Глава семнадцатая
1
Ярослав пировал и бражничал. Если и были в Новгороде соглядатаи Ладимира, то только и могли донести что о пирах да веселых разгулах новгородского князя. Пировал князь новгородский с «Золотыми поясами», издревле заправлявшими Новгородом, с дружинами, с многочисленными купцами, торговавшими с зарубежными странами, а то и в среде вздорных новгородских простолюдинов звонко поднимал кубки с пенистым медом.
Владимир не придавал пирам и загулам сына ровно никакого значения. Путь, однажды пройденный им самим, не заставил его хотя бы задуматься. Ведь перед ним тогда сияла иная цель, куда более высокая, нежели эти молодецкие попойки: Владимир рвался к власти, усыпляя бдительность законных наследников. У него был высокий покровитель — великий воевода Свенельд, великая цель и великая уверенность. Наконец, у него было золото, на которое он нанял варягов, и надежнейшие друзья-побратимы, легендарные богатыри.
Ничего этого у Ярослава не было. Да и не могло быть. Прав на киевский престол он не имел, золота тоже, старательно присылая в киевскую казну ежегодную дань, а когда однажды опоздал с нею, так рассыпался в извинениях. Его сын владел единственным богатством — молодостью, которая, как известно, быстро проходит. Но сейчас молодость эта в нем бушевала.
Великий киевский князь Владимир достиг поставленной цели. Цель конечна. И, следовательно, в конце концов исчерпаема.
Неисчерпаема только страсть. Эта неисчерпаемая страсть ищет выхода и никогда его не находит, щедро питая себя саму внутренней силой и упорством.
Ярослав пировал и бражничал не вследствие молодости — он уже родился старым и мудрым. Именно это его качество — врожденную мудрость — и оставила для нас летопись, опустив все остальное. А если вспомнить, что летописи как раз началом его правления были поставлены под жесткий контроль церкви, становится понятной важность этой летописной оценки.
Да, он пировал и бражничал на широкую ногу в самом разном общественном окружении. И никогда не пьянел. То ли этот дар оказался природным, то ли новгородский князь подавлял влитый хмель собственной волей, которая была куда сильнее, нежели пьяное расслабление, распускавшее прежде всего языки его гостей. Языки и настороженные уши, как известно, тесно связаны между собой. «Пьян, да умен, — утверждала известная с древнейших времен народная мудрость, присовокупляя к этим словам вывод: — два угодья в нем».
Ярослав неспешно и порою весело — все зависело от того, в каком обществе проходил очередной пир, — ждал своего «угодья». Тщательно готовясь к звонким встречам, он продумывал течение застольной беседы от истока до устья. От хвалы и славы до приступов пьяной откровенности, ловко направляя эти приступы в нужном ему направлении. Он был неплохим психологом, этот хромоногий, с детства обреченный терпеть злые мальчишеские насмешки, замкнутый на все замки и не очень-то разговорчивый мудрец.
Встречи внешне — для постороннего глаза — шли по кругу. После «Золотых поясов» Новгорода следовали беседы с воеводами и бывалыми дружинниками, князь новгородский пировал с купцами, ведущими заморскую торговлю, потом хвалу и славу восторженно кричали либо именитые люди Великого города, либо совсем уж простой народ. Потом…
Всем казалось, что князь новгородский шествует по кругу, переходя с одного пира на другой, но Ярослав никогда не ходил кругами. Он поднимался — или опускался? — по спирали, и беря круче, и копая глубже. При этом никому и в голову не приходило, что мудрый искуситель ходит по отлично продуманной и понятной только ему одному тропе познания.
Князь Ярослав сразу понял, что никогда не встретит бояр, пируя в окружении купцов, и никогда не столкнется с купцами, поднимая кубки среди ремесленников. Умея наблюдать и слушать, он быстро в этом разобрался. В Господине Великом Новгороде правила бал кастовость, говоря сегодняшним языком, или строгая цеховая замкнутость, говоря языком раннего Средневековья. Боярам было «невместно» присутствовать на пиру купцов, равно как купцам — присутствовать на пиру ремесленников. Каждая каста была замкнута в себе самой, решительно не интересуясь какими бы то ни было слухами о кастах иных.
Вот и теперь первыми Ярослав пригласил на пир бояр во главе с посадником. Триста «Золотых поясов», как их называли, поскольку только они имели исключительное право надевать эти пояса в торжественных случаях.
Поднимая заздравные кубки во хвалу и славу присутствующих, Ярослав всегда был оживлен и всегда весел. А природная живость и искренняя веселость новгородского князя вызывали в ответ оживление за столом, и тяжелые кубки опрокидывались один за другим.
Веселье способствует аппетиту, незаметно подтачивая настороженность, даже если эта настороженность вполне свойственна характеру. Смех — весьма приятная и легкая для застольной беседы кисея, размывающая осторожность в разговорах. Никогда не хмелевший Ярослав не только это понимал, но и рассчитывал на это. И горестно вздохнул именно тогда, когда горестно вздохнуть означало тронуть надтреснутую струну в сердцах вчерашних владык Господина Великого Новгорода.
— Я помню Великий город с той поры, когда мне было всего-то лет шесть или семь. Мне до сих пор видится лес мачт в гаванях города. Лес мачт над кораблями, нагруженными медами и воском, пенькой и льном, досками и балками, черной белужьей икрой в бочках, вяленой и копченой осетриной в огромных рогожных кулях. Мне объяснили тогда, что эти суда плывут во все европейские гавани и возвращаются в Господин Великий Новгород, груженные заморскими товарами и золотом.
Над пиршественным столом пронесся тяжкий вздох.
— Что, перевелись рыба и икра? Пчелы больше не делают меда и воска? Мастера не плетут канатов?
Молчали гости. И глубокая горечь была в этом молчании.
— И рыба не перевелась, и пчелы по-прежнему поставляют мед и воск, и мастера с прежним умением и старанием плетут канаты. Что же случилось?
Ярослав выдержал продуманную паузу и повторил:
— Что же случилось с тобой, Господин Великий Новгород? Ответь!..
Стол настороженно молчал.
— Не надо бояться гнева праведного. Никогда не копите его в сердце своем. Кто повинен?
— Киев!.. — с ненавистью крикнул кто-то. — В Византию всё уходит! В Византию!..
— За христианство платим! — закричал и посадник. — За христианство!..
— Им мало наших поруганных богов, — сказал Ярослав. — Им мало грабежа наших богатств. Им мало нашего позора, нашего труда, нашей… — он сделал вид, что подыскивает слово: — нашей третьестепенности…
Взревел весь пиршественный стол.
— Подумайте над этим, — негромко сказал Ярослав и все тотчас же угомонились. — Подумайте. Мы еще соберемся. После того как я повидаюсь с дружинами. С бывшей непобедимой боевой мощью Новгорода.
Последняя точка была поставлена.
2
В Господине Великом Новгороде существовали три вооруженные боевые единицы. Две дружины и хорошо обученное вооруженное ополчение. Предполагались три встречи, и первая из них — с ополченцами.
Начали с заздравных кубков, криков «Хвала!» и «Слава!» и краткой речи Ярослава, в которой он отдал должное смелости и стойкости ополченцев. Ополченцам было лестно и приятно слушать его слова, но Ярослав особо церемониться с ними не собирался:
— Тем обиднее было видеть, как друзья князя Владимира накостыляли вам. Трех угрохали, четверых вроде бы в Волхов сбросили. Сколько там потонуло-то?
Вразнобой закричали:
— Двое!..
— Нет, трое!..
— Да все четверо!..
— А когда ваши старшие ополченцы вышли бой киевским богатырям дать, кто помешал?
Замолчали.
— Яромир, — уверенно сказал один лишь рыжий молодец.
— Верно, — подтвердил новгородский князь. — Цепкий глаз. Как кличут?
— Звездан.
— Почему так?
— Люди говорят: без отца, мол, родился.
— Вечером найду тебя, Звездан, — сказал Ярослав. — Будь на площади, пока мой гридень не подойдет. Он отведет тебя во дворец.
— Как велишь, князь.
Парень Ярославу понравился: наблюдательный, дерзкий. С ним следовало поговорить без свидетелей, а там видно будет, для чего он может пригодиться.
Новгородского князя уже ожидала первая дружина, которой был тоже уготован щедрый пир. И здесь после возгласов «Хвала!» и «Слава!» Ярослав, выждав определенное количество кубков, опрокинутых дружинниками в луженые глотки, как-то само собой, незаметно перешел к воспоминаниям.
— Моему отцу, великому киевскому князю вздумалось по указанию Византии, этой старой вековой грешницы, крестить Господин Великий Новгород. Помните то время? Хорошо помните?.. И никогда не забывайте! Никогда!
— Не забудем, князь новгородский! — гаркнула хмельными голосами подпившая дружина.
— Нельзя отдавать на поругание своих племенных богов, — продолжал Ярослав. — Наши предки никогда нам этого не простят, детям нашим не простят, внукам безвинным не простят. А в Киеве столкнули в Днепр нашего, новгородского, Перуна с серебряной головой и золотыми усами. Сначала Добрыня украл его у нас, а потом Владимир Киевский сбросил его в воду. Разве можно такое забыть?!. Это будут помнить наши сердца до той поры, пока они стучат в нашей груди. Верно я говорю, дружина?
— Верно говоришь, князь Ярослав! — откликнулась из-за столов дружина.
— Не забывать и не прощать! — Ярослав потряс над головой кулаками. — Никогда не забывать и никогда не прощать!..
И вновь взревела дружина.
На этом и закончился в тот день разливанный пир первой дружины. Князь Ярослав исчез как-то быстро и незаметно, оставив следы острых когтей в сердцах многих дружинников.
А на другой день новгородский князь принимал и чествовал вторую новгородскую дружину.
Ярослав не баловал дружинников особым разнообразием, исходя из убеждения, что солдат — он солдат и есть и всегда будет только солдатом. Он — орудие, но это орудие необходимо превратить в верное оружие, навострив и нацелив. И на этот раз Ярослав, подняв заздравный кубок, терпеливо дождался, когда количество опрокинутых за пиршественным столом кубков превысит определенную норму, а когда зашумели пьяные голоса, поднял руку.
Примолкли враз.
— Помните крещение нашего Великого города? Первая дружина встретила мечников Путяты, дав им бой столь беспощадный, что Путята со страху послал к Добрыне за помощью. Добрыня помчался бегом выручать побратима и, выручая, поджег Господин Великий Новгород. В тот год стояла жестокая сушь, и город заполыхал со всех концов. Вы остановились, а потом поспешили выручать своих жен и детей, старых и беспомощных родителей. Вы поступили по велению сердца, вы спасли столько, сколько могли спасти. Но…
Он опять выдержал продуманную паузу. И стол тотчас же взорвался возмущенными криками:
— Помним!.. Помним!..
— Перед глазами стоят!..
— И до смерти стоять будут!
— Будут, — убежденно сказал Ярослав. — Будут! Немыслимое злодеяние сотворил великий князь Владимир! Он живьем сжег ваших матерей, детей, отцов! Какая кара должна его ожидать?
— Смерть!
— Смерть, — негромко, но очень весомо подтвердил сын великого киевского князя.
3
Только переговорив с ополченцами и подготовив дружинников, князь Ярослав потребовал созыва Большого новгородского совета. Он должен был состояться через четыре дня, и эти четыре дня Ярослав провел в своем дворце, основательно продумав не только каждое свое слово, но и каждое — по возможности — слово новгородских властей и представителей свободных граждан Новгорода.
При этом он нашел время поговорить с наблюдательным Звезданом.
— В Киеве тебя никто не знает?
— Никогда в нем не был.
— Это хорошо.
Звездан молча пожал плечами.
— У тебя есть глаза, чтобы остро видеть, уши, чтобы внимательно слушать, и язык, чтобы молчать. Ты будешь смотреть и слушать, а говорить станешь только для того, чтобы ловить слухи. И передавать их мне.
— Я не умею писать.
— Буду высылать тебе связных, которым ты будешь все рассказывать. Что увидел, что услышал, о чем говорят люди. Ты понял меня?
— Да, князь новгородский.
— Подбери себе человек десять — двенадцать. Таких же глазастых и умеющих слушать да помалкивать.
— Понял.
— Ты должен быть очень внимательным и осторожным. Завтра тебя и твоих людей переправят в Киев.
На это «завтра» был назначен и большой новгородский совет под руководством посадника. Совет состоял из древних владык Господина Великого Новгорода, его «Золотых поясов», командиров дружин и ополчения, представителей купцов — в первую очередь тех, кто вел зарубежную торговлю, — а также свободных граждан Новгорода, ремесленников, мелких торговцев и людей именитых, как издревле назывались наиболее состоятельные из мещан.
Новгородский князь чуть опоздал на совет, что было сделано вполне сознательно. Опоздание наместника великого киевского князя не могло не вызвать удивления у присутствующих. А удивление способно перерасти и в некий зачаток смятения, на что очень надеялся князь Ярослав.
— Можно начинать? — несколько растерянно спросил у него посадник.
«Не зря опаздывал…» — подумал Ярослав и принес свои извинения высокому собранию.
— Прошу, посадник.
— Испросим же благословения церковного владыки…
Сразу вскочили командиры дружин ополчения:
— Нет!
— Долой!
— Вон церковников! Вон!..
— Но как же… — растерянно начал было посадник.
— А надобно просто вспомнить, как вас крестили киевляне, посадник. Путята крестил мечом, а Добрыня — огнем! — громко сказал Ярослав. — Так, дружины?
— Так!..
— Огнем и мечом!
— А сколько погибло женщин, детей, стариков!..
— Начать нужно не с благословения церкви, запятнавшей в Новгороде свое имя, а хотя бы с того, чтобы не выплачивать Киеву ежегодную дань! — предложил новгородский князь.
Закричали не только дружинники, но и купцы, ремесленники, мастера и подмастерья.
— Верно!
— Правильно сказано! Правильно!
— Не давать дани Киеву!
— Посчитаться с ним надо! Посчитаться!..
И вдруг хором:
— Не… давать… дани!..
— Слышишь решение Совета, посадник? — спросил Ярослав. — Так решено: Господин Великий Новгород более не дает ежегодной дани Киеву!
— Великий киевский князь Владимир никогда не простит этого Новгороду, — сказал посадник. — Ты хочешь новых жертв, новых мечей и новых пожаров?
Зашумел Совет. Пока еще негромко.
Ярослав поднял руку. Все смолкли. Все согласные и все несогласные.
— Значит, надо наращивать силу наших дружин. На это нужны деньги. Много денег. Обложи дополнительной данью все состоятельные сословия Новгорода.
Теперь зашумели погромче. В зале собраний не было бедных, и предложенная новгородским князем мера в первую очередь била по карманам присутствующих.
Но тут закричали дружинники:
— Обложить богатеев!
— У нас проржавевшие брони и изношенные мечи!
— Тихо! — крикнул Ярослав. — Не захотят дать миром, возьмем силой!
Примолкли все. И богатеи, и дружинники.
— Я верну Господину Великому Новгороду его былую мощь и мировую славу. Его корабли с новгородскими знаменами над мачтами и с множеством товаров в трюмах снова поплывут во все европейские гавани. Они вернут затраты сторицей. Скупость ничего не наживает, наживает только торговля, и я не прошу с протянутой нищенской рукой у вас золота, я одалживаю его под огромные барыши.
— Золото? — переспросил кто-то из «Золотых поясов». — Какое золото?.. У нас нет…
— Потрясем — и зазвякает, — сказал командир первой дружины, и зал засмеялся.
— Да, золото! — громко повторил Ярослав. — Я не хочу, чтобы на мечах киевлян гибли наши братья. Я найму варягов, набивших руку в сражениях, потому что их исстари кормит меч. Варяги проломят брешь в любой киевской дружине, а нашим дружинам останется лишь закончить разгром.
— И это говорит сын великого киевского князя? — выкрикнул кто-то из присутствующих.
— Великий киевский князь убил моего деда и мою бабку после того, как прилюдно надругался над моей матерью. У меня куда больший счет обидам, чем у любого, сидящего в этом зале.
Ярослав замолчал. В зале стояла гробовая тишина.
— Я уничтожу не только князя Владимира, но и сотру с лица земли Киев, — в полной тишине закончил он. — И сделаю Господин Великий Новгород столицей Руси!
Взревел весь Великий совет. Все повскакали с мест, кто-то обнимался с соседом, кто-то плакал, кто-то что-то кричал…
Новгородский князь Ярослав добился своей цели на Большом совете. Ему дали золото для платы варягам, дружины и ополчение были оснащены новым оружием и новой броней, и война с великим киевским князем Владимиром стала уже неизбежной.
