Weinbach как раз обнаружил в ЦУМе. В зале инструмент был один, и на его крышке покоилась неутешительная табличка «Товар оплачен».

– Девушка, – обратился я к немолодой продавщице, чем сразу её к себе расположил, – а что, это пианино у вас в единственном экземпляре?

– Ой, молодой человек, последнее было, его только вчера оплатили, обещали сегодня к вечеру забрать самовывозом.

– А в ближайшее время завоза не ожидается?

– Это теперь уже в следующем квартале.

Жаль, я уже в мечтах видел инструмент в своей квартире.

– Девушка, – снова польстил я женщине, – а оно у вас настроено?

– Да, конечно, к нам регулярно приходит настройщик, мы же не можем продавать товар, который неизвестно как звучит.

– Может, разрешите оценить звучание?

Продавщица колебалась несколько секунд, потом махнула рукой.

Я поднял верхнюю крышку и сыграл несколько гамм. Звук очень даже приличный, объёмный, мощный и чистый, почти не отличается от рояля. Эх, ну почему я не заглянул сюда парой дней раньше!

– Если не секрет, сколько хоть стоит такой инструмент?

– Сейчас погляжу в тетрадке… 850 рублей.

М-да, по сравнению со стоявшим рядом «Красным Октябрём» цена почти вдвое. Но фирма того стоила. Даже учитывая, что после Второй мировой правительство Чехословакии национализировало семейное предприятие, основанное ещё в XIX веке Антонином Петроф, качество всё равно оставалось на высоте.

– Девушка, а когда, вы говорите, заберут инструмент?

– Так вот уже должны скоро, до закрытия два часа осталось.

– А если не заберут?

– Ну, значит, завтра, или послезавтра… Нам-то что, товар оплачен.

– А если за пианино вообще не приедут?

– Да что вы такое говорите?! Товар же оплачен! Это такие деньжищи… Сам не сможет подъехать – всякое случается, заболел, может, человек или ногу сломал, так родные заберут. Рано или поздно, но заберут… Да вот, пожалуйста, наш покупатель! Здравствуйте, а вы сегодня без жены и дочки?

– Да, они вчера пианино выбрали, а моё дело – доставить его на место. Я нанял фургон с водителем, а насчёт грузчиков мы договорились с вашим администратором, что вы своих предоставите. За доставку на третий этаж я всё оплачу, потом на том же фургоне грузчиков отправлю обратно.

Говорившему было лет под пятьдесят. Крупное одутловатое лицо, очки в золочённой оправе, приличный костюм, шляпа, портфель из хорошей кожи… Явно не на последние шикует. Но всё одно, надо решаться.

– Товарищ, извините, что вмешиваюсь…

– Да, что вы хотели, молодой человек?

– Видите ли, я тоже хотел приобрести инструмент этой фирмы, но оказалось, что в Москве его не найти, а здесь последнее пианино Weinbach, и то оказалось оплачено.

– Сочувствую, но…

– Но я мог бы предложить вам цену несколько больше, чем вы заплатили за этот инструмент, – сказал я, понизив голос, чтобы не слышали продавщица и бродящие по отделу граждане.

– Вы? Мне?! Хм… Молодой человек, вы, наверное, учитесь в институте? И какая у вас стипендия? Пятьдесят рублей?

– Я учусь на заочном отделении Академического музыкального училища при Московской консерватории. Стипендии там, действительно, мизерные. Но основной мой заработок – как футболиста в команде «Динамо» и авторские отчисления с моих песен, многие из которых вы наверняка слышали. Да хотя бы вот эту…

Я снова поднял крышку инструмента и наиграл мелодию из «Чёрного кота», которую когда-то предложил Тамаре Миансаровой и звучавшую уже второй год чуть ли не из каждого утюга.

– Погодите! Вы – Егор Мальцев?! Ну точно! Я-то думаю, где мог видеть ваше лицо!.. А сейчас вспомнил: вы выступали в том году на концерте ко Дню космонавтики с песней «Трава у дома». Тот концерт ещё по телевизору транслировали, потому и запомнил. А вы ещё и в футбол играете? – Мужик-то явно не болельщик. – Так ваших произведений и по радио сколько крутят! – не унимался товарищ. – Вот не думал, что мне посчастливится лично познакомиться с автором таких популярных песен!

– Ну вот видите, как бывает… Так что с пианино, уступите?

Тут весь восторг мужика сошёл на нет. Выяснилось, что покупка пианино – инициатива дочки, учащейся Гнесинки, и мамы, которая просьбу дочки поддержала.

– У нас дома стояло неплохое пианино «Беларусь», но после пяти лет решили приобрести более серьёзный инструмент, – объяснил покупатель. – А здесь в ЦУМе у меня знакомый администратор, через него и вышли на это пианино. А оно же единственное, как сами говорите, и что я жене скажу, дочке?

– Например, что уступили инструмент известному композитору и футболисту, оставшись в прибыли.

– Ох, боюсь, этим я не отделаюсь.

– Так, сейчас подумаем… А как вашу дочь зовут?

– Ольга…

– На каком отделении она учится?

– На вокальном.

– Уже лучше. Колоратурное или меццо-сопрано, контральто?

– Высокое меццо-сопрано, педагоги хвалят.

– И ваша дочь наверняка грезит оперной сценой?

– Ну, я не знаю… Должно быть так.

– Совсем нескромный вопрос… Ваша дочь красива? Только честно!

– Да это-то вам зачем? Ну симпатичная… Да вот у меня и фотокарточка с собой.

Мужик достал из портфеля фото, на котором на фоне пальмы были изображены две улыбающиеся красотки в полный рост, только одна постарше, а вторая помоложе.

– В санатории в Сочи прошлым летом фотографию делали, – пояснил собеседник. – Это вот жена моя, Нина, а это дочка, Оленька.

– Знаете что, э-э-э…

– Владимир Климентьевич.

– Так вот, Владимир Климентьевич, я сейчас занят работой над оперой… Нет, скорее, мюзиклом, который станет настоящим прорывом в советской культуре. Хотя слово «мюзикл» для уха советского человека непривычно, можно это назвать современной опереттой, но мне удобнее говорить мюзикл. В общем, я ищу исполнителей на главные роли. Вот сейчас увидел вашу дочь на фото и понял – это она, Эсмеральда! Вы понимаете, к чему я клоню?

– М-м-м… Не совсем.

– Хорошо, объясню конкретнее. Вы уступаете мне пианино, а я отдаю главную роль вашей дочери. И Ольгу ждёт всесоюзный… да что там, всемирный успех! Потому что мюзикл будет действительно грандиозный, его увидят в десятках стран. С Фурцевой уже есть предварительная договоренность, – понизив голос, внаглую соврал я.

– Ох, что-то вы меня прямо огорошили.

Владимир Климентьевич снял шляпу и вытер потную залысину носовым платком. Немудрено, мечтал ли он, входя в отдел музыкальных инструментов ЦУМа десять минут назад, что на его дочь вскоре может обрушиться всемирная слава? Да я и сам об этом не знал, пришлось импровизировать буквально на ходу. Как нельзя вовремя в памяти всплыл мюзикл Notre-Dame de Paris. К счастью, я помнил все партии, все музыкальные отступления, да и моя последняя жёнушка в своё время задолбала крутить этот CD-диск. Так что поневоле запомнишь.

Я подошёл к пианино и сыграл опостылевшую мне когда-то партию Феба, сопровождая это своими вокальными потугами. Кажется, получилось неплохо. После чего слегка поклонился обступившей нас толпе любопытных и спросил, глядя прямо в глаза Владимиру Климентьевичу:

– Это тема одного из либретто в моём мюзикле. Симпатично звучит, не правда ли?

– Потрясающе! – всхлипнула какая-то старушка в ретрошляпе 1920-х годов с цветами на тулье.

– Я… Я согласен! Но что же я скажу своим девочкам?! – стал заламывать руки очкастый.

– Ну, если боитесь сказать правду, скажите, что в инструменте в последний момент обнаружили заводской брак и его возвращают на завод. А вам, соответственно, вернули деньги… Давайте отойдём в сторонку, подальше от посторонних ушей, пошепчемся… Итак, Владимир Климентьевич, сколько я вам должен? Тысяча рублей вас устроит? Сверх номинала получается 150 рублей, которые вы можете закроить на личные нужды. А своим заодно расскажете, как познакомились здесь со мной, якобы просто увидели и обалдели – вот он, живой Егор Мальцев. Познакомились, пообщались, показали фото жены и дочки, рассказали, что Ольга учится в Гнесинке, а Мальцев тут же клюнул и предложил восходящей звезде оперной сцены главную женскую роль в своём новом мюзикле.

Тут я, конечно, поступил благородно, в смысле насчёт тысячи рублей. Думаю, товарищ и от своих 850 не отказался бы. Но мне его стало как-то жалко, мало ли, вдруг влетит дома по первое число, тем более не исключено, что его «девочки» в конце концов узнают, как всё было. И не факт, что с мюзиклом всё выгорит. Нет, я, естественно, теперь уже попытаюсь написать русскоязычную версию, из оригинальной на французском я только как раз Belle и помнил. Но не факт, что прокатит на худсовете. Вот если бы я действительно заручился поддержкой Фурцевой… Мечтать, как говорится, не вредно.

– Хорошо, тысяча так тысяча, – выдохнул Владимир Климентьевич, озираясь по сторонам. – Когда я могу получить деньги?

Ого, как резко в нём проснулся делец! Ну так что ж, закалка, видать, серьёзная, раз разговор о деньгах возвращает его из фантазий в реальность.

– Так, времени у нас в обрез, через час отдел закрывается, а моя сберкасса находится в моём районе, в Черёмушках, – задумчиво побарабанил я пальцами по крышке пианино. – Владимир Климентьевич, а давайте мы поедем с инструментом сразу ко мне. По пути тормознём у сберкассы, пока она ещё не закрылась, и я при вас сниму деньги. Устраивает такой вариант?

– В принципе, устраивает…

– Отлично, только ещё скажите, какая у вас машина? Для меня найдётся место в кабине?

– ЗиС-150, тентованная. Вроде просторная кабина, в крайнем случае уж как-нибудь потеснимся. Ну что, товарищ продавец, где обещанные грузчики? Давайте команду на погрузку.