Двигаясь вслед за торговыми караванами с востока на запад, мы начали путешествие в странах Юго-Восточной Азии и Дальнего Востока, затем попали в громадную, протянувшуюся на тысячи километров степь, побывали в странах ислама и очутились в христианском мире. Каждый из этих миров подразделялся на общности. Одной из них был комплекс славянских народов. Он входил в мир христианский, но если Грузия, Армения, Византия граничили с миром ислама, то восточные славяне исторически оказались буфером между Европой и Великой степью. Русское государство, которое превратилось к концу XII века в конгломерат княжеств, потерявших способность объединиться даже перед лицом смертельной угрозы, могло сдерживать натиск степных народов до тех пор, пока те сами были разъединены и относительно немногочисленны. Когда же над Степью поднимутся бунчуки армий Чингисхана, Русь примет удар монголов и погибнет, но самортизирует этот удар. Завоеватели, пройдя Русь, докатятся до Польши и Венгрии, сомнут, но не оккупируют эти страны, натолкнутся на сопротивление чехов и выдохнутся уже в пределах Священной Римской империи.

Судьбы западных славян во многом сходны с судьбой Руси. Однако их щиты обращены не на восток, а на запад. Им приходится ограждать славянский мир от давления со стороны западноевропейских государств.

Разумеется, эта аналогия приблизительна. Иными были соперники, иной – обстановка, иными – результаты этой борьбы.

Наконец, южнославянские народы – болгары и сербы – в борьбе за свою независимость сопротивлялись гегемонии Византии. История этой борьбы на три фронта распадается на множество страниц. Многие из них утеряны или пришли в ветхость.

В исторических катаклизмах выжили далеко не все славянские народы. Как правило, лишь те, что создали государственность до периода феодализма и были достаточно многочисленны, чтобы противостоять врагам. Немало небольших славянских и балтийских народов, в основном на севере Европы, по берегам Балтийского моря, сгинуло в этой борьбе. Кровь пруссов, ятвягов, вендов, лютичей и многих других течет ныне в жилах русских, литовцев, поляков, немцев, датчан. Имена же их остались лишь достоянием историков.

Тот же закон действовал и в Степи. Половцы, берендеи, черные клобуки, печенеги, хазары – все эти народы и племена исчезли, сметенные татаро-монгольским нашествием, и потомки их растворились в народах современных.

Порой, когда листаешь средневековую историю Восточной Европы, кажется, что некоторые страницы ее перепутаны. Вдруг сталкиваешься с явлением, которое противоречит логике повествования. Ведь действительность всегда сложнее теоретических построений.

Такой страницей кажется, например, история Галича. Он принадлежит славянской Руси и в то же время теснейшим образом связан с западными соседями.

Еще более необычна страница, повествующая о Новгороде и его младшем брате Пскове – городах-республиках, в которых можно найти аналогии не только с ганзейскими торговыми республиками, но и с итальянскими городами-государствами.

Икона Спас Нерукотворный. Новгородская школа иконописи. Россия. Начало XII в.

Дома Новгорода и церкви, одежда жителей, язык, нравы и обычаи во многом подобны владимирским. Но этот город, с одной стороны, правит государством, по площади равным чуть ли не всей остальной Руси, с другой – всей своей деятельностью связан с Европой. Это единственный из русских городов, не поддавшийся князьям.

Византийский император Мануил и император Священной Римской империи Фридрих Барбаросса не смогут покорить Милан и Венецию. Андрей Боголюбский, шведский король, немецкие духовно-рыцарские ордены не смогут покорить вольный Новгород.

Икона Ангел Златые власы. Новгородская школа иконописи. Россия. Вторая половина XII в.

Остановка в Новгороде – это начало путешествия по Европе, это столкновение с новым миром, центр которого – Балтийское море. Южное ответвление Великого торгового пути вскормило города Италии. Северное – Новгород, порты польского Поморья и ганзейские города Германии.

Новгород был по-настоящему открыт 26 июля 1951 года.

Шли археологические раскопки, далеко не первые.

В тяжелой влажной почве обнажались последовательно слои толстых бревен – древних мостовых города. Каждые двадцать – двадцать пять лет мостовая перестилалась, и бревна ложились на предыдущую мостовую. До тридцати слоев мостовых поленницей прорезают культурный слой Новгорода. Насыщенность почвы Новгорода водой, беда для строителей, оказалась счастьем для археологов. Предметы, обнаруженные ими, многие столетия лежали без доступа воздуха. Поэтому сохранились. Десятки тысяч различных находок – от произведений искусства и оружия до иголок – были извлечены из новгородской земли.

Был жаркий день, над раскопками висела пыль. Молодая работница Нина Акулова осторожно вытащила из щели между бревнами мостовой свернутый кусок бересты. Ей показалось, что она увидела на ней продавленные буквы. Через несколько минут клочок бересты оказался в руках начальника Новгородской экспедиции А. Арциховского.

План средневекового Новгорода. Репродукция

Археолог В. Янин вспоминает, как Арциховский, поглядев на бересту, поднял палец и замер. Задохнувшись от счастья, он не мог произнести ни слова… лишь непонятные звуки вырывались изо рта. Потом он перевел дух и крикнул:

– Премия – сто рублей! – Это относилось к Нине Акуловой.

И через секунду:

– Я ждал этой находки двадцать лет!

Так Новгород обрел голос. В первой найденной берестяной грамоте перечислялись села, с которых шли повинности в пользу какого-то Фомы.

И с того дня грамоты начали попадаться археологам почти ежедневно. Их уже много сотен. Они обнаружены и в других городах новгородской земли.

Значение этих грамот настолько велико, что они стали переворотом в мировой археологии, не говоря уже об археологии русской.

До того в руках историков находились лишь летописи и хроники, документы, созданные в монастырях или при королевских дворах, договоры и законы. Если же удавалось обнаружить бумаги личные, то принадлежали они тем же королям. Ведь пергамент, а потом бумага были очень дороги, труд писцов труден, кропотлив и неспешен. «Тиражи» литературных произведений ничтожны. До нас дошел лишь один экземпляр «Слова о полку Игореве», другие литературные памятники домонгольский Руси пропали.

Новгородские берестяные грамоты 1180–1200 гг.

Но как общались между собой простые люди, какие писали друг другу письма – и писали ли вообще или были неграмотны, – этого историки не представляли.

И вдруг оказалось, что в Новгороде влажная почва сохранила то, что в других русских городах истлело: письма, записки, распоряжения, выдавленные на бересте, самом дешевом материале, какой можно только придумать в лесном краю.

И зазвучали живые голоса предков. Обнаружилось, что грамотность была обычна у горожан Руси. Среди берестяных грамот есть любовные записки и долговые обязательства, ученические тетрадки, наброски художников и деловые распоряжения: все то, что мы доверяем сегодня бумаге, новгородцы писали на бересте.

Энциклопедия быта громадного города, центра могучего государства, непрерывно пополняется и сегодня. Каждое лето в Новгороде вскрываются все новые квадраты раскопок, и уже привычно археологи ждут новых грамот.

Так как об этих замечательных находках, о содержании грамот исчерпывающе написал нынешний начальник Новгородской экспедиции В. Янин в книге «Я послал тебе бересту», издававшейся не раз в нашей стране и других странах, пересказывать книгу, притом хуже, чем сделал автор, я не буду. Но об одной грамоте для нашего рассказа упомянуть необходимо.

Речь идет о грамоте № 286, найденной в 1957 году и датированной 1339 годом. Она как бы подводит итог событиям, начавшимся в середине XII века и достигшим кульминации в 1187 году.

Грамота эта – деловая записка, посланная одним новгородским сборщиком налогов другому. В ней говорится о заключении мира со Швецией, об отправленном новгородцами к шведскому королю посольстве и обсуждается проблема отношений с карелами, которые в те годы, как и прежде, были вассальным Новгороду народом.

В средневековой истории Северо-Западной Руси, Польши да и прибалтийских народов основным конфликтом была борьба с немецкими духовно-рыцарскими орденами, которые захватили обширные земли в Прибалтике. Их владения поглотили малые народы этого района и угрожали существованию Польши, Литвы и Новгородской республики. Борьба против орденов ознаменовалась рядом сражений. В русской истории наиболее известна битва на Чудском озере между новгородцами и Тевтонским орденом в 1242 году.

Но в конце XII века ордены еще не стали угрозой Восточной Европе. Лишь в 1200 году в Риге высадится епископ Альберт, и немецкие рыцари начнут свои завоевания. До этого идет сложная борьба, в которую втянуты как племенные союзы пруссов, вендов, лютичей, эстов, ливов, ятвягов и других малых народов Прибалтики, так и соседние государства – Дания, Швеция, Бранденбург, Саксония, Новгород и Польша.

Борьба идет за господство на Балтике, за монополию на торговом пути. Датчане воюют против вендов. Польша в соперничестве с Бранденбургом присоединяет Поморье. Новгородцы совершают походы на эстов и финнов. Швеция старается колонизовать западные финские земли, населенные народом сумь (суоми).

Эта эпоха соперничества, протянувшаяся на всю вторую половину XII века, известна мало: последующие события как бы вытеснили ее со страниц исторических книг.

С середины XII века шведские корабли берут курс на восток. Шведы причаливают к финским землям и основывают там поселения. Вскоре прибывает шведский епископ и начинает обращать финнов в христианство. Но те вовсе не намерены сдаваться – известно, как трудно было подыскать епископа для шведских поселений, по крайней мере трое первых были убиты. Вожди суми используют противоречия между Швецией и Новгородом, торговые фактории которого находятся в крупнейших портах Балтики, и в трудные моменты посылают за новгородской помощью.

Ледовое побоище (также битва на Чудском озере), 5 апреля 1242 г. Миниатюра из Летописного лицевого свода. XVI в.

Новгородская летопись рассказывает, что в 1142 году шведский флот в составе шестидесяти судов, причем на флагманском корабле находились шведский князь и епископ, направился к Финляндии и в пути встретил три торговые новгородские ладьи. Шведы напали на купцов. Погибло сто пятьдесят новгородцев, ладьи были захвачены. Этот эпизод дает одну из первых дат в истории шведского наступления на позиции Новгорода – с 1142 года борьба шведов с новгородской торговлей принимает острые формы.

К 1157 году относится первый зарегистрированный в шведских хрониках крестовый поход в Финляндию. Его предпринял король Эрик Святой. Заметим, что первый крестовый поход против народов Поморья состоялся всего за несколько лет до того – в 1147 году (руководил им саксонский герцог Генрих Лев).

В житии Эрика Святого говорится, что он, «взяв с собой из Упсалы святого Генриха, который был там епископом, двинулся в Финляндию, которая была в то время языческой и причиняла Швеции много вреда. Тогда святой Эрик принудил там народ воспринять христианскую веру и установить мир с ним. Так как они не хотели принимать ни того, ни другого, он сразился с ними и победил их мечом, отмщая мужественно за кровь христианских мужей, которую они так долго и часто проливали…».

Войцех Герцон. Вендский крестовый поход 1147 г. XIX в.

Разумеется, народ сумь большой опасности для Швеции и ее христианских мужей не представлял, но все крестовые походы должны облачаться в благородные одежды справедливости. И этот не был исключением.

О том, как дальше развивались события, можно узнать из буллы папы Александра, которую тот направил в Швецию в 1171 году. «Весьма трудная и тягостная жалоба поступила к апостолическому престолу о том, что финны всегда, когда им угрожают вражеские войска, обещают соблюдать христианскую веру и охотно просят [прислать] проповедников, но, когда войска уходят, отказываются от веры, презирают и жестоко бьют проповедников…»

Эта булла поднимает вопрос: кто же были враги финнов, из-за которых они согласны были принимать шведских проповедников (разумеется, под военной охраной)?

Статуя Генриха Льва в Брауншвейгском соборе

К сожалению, документов от той поры, как шведских, так и новгородских, осталось очень мало. Лишь порой текст договора или послание епископа осветят какой-то момент в давней истории. Чаще приходится пользоваться косвенными свидетельствами.

Новгородская республика к тому времени владела не только частью Восточной Прибалтики, но и Восточной Финляндией, где жили финские племена емь и карелы. Карелы платили Новгороду дань и входили в состав новгородского ополчения; вместе с тем они вели самостоятельную политику, хотя, как правило, оставались в русле политики новгородской. В то время карелы занимали большую территорию, чем сегодня, и их основные поселения располагались в районе нынешнего Выборга и на Карельском перешейке.

Деревянная статуя Эрика IX Святого. Стокгольм, Швеция

Важно подчеркнуть различие между новгородской политикой и политикой других европейских стран. Новгород, облагая соседние народы данью и обеспечивая безопасность на торговых путях, не вел практически миссионерской деятельности, которая вообще для православной церкви менее типична, чем для католической. Народы, подвластные Новгороду, оставались в массе своей языческими, что новгородцев не смущало. В этом была сила Новгорода, так как малые народы Прибалтики зачастую охотно шли на союзы и даже на подчинение новгородцам, которые не вмешивались в их внутренние дела. Но здесь таилась и слабость, так как, не имея идеологических связей и не утверждая среди своих вассалов сети священников, Новгород в периоды ослабления не мог удержать эти народы под своим контролем. Власть же католических завоевателей была много прочнее: воинственная верхушка племен уничтожалась, население обращалось в христианство и ставилось под контроль католической церкви – создавалась куда более совершенная, чем в Новгородской республике, система подчинения.

Отзвуком этой ситуации и была булла папы римского.

У историков нет сомнений в том, что врагами племени сумь, о которых говорилось в булле, были карелы – наиболее активные союзники Новгорода на Балтике, которые старались обложить финнов данью. Когда же карелы уплывали обратно, нужда в шведских миссионерах тут же пропадала.

Однако относительно слабые племена сумь, разумеется, не могли до бесконечности играть на противоречиях между Новгородом и Швецией. Швеция была совсем рядом, и епископы не искали мученического венца. Так что с каждым годом шведы все более укреплялись в Южной Финляндии.

Экспансия Швеции всерьез беспокоила Новгород. Усиление шведов на Северной Балтике, в то время как по ее южному берегу продвигались датские и саксонские войска, лишало Новгород привилегий в торговле. Важные промежуточные пункты новгородской торговли – Аландские острова, юг Финляндии, остров Готланд – постепенно переходили в руки конкурентов.

После первого крестового похода шведов в Финляндию, не приведшего к покорению страны, борьба разгорелась всерьез. Шведы, будучи не в силах одолеть русских конкурентов, решили ударить в сердце Новгородской республики. Для этого они избрали город Ладогу – ворота в Новгород.

В мае 1164 года пятьдесят пять шведских кораблей проплыли по Неве в Ладожское озеро и вошли в устье Волхова. 23 мая, высадившись на берег, шведы начали штурм Ладоги. Но, сжегши посад, шведы не смогли взять саму крепость и отступили к ладьям. На помощь Ладоге подоспели войска новгородского князя Святослава, и после жестокого боя лишь двенадцати шведским кораблям удалось уйти.

Новгородский детинец – крепость Великого Новгорода. Россия

Староладожская крепость. Россия

Можно предположить, что и после этого происходили морские баталии и взаимные нападения соперников на суше, но лишь некоторые из них остались в летописях. Известно, например, что в 1178 году карелы разрушили поселение шведов в Финляндии.

Софийский собор в Великом Новгороде. Россия

В 1187 году Новгород нанес наконец мощный ответный удар. Карелы на своих ладьях проникли по судоходному каналу к крупнейшему шведскому городу того времени Сигтуне, стоявшему в двадцати километрах от моря, взяли его штурмом и сожгли. После этого Сигтуна так и не возродилась. Из похода карелы привезли в Новгород так называемые сигтунские врата, которые и сегодня украшают собор Святой Софии.

Наступление шведов в Финляндии и на торговых путях новгородцев было остановлено. Но лишь временно.

В первой половине XIII века на Руси появились татаро-монголы. Они не дошли до Новгорода. Казалось бы, он должен был процветать и далее. Но крушение русских княжеств непоправимо ударило по новгородскому благополучию. Ведь Новгород был, в первую очередь, посредником между Европой и Русью. Отныне же объем торговли резко сократился, и конкуренты Новгорода в Европе смогли вытеснить его с важных путей. К тому же продолжались войны со Швецией, и новгородскому князю Александру приходилось сражаться со шведами на Неве, а затем вести свои войска на юг, к Чудскому озеру. Тевтонский орден оказался более опасным соперником, чем шведы. Новгороду удалось тогда отразить нападения врагов, но многие из своих западных земель город потерял.

Cигтунские Врата в Софийском Соборе – памятник славы русских богатырей. Великий Новгород. Россия

Судьбы Руси и Польши во второй половине XII века имеют немало общего.

Их внутренние проблемы весьма схожи – тот же раскол, то же дробление на удельные княжества, то же военное ослабление.

Король Болеслав Кривоустый (1102–1138) был последним в ту эпоху единовластным хозяином Польши. Однако на первых порах власть Болеслава активно оспаривалась как его братом Збигневом, так и можновладцами – крупными феодалами, богатством и силой не уступавшими королям. Самым могущественным из польских феодалов был Петр Власт, родственник Болеслава, известный своим благочестием и богатством. Считается, что он построил в стране не меньше костелов, чем сам Болеслав. Можновладцы, порой связанные родственными узами с правящим домом – Пястами, а порой поднявшиеся из племенных вождей Поморья или Мазовии, сформировались как решающая сила в Польше раньше, чем феодалы на Руси, где бояре играли важную роль лишь в Галиче и в Новгороде. Центральной власти противостояла в Польше и католическая церковь.

Болеслав III Кривоустый

Здесь таится важное различие в развитии Польши и Руси. Русь приняла духовное главенство Византии, оттуда шли книги, ехали священники, художники и мастера. Но главенство Византии было лишь номинальным, и число византийских священников – сравнительно небольшим. Монастыри на Руси в борьбе за власть решающей роли не играли. Если церковь на Руси чувствовала себя обиженной, она могла обращаться лишь к князю: надежда на поддержку из Византии была эфемерна.

Иначе в Польше. Польша становится католической страной. В ее землях обосновываются монашеские ордены – сначала бенедиктинцы, затем орден Святого Бернарда, а потом и духовно-рыцарские ордены. Большинство священников, особенно в раннем Средневековье, – иностранцы, князья церкви порой не знают польского языка. Одно время римский папа даже подчинил польскую церковь архиепископу Магдебургскому.

Святой Бернард Клервосский

Иностранные монашеские ордены спешат обзавестись в Польше хозяйством, добиться независимости, получают земли, строят монастыри и крепости, и к концу XII века католическая церковь становится мощной экономической силой.

Церковь пользуется покровительством не только польских князей, которым она нужна как идеологическая подпорка, но и немецких государей и римского папы. Это не далекая Византия – это реальная сила, способная прийти на помощь церкви в Польше, если та почувствует себя ущемленной. Епископы и монастыри, зная об этой поддержке, далеко не всегда подчиняются королю.

Памятник Альбрехту Медведю (Альбрехт I Бранденбургский) с аллеи Победы в Берлине, ныне в цитадели Шпандау. Германия

Болеслав Кривоустый, подчиняя поморские княжества, населенные малыми славянскими и балтийскими народами, несет туда и крест. В то же время прибалтийские земли – объект устремлений германских князей. Герцог Саксонский Альбрехт Медведь основывает на тех землях Бранденбургскую марку – центр дальнейшей немецкой экспансии. Деятельность немецких завоевателей также сопровождается обращением поморских народов в христианство: те же монашеские ордены, подвластные тому же папе, сопровождают и немецкие отряды. Лозунг у поляков и немцев один – обратить в истинную веру заблудших лютичей, вендов, пруссов и ятвягов. Болеслав Кривоустый, покорив «гроды» Поморья – Волин, Щецин, Колобжег, Белогрод, посылает туда епископа Оттона Бамбергского. Альбрехт Медведь шлет иных епископов, братьев Оттона по ордену. Но ведь политические интересы Польши и Саксонии противоположны. Оба эти государства стремятся завладеть богатым и важным для торговли южным берегом Балтийского моря. И если отношения Польши со славянскими и балтийскими народами определяются также их этнической близостью к полякам, то для германских княжеств это война с чуждым по языку населением.

Статуя епископа Оттона Бамбергского. Бамберг, Германия

Когда же обнаруживается, что Саксония и Бранденбург не в состоянии поглотить Поморье и территории, что лежат восточнее, – нынешние Литву, Латвию и Эстонию, а также русские владения в Восточной Прибалтике, традиции крестовых походов и опыт, полученный на Ближнем Востоке, используются на севере Европы. Духовно-рыцарские ордены берут на себя основную тяжесть борьбы с непокорными народами Прибалтики и выкраивают себе государства вместо утерянных на Востоке.

Для орденов Польша становится врагом номер один – смысл миссионерской деятельности отступает на второй план. Неважно, что епископ Оттон в первой половине XII века уже обратил лютичей в христианство от имени польского короля. Даже вырабатывается удобная формула: датчане и ордены ведут войну против славянских князей Поморья, так как их христианство не настоящее, а притворное, и потому их можно считать язычниками.

Болеслав Кривоустый был человеком жестоким и властным. Твердой рукой он расправлялся с враждебными силами как внутри своей державы, так и вне ее. Он придерживал опасные устремления церкви, ограничивал ее запросы и использовал ее в своих целях. После долгих лет вражды он сломил своего единокровного брата Збигнева и, заточив в тюрьму, ослепил его. Он сурово расправлялся с можновладцами. Воеводу Скарбимира он ослепил за попытку поднять мятеж, а воеводе Вшебору, который струсил и бежал с поля битвы, он прислал кудель – позор был так велик, что воевода, как говорят, сплел из этой кудели веревку и на ней повесился.

Миссионерская деятельность Оттона Бамбергского. Гравюра

После ряда походов на север Болеславу удалось сделать своими вассалами поморских князей и вождей племен. Города Поморья признали верховную власть Польши. Чешские князья Владислав Чешский и Оттон Моравский, которые в гражданских войнах выступили на стороне Збигнева, в конце концов вынуждены были пойти на мир с Болеславом. Он поддерживал волынского князя Ярослава, враждуя с Владимиром Мономахом. С ведома Мономаха перемышльский князь Володарь совершил набег на польские земли. Опасаясь продолжения враждебных действий и не решаясь на войну с Киевом, так как войско его было занято на западе, Болеслав принял предложение состоявшего у него на службе Петра Дунина (то есть датчанина), который обещал справиться с Володарем малыми силами.

Взяв с собой тридцать воинов, Петр Дунин приехал в Перемышль и объявил Володарю, что поссорился с Болеславом и просится на службу к русскому князю. Володарь поверил Дунину, и тот поселился в Перемышле. Несколько недель Дунин ждал удобного момента. Наконец Володарь отправился на охоту. Дунин был рядом с ним и сделал так, что Володарь, преследуя тура, оторвался от своей охраны. Люди Дунина скрутили Володаря и увезли в Польшу. Там князь просидел в подземелье до тех пор, пока его не выкупил брат Василько.

Главным политическим достижением Болеслава была победа над армией германского императора Генриха V, который вступил в Польшу в качестве союзника неукротимого Збигнева. Болеславу удалось избежать решающего сражения, и, заманивая германских рыцарей внутрь страны, заставляя их безуспешно осаждать города, беспокоя нападениями с тыла и схватками в дремучих лесах, он в конце концов заставил императора уйти из Польши и признать ее независимость. Этим Болеслав на полвека пресек желание императоров Священной Римской империи определять польскую политику.

Памятник Болеславу Кривоустому в Плоцке. Польша

Правда, далеко не все предприятия Болеслава были успешными. Уже к концу жизни он втянулся в венгерские дела, стараясь посадить на престол своего избранника. В этом он не преуспел, зато испортил отношения с чехами. Чешский князь Собеслав, связанный родственными узами с претендентом на венгерский престол, ударил по Силезии, и лишь третейский суд нового германского императора установил мир в Восточной Европе.

Правя Польшей почти сорок лет и оставляя сыновьям сильную, единую державу, Болеслав сам при жизни так и не короновался – он не был официально королем польским, хотя все его таковым считали. Эта скромность сыграла пагубную роль в дальнейших событиях.

Престолонаследие в Польше всегда было проблемой сложной. Однако определенный порядок существовал: основные земли получал один из сыновей, остальным доставались уделы. Король имел право выбора, и потому нередко реальным наследником становился не старший сын. Даже такие знаменитые короли, как Болеслав Храбрый и Болеслав Кривоустый, не были старшими сыновьями.

«Битва на собачьем поле», 1109 г. Гравюра из «Истории Польши» Мартина Бельского. 1597 г.

Зачастую после смерти короля в стране наступал хаос: сыновья выясняли отношения между собой. Но практически всегда верх брал тот, кому отец оставил львиную долю страны.

Болеслав нарушил этот неписаный закон.

Трудно сказать, что его заставило: до сих пор историки и поэты спорят, руководила ли им любовь к сыновьям и желание никого из них не обидеть, или решающую роль сыграла вторая жена Болеслава, которая стояла у его смертного ложа и требовала, чтобы младшие принцы получили побольше. А может быть, он рассудил, что, если все сыновья получат поровну, ни один не сможет взять верх над братьями.

Сыновей было пятеро. Старшему, Владиславу, отец отказал Силезию, Болеславу Кудрявому достались земли мазовецкие и Куявия, Мешко, которого впоследствии назовут Старым, получил Великую Польшу, Генрих – Сандомир. Самый младший, Казимир, еще не мог управлять, поэтому его судьба зависела от братьев. Он рос у Генриха Сандомирского. Краков, а также Поморье передавались Владиславу как старшему.

После смерти Болеслава короновать было некого: все пять братьев были равны, главенство Владислава было условностью, не подкрепленной перевесом в силах.

Валери Элиаш-Радзиковский. Владислав II, князь Польши. Гравюра. XIX в.

Разделив страну, Болеслав фактически передал ее во власть своих врагов – можновладцев. Именно им было выгодно, чтобы князья были слабыми, тогда власть феодалов усиливалась. Соседям Польши, в первую очередь германским императорам, также была нужна слабая Польша.

У каждого из новых правителей были свой двор, своя армия, свои воеводы, мечники, скарбники, канцлеры, стольники…

Разумеется, каждый из князей старался оттеснить остальных братьев и захватить власть в Польше. Но страна была разделена Болеславом столь умело, что эти попытки неизбежно проваливались.

Первым бросился в бой Владислав.

Он опирался на поддержку извне: за спиной этого не очень сильного и решительного человека стояла энергичная жена Агнесса, дочь герцога Леопольда Австрийского. Мог Владислав рассчитывать и на помощь русских родственников по матери.

Владислав объявил войну своим братьям, на сторону которых сразу встали можновладцы. Его же поддерживали лишь немногие магнаты, в частности Петр Власт.

Владислав проявил себя плохим полководцем и неудачливым политиком. Слабость его заключалась не только в неумении находить союзников и предводительствовать войсками – при первых же неудачах он начал искать виноватых. И сделал большую глупость – ослепил, заподозрив в измене, своего главного сторонника Петра Власта, чего ему не простили не только воеводы и магнаты других земель, но и собственные вельможи.

Польские летописцы рассказывают еще одну историю, которая усугубила раскол между Владиславом и феодалами. Она связана с Петром Скринским, вроцлавским воеводой.

Как-то Владислав с воеводой были на охоте и заночевали в лесу. Было холодно, моросил дождь, охотникам не спалось. Злой на язык Владислав сказал:

– Твоей жене сейчас лучше, чем нам. Она-то в мягкой постели с твоим духовником.

Оскорбленный воевода не нашел ничего лучшего, как ответить:

– Твоей жене Агнессе тоже можно позавидовать. Ей тепло в объятиях немца Добеша.

Владислав промолчал, но зло затаил.

Утром он примчался к Агнессе и в присутствии вельмож обвинил ее в нарушении супружеской верности.

Разумеется, Агнесса не бросилась в ноги мужу, винясь в грехе. Она сумела не только убедить Владислава, что ее оклеветали, но и добиться головы воеводы. Более того, Владислав по ее наущению повелел, чтобы наказал магната именно Добеш, командир наемного немецкого отряда.

Ничего не подозревавший Скринский справлял в те дни свадьбу дочери с сербским князем. Добеш со своим отрядом прискакал во Вроцлав, схватил воеводу и, прежде чем кто-либо успел опомниться, увез его в Краков.

Несколько недель Скринский провел в темнице. Владислав все не решался казнить его. За Скринского ходатайствовали все вельможи Кракова. Вроцлав грозил отложиться. Но Агнесса была непреклонна, и в конце концов Скринскому выкололи глаза и отрезали язык.

Любопытная деталь: летописцы утверждают, что через некоторое время к Скринскому вернулись речь и зрение. То ли в этом отразилось стремление к торжеству справедливости, то ли в самом деле палачи пожалели воеводу.

Владислав, покинутый феодалами, собрал армию из наемных отрядов. Ему удалось нанести поражение братьям и осадить их в Познани, но, пока он штурмовал город, феодальные ополчения окружили его войско, и ему с трудом удалось бежать в Германию. Там он и провел немало лет, уговаривая императоров – сначала Конрада, а потом Фридриха Барбароссу – вторгнуться в Польшу и вернуть ему престол, за что обещал немалые территориальные уступки. Однако вначале германские императоры были заняты Вторым крестовым походом, а затем Фридриху Барбароссе пришлось утверждать свою власть в Германии, так что польские дела оставались для него второстепенными.

Валери Элиаш-Радзиховский. Болеслав Кудрявый. Гравюра. XIX в.

Старшинство в Польше перешло к Болеславу Кудрявому, и на некоторое время наступило спокойствие. Каждая из трех частей, на которые оказалась разделенной страна, все более обособлялась.

Из трех оставшихся братьев (Казимир был еще мал и не имел удела) наибольший интерес у польских писателей вызвала фигура Генриха Сандомирского.

Казалось, именно ему судьбой предназначено властвовать над Польшей. В отличие от братьев, Генрих был человеком ярким, неординарным. Он бросил свое княжество и отправился в большое путешествие, жил в Германии, сблизился с молодым Фридрихом Барбароссой. По матери немец, он был своим человеком при императорском дворе.

Затем, что совсем уж необычно, Генрих Сандомирcкий с небольшой польской дружиной отплыл в Святую землю. Он был принят при иерусалимском дворе как друг и родственник германского императора. Не раз сражался с мусульманами. В осаде Аскалона он участвовал в составе отряда тамплиеров; возможно, он даже вступил в этот орден.

Судя по всему, Генрихом руководило религиозное чувство. Не исключено, что, размышляя о будущем своей страны, он уже тогда стал мечтать о крестовом походе против Поморья.

Могучий Орден тамплиеров управлялся трезвыми людьми. Перспектив усиления на Ближнем Востоке было мало. Подыскивались новые области действия, и, хотя не ему, а другим орденам суждено было завоевать Прибалтику, у истоков этой идеи стояли тамплиеры. Они могли рассчитывать на поддержку северогерманских купцов. Если Венеция, Пиза и Генуя толкали крестоносцев на восток, то Любек и Майнц желали обрести торговую монополию на Балтике.

Когда Генрих Сандомирский в ореоле рыцаря из Святой земли вернулся в разделенную на уделы Польшу, вслед за ним в его княжестве появились и тамплиеры, получившие землю для обители.

Однако если у Генриха и были планы крестового похода на северо-восток, их пришлось отложить, так как лишенному престола Владиславу удалось все же убедить Фридриха Барбароссу совершить поход на Польшу. К тому же и сам Фридрих мечтал сплотить под своей эгидой все европейские государства.

Когда германская армия вторглась в пределы Польши и Болеслав Кудрявый, не готовый к войне, организовать отпор не сумел, а его брат Мешко уклонялся от крупных сражений, Фридрих Барбаросса и его союзник в этом походе, чешский король, вероятнее всего, планировали передать польский престол Генриху Сандомирскому. Во всяком случае, в 1157 году, когда сопротивление Польши было сломлено, Фридрих призвал к себе для переговоров именно Генриха, но тот отклонил корону, предложенную другом юных лет.

Статуя императора Фридриха I Барбароссы у горы Кифхойзер. Германия

Владислав же и его тщеславная Агнесса ничего не получили. Фридрих предпочел принять вассальную присягу от Болеслава Кудрявого. Ввести ненавидимого всеми Владислава в польскую политику означало вызвать междоусобную войну.

Еще десять лет Генрих живет в Сандомире. Уже в крестовые походы против финнов отправились шведы, датские крестоносцы стараются покорить вендов, уже нашивают на плащи черные кресты саксонские рыцари, а Генрих все медлит.

Лишь в 1167 году он наконец собирается в крестовый поход против пруссов.

Вместе с ним отправляется и Болеслав Кудрявый.

Братья углубились со своей армией в непроходимые леса и болота прусских земель, стремясь выйти к устью Вислы. Но рыцарское войско было плохо приспособлено для войны в лесу, где пруссы чувствовали себя как дома. И после многодневного, утомительного перехода польские крестоносцы были окружены и разгромлены. По одним источникам, Генрих Сандомирский был убит в этих лесах, по другим – скончался от ран после того, как его привезли в Сандомир. Болеслав Кудрявый бежал.

Через два года умер в Германии Владислав. Болеслав Кудрявый прожил еще четырнадцать лет – его смерть последовала в 1173 году.

Таким образом, остались в живых лишь два сына Болеслава Кривоустого – Мешко Старый и подросший, унаследовавший земли Генриха Казимир. Казалось бы, теперь объединение Польши – вопрос времени. И сила на стороне Мешко, владетеля Великой Польши – западных областей страны.

Александр Лессер. Мешко III Старый, король Польши. Гравюра XIX в.

Но за прошедшие десятилетия процесс разделения Польши на уделы зашел так далеко и можновладцы набрали такую силу, что объединить Польшу стало невозможно. К тому же после смерти Владислава Фридрих Барбаросса, также отнюдь не желавший, чтобы Польша была сильным, единым королевством, передал Силезию троим сыновьям Владислава. Между молодыми князьями тут же разгорелась борьба за власть, причем каждый из них неоднократно призывал на помощь германских родственников.

Так вот, когда Мешко Старый решил, что пришла его пора править Польшей, можновладцы и церковь тут же выдвинули своего ставленника – Казимира.

Воспитанник и, в известном смысле, духовный наследник своего старшего любимого брата Генриха Сандомирского, Казимир был религиозен, разумен и так же нерешителен. Он остался в истории под именем Казимира Справедливого.

Мешко занял древнюю столицу Краков и овладел большей частью страны. Сделать это ему удалось лишь потому, что феодалы никак не могли разобраться между собой. Помимо основной войны, которая катилась по стране, на нижнем этаже власти кипели малые войны между воеводами и магнатами. Но, по мере того как Мешко покорял провинции Польши и старался укротить феодалов, они все яростнее поднимались против него. Феодалов не интересовала судьба страны. Им не хотелось видеть ее объединенной под властью сильного государя – тогда ущемлялись их интересы.

Ян Матейко. Ленчицкое собрание в 1182 г. XIX в.

Во главе объединенного войска можновладцев стал епископ Краковский Гетка – духовные феодалы объединились со светскими. В 1177 году Мешко был изгнан из Кракова, и вскоре в истории Польши произошло важное событие: феодалы, светские и духовные, собрались в городе Ленчице на собрание (по-латыни оно именовалось «коллоквиум»).

Ленчицкое собрание стало первым в истории страны сеймом. Отныне судьбу Польши решали не короли, не князья, а воеводы, епископы, можновладцы. Их вольности, которые там были утверждены, в чем-то сходны с привилегиями, которые английскому рыцарству предоставила Великая хартия вольностей. Это манифест феодальной раздробленности, победа феодалов, которые ставили свои интересы выше интересов страны. Так как часть решений была в пользу церкви – например, королю или князю было отказано в наследовании имущества после смерти епископа, – «манифест» был направлен в Рим, к папе. Разумеется, папа тут же его одобрил. Ленчицкое собрание признало право германского императора быть верховным судьей в польских делах, что было тактическим успехом можновладцев, которые полагали, что император будет защищать их интересы, и стратегическим проигрышем для Польши, потому что германская экспансия усилилась, а позиции в Поморье Польша теряла. Ослабленная, она уже не рассматривалась поморскими князьями как сюзерен, и некоторые из них предпочли принести вассальную присягу германскому императору.

Разгромленный феодалами Мешко бежал в Поморье и скрывался там некоторое время, с горечью наблюдая за тем, как его владения переходили в руки брата. Но Мешко не смирился. В 1182 году он снова в Польше и возвращает себе западные провинции. Раздоры между можновладцами были не менее остры, чем их вражда с Мешко. И эта рознь прорвалась наружу, когда разгорелся конфликт между командующим армией Казимира воеводой Николаем и другими феодалами. Распри внутри лагеря магнатов достигли такой степени, что, когда Казимир со своим воеводой отправились в поход, чтобы возвратить Галич князю Владимиру, феодалы из краковских земель тайком послали гонцов к Мешко с просьбой прийти и править.

Известие об измене феодалов застало Казимира у Галича.

Узнав, что Мешко движется на Краков, Казимир обратился за помощью к родственникам своей русской жены. С дружинами, присланными из Руси, Казимир двинулся к Кракову, разгромил заговор феодалов и остановил наступление Мешко. В Польше наступила временная передышка. Она прекратилась в 1194 году, когда Казимир Справедливый неожиданно умер.

И тут борьба разгорелась с новой силой. В ней участвовали юные сыновья Казимира и его вдова Елена, владетели Силезии, сам Мешко Старый и его сыновья. Польша была разорена. Неизвестно было, с кем завтра войдет в союз Мешко, к кому переметнется воевода Николай, кого позовут на помощь сыновья Владислава… В феодальных усобицах Польша встречала XIII век, и, больная той же болезнью, что и Русь, она окажется бессильной перед монгольскими армиями, которые, прорвав русский заслон, выльются на польские равнины.