22 января
Тридцать дней после исчезновения

Он провел бессонную ночь.

Карта лежала на тумбочке у кровати, и Фогель, натянув до самого подбородка пуховое одеяло, всю ночь, не двигаясь, глядел в потолок. Вопросы и сомнения теснились в голове, мешая рассуждать здраво. Началась новая партия, и не играть он уже не мог. «Человек тумана» ему этого не позволит. Делать было нечего.

Только идти вперед.

Даже если спецагент чувствовал, что финал этой партии, которую навязал ему Человек тумана, окажется для него скверным. Впервые за всю карьеру он боялся правды.

Около пяти утра Фогель решил, что хватит прохлаждаться в гостиничном номере. Настал момент действовать. Спастись можно, только опередив события. Он вылез из кокона одеяла и встал с кровати. Прежде чем одеться, он проверил табельный пистолет, который годами носил с собой исключительно для виду. На самом деле он из него ни разу не стрелял, разве что на полигоне, и сомневался, что в кого-нибудь попадет. Он даже не знал, как почистить и приготовить оружие, и всегда поручал это кому-нибудь из подчиненных. В руке «Беретта» показалась ему слишком тяжелой, но это его собственная тревога искажала плотность предметов. Он убедился, что магазин полон, а затворная ручка ходит свободно. Руки у него дрожали. «Спокойно», – сказал он себе. Оделся он без привычной элегантности, выбрав темную фуфайку, полуспортивные брюки и самые удобные ботинки из своей коллекции. Сверху надел пальто и вышел.

Почти все журналисты уже уехали из Авешота. Остались только команды, освещавшие самые последние события. Да и там поменялись все корреспонденты. Крупную телеаппаратуру увезли. Но Фогель не мог отделаться от страха, что какой-нибудь ушлый журналист, приехавший за сенсацией, все-таки заметит, что он куда-то поехал. А потому выезжал он с кучей предосторожностей, все время поглядывая в зеркало заднего вида, нет ли за ним слежки. Одна рука лежала на руле, в другой он держал карту, чтобы определять направление.

В центре карты красным крестиком была обозначена какая-то точка. Были и другие ориентиры, так что накануне вечером ему пришлось купить компас в одном из магазинов, торговавших альпинистским снаряжением. Он старался не думать о том, что найдет в обозначенной точке. Точка находилась на северо-западе, в не особенно опасном месте, которое к тому же много раз прочесали поисковые отряды. Но почему же они ничего не заметили? «Плохо работали», – сказал себе Фогель. На самом деле вряд ли кто в действительности старался отыскать Анну Лу Кастнер. И он сам был виноват. Вместо того чтобы самому следить за поисковыми работами, он поручил это молодому и неопытному Борги, чтобы развязать себе руки для работы со СМИ.

Ручейки розового утреннего света перевалили через вершины гор и начали стекать в долину, как кровавые речки. Дальше начинался лес. Пришлось вылезти из машины и идти пешком, светя себе фонариком. Склон был покатым, и ноги скользили на толстом слое прошлогодних листьев. Чтобы удержаться на ногах, Фогель то и дело хватался за ветки. Продираясь сквозь частый кустарник, он поранился о колючку ежевики и даже не заметил царапины. Ему приходилось то и дело останавливаться и сверяться с картой и компасом. И надо было успеть до восхода солнца: его гнал страх, что кто-нибудь увидит его здесь.

Впереди виднелась небольшая лужайка. Судя по карте, именно она была обозначена красным крестиком. Если бы на кону не стояли его карьера и жизнь, он решил бы, что это чья-то скверная шутка. В сущности, так оно и было: Человек тумана шутил с ним свои шуточки. «Ладно, говнюк, посмотрим, что ты мне приготовил».

Он осветил лужайку лучом фонарика, но не увидел ничего особенного. Но, посветив чуть выше, заметил, что на ветке что-то висит. Коробка из-под пирожных. «Дело Дерга», – промелькнуло у него в голове. По всей видимости, Человек тумана хорошо знал его уязвимые места. Фогелю даже хватило сил с иронией воспринять намек на Мучителя и на фальсифицированные доказательства.

К тому же теперь он знал, где надо копать.

Он опустился на колени у подножия дерева, надел пару латексных перчаток и сгреб в сторону слой прошлогодних листьев. Потом принялся раскапывать землю, уже не обращая внимания на то, что может запачкаться. Копать глубоко он не собирался: на глубине мог оказаться труп Анны Лу, а он не желал его видеть. Ему надо было только удостовериться. Однако, углубившись всего на несколько сантиметров, он что-то нащупал. Из земли торчал уголок непрозрачного пластикового пакета. Фогель секунду колебался, потом схватил его и с силой выдернул.

Это оказался сверток, тщательно заклеенный изолентой, так чтобы содержимое осталось в безопасности.

Спецагент повертел сверток в руках, пытаясь понять, что же там такое. Потом поднес к уху и потряс. Внутри раздался знакомый звук: так звучат детские погремушки. Чем бы ни оказался подарок «человека тумана», это явно не был фрагмент человеческого тела. «Ну уж нет, пора заканчивать», – сказал он себе в ярости, которая теперь пересилила страх. Он решил сразу же вскрыть пакет и принялся разворачивать пластик, запечатанный на совесть. Когда же он понял, что это такое, худшие из его опасений тут же материализовались в вязком комке, застрявшем в горле. Теперь ему было не до иронии.

Подарком, который «человек тумана» пожелал преподнести Фогелю, оказалась видеокассета.

Изоляция обостряет все чувства. Он сделал это открытие в дни вынужденного одиночества. У него отняли возможность читать газеты и смотреть телевизор, отобрали даже наручные часы. Время дня он определял по запаху, доносившемуся из кухни, и мог догадаться, что приближается время завтрака, обеда или ужина. Камера была как прожорливый эмбрион: все, что в нее попадало, она уже не выпускала. Вот и его не выпустила. Теперь он распознавал все тюремные шумы. Бряканье ключей на большой связке у охранника при коридорной двери означало, что ночная смена кончилась и он сдает дежурство дневной смене. Это происходило примерно в шесть утра.

Видеть то, что происходит снаружи, он не мог, мешала тяжелая металлическая дверь. Зато по свету, льющемуся сквозь щель над порогом, можно было понять очень многое. Увидев возникшие у порога тени, он догадался, что в камеру кто-то собирается войти. Он насторожился и выждал, пока ключ не повернется в замочной скважине столько раз, сколько нужно. Дверь открылась, и на пороге появились две человеческие фигуры.

Этих охранников он раньше не видел.

– Соберите свои вещи, – сказал один из них.

– Зачем? Куда мы идем?

Ему никто не ответил. Мартини сделал, как приказали: свернул коричневое шерстяное одеяло, забрал миску и ложку, которые были в собственности тюрьмы, кусок мыла и флакончики с шампунем и гелем для душа, которые купил у торговца и которые на данный момент составляли всю его собственность. Потом пошел за охранниками.

Учитель думал, что его просто хотят перевести в другую камеру, но они прошли сквозь весь коридор одиночных камер, до самой решетки. И вот что странно: по дороге им не попалось ни одного охранника. Миновав еще пару коридоров, они вошли в лифт и спустились на два этажа. Странность номер два: им снова не попалось ни души. Не может быть, чтобы все охранники разом покинули свои посты. Мало того, за дверями камер стояла мертвая тишина. Обычно в этот час заключенные уже на ногах и громко требуют завтракать. Мартини вспомнил прошедшую ночь. Никто почему-то не мешал ему спать воплями и угрозами. Это была странность номер три.

Они подошли к помещению охраны, и тогда, прочитав на табличке «Блок F», учитель понял, что его привели в секцию общих камер, и встревожился.

– Минуточку, – сказал он. – Я спецзаключенный и должен содержаться в одиночной камере. Это приказ судьи.

Его никто не слушал.

Мартини внезапно охватил ужас.

– Вы меня поняли? Вы не можете поместить меня вместе с остальными.

Голос у него дрожал.

Но охранников его протесты не интересовали. Его крепко схватили за руки и подтащили к двери в одну из камер. Один из охранников открыл ее, а другой повернулся к учителю:

– Побудете немного здесь, а потом мы за вами придем.

Мартини сделал шаг, но заколебался. В камере было темно, и он не мог видеть, что или кто там внутри.

– Вперед, входите, – настаивал охранник. Тон у него был обнадеживающий.

В мозгу у Мартини пронеслась вереница мыслей. Он не сомневался, что эти люди его ненавидят, так же как и все в этой тюрьме. Но почему они должны причинить ему зло? В отличие от заключенных, они обязаны соблюдать закон. Он решился им довериться и шагнул в камеру. Дверь за ним захлопнулась, и он остался стоять у порога, дожидаясь, пока глаза не привыкнут к темноте. Вокруг себя он улавливал какие-то смутные шорохи, поскребывания, приглушенные звуки.

Изоляция обостряет все чувства. И он понял, что не один в камере.

Когда первый удар кулака обрушился на его лицо, Мартини сразу потерял равновесие. Вещи, которые он держал в руках, полетели на землю вместе с ним. Потом на него отовсюду посыпались удары. Били кулаками, били ногами. Он пытался прикрываться руками, но не мог увернуться от ударов. Он почувствовал вкус крови и острую боль от пореза на лице. Ребра трещали, у него перехватывало дыхание. Но вскоре он вообще перестал что-либо чувствовать. Он превратился в кусок плоти, валяющийся на полу и безуспешно пытающийся отбиваться.

В падаль.

Боли не было, только усталость. Мозг сдался раньше тела и впал в какое-то оцепенение. Только руки еще продолжали упорно сопротивляться. Глаза заволокло туманом. И когда все вокруг стало исчезать, в глаза ему ударил яркий свет. Он шел откуда-то из-за спины. Потом его схватили и поволокли через порог. Он был спасен, но его больше не было.

И тут он потерял сознание.

Он заперся в школьной кладовке, где хранились видеорегистраторы устаревшей системы наблюдения. В темноте светился только монитор, и в его свете лицо Фогеля выглядело как маска призрака.

Полицейский с некоторым усилием вставил в устройство кассету; зашуршал, наматываясь на бобину, ракорд, а потом пошел фильм. Сначала раздался треск, и на экране заплясали серые искры. Фогель уменьшил звук, чтобы его не было слышно за пределами кладовки. Прошло несколько секунд, и на экране появилось изображение.

Узкий луч света скользил по матовой поверхности. Потом появились какие-то грязные, выщербленные плитки, и кто-то несколько раз щелкнул по микрофону видеокамеры. Видимо, снимавший пытался установить ее более устойчиво. Объектив камеры скользнул вверх по стенке и остановился перед зеркалом. Подсветка над объективом дала ослепительный блик. В этой вспышке была видна только рука снимавшего в черной перчатке. Потом он сдвинулся в сторону, и стало видно его лицо. На нем был горнолыжный подшлемник. Единственным, что жило в этой неподвижной маске, были глаза. Далекие, загадочные. Пустые.

Человек тумана, сказал себе Фогель. Он ждал, что незнакомец что-нибудь скажет или сделает, но тот стоял неподвижно. Слышалось только его спокойное, ровное дыхание, и эхо от него исчезало и растворялось в тесной ванной комнате, где он стоял. Что это было за место? И почему он хотел, чтобы Фогель его увидел? Спецагент приблизил лицо к экрану, чтобы лучше разглядеть, и заметил за спиной незнакомца висевшее на крючке полотенце с двумя спаренными зелеными треугольниками.

Фогель пытался понять смысл этого символа, но тут человек на экране поднял руку в перчатке и стал безмолвно считать, помогая себе пальцами:

– Три… два… один…

Объектив резко сместился в сторону. Лицо в подшлемнике исчезло в зеркале, и на его месте в глубине кадра появилось мутное светлое пятно. Объектив немного сфокусировался…

И тогда он ее увидел. И сразу отпрянул, откинувшись на стуле.

За ванной виднелась комната, видимо номер заброшенного отеля. В углу, на загаженном матрасе, сидела одинокая фигурка. В луче подсветки телекамеры вокруг нее стояло сияние. И в темноте было в этом сиянии что-то угрожающее. Она сидела в позе полной покорности: согнутая спина, безвольно свисающие руки. Кожа у нее была белоснежная. Кроме зеленых трусиков и белого лифчика, как у маленьких девочек, облегавшего почти весь торс, на ней ничего не было. Объектив приблизил девочку. Рыжие волосы падали ей на лицо нечесаными прядями, и сквозь них проглядывал только полуоткрытый рот со струйкой слюны, сбегавшей с уголка. Острые лопатки поднимались и медленно опускались вместе с дыханием. Дыхание сразу превращалось в облачко пара, но она не дрожала от холода. Словно вообще ничего не чувствовала.

Казалось, Анна Лу Кастнер была без сознания, а может быть, ей что-то вкололи. Фогель узнал ее только по кружку буквы «о» на запястье. Оливер, мальчик, так и не поцеловавший ее летом. Маленькая тайна, которую она доверила только дневнику.

Видеокамера безжалостно держала ее в кадре. Потом девочка приподняла голову, словно хотела что-то сказать. Спецагент ждал, и услышать ее голос ему было страшно. Но именно в тот момент, когда она начала кричать, видеозапись внезапно оборвалась.

Первым долгом он уничтожил видеокассету. Бросил ее в топку школьной котельной и не отошел, пока не убедился, что она полностью сгорела. Он не мог рисковать и позволить, чтобы кто-нибудь нашел кассету у него. Фогелем овладела паранойя.

Он собрался уничтожить и дневник, но вовремя одумался. Беатрис Леман могла подтвердить, что отдала дневник ему, а потому идея ликвидировать и это доказательство была не из лучших. По сути, дневник не содержал никакой информации, которая могла бы его скомпрометировать. Он решил его не трогать, но спрятал в одном из шкафчиков школьной раздевалки, все еще служившей ему кабинетом.

Затем Фогель принялся искать в Интернете ту заброшенную гостиницу, где была сделана съемка. Он был уверен, что это видео играло роль приглашения. Если в той комнате найдут тело Анны Лу Кастнер, он всегда сможет сделать так, чтобы вся ответственность за убийство пала на учителя.

Полицейский был убежден, что именно этого добивался «человек тумана».

Иначе для чего ему было вести его к истине? Зачем было показывать видео с девочкой? Если он хотел просто настоять на том, что похищение – дело его рук, он послал бы материал в СМИ, а не Фогелю.

Спецагент определил целью поиска в Сети одну из старых гостиниц в окрестностях Авешота, из тех, что позакрывали после появления разработок флюорита, отпугнувших туристов. Некоторые из отелей еще значились в Сети. Примет у полицейского было мало, но имелась одна важная: два спаренных зеленых треугольника. Благодаря этому символу он и нашел наконец ту старую гостиницу.

Треугольники оказались двумя стилизованными елочками. Они и красовались на заржавевшем дорожном указателе.

Фогель подошел к воротам, за которыми начинался парк, расположенный вокруг здания. В само здание вели семь входов, и вокруг не было ни души: гостиница стояла в уединенном месте далеко от Авешота.

Фогель заметил, что ворота не закрыты, и, распахнув створки, въехал в парк на автомобиле. Потом вышел и закрыл створки. По короткой аллее он проехал с погашенными фарами и припарковал машину под портиком, с таким расчетом, чтобы ее не было видно.

Все окна четырехэтажной гостиницы были заколочены досками, но со входной двери доски были сняты. Спецагент вошел и зажег фонарик.

Вид ему открылся весьма плачевный. Хотя гостиницу закрыли лет пять тому назад, впечатление создавалось такое, что прошло полвека. Словно отсюда начался закат человеческого рода. От внутреннего убранства почти ничего не осталось. В темноте ржавели остовы старых диванов. Сырость покрыла стены зеленоватой патиной, из-под которой сочились ручейки вязкой желтой воды. Пол целиком покрылся строительным мусором и заплесневелыми деревяшками. Повсюду царил запах гнили. Фогель прошел мимо того, что раньше было стойкой рецепции со стеллажом для ключей, и оказался у подножия цементной лестницы, некогда затянутой бордовым паласом, клочки которого еще покрывали часть ступенек.

Он стал подниматься.

На втором этаже его ожидала табличка с номерами комнат: справа от номера 101 до 125, слева от 126 до 150. Учитывая, что в здании четыре этажа, найти нужную комнату будет нелегко. Задерживаться здесь дольше чем нужно ему не хотелось. И тут ему на память пришла одна деталь видеофильма, на которую он раньше не обращал внимания. Прежде чем навести объектив на Анну Лу, «человек тумана» считал на пальцах в обратном порядке.

И это не был театральный прием, очередная шуточка маньяка. Это было указание на то, где он находился.

Триста двадцать первая комната располагалась на четвертом этаже в левой части коридора. Фогель остановился на пороге и направил внутрь луч фонарика. Пучок света обшарил комнату и остановился на грязном матрасе, на котором сидела Анна Лу.

Однако никакого тела в комнате не было. Не чувствовалось даже запаха.

И никаких признаков, что здесь были люди. Что же происходит, гадал спецагент. Заметив, что дверь в ванную комнату закрыта, он подошел и взялся за дверную ручку, словно это движение могло помочь ему почувствовать смерть и разрушение внутри ванной комнаты. Ведь именно отсюда монстр вел свою жуткую съемку.

«Он хочет, чтобы я открыл дверь», – сказал себе Фогель. Теперь в голове спецагента команды отдавал «человек тумана».

Фогель медленно нажимал на ручку, пока она не опустилась до предела. И тогда резко распахнул дверь.

В лицо ему ударил яркий свет.

Это было как взрыв, только без огня и жара. Световой волной его отбросило назад.

– Держи его! Поймал? – раздался женский голос.

И кто-то ответил:

– Поймал!

Фогель попятился еще на шаг и закрылся рукой от слепящего света. Из-под руки он разглядел человека с телекамерой, а за ним еще одну фигуру, которая протянула руку и что-то поднесла ему к подбородку.

Микрофон.

– Спецагент Фогель, как вы объясните свое присутствие здесь? – спросила Стелла Хонер, не дав ему ни секунды передышки.

Полицейский в растерянности продолжал пятиться назад.

А журналистка наступала:

– Наш канал получил видеокассету с Анной Лу и ее похитителем. Вы знали, что девочку держали в этой гостинице?

Фогель чуть не упал на загаженный матрас, но удержал равновесие.

– Оставьте меня в покое!

– Откуда вы это узнали и почему скрывали информацию?

– Я… я… – пытался он выкрутиться.

Но в голову ничего не приходило. Он не смог даже задать ответный вопрос, а что, собственно, делают здесь корреспонденты.

– Оставьте меня в покое! – услышал он и не узнал собственного голоса в неуверенном, срывающемся визге.

И в этот момент Фогель понял, что его карьера закончилась навсегда.