Часть IV
Русь

Грузия, Армения, Византия были восточным рубежом христианского мира, противостоящим миру ислама. Русь, разделенная на княжества, разобщенная и неспокойная, была щитом, оберегавшим Европу от Великой степи, и в то же время посредницей между народами Степи и Европой.

Торговые пути, проходившие по Руси, были ответвлениями Великого шелкового пути. Две основные ветви шли по долинам Волги и Днепра. На днепровской, более старой дороге выросли города Южной Руси, к ней тяготели западные княжества, и основным перевалочным пунктом там стал Великий Новгород – ворота в Балтику.

Оклад Мстиславова Евангелия, созданного не позднее 1117 г. в Новгороде по заказу новгородского князя Мстислава для церкви Благовещения на Городище. Россия

Путь по Волге был моложе днепровского и процветал в те века, когда усилились государства Средней Азии. На этом пути существовало Болгарское царство, по этому пути персидское серебро попадало в верховья Камы, а меха из тайги – ко двору багдадского халифа. Этот путь помог становлению городов Северной Руси – Владимира, Суздаля, а потом и Москвы. Он также, в конце концов, выходил к Балтийскому морю, укрепляя значение Новгорода.

Торговые пути по Днепру и Волге часто определяли политику государств, тяготевших к ним. Это еще одна из причин сложных отношений Руси со Степью и связей с далекими от русских лесов государствами. Русские князья были небезучастны к событиям на Северном Кавказе, в Поволжье и у берегов Черного моря.

Этим объясняются и военные походы в те края, и династические союзы. Правда, к концу XII века внешняя активность Руси падает: междоусобицы князей и войны с половцами поглощают слишком много сил. И все же русский князь Юрий Андреевич женится на царице Тамаре, ее тетка выходит замуж за великого князя Киевского, осетинские княжны живут при русских дворах…

Половецкие кочевья в степях к югу от Руси мешали связям русских князей с Кавказом и Причерноморьем. Но память об этих связях осталась, как память о Тмутараканском княжестве, созданном отпрысками Рюриковичей у Черного моря.

«Слово о полку Игореве». Санкт-Петербург. Издание 1914 г.

И когда в великой русской поэме «Слово о полку Игореве» князь Игорь отправляется в поход на юг, то он стремится к Черному морю, помня о русских походах в те края и о том, как русские князья прибивали свои щиты к воротам Константинополя.

«Слово о полку Игореве», во многом загадочная и до сих пор вызывающая бурные споры историков и писателей поэма, несет в себе не только рассказ о событиях 1185 года, но и память о том, что происходило на южной границе Руси за десятилетия до того.

Загадки «Слова о полку Игореве» возникли с того дня, когда поэма была найдена. И не разрешены и сегодня.

В 1812 году, во время оккупации Москвы войсками Наполеона, среди многих домов сгорел и дом старого екатерининского вельможи, известного ценителя и коллекционера древних рукописей, тайного советника графа Алексея Ивановича Мусина-Пушкина. Сгорела библиотека. Сгорела и рукопись – большая, в лист, переплетенная в кожу, значившаяся в каталоге под № 323. Под одним переплетом в ней находилось восемь сочинений разного времени, в том числе написанное «старинными буквами» «Слово о полку Игореве».

Иоганн Баптист Лампи Старший. Портрет графа А.И. Мусина-Пушкина. Миниатюра. 1792–1797 гг.

Это сочинение было известно с конца XVIII века. Мусин-Пушкин откуда-то привез эту рукопись, много лет с помощью лучших знатоков древнерусского языка переводил, знакомил с ее содержанием Екатерину II и наконец в 1800 году опубликовал ее текст и перевод на современный ему язык. После этого рукопись оставалась еще двенадцать лет в собрании Мусина-Пушкина, сначала в Петербурге, а потом в его московском доме, и некоторые его коллеги могли ее видеть.

«Слово о полку Игореве» стало литературной сенсацией России. Современники понимали, что обнаружена первая русская поэма, ставшая в один ряд с такими шедеврами, как «Песнь о Нибелунгах» или «Песнь о Роланде».

Разумеется, держать у себя дома уникальную рукопись, созданную в конце XII века и сохранившуюся в копии XV века, было опасно, и следовало бы передать ее в государственное хранилище. Но дело в том, что такие хранилища лишь создавались, и трудно было решить, где рукописи безопаснее находиться. Император Александр I рад был бы получить «Слово», но, когда открывалась петербургская Публичная библиотека, Мусин-Пушкин подарил ей другую рукопись, также бесценную, – Лаврентьевскую летопись.

О происхождении рукописи Мусин-Пушкин не распространялся, да и мало кто задавался тогда тем вопросом. Источников могло быть несколько. Достаточно обратиться к биографии графа. В 1775 году он начал служить при дворе в должности церемониймейстера. Уже тогда он собирал монеты и различные древности. Должность расширила возможности графа. Очевидно, он получал древние рукописи от других придворных, в имениях которых те оседали. Например, граф Головкин, как вспоминал сам Мусин-Пушкин, «приметя его к отечественной истории склонность, подарил ему несколько летописей и древних монет». На этой почве коллекционер вошел в доверие к самой императрице, что понятно: с усердием примерной ученицы бывшая ангальт-цербстская принцесса занималась российской историей. Для нее это не было баловством, как порой изображается в исторических сочинениях, – вряд ли можно отыскать большую российскую патриотку, чем императрица. Уровень ее трудов был вполне на уровне современной ей исторической науки.

Екатерине коллекционер Мусин-Пушкин понравился. Она изучила его собрание, а затем в знак милости, как коллега, отдала ему несколько древнерусских рукописей. Граф обещал за это переводить то, что ей нужно, и снабжать ее материалами для царственных занятий.

Через несколько лет сотрудничество Екатерины с Мусиным-Пушкиным открыло для него еще одну полезную стезю. Он был назначен обер-прокурором Святейшего синода, что дало ему среди прочего право ревизовать монастырские библиотеки и отыскивать хранящиеся там уники. Более того, чтобы облегчить графу труды, императрица издала указ, по которому монастыри и церкви обязаны были присылать в синод имеющиеся у них исторические сочинения для снятия копий. Шаг весьма мудрый.

Мусин-Пушкин следил за снятием копий, к тому же использовал свой пост и для того, чтобы приобретать рукописи для коллекции, и к рубежу XIX века его собрание стало крупнейшим в мире.

Когда ему в руки попала рукопись «Слова о полку Игореве», он сразу оценил ее значение для русской истории и литературы, показал ее другим знатокам и вместе с ними начал трудиться над переводом. Работа оказалась сложной. До 1800 года, когда граф и его помощники сочли возможным опубликовать ее, рукопись видели лишь немногие. Мусин-Пушкин сделал все от него зависящее, чтобы вернуть России ее великое произведение. И остался в русской истории как открыватель «Слова о полку Игореве».

И. Я. Билибин. Эскиз костюма к опере А. П. Бородина «Князь Игорь». 1929 г.

Недавно в прессе приключилась очередная сенсация. Утверждали, что «Алису в Стране чудес» написал не Льюис Кэрролл, а не кто иной, как королева Англии Виктория, ничем себя в литературе не проявившая. Неудивительно, что эта версия появилась, но удивительно, с какой готовностью многие в нее поверили, хотя оснований для этого нет. Достаточно прочесть хотя бы письма Кэрролла, чтобы понять: они принадлежат тому же остроумному, парадоксальному и талантливому человеку, который написал «Алису». Но всегда найдется любитель нарушить традицию ради сенсации. Особенно когда сенсация направлена на то, чтобы отнять славу у «недостойных» и прибавить ее «достойнейшим». Шекспиру регулярно отказывают в авторстве его пьес, потому что он был простым актером, зато его конкуренты – всегда люди знатные.

Нечто подобное должно было обязательно случиться со «Словом о полку Игореве».

Сразу же по его опубликовании появились скептики, которые утверждали, что на Руси XII века «Слово» возникнуть не могло. Аргументов было множество: отсутствие других произведений такого уровня, незначительность события на фоне других событий русской истории, молодость русского общества, еще не доросшего до великих поэм. Скептикам помогало и то, что сравнительно незадолго до опубликования «Слова» в Англии разгорелся скандал с песнями Оссиана, которые были изданы Макферсоном, а на поверку оказались написанными им самим.

Можно себе представить, насколько усилились позиции скептиков после того, как в 1812 году во время пожара Москвы рукопись сгорела! Почему, возникали вопросы, «Задонщина», написанная по той же схеме, что и «Слово», вплоть до прямых текстуальных совпадений, найдена в нескольких экземплярах, а рукопись «Слова» была одна – и исчезла?

Сторонники подлинности «Слова» доказывали, что существуют и другие тексты домонгольского и даже послемонгольского времени, известные лишь в одном экземпляре, а то и вовсе исчезнувшие. Они же старались доказать, что «Задонщина», посвященная Куликовскому сражению 1380 года, написана так потому, что ее автор был знаком со «Словом» и строил свое произведение, подражая «Слову».

Монгольское нашествие XIII века было гибельным для русской культуры. Лишь в западных землях сохранились рукописи. Зато западные земли, так же как и Новгород с Псковом, сильно пострадали в войнах XIV–XV веков. Когда жизнь на Руси пришла наконец в какой-то порядок, снова возник интерес к прошлому и старые рукописи начали переписывать, далеко не все казалось интересным. Монахи, копаясь в истлевших свитках, искали в первую очередь литературу божественную, миряне – литературу развлекательную и поучительную. Те и другие искали в прошлом то, что было актуальным. «Задонщина» была актуальна и через триста лет после ее написания. Это была героическая эпопея об освобождении Руси, о победе над угнетателями, о торжестве православия.

Но представим себе монаха, который наталкивается на рукопись «Слова о полку Игореве». Переписка – дело долгое и трудное, бумага дорога. Он смотрит, стоит ли ему тратить месяцы труда на копирование этой рукописи. Он читает ее с трудом: многие слова монаху непонятны. Даже смысл целых абзацев ускользает от него. В лучшем случае монах поймет, что речь идет о том, как половцы взяли в плен какого-то князя и как он бежал из плена. Скорее всего, он отложит рукопись и возьмет другую, более интересную.

Ученые находят влияние «Слова» на литературу рубежа XII–XIII веков, находят следы этого влияния позже, вплоть до XIV века… далее следы «Слова» пропадают. Никто не ссылается на него даже косвенно.

Можно считать чудом, что уцелела хоть одна копия, что нашелся все же переписчик, который не пожалел труда, чтобы спасти великую поэму.

Молодой ученый Константин Калайдович, сторонник подлинности «Слова», как только французы ушли из России и война перекинулась на поля Европы, написал письмо Мусину-Пушкину с настойчивой просьбой сообщить, когда, где и при каких обстоятельствах была найдена рукопись «Слова о полку Игореве». Его интересовал круг людей, видевших рукопись и переводивших ее.

В. М. Васнецов. Баян (имя певца из «Слова о полку Игореве»). 1910 г.

В своем ответе Мусин-Пушкин был очень сдержан. Назвать сотрудников он отказался под предлогом, что их согласия на то не имеет. Обстоятельства находки также не раскрыл. Калайдович не сдавался и штурмовал старика письмами. Эта переписка оставалась никому не известной. Лишь в 1817 году, после смерти Мусина-Пушкина, в статье Калайдовича, посвященной памяти графа, появилась такая фраза: «…у архимандрита Спасо-Ярославского монастыря Иоиля купил он все русские книги, в том числе драгоценное “Слово о полку Игореве”».

Еще через несколько лет Калайдович сообщил и прочие сведения, полученные от Мусина-Пушкина. Оказывается, Спасо-Ярославский монастырь закрыли, и его игумен, просвещенный архимандрит Иоиль, потерял должность. А так как монастырская библиотека осталась «бесхозной», он согласился продать «комиссионеру» Мусина-Пушкина некоторые рукописи, среди которых и оказалось «Слово».

Однако сообщению Калайдовича поверили далеко не все. Многие полагали, что Мусин-Пушкин лукавил по каким-то лишь ему понятным причинам. В 1833 году писатель и историк Николай Полевой сообщил, что, по его сведениям, рукопись поступила из псковского Пантелеймоновского монастыря. А в бумагах знатока русских рукописей епископа Евгения сохранилась запись: «Он купил ее в числе многих старых бумаг и книг у Ивана Глазунова, все за 500 р., а Глазунов у какого-то старичка за 200 р.». Эта запись до сих пор настораживает скептиков: связь рукописи с миром петербургских перекупщиков и торговцев стариной, людей предприимчивых и не без успеха изготавливавших подделки, сильно подрывала бы позиции защитников «Слова».

Спасо-Преображенский (Спасо-Ярославский) монастырь. Ярославль. Россия

Вскоре стало известно, что Мусин-Пушкин широко пользовался своим положением обер-прокурора и не всегда возвращал рукописи, присланные для снятия копий. К тому же он путался в своих версиях, менял их, что также не способствовало доверию к нему. В своих автобиографических записках он сообщил, что купил у книгопродавца Сопикова бумаги комиссара Крекшина и в них случайно обнаружил знаменитую Лаврентьевскую летопись. Затем он написал Калайдовичу, что купил ее во Владимире. А еще через некоторое время обнаружилось, что обе версии ложные: Лаврентьевская летопись поступила в синод для снятия копии из Софийского собора в Новгороде, но обратно не вернулась. Об этом пошла жалоба в Петербург.

Откуда Мусин-Пушкин получил «Слово», оставалось неизвестным. А раз так, никуда не денешься от сомнений в его подлинности.

В 1956 году в Ярославский архив поступила рукописная книга «Описание земноводного круга», автором которой был Василий Крашенинников.

Это удивительное сочинение, характерное для своего времени.

Василий Крашенинников, лицо в Ярославле известное, общественный деятель, владелец шляпной фабрики, происходил из небогатой торговой семьи. Родился он в 1712 году и, когда подрос, был отправлен учиться в Москву, в Славяно-греко-латинскую академию.

Несколько лет в середине XVIII века шляпный фабрикант Крашенинников пишет книгу в семьсот страниц большого формата, в которой собраны сведения географические и исторические. Он прилагает к ней библиографию, указывая десятки книг и рукописей, которые использовал для «Земноводного круга».

Среди перечисленных в библиографии трудов значится хронограф Спасо-Ярославского монастыря, состоящий именно из тех переплетенных вместе рукописей, которые перечислял Мусин-Пушкин в одном из писем к Калайдовичу. Значит, Крашенинников, который при работе над своим «Земноводным кругом» использовал все материалы, которые мог отыскать в Ярославле, бывал в библиотеке монастыря и делал выписки из хронографа в те годы, когда мальчик Мусин-Пушкин и не подозревал, что станет собирателем древних рукописей. Правда, среди трудов из хронографа, которые Крашенинников использовал, «Слово о полку Игореве» не значится, в чем нет ничего удивительного, потому что содержание «Слова» Крашенинникова заинтересовать не могло.

Итак, фабрикант Крашенинников держал в руках тот хронограф, который потом купил у Иоиля обер-прокурор синода Мусин-Пушкин. Следовательно, в 1750 году он лежал на месте. Розыски в Ярославском архиве были продолжены. Выяснилось, что, сдавая и принимая в монастырях дела, игумены проверяли, не утерял ли чего из ценностей предшественник. Таких описей в архиве сохранилось несколько. По ним обнаруживается, что в 1776 году в Спасо-Ярославский монастырь прибыл новый игумен Иоиль Быковский. Он тщательно переписал все церковное имущество, переплел список в тетрадь и, от безыскусной тяги к красоте, вырезал из бумаги сердечко, наклеил его на переплет тетради и с нажимом написал на сердечке: «Копия описи Спасо-Ярославского монастыря церковным ризничным и монастырским вещам 1776 и 1778 годов». Это была тетрадка для себя – оригинал был отослан в консисторию. За списком дверей, подсвечников и риз следуют книги. Под № 67 написано «Хронограф в десть», то есть в лист. Значит, «Слово», если верить версии Мусина-Пушкина, еще лежит в монастыре.

Следующая опись была произведена через десять лет. Указом от 3 июля 1787 года монастырь был упразднен, а Иоилю от синода была оказана милость: «Бывшему во оном архимандриту Иоилю, по старости и болезни его увольняемому от управления тем монастырем, производить по смерть его нынешнее жалование». Жалованье было неплохим – пятьсот рублей в год. Так что Иоиль мог безбедно доживать дни в своих покоях. Он скончался в девяностых годах, оставив сравнительно большую библиотеку, все книги в которой были печатными. Ни одной рукописи.

Имущество монастыря по описи 1787 года Иоиль сдавал архиепископу Ростовскому и Ярославскому Арсению. В конце описи числятся рукописные книги. Причем за десять лет их число увеличилось: Иоиль к книгам относился бережно и доставал их для монастыря.

Итак, в 1787 году в монастырь приехал архиепископ, и Иоиль показал ему библиотеку и рукописи.

Известно, что Арсений был хорошим знакомым Мусина-Пушкина, который имел поместье в Ярославской губернии.

Визит архиепископа в монастырь навел исследователей на определенные рассуждения. Они были подкреплены пометками на описи. Если приглядеться, то можно увидеть, что против названий четырех рукописей на полях имеются тщательно стертые слова.

Опись передали в группу фотоанализа Лаборатории консервации и реставрации документов Академии наук СССР. В лаборатории опись внимательно изучили и убедились, что стертое слово на всех строчках одно и то же – «отдан».

Это означает, что в момент составления описи, или даже раньше, четыре рукописи были кем-то изъяты из библиотеки. Можно предположить, что архиепископ Арсений обратил на них внимание и сказал старцу, что берет их на время. Иоиль ничего не посмел возразить.

Арсений уехал, увезя рукописи с собой. Но тут случилась новая напасть. В том же 1787 году Екатерина разослала по всем упраздненным монастырям указ сделать опись казенного имущества. Значит, надо снова все проверять. И отвечает за то Иоиль – больше никого в бывшем монастыре не осталось. Требуемая опись была отправлена в Петербург только через год. Может быть, Иоиля мучили болезни, но вернее – беспокоила судьба отданных рукописей, и он пытался их вернуть.

И вот тут, без сомнения, он получил весьма строгое указание от архиепископа: скрыть правду.

И на свет появляется новая опись, обнаруженная в архиве в 1960 году. Эта опись все разъясняет и позволяет понять драму, разыгравшуюся в упраздненном монастыре.

Тех четырех рукописей, перед названиями которых в описи 1787 года стояло слово «отдан», больше нет. В описи 1788 года после их названий следуют почти одинаковые фразы. Вот что написано возле слов «Хронограф в десть»: «Оный Хронограф за ветхостью и сгнитием уничтожен».

А что еще мог сделать старец, боявшийся потерять пенсию?

Над Иоилем долгое время висело подозрение в том, что он тайком торговал казенным имуществом. Начало этому подозрению положил Мусин-Пушкин, правда, уже после смерти старца, так что тот не мог опровергнуть навет.

Если рукопись была похищена самим архиепископом и передана им графу, то, само собой разумеется, Мусин-Пушкин старался направить тех, кто задавал нетактичные вопросы, по ложному пути. Вот и возникали Крекшин, продавец Глазунов и Пантелеймоновский монастырь. Лишь в старости, зная, что все участники этой драмы уже умерли, Мусин-Пушкин сказал почти правду.

Почему сказал?

Думаю, что граф был несчастен. Он-то верил в подлинность «Слова», он-то хотел, чтобы где-то вновь всплыл его список и реабилитировал его в глазах потомства.

Выяснение правды о том, находился ли в Спасо-Ярославском монастыре хронограф, попавший к Мусину-Пушкину, не пустяк. Проблема подлинности «Слова» до сих пор не снята с повестки дня. И потому доказательство существования Спасо-Ярославского хронографа отметет предположение о том, что рукопись изготовили предприимчивые торговцы.

Эта история, имеющая лишь косвенное отношение к 1185 году, – один из мостиков между тем годом и современностью. В ней можно увидеть целую череду людей – от автора «Слова» до тех переписчиков, что копировали его, до страстного и не всегда скрупулезно честного Мусина-Пушкина, его друга архиепископа, старца Иоиля, доживавшего хотя и в благополучии, но в стыде свой век, до сотрудников лаборатории фотоанализа и сегодняшних архивистов. И все это движение рождено к жизни решением князя Игоря Святославича из рода беспокойных и воинственных Ольговичей поживиться на вежах половецких.

Русские летописи, богатые фактическим материалом, часто разочаровывают, если захочешь проследить за судьбой князей или бояр, упоминаемых там. Охотнее всего они рассказывают о событиях экстраординарных. Если выписать из летописей упоминания только о погоде, то покажется, что весь XII век был полон стихийными бедствиями. Это, конечно, не так, начало похолодания, которое тяжело ударило по сельскому хозяйству Европы, падает на рубеж XIII века. Век двенадцатый в целом еще благополучен. Но хроники так же мало интересуются хорошей погодой, как обыкновенной жизнью исторических персонажей. Зато таких возмутителей спокойствия, как князь Юрий Долгорукий, они держат в центре внимания. Ведь те – катализаторы конфликтов. Остальных вспоминают в случаях, когда они в эти конфликты втягиваются либо попадают в чрезвычайные обстоятельства.

Поход князя Игоря Святославича – событие чрезвычайное.

Но если попробовать восстановить биографию Игоря до похода на половцев, мы столкнемся с большими лакунами: на годы он исчезает из поля зрения летописцев. Еще меньше повезло другим героям нашей книги.

Но можно наверняка сказать, что князья, судьбы которых нас интересовали, были между собой знакомы – хотя бы потому, что были родственниками.

Все русские князья были родственниками. В конце XII века их было около пятидесяти. Все они происходили от Владимира Святого и делились на линии, каждая из которых имеет название по имени родоначальника, например, Ольговичи или Мстиславичи. Только князь, ведущий происхождение от Владимира, был вправе претендовать на власть. Вряд ли можно найти в Европе другое государство, где вся феодальная знать принадлежала бы к одному роду. Русский феодализм был молод, становление феодальных отношений произошло очень быстро. Еще при Ярославе Мудром, за сто лет до описываемых событий, Русь была единой.

В. М. Васнецов. После побоища Игоря Святославича с половцами. 1880 г.

Раздробление Руси на десятки независимых княжеств, враждующих между собой, нельзя рассматривать односторонне – как трагедию для страны. Разумеется, трагедия была, потому что Русь не могла объединиться даже перед лицом серьезной опасности и рухнула перед опасностью смертельной – вторжением монголов, хотя объективно была сильнее монголов. В то же время процесс сложения независимых княжеств отражал бурное экономическое и социальное развитие страны. В считаные десятилетия она стала «страной городов» – именно под таким именем ее знали скандинавы. Экономические интересы города и области, над которой город господствовал, были более важны для правящих слоев, чем интересы Руси в целом.

Осознание Руси как общности было уделом мыслителей, поэтов, духовных пастырей, видевших трагедию междоусобицы и раздоров, но это осознание шло от обратного – от противопоставления Руси и Степи.

Была Русь, состоявшая из больших и малых княжеств с традиционным центром – Киевом – и признанием старшинства князя, который занимал киевский престол. Хотя к середине XII века это не гарантировало его от нападений со стороны других князей.

И была Степь.

Степь начиналась у порога: княжества Рязанское, Черниговское и Киевское были пограничными. Степь была враждебна, что исходило от различий в образе жизни, от извечного конфликта земледельца и кочевника.

Каменная баба (второе название Половецкий воин) в Центрально-Черноземном заповеднике имени В. В. Алехина, Курская обл., пос. Заповедный. XI–XII вв. Россия

Это противостояние длилось веками, а войны не могут длиться веками. Создался некий враждебный симбиоз, при котором ни одна сторона не могла одержать решительной победы. Бывали случаи, как в походе Кончака в 1184 году, когда половецкое войско везло с собой построенные иноземцами громадные осадные машины, чтобы захватить Киев. Но, даже взяв какой-нибудь русский город, половцы в нем не задерживались. Их целью был грабеж, захват добычи и пленных, а не завоевание.

На границе между русским лесом и половецкой степью царило неустойчивое равновесие. Там жили «буферные» народы – торки, черные клобуки, берендеи – степняки, союзные Руси, без помощи которой они бы не выстояли против половцев. Стоило одной из враждующих сил вторгнуться на территорию другой, как с каждым днем словно сжималась пружина сопротивления.

Враждебная обстановка – лес для одних, сухая степь для других – начинала все более служить своим обитателям. Чем дальше углублялся русский князь в степь, тем дальше он уходил от своих баз, тем опаснее и ненадежнее становилось его положение. Половцы редко заходили дальше Киева или реки Оки. Собраться походом на Смоленск или Новгород означало погубить половецкое войско.

Не следует полагать, что одни лишь половцы были грабителями и насильниками. Грабительскими были все пограничные войны. За добычей ходили в степь русские князья. Во время походов они стремились находиться в авангарде – не от особой храбрости, а потому, что авангардный отряд первым грабил становища половцев.

С неменьшим энтузиазмом русские князья грабили вотчины своих родственников. Порой альтернатива – воевать ли половцев или воспользоваться отсутствием соседа и разграбить русский город – решалась в пользу последнего. А на помощь звали тех же половцев.

Страдающей стороной в этих конфликтах были русские горожане, русские крестьяне, половецкие пастухи, но никак не князья и ханы. Князья и ханы сознавали свое единство. Многие из них были породнены, и в тяжелую минуту князья звали половецких ханов на выручку.

Храм святого благоверного князя Игоря Черниговского в Переделкине. Москва, Россия. 2012 г.

Игорь Святославич, князь Северский, а потом и Черниговский, был наполовину половцем. Когда великий князь Владимир Мономах заключал мир с половцами, он скрепил его сразу несколькими браками, и, как сообщает летопись, «Володимер… створиша мир и поя Володимер за Юргя Аепину дчерь, Осеневу внуку, а Олег поя за сына Аепину дчерь, Гиргеневу внуку».

Сын Олега – это Святослав, отец Игоря. Значит, «Аепина дчерь, Гиргенева внука» – мать Игоря Святославича. Юрг – Юрий Владимирович, по прозванию Долгорукий, основатель Москвы, дед Юрия Андреевича, первого мужа грузинской царицы Тамары.

Любопытно отметить, что русские князья охотно женили на половчанках своих сыновей, но не выдавали дочерей за половецких ханов. Княжны выходили замуж за польских королевичей, за шведов, французов, византийцев – всегда за христиан и никогда за «поганых». Объясняется это очевидной в то время причиной: если ты женился на половчанке, то она переходила после свадьбы в православную веру. И вера от этого не страдала. Если же девушка княжеского рода уходила в Степь, то она была потеряна для христианской веры, чего допустить было нельзя. Это правило не действовало на более низком социальном уровне: половцы брали в жены или наложницы русских пленниц. Так что процесс смешения соседних народов был обоюдным.

Памятник Юрию Долгорукому в Москве

Можно предположить, что русский язык был в ходу у половцев, как и половецкий был широко знаком русским, даже в княжеских семьях. Вряд ли мать князя Игоря, да и половецкие служанки, привезенные ею, изъяснялись только по-русски. Уже от тех времен в русском языке появляются тюркские слова, их немало и в «Слове о полку Игореве». Вражда враждой, но при дворах князей нередко бывали половецкие гости, да и русские князья порой навещали своих половецких дедушек, теток и тестей.

В первой половине двадцатых годов XII столетия, по окончании войн Мономаха с половцами, «Аепина дчерь» приехала к своему жениху Святославу. Лет ей было немного: в династических браках возраст невест и женихов бывал не только весьма различным, но и крайне юным. Жених был ненамного старше. Их первый сын Олег родился в тридцатых годах. Вторым был Игорь, он увидел свет 3 апреля 1151 года. Вскоре появился еще один сын – Всеволод.

Годы детства князя Игоря были для его отца временем сложным, порой отчаянным. Это были годы бесконечных походов, заговоров, годы многочисленных перемен союзов, клятвопреступлений, засад и сражений. И хотя Святослав был из Ольговичей, которые остались в истории как род злобный и коварный, была у Игорева отца черта, которая вызывает к нему симпатию. Дело в том, что старший брат Святослава Игорь, в память о котором и был окрещен наш герой, занимал великий престол в Киеве, но, когда к Киеву подступило мощное войско его соперников и он мог добровольно уступить престол и уйти в свои черниговские владения, он предпочел сражаться. Силы его уступали вражеским во много раз. Побежденный, он бежал в болота и скрывался там, раненный, четыре дня, но потом его все же выследили, схватили и бросили в яму – подземную тюрьму. Так вот Святослав Ольгович в течение нескольких лет отчаянно бился за освобождение старшего брата. Такая преданность брату была не в обычае в те времена.

Спасти брата не удалось. Когда Игорь понял, что умирает в сырой яме, он попросил разрешения постричься в монахи. Он его получил, но тут Святослав начал брать верх, и возникла опасность, что он все же освободит брата. Возбужденная толпа вытащила монаха из церкви, где он укрылся, и растерзала.

Шли годы, сыновья Святослава подрастали и были такими же неугомонными и деятельными, как отец, который с 1157 года укрепился на черниговском престоле.

Детство Игоря ничем не отличалось от детства других княжичей.

В три года, как положено, его посадили на коня, в семь начали обучать грамоте и воинскому делу – рубке на мечах, бросанию копья и аркана, стрельбе из лука.

Настоящую войну Игорь узнал рано. Ему еще не было десяти лет, когда половцы, приведенные одним из русских князей, осадили Чернигов. С крепостной стены Игорь видел далеко за Десну, где стаей саранчи, севшей на поле, шевелилось половецкое войско; к берегу подскакивали группы всадников, размахивая саблями. У берега и дальше к горизонту, где лежали черниговские деревни, поднимались столбы дыма: враги разграбили все левобережье Десны.

Отец половцев отогнал, но вскоре после этого заболел. Войско было распущено по домам, а князь Святослав, которому было душно в тереме, велел построить шатер на берегу реки и со всей семьей перебрался туда. Дети купались в Десне, отец медленно выздоравливал, был мир, покой, и лишь черные трубы сгоревших домов за рекой напоминали о недавнем страхе.

И тут примчался гонец с недоброй вестью: враги, прознав о болезни князя, снова идут на Чернигов, они уже сожгли епископское село.

Быстро свернули шатры, слуги подвели коней: княжеская семья поскакала в детинец. К счастью, неподалеку кочевали союзники – берендеи. Они неожиданно налетели на половцев, многих порубили и утопили в реке.

Макет Чернигова в XI–XII вв., экспонат краеведческого музея города Новгород-Северский. Украина

В 1164 году Святослав умер, и тринадцатилетний Игорь, по тем временам уже почти взрослый, остался сиротой. Главенство в роде должно было перейти к его старшему брату Олегу.

Однако на черниговский трон претендовали другие князья, а сам Олег был в отлучке. Чтобы сохранить престол для сына, мать Игоря собрала бояр и призвала епископа Антония. Она сказала им, что намерена скрывать смерть мужа до тех пор, пока Олег не вернется. Бояре сомневались – враги были сильны, и Олегу вряд ли удастся удержать черниговское княжение.

Игорь сидел рядом с матерью. Он нервничал и старался казаться настоящим князем, суровым и могучим. Но на него никто не обращал внимания: бояре мысленно прикидывали, на чью сторону податься. Княгиня заставила всех присягнуть, что они сохранят тайну.

Когда очередь дошла до епископа, тысяцкий Георгий, верный слуга княгини, произнес:

– Неловко приводить к присяге нашего пастыря.

– Ничего, – ответил Антоний, – я согласен.

Антоний, хотя и давно жил в Чернигове, по-русски говорил плохо: он был греком из Византии.

После этого Антоний обратился к боярам с речью. Он грозил, что если кто-нибудь из них проговорится, то тем уподобится Иуде.

Княгиня успокоилась.

Она не знала, что еще до начала этого собрания Антоний послал грамоту другому претенденту на черниговский престол, Святославу Всеволодовичу, в которой донес, что Святослав умер, дружина распущена по городам, княгиня одна с детьми, без защиты.

Святослав Всеволодович бросился к Чернигову и въехал туда одновременно с Олегом. Начался торг, по которому Святославичи потеряли Чернигов, но Олегу был выделен Новгород-Северский, центр большого, хотя и подчиненного Чернигову Северского княжества. Игорю и его младшему брату Всеволоду придется ждать уделов из рук нового черниговского князя.

Галицкое княжество граничило с Венгрией, Польшей и Болгарией. Галицкие князья роднились со своими соседями и участвовали в европейской политике. Перекресток торговых путей Южной Европы привлекал и завоевателей, и торговцев. Там выросли большие города, а в них были сильны бояре и купцы, которые порой соперничали с князьями. И хотя князья Галича считались самыми могучими на Руси, в критические моменты бояре, как в Новгороде, выступали на первый план и диктовали свою волю.

Население Галицкой земли было смешанным. Значительный процент там составляли греки, венгры, южные славяне, там были влиятельные армянская и еврейская колонии, а в низовьях Днестра и Дуная обитала никому не подвластная вольница – многонациональный сброд: грабители, пираты, порой наемные солдаты, источник постоянного беспокойства для галицких князей, да и для их соседей.

Была у этой вольницы столица – город Берладь, откуда и пошло их название – берладники. У них был свой вождь и кумир – Иван Берладник, племянник галицкого князя Владимира, изгой, не имевший своей вотчины и потому нанимавшийся к другим князьям либо пускавшийся в собственные авантюры.

Впервые Иван Берладник оставил след в галицкой истории в 1144 году, будучи совсем молодым человеком. Как-то раз его дядя Владимир отправился на охоту, и недовольные Владимиром галичане объявили Берладника своим князем и ввели его в столицу. Когда Владимир в отличнейшем настроении вернулся с охоты, обнаружилось, что ворота его славной столицы закрыты. Владимир бросился к другим городам собирать войско, затем долго штурмовал Галич. Горожане крепко держались за Берладника, и город пал только после долгой осады. Разгневанный Владимир перебил множество своих подданных и залил город кровью, безумствуя в мстительных казнях. Берладнику тогда удалось уйти от мести дяди, и вскоре он оказывается со своей дружиной у отца Игоря, Святослава, и помогает ему воевать с врагами. Так что при черниговском дворе беспокойный князь был своим человеком.

В 1153 году, со смертью сурового князя Владимира Галицкого, престол перешел к его сыну Ярославу Осмомыслу. Ярослав уже три года был женат на Ольге, дочери князя Суздальского и великого князя Киевского Юрия Долгорукого, и в 1151 году у них родился сын, которого назвали Владимиром в честь деда. Он был ровесником князя Игоря Святославича.

Бюст Юрия Долгорукого в Переславле-Залесском

Ярославу нелегко было удержаться на галицком престоле: бояре ему не доверяли, унижали его, даже как-то не позволили участвовать в битве, заявив, что и без молокососа обойдутся. Правда, боярские воеводы потерпели тогда поражение.

Ярослав, понимая, что без поддержки тестя престол трудно сохранить, был в первые годы верным другом Юрию Долгорукому. Он выполнял его поручения, ходил в поход на Луцк, посылал ему на помощь полки. Тесть, желая сделать подарок зятю, схватил Берладника, заковал в цепи и послал в Галич.

Ярослав возрадовался и, узнав, что пленника уже привезли из Суздаля в Киев, отправил навстречу ему целое войско, чтобы надежнее довезти врага до места казни.

Но для остальных князей Берладник, отчаянной смелости витязь, оставался князем, которого нельзя казнить, как простого разбойника. Даже киевский митрополит напустился на Юрия Долгорукого. «Грех тебе, – утверждал он, – держать его в темнице и выдать его на смерть».

Юрий Долгорукий переменил свое решение и отправил закованного Берладника обратно в Суздаль.

Когда отряд, который вез Берладника в Суздаль, проезжал мимо Чернигова, на него напали черниговские воины, отбили пленника, а потом отвезли в Чернигов и выделили ему терем, чтобы он мог залечивать раны и набираться сил.

В 1157 году Юрий Долгорукий умер, и Ярослав подарка так и не получил.

Прошло два года. Иван Берладник жил в Киеве, командовал дружиной и поддерживал связи с оппозицией в Галицком княжестве.

Пока он был на свободе, Ярослав не мог спать спокойно. Поэтому он направил в Киев невиданное по тем временам посольство, состоявшее из поляков, венгров, смолян, волынцев и многих других, с требованием выдать Берладника.

Трудно понять, что заставило стольких государей согласиться на участие их подданных в этом посольстве. Возможно, хитрый Осмомысл посулил участникам богатые дары.

Великий князь Киевский Изяслав Давыдович указал послам на дверь, отказавшись предать Берладника. Но когда послы отбыли восвояси, а князья стали готовить дружины, чтобы силой решить эту проблему, Изяслав дал понять Берладнику, что тому будет безопаснее уйти. Берладник ускакал на Дунай, там снова собрал вольницу, в основном из беглых русских смердов, – около шести тысяч человек. С ними он облагал данью рыбацкие поселки, буквально парализовал торговлю на Дунае, даже взял несколько городов, причем никому не разрешал обижать мирных жителей. Когда Берладник осадил один из галицких городов, Ушицу, с сильным гарнизоном, то, как рассказывает летописец, «смерды вылезали через стену к Ивану, и перебежало их к нему триста человек».

Между тем киевский Изяслав и галицкий Ярослав со своими союзниками в 1158 году начали междоусобную войну. Ярослав пошел на Киев. Изяслав вернул к себе на службу Берладника, позвал на помощь степняков-берендеев и половцев хана Вашкорда.

Война оборачивалась для Изяслава удачно. Он осадил Ярослава и его союзников в Белгородской крепости, под Киевом. Но ночью берендеи, решившие извлечь пользу из этой войны, послали человека к осажденным с предложением: если им хорошо заплатят, они согласны изменить Изяславу Давыдовичу.

Сделка состоялась.

В полночь берендеи скрытно сели на коней и черной массой понеслись к крепости. Изяслав проснулся, поскакал к лагерю берендеев и увидел, что над ним поднимается дым: лагерь был пуст и подожжен. Война была проиграна. Вскоре Изяслав Давыдович погиб.

Берладник бежал в Византию. Но там до него добралась мстительная рука Ярослава. В 1161 году он был отравлен и умер в Фессалониках.

Предметы домашнего обихода XII в., обнаруженные во время археологических раскопок в Новгороде-Северском. Украина

Главный враг Ярослава Осмомысла был убит, но Галич оставался ему враждебен, хотя никто не смел перечить сильному и хитрому князю. Да и в семье у князя было неладно. Ярослав не любил свою жену, отдалил ее от себя, и тому была простая причина: он влюбился в Настасью, женщину незнатного происхождения. И когда у них родился сын Олег, Ярослав стал пренебрегать не только женой, но и сыном Владимиром. Юношеские годы Владимира Галицкого прошли в атмосфере небрежения, ненависти, обид и унижений, боярских интриг, материнских слез, страха перед будущим. Городом правила Настасья, сын ее был соперником и смертельной угрозой первой жене и Владимиру: хотя и незаконный, но все же княжеский сын, значит, князь.

Коварный епископ Антоний сохранил свой пост в Чернигове, а княгине с детьми пришлось перебраться в Новгород-Северский, к старшему сыну.

После столичного Чернигова Новгород, где Игорь не был с раннего детства, показался ему тихим и маленьким. Княжеский детинец, обнесенный тыном из серебряных от старости бревен, стоял на высоченном обрыве над рекой. Дальний берег был совсем плоским – ни холмика. Зелеными пятнами по нему были разбросаны рощи, черными горстками домов – деревни. В дымке, у далекого горизонта, начиналась степь, оттуда выскакивали порой стаи половецких всадников, и тогда загорались деревни, а их жители спешили в Новгород, чтобы укрыться от врагов.

По узким, крутым, промытым в обрывах дорогам наверх тянулись окруженные людьми подводы с добром, брели коровы и овцы, а навстречу потоку беженцев уже спускались вереницей, цепляясь концами копий за свисающие ветви яблонь, дружинники старшего брата.

Завидев красные щиты дружинников, половцы смеялись, кричали с того берега. Свистели стрелы, ударяясь на излете о кольчуги. Потом половцы стегали нагайками коней и спешили прочь, чтобы увезти добычу и пленных, пока дружинники перебираются через неширокую Десну на плотах и лодках.

К концу лета, когда на кривых, сбегающих с холмов улочках Новгорода желтели упавшие с деревьев яблоки, а на рынке у монастыря торговали с телег зерном, прискакал гонец. Его давно ждали. Едет посольство из Великого Галича, везут невесту для княжича Игоря.

Этот брак подготовил еще покойный отец. Он хотел скрепить союз Чернигова и Галича. Теперь Чернигов потерян, но Ярослав Осмомысл понимал, что сыновья Святослава – не последние из русских князей, они еще свое возьмут. И потому не стал отказываться от уговора. Ефросинье как раз исполнилось четырнадцать лет – пора замуж.

Ефросинья уезжала из Галича без сожаления. В Галиче было страшно. Мать все время плакала, запиралась со своими боярами, они шептались, грозили местью Настасье и отцу. А отца она и не видела: не заходил он в терем законной жены. Ефросинья думала, что если все равно положено выходить замуж, то лучше дома, на Руси. Княжич Игорь молод, а могли бы просватать за старика.

Путешествие было долгим, ехали три месяца, останавливались в Киеве, потом в Чернигове. От Чернигова пошли светлые лиственные леса, деревень было меньше, и казались они беднее. Порой встречались пепелища – посольство въезжало в пограничные со степью места. Из Новгорода-Северского прислали дружину, чтобы охранять невесту. Старший брат Ефросиньи Владимир, которого отец отпустил на север, ехал с новгородскими дружинниками и мечтал о том, чтобы напали половцы. Тогда он покажет им, какие в Галиче есть витязи. Но половцы не напали.

Княжича Игоря Ефросинья увидела, когда приехала в тихий деревянный Новгород-Северский, взлетевший над Десной, словно плывущий по небу. Игорь оказался высоким худым подростком. Светлые прямые волосы до плеч, глаза серые, короткий нос и крутой отцовский подбородок.

Толстая суетливая свекровь расстраивалась, что девочка мало ест, подкладывала ей пироги. Крепкий чернявый Владимир быстро подружился с Игорем, они убежали к реке, к рыбакам.

Ночью Ефросинья долго сидела у окошка. Деревянный терем поскрипывал, вздыхал от чьих-то шагов. За окошком была бесконечная равнина, освещенная луной, далеко мерцали огоньки. Красным пятнышком горел костер у реки: в ночном пасли коней. До Галича было так далеко – не доехать…

Откуда ей было знать, что ее любовь, ее боль станут темой великой русской поэмы, что через много столетий русский школьник будет повторять горькие слова ее плача, что сотни художников будут рисовать тонкую фигурку, стоящую на крепостной стене. Что образ ее станет воплощением женской любви, верности и терпения. Идут века, а Ярославна все плачет на городской стене…

В. Г. Перов. Плач Ярославны. 1881 г.

Ефросинья Ярославна, невеста княжича Игоря, потерла кулачками глаза, потянулась, задула свечу и пошла спать…

Братья Святославичи подросли, наступило им время поучиться ратному мастерству. И если в грандиозном походе великого князя Киевского Мстислава в 1168 году, когда войско русских князей разгромило половцев и привезло в Киев сказочную добычу, Игорь не участвовал, то в событиях, последовавших за этим походом, мы уже видим Игоря.

События в Киеве в 1169 году были вызваны не только очередной вспышкой вражды князей, но и появлением фигуры, которая знаменовала собой новый этап русской истории. Речь идет об Андрее Боголюбском. Энергичном и властолюбивом князе Владимиро-Суздальском. Владимиро-Суздальской Руси суждено будет стать центром Российского государства – именно сюда постепенно переходят основные торговые пути, здесь наиболее активно растут города, среди них – Москва. Сюда не доходят половцы, да и разорительные междоусобные войны бушуют южнее. Князья сражаются за Киев, Чернигов, Галич, и, вмешиваясь в эти войны, владимиро-суздальские князья редко опасались ответных действий соперников.

Б. А. Чориков. Великий князь Мстислав Изяславич. Гравюра. XIX в.

Битва новгородцев с суздальцами в 1170 г. Икона «Богоматерь Знамение»

Владимиро-суздальские князья стараются укрепиться в Новгороде и Пскове, борются с самовластием собственных бояр и к середине XII века уже притязают на главенство в стране.

Юрий Долгорукий ходил на Киев и сам претендовал на киевский престол, тогда как его сын Андрей вмешивался в общерусские дела, не покидая своей резиденции во Владимире, а если и ходил в походы, то на Новгород или на Волгу – на болгар. Он не считал нужным утвердиться в столь соблазнительном для родственников Киеве, но хотел, чтобы там сидел его человек. К неудовольствию родичей, Андрей старался манипулировать ими в своей игре.

Зато братьев и сыновей Андрей посылал в походы. Послал он их и на великого князя Киевского Мстислава в 1169 году.

Андрей Боголюбский. Реконструкция по черепу М. М. Герасимова. 1939 г.

В большом войске, сколоченном дипломатией Андрея Боголюбского, были и молодой князь Игорь Святославич с братом, были там сын и младший брат Андрея. Сам Андрей ждал вестей дома. Подступив к славному Киеву, князья начали осаду. Кияне твердо стояли за своего князя. Но в конце концов город пал, и Мстиславу еле удалось бежать. И тогда случилось дотоле небывалое на Руси, что говорит о явной моральной деградации русских князей: впервые Киев был взят как вражеский город и отдан на разграбление войску, наполовину состоявшему из степняков. Были сожжены церкви, даже знаменитый Киево-Печерский монастырь. Большинство населения было либо перебито, либо уведено в плен, и, как говорит летописец, «были в Киеве на всех людях стон и тоска, печаль неутешная и слезы непрестанные».

Междоусобица русских князей. Взятие и грабеж Киева в 1169 г. Миниатюра Лицевого летописного свода. Середина XVI в.

В последующие годы Киев возродился, но удар ему был нанесен непоправимый. Киев лишился роли главного города страны. Теперь он просто город, просто добыча, на него можно ходить походами и грабить, как любой другой. Степнякам, с благословения христианских князей, дозволено убивать, насиловать и грабить. С этого момента половцы смелее вмешиваются в русскую политику – за услуги им платят не только добром, но и кровью.

…По горящим улицам Киева проезжал на половецком коне девятнадцатилетний князь Игорь. Он был одним из победителей, он познал опасность и битву, он вкусил безнаказанность сильного. Ведь и он с братом увозил из Киева обозы с добычей, награбленной в домах и церквах, его воины вели рабов: детей, женщин, мастеров – единоверцев и соотечественников. Нет никаких оснований полагать, что Игорь был лучше или совестливее других князей. Никто из победителей не выразил раскаяния, не услышал плач своих жертв. Это были последние уроки в школе, которую проходил Игорь. Они во многом определят его жизнь.

Ближайшим последствием разгрома Киева было нарушение баланса сил в борьбе со Степью. В следующем году половцы снова пришли в окрестности Киева, и никто не смог их остановить. Затем Киев переменил властителя, и этот князь дозволил его ограбить хану Кончаку, своему родственнику и союзнику. Обобрав город, Кончак ушел в степь.

Один только князь Василько, которому принадлежал городок Михайлов, решил отомстить половцам. С небольшой дружиной он неожиданно напал на них на дневке, когда те отпустили своих коней пастись по береговым лугам. Отважный поступок этот был безрассуден. Силы Кончака были несоизмеримы с васильковской дружиной. Кончак разбил Василька, и тому с остатками дружины пришлось бежать в Михайлов. Половцы разграбили окрестности Михайлова, осадили сам городок, но взять его не смогли. И тогда киевский князь со всем своим войском пришел на подмогу к половцам. Михайлов был захвачен и сожжен.

Но предателю не удалось воспользоваться плодами своей политики. Князь, приведший половцев грабить русские святыни, был ненавистен жителям Киева. Неудивительно, что они свергли и убили его.

В Киеве воцарился другой князь – из враждебной Андрею Боголюбскому ветви. К тому же Андрей только что потерпел сокрушительное поражение от новгородцев. Остатки его войска еле добрались до владимирских земель.

Звезда Андрея Боголюбского катилась к закату. Еще вчера он был вершителем русских судеб. Сегодня этот властолюбивый, суровый государь уже не столь страшен.

Но Андрей Боголюбский не желал мириться с поражениями. Он потребовал, чтобы ему выдали убийц киевского князя и чтобы кияне передали престол его младшему брату Михаилу. Когда же враги не послушались и Киева не отдали, Андрей приказал поднять дружины северных князей. В пятидесятитысячной армии Андрея были дружины ростовские, суздальские, владимирские, переяславцы, муромцы, белозерцы, рязанцы и многие другие.

Боголюбская икона Божией Матери была написана по повелению Андрея Боголюбского в память о явлении ему Богородицы. XII в.

Войско вели молодые князья – новое поколение, жаждущее власти, земель, добычи, ему не было дела до законов чести и старых преданий. Командование армией Андрей поручил своему сыну Юрию (будущему грузинскому царю), приставив к нему опытного воеводу Бориса Жидиславича. Среди вождей похода мы видим и северских князей – молодых Олега и Игоря.

К исходу лета войско Северо-Восточной Руси подошло к Киеву.

Но штурма не последовало. Князья, собравшиеся в Киеве, благоразумно ушли из города, заняв близкие к нему крепости. Эти-то крепости и осадила армия Андрея.

Игорь со своей дружиной обложил Вышгород, с ним были дружины других младших князей. Осажденные устроили вылазку и потеснили центр противника. Но их немногочисленная дружина оказалась в кольце врагов. Настало страшное смятение, говорит летописец, слышались стоны, крики, раздавался треск ломающихся копий, звон мечей, в густой пыли нельзя было различить ни конного, ни пешего. А когда войска, утомившись, разошлись, то оказалось, что раненых тьма, но погибли в этой свалке немногие.

Осада продолжалась до глубокой осени. Уже выпал снег, стало труднее кормить войско, потому что Киев был снова разграблен, окрестные села сожжены, а припасы с севера поступали плохо. Люди, направленные волей далекого Андрея Боголюбского, были разочарованы тяжелой войной. Внезапно появился полоцкий князь со свежим войском. Шел он на помощь рати Андрея и должен был нанести последний удар, но, подойдя к Вышгороду, одумался и, вместо того чтобы бросить свою дружину в бой, вступил в переговоры с князьями Северскими, предложив им Чернигов, если они помогут ему отвоевать киевский престол.

В. М. Васнецов. Князь Андрей Боголюбский. 1885–1886 г.

Ситуация была весьма драматичной. Ведь престол добывали для ставленника Андрея Боголюбского. Новый поворот дел лишал войну всякого смысла. Игорь с Олегом на сделку не решились. Тогда полоцкий князь связался с защитниками Вышгорода, и те, долго не раздумывая, согласились отдать ему Киев.

Как только весть об этом докатилась до многочисленных Андреевых союзников и до Киева, в войске началась паника. Разнесся слух, что с юга надвигаются галичане, что идет несметная армия черных клобуков. Победители мечтали лишь об одном – поскорее вернуться домой.

На следующее утро, выйдя на стены Вышгорода, осажденные увидели, что громадное войско бежало к Днепру. Ломая прибрежный ледок, воины бросались в воду, дрались за место в лодках. Хрипели и тонули кони, в сутолоке народу погибло больше, чем при штурмах Вышгорода.

Увидев это, осажденные вышли из крепости и принялись рубить у берега тех, кто еще не успел прыгнуть в воду. Многих убили и еще больше взяли в плен.

Без добычи и чести тянулись от Днепра на север остатки могучей рати, разбредаясь по своим городам.

Разгром под Киевом ознаменовал конец могущества Андрея Боголюбского. И прежде непрерывные войны нарушали жизнь государства и больно ударяли по его зажиточным слоям, в первую очередь по боярству. Центром боярской оппозиции были старые города княжества – Суздаль и Ростов, которые ревниво относились к новой столице – Владимиру. Там Андрей Боголюбский, собрав русских мастеров и призвав зодчих из Византии, камнерезов из галицкой армянской колонии и от германского императора Фридриха Барбароссы, с которым состоял в переписке, возвел белокаменные соборы, в Боголюбове, под Владимиром, построили царский дворец, а неподалеку – прекраснейший русский храм – церковь Покрова на Нерли.

Церковь Покрова на Нерли близ Боголюбово. XII в. Россия

К концу жизни Андрей, всегда никому не доверявший, стал еще более мнительным. Впрочем, он не без оснований подозревал бояр в заговорах. Начались казни. В числе прочих был казнен боярин Кучка, отец которого был первым владельцем Москвы. Бояре отвечали враждой. Когда Андрей после провалов под Новгородом и Киевом замыслил поход на болгар, он две недели прождал в условленном месте бояр с отрядами, а те так и не пришли – чувствовали, что конец князя близок.

К середине 1174 года напряжение в княжестве достигло предела. Андрей был в Боголюбове один. Братья воевали на юге, а наследник престола Юрий отбыл в Новгород, который решил замириться с Андреем и призвать его. При Андрее оставался лишь один верный человек – его фаворит Прокопий, ненавидимый боярами.

Составили заговор. Во главе его стоял брат казненного Кучки Яким, остальные были приближенными Андрея из тех новых людей, которыми он, не доверяя старой знати, окружил себя в последние годы.

Заговорщики в душе трепетали перед князем. Напившись для храбрости, они ночью толпой вошли в княжеский дворец. Но когда они поднялись наверх и оказались перед опочивальней Андрея, их охватил ужас перед князем, и все двадцать убийц бросились в подвал. Там перевели дух и выпили еще. Приближалось утро, надо было кончать злое дело. Подбодряя друг друга, они снова двинулись наверх.

Белокаменный дворец Андрея Боголюбского с церковью Рождества Богородицы в Боголюбово. Реконструкция Н. Н. Воронина

– Господин! – позвал Яким, подойдя к двери, чтобы удостовериться, там ли князь.

Чутко спавший старик проснулся и спросил:

– Кто там?

– Это я, Прокопий, – быстро ответил Яким, прижав ко рту ладонь, чтобы ответ прозвучал невнятно.

Андрей толкнул спавшего у его постели слугу:

– Мальчик, ведь это не Прокопий?

Но убийцы, наваливаясь друг на друга, уже выламывали дверь.

Нападение на Андрея Боголюбского заговорщиков Кучковичей. Миниатюра Радзивилловской летописи. Конец XV в.

Андрей бросился к стене, где всегда висел меч. Меча не оказалось. Один из заговорщиков выкрал его еще вечером.

Убийцы ворвались в опочивальню и кинулись на старика. Он свалил первого из них, и остальные заговорщики, решив, что упал князь, начали колоть ножами своего же товарища. Сообразив по его крикам, что убивают не того, они скопом кинулись на князя.

Отбиваясь из последних сил, Андрей кричал:

– Нечестивцы! Какое зло я вам сделал?

Наконец он упал под ударами и затих. Даже неподвижный, в слабой рассветной синеве, проникавшей сквозь маленькие окна опочивальни, он был страшен. Убийцы, теснясь в дверях, спешили уйти.

Смерть Андрея Боголюбского. Миниатюра Радзивилловской летописи. Конец XV в.

Когда они уже готовы были идти со двора, чтобы торжествовать победу, они услышали шум, потом стон.

Кто-то побежал обратно.

И увидел, как, оставляя кровавый след, князь ползет вниз по лестнице…

И они снова накинулись на него. И добили.

Когда во Владимир пришло известие о смерти князя, начались волнения. Убивали тиунов, княжьих слуг, грабили лавки.

Никто в Боголюбове не пожалел князя. Рассказывают, что его старый слуга Кузьма Киевлянин спрашивал всех, где тело князя. Ему отвечали: «Вон лежит, выволочен в огород, да ты не смей брать его, хотят выбросить собакам…» Кузьма нашел тело и стал над ним плакать. Тело было обезображено и покрыто засохшей кровью. Ключник Анбал, пьяный, веселый, гнал Кузьму, угрожая смертью. Старый слуга не испугался и начал просить:

– Дай хоть ковер или что-нибудь подостлать и прикрыть господина нашего.

– Ступай прочь, – засмеялся Анбал, – мы его собакам отдадим.

– Ах ты еретик! – возмутился Кузьма. – Собакам выбросить? Да помнишь ли ты, в каком платье пришел сюда? Теперь ты стоишь в бархате, а князь нагой лежит, но прошу тебя честью, дай что-нибудь.

Храм Рождества Богородицы XVIII в. и остатки палат Андрея Боголюбского XII в. (ниже шатра колокольни). Россия

Анбал усовестился, сбросил из окна ковер. Кузьма завернул тело князя. Пришел мальчик-слуга, на глазах у которого произошло убийство. Он все еще дрожал. Вместе с Кузьмой они отнесли тело к церкви. У церкви встретились другие заговорщики и несколько княжеских слуг. Все были пьяны. Кузьма стал просить, чтобы его пустили в среднюю часть храма, а ему со смехом отвечали:

– Брось в притворе. Вот носится, нечего ему делать.

Золотые ворота во Владимире, построенные в 1164 г. при князе Андрее Боголюбском

Летописец писал это по свежим следам событий. Он был удручен человеческой жестокостью.

Никого из священников не было – все разбежались, попрятались. И Кузьме пришлось положить тело, покрытое ковром, в притворе. Пьяные победители глумились над телом, плевали на него, пинали… Двое суток тело князя пролежало в притворе, пока не пришел игумен дальнего монастыря Арсений.

– Долго ли нам смотреть на старших игуменов? – сказал он. – Отоприте церковь, отпою над ним и положим его в гроб. Когда злоба эта утихнет, придут из Владимира и перенесут его туда.

Видно, монах был не одинок. Ему помогли отнести князя в церковь, пришли клирошане, местные, боголюбские, пришли другие люди. Наступало отрезвление.

Дня через три угасли волнения во Владимире. Расправившись с обидчиками, горожане начали осуждать убийц князя. В городе уже многие понимали, что сюда спешат братья покойного, известные своей крутостью, а из Новгорода скачет сын Юрий. Они будут искать виноватых.

На шестой день владимирцы вытащили из домов оробевших игуменов и протопопа и заставили их отправиться в Боголюбово и нести оттуда гроб во Владимир. Весь город вышел на улицы, многие плакали и жалели князя. Не было только убийц. Они опасались, и не без оснований, что их могут растерзать. Но они прожили еще несколько недель, пока в город не вошли дружинники братьев Андрея. Тогда убийц казнили.

Юрий Андреевич опоздал во Владимир. Схватка за престол началась до него. После ряда сражений Андрею наследовал его брат Всеволод, по прозвищу Большое Гнездо.

Он и в самом деле был «большим гнездом». Восемь сыновей да дочка Верхуслава дожили до зрелых лет. Всех надо было обеспечить уделами. Для Юрия Андреевича удела не оказалось.

Всеволод Большое Гнездо. Портрет из Царского титулярника. 1672 г.

Юрий подчинился воле дяди и покинул Русь. Отъезд был, видимо, добровольным. В ином случае он мог примкнуть к многочисленным врагам своего рода. Князь, уехавший из своей страны, – явление исключительное.

К началу восьмидесятых годов Юрий оказался на Северном Кавказе. Объяснение этому можно искать в родственных связях. При дворе Андрея Боголюбского были осетины. Даже глава заговора, ключник Анбал, принадлежал к ним. Осетинкой была и тетка Юрия, жена Всеволода Большое Гнездо.

Проиграв схватку за трон, Юрий Андреевич исчезает из истории Руси, чтобы возникнуть в истории Грузии мужем и соперником царицы Тамары.

Почти весь XII век киевский престол был яблоком раздора для русских князей. Подсчитано, что только за тридцать лет, с 1146 года, на нем сменилось двадцать восемь человек. И очень мало кому из них удавалось удержаться в Киеве хотя бы несколько лет. Бывали князья, что правили один день, а то и меньше. Стремясь оградить город от разорения и грабежей, киевские бояре, настоящие его хозяева, старались подыскать князя, который мог бы защитить город, но притом не разорить его.

Лишь в 1176 году для киян наступило некоторое облегчение. Престол на восемнадцать лет занял князь Святослав Черниговский, и Киев начал залечивать раны, нанесенные предыдущими войнами.

Особенности развития русского феодализма определялись молодостью русской государственности, противостоянием со Степью и своеобразием феодального слоя – все князья были родственниками, что обусловливало сложнейшую внутриполитическую обстановку.

Скандинавы называли Русь страной городов. Города были многочисленны, укреплены, но, как правило, не обособлены от князей. Если в Западной Европе феодал, как правило, обитает в родовом замке, а город, центр торговли и ремесла, старается не допускать его в свои дела, то в России феодальных замков было немного, и каждый город старался заполучить себе на жительство князя. Города еще не сознавали своей силы – исключение составляли те, что вышли на арену международной торговли, в первую очередь Новгород. Князь – это дружина, это защитник. Ведь в безумии междоусобных войн любой город был желанной добычей. Чтобы продолжать борьбу за власть, князья были вынуждены любой ценой добывать деньги. А для этого был привычный путь – грабеж. Грабили волости соседей, грабили города. Значит, лучше платить подати своему князю, чем отдавать добро грабителю из соседнего княжества.

В течение всего XII века города, несмотря на войны и грабежи, крепли, богатели, и потому процесс обособления их от княжеской власти шел активно. Призывая князя, город заключал с ним договор, и князь принимал определенные обязательства перед ним. Другое дело, что мир был настолько зыбок и ненадежен, что князья чувствовали себя «халифами на час» и грабили собственные владения. Тогда горожане звали другого князя. В Новгороде этот процесс завершился победой горожан. В Галиче фактическими хозяевами стали бояре.

Процесс основания новых городов шел очень быстро. Причиной этого было не только экономическое развитие государства, но и опасность, исходившая от степняков. Вся южная граница Руси застраивалась городками, которые были первоначально лишь убежищами для сельского населения, спасавшегося от половцев. Но год от года такие городки крепли, через них проходили торговые пути, там селились ремесленники. По мере того как половцы отступали дальше в степь, вслед за ними двигались и новые города. Южнее Курска вырос Донецк – он успешно, даже порой без помощи князей, отбивался от степняков.

Междоусобные войны тоже способствовали бурному росту городов. Феодальные армии занимались грабежом привычно и деловито. Поэтому села стремились группироваться вместе, а возведенная стена или вал уже гарантировали некоторую безопасность: проходящая дружина не задерживалась для штурма города. Князья вообще не очень любили осады и штурмы. Каждое новое разорение гнало в город беженцев. При войне же окрестные жители обязательно бежали прятаться под защиту стен. Города были необходимостью и благом.