Мономах вспомнил, что Гита часто ездила по переяславской дороге, смотрела на эти дубы – то в зелени листвы и отягощенные желудями, то в зимнем уборе. Но столетние деревья по-прежнему стоят, пережив все бури, а ее уже нет на свете.

В той стороне, где в час заката солнце погружается в Океан, стоит остров, омываемый со всех сторон морем. Иногда его окутывают такие непроницаемые туманы, что жители не могут найти дверь своего жилища. Там родилась в королевском дворце Гита, дочь Гарольда.

Когда на лондонском небосклоне появилась страшная звезда и взволнованные вестники сообщили об этом королю, он сидел на троне, подпирая усталую голову. Обсуждая государственные дела, Гарольд до наступления темноты оставался в зале совета. Но, узнав о событии, он ужаснулся и тотчас же поспешил подняться на дворцовую башню, чтобы наблюдать с высоты ее небесное явление. Его царствование только что началось, и вот тревога уже наполняла сердца подданных. Глядя на комету, король спрашивал себя мысленно, что она сулит ему и его дому. У него было три сына и две благонравные дочери. Мальчиков звали Годвин, Эдмунд и Магнус, дочерей – Гунгильда и Гита. Зеленоглазой дочери только что исполнилось девять лет. Она походила лицом, телом, походкой и душевными качествами на свою мать, именем Эдит, но которой певцы дали за красоту милое прозвище – Лебединая Шея. Однако английская корона едва держалась на голове у Гарольда, и, чтобы упрочить свое положение, король оставил любимую подругу и женился на Эльгите, вдове Граффида, внучке влиятельного графа. Таким союзом он надеялся положить конец распре двух домов – Годвина и Леофика, а кроме того, пытался хотя бы узами брака привязать к Англии мятежную Нортумбрию.

Все шептали вокруг, что комета предвещает новую войну. А между тем хронисты уверяют нас, что Гарольд был добрый и миролюбивый правитель, благочестивый и почитавший епископов и аббатов христианин, покровитель монастырей, приветливый с добрыми и суровый со злодеями король, требовавший от своих эльдорменов и шерифов, чтобы они беспощадно казнили преступников. Впрочем, не следует забывать, что хроники писались монахами, а они охотно прославляли своих благодетелей, даривших аббатствам поля, мельницы, золотые сосуды, скот и рабов. Но, может быть, и в самом деле Гарольд был полон добрых намерений, только на его пути стояли препятствия всякого рода и неблагоприятные обстоятельства… В тот год в месяце феврале средь бела дня в Англии внезапно наступила кромешная тьма и продолжалась три часа. Затем на море разразилась ужасающая буря, а теперь появилась эта самая комета. Люди выходили из домов на улицы и со страхом смотрели на небо, передавая из уст в уста слова одного столетнего старца, твердившего, что эта звезда – предвестница горя для тысяч матерей. С каждым вечером свет ее становился все более зловещим, и казалось, что она грозит гибелью всему человеческому роду. В той части королевского дворца, где остались жить дети Эдит, маленькая Гита тоже с волнением рассматривала страшную небесную вестницу, не подозревая, что в ее жизни предстоят необычайные перемены.

Незадолго до этого умер король Эдуард. Наполовину норманн, воспитанный при нормандском дворе, он довольно равнодушно отнесся к уговорам посольства, которое прибыло в Нормандию, чтобы звать его на английский престол. Очень набожный и вялый человек, он был склонен к монашеской жизни и обходился с королевой как с сестрой. С его приездом при дворе и в домах знатных людей стал чаще звучать французский язык, чем презираемое народное наречие. Придворные оставили длинные саксонские одеяния и постепенно приобрели привычку облачаться по нормандскому образцу. Они уже не подписывали хартии, а оттискивали на разноцветном воске свою печать, как это было в обычае по ту сторону Пролива. Вскоре Кентерберийским архиепископом сделался нормандский аббат Роберт Шампар, занявший первое место в королевском совете. Недовольные чужеземным засилием ворчали, что стоит Роберту сказать, будто ворона белая, – и король скорее поверит ему, чем собственным глазам.

Между прочим, в числе послов, ездивших некогда в Нормандию за Эдуардом и с большим трудом уговоривших его отправиться в Англию, был эльдормен Уэссекса Годвин, самый прославленный человек в стране, хотя не принадлежавший к людям знатного происхождения. Его возвышение началось еще в годы беспрестанных датских набегов на английские берега. Когда датчане разгромили однажды войско короля Эдмунда по прозванию Железный Бок, один из приближенных датского короля Кнута, по имени граф Ульф, преследуя врагов после этой битвы, заблудился в дремучем лесу. Наутро датчанин выбрался на поляну и увидел отару овец. Около стада, опираясь на длинный посох, стоял молодой пастух и спокойно смотрел на выехавшего из рощи светлоусого воина в длинной кольчуге, каких не носят англы; на бедре у вражеского воина висел меч; конь его едва плелся от усталости.

Граф подъехал к пастуху и хмуро спросил:

– Как тебя зовут?

– Годвин.

– Пасешь овец?

– Как видишь.

– Видно, что ты хороший юноша.

– А ты не из датского ли войска будешь?

– Да, я граф Ульф. Скажи, приятель, как проехать отсюда до берега моря?

Хотя перед ним сидел на коне вооруженный воин, Годвин не испугался его и отрицательно покачал головой:

– Никогда англ не будет выручать врагов.

– Я щедро награжу тебя, если покажешь мне дорогу к нашему лагерю, – предложил датчанин.

Молодой пастух не польстился и на награду.

– Ты, видно, всю ночь плутал в лесных дебрях. Однако знай, что до ваших кораблей далеко, а весть о вчерашней битве разнеслась по всей окрестности, и поселяне убивают отставших от войска датчан. Тебе несдобровать, если ты попадешься к ним в лапы.

Ульф снял с пальца драгоценный перстень и молча протянул Годвину.

Пастух бросил взгляд на золотое кольцо, сверкнувшее на солнце, но отказался взять его. Однако какая-то мысль мелькнула у него в голове. Он сказал в раздумье:

– Хорошо, пусть будет по-твоему. Пожалуй, я услужу тебе, а ты наградишь меня потом, как пожелаешь.

Отец Годвина был богатый поселянин по имени Вульфнот. Юноша привел графа к себе в дом. Там датчанина накормили, напоили отменным напитком и спрятали до наступления ночной темноты на сеновале. Когда же стало темно, честолюбивый Вульфнот велел оседлать двух самых лучших своих коней и сказал графу:

– Годвин – мой единственный сын. Отдаю его тебе, доверяясь твоей чести. Он проводит тебя до морского побережья, где стоят датские корабли. Но когда ты увидишь своего короля, то в благодарность за оказанную тебе услугу попроси его, чтобы он взял Годвина к себе на службу. Дома теперь ему оставаться нельзя.

Граф обещал сделать все, что будет в его силах, чтобы вознаградить молодого поселянина, и кони помчались в ночную тьму. К рассвету они благополучно добрались до датской стоянки, где все уже считали Ульфа погибшим в стычке с англами. В благодарность за спасение граф стал сажать Годвина на пирах рядом с собою, относился к нему как к собственному сыну и даже выпросил у короля Кнута графское достоинство для этого деревенского пастуха. Так простой поселянин, не польстившийся на золотой перстень, добился того, что не всегда удается и благородным рыцарям.

Конечно, Годвин оказал услугу вражескому воину, но, удовлетворив свое честолюбие, он готов был служить английскому королю, а справедливость требует сказать, что он отличался многими достоинствами – был отважен в воинских предприятиях, красноречив на совете, полон здравого смысла в житейских делах. Между тем Эдмунд Железный Бок умер, и после него в Англии воцарился датский король Кнут. Само собою разумеется, что Годвин оказался в числе влиятельных придворных. Он женился на знатной датчанке, и плодовитая жена наделила его многочисленным потомством. Среди сыновей Годвина был Гарольд, отец Гиты, которого впоследствии судьба сделала английским королем. Богатство его тоже росло с каждым днем. Вскоре он был возведен в звание эльдормена Уэссекса.

Правление Кнута оказалось весьма беспокойным. Еще более тревожные времена наступили в Англии, когда на престол взошел его сын, по имени Гарольд, как и сын Годвина. В тот год на английском берегу высадился нормандский граф Альфред, питавший в своем уме захватнические планы. Люди короля схватили его и ослепили. Некоторые утверждали, что в этой расправе был замешан и Годвин, якобы опасавшийся, что с прибытием в Англию Альфреда еще больше усилится при дворе нормандское влияние. Впрочем, вскоре Гарольд умер, и на английский престол вступил брат короля Гартакнут, начавший свое правление с того, что из ненависти к умершему велел вырыть его труп из могилы и бросить в Темзу. Обрушился гнев нового короля и на многих эльдорменов, опасность грозила и Годвину. Его обвиняли в насилии над Альфредом. Но он уверял с клятвами, что не принимал никакого участия в ослеплении нормандца, и, чтобы расположить к себе Гартакнута, подарил ему великолепный боевой корабль с позолоченной кормой, на котором было восемьдесят воинов в блестящих кольчугах и шлемах. Каждый из них носил на правой руке золотой браслет весом в шесть унций, на щитах у них сияли дорогие украшения, и рукояти мечей тоже были позолочены.

Один король сменял другого. Вскоре покинул земной удел и Гартакнут. Тогда-то и был приглашен на английский престол из Нормандии Эдуард. Годвин, один из посланцев, убеждал его тихим голосом:

– Английская корона – твое законное наследие. Почему же ты колеблешься? Зрелый годами и прошедший горнило житейских испытаний, ты сумеешь проявить не только строгость, но и милосердие. Я же во всем буду оказывать тебе поддержку. Вполне можешь рассчитывать на меня, если ты женишься на одной из моих дочерей…

В конце концов Эдуард согласился и короновался в Винчестере.

О многом, что происходило в те годы в Англии, Мономах узнал некоторое время спустя от молодой супруги, в Чернигове и особенно в Переяславле; в те трудные три года, которые он провел с ней в этом городе, в постоянной тревоге, под страхом неожиданных половецких нападений. В жарко натопленной бревенчатой горнице в долгие зимние вечера и ночи Гита рассказывала, как умела, о своем отце, благородном Гарольде, и о трагических событиях, разразившихся в Англии, когда она еще была ребенком. Лежа на пуховой перине, обнимая одной рукой за шею супруга, а другой простодушно поддерживая маленькую грудь, она вспоминала семейные предания. Это были рассказы о роковом путешествии Гарольда в Нормандию, о кознях коварного нормандского герцога, о страшной и нарушенной клятве отца. Гита уже достаточно знала язык мужа, чтобы передать ему все это с милыми ошибками в словах.

При свете масляного светильника, глядя в закопченный потолок, Гита шептала и шептала. О чем были эти повествования? Годвин и его сыновья вели непрестанную войну с нормандцами, явившимися в Англию с новым королем, и вскоре старому эльдормену даже пришлось покинуть родину, когда его опозорил сын Свен, в греховной страсти посягнувший на красивую аббатиссу одного монастыря, а потом ушедший, босым, в одежде кающегося грешника, замаливать свой грех в Палестину и умерший где-то там, на Востоке.

Тем не менее Годвин одержал верх в дворцовых интригах, но не долго жил после своего торжества. Как обычно, король Эдуард проводил пасхальные дни в Винчестере и отметил церковное торжество пиром. К праздничному столу был, конечно, приглашен и Годвин. Но вдруг ему сделалось плохо во время королевской трапезы, и спустя три дня он скончался. Это случилось в те самые дни, когда на далекой Руси родился княжич, которому суждено было продлить годвинский род на земле.

Смерть прославленного мужа оплакивала вся Англия. Звание эльдормена Уэссекса перешло к его сыну Гарольду. По словам монастырских хронистов, это был «второй Иуда Маккавей» – доблестный воин, наделенный высоким ростом и красивой внешностью. Подобно своему отцу, он отличался сильным умом и умел затаить свои подлинные намерения. Как и Годвин, новый эльдормен хорошо знал законы и обладал даром красноречия.

А между тем не все шло гладко в Англии. Когда вошедший в силу Годвин стал расправляться с нормандцами, архиепископ Роберт бежал. Это произошло при драматических обстоятельствах. Вскочив на коня и поражая мечом всех, кто пытался преградить ему дорогу, служитель божий вместе с еще одним нормандским епископом пробился к морю. Там они нашли утлый челн и благополучно переплыли Пролив. Вместо Роберта на кафедру архиепископа Кентерберийского был возведен Стиганд, англ по происхождению. Однако Роберт нажаловался на английского короля папе, и королевский совет отправил Гарольда в Рим, чтобы получить папское благословение для Стиганда. К счастью для посланца, знаменитый кардинал Гильдебранд был в то время в отсутствии, и узурпатор Бенедикт X оказался самым подходящим человеком, чтобы благополучно разрешить сложный церковный вопрос. Молодой эльдормен добился своей цели и даже увез для Вальтама, как называлось построенное им аббатство, ценные христианские реликвии.

Еще до паломничества в Рим Гарольд совершил не менее волнующее путешествие в Нормандию, оказавшееся чреватым большими последствиями.

Неторопливо подбирая нужные слова, Гита рассказывала:

– Отец мой взошел на корабль и поплыл по морю. Он отправился в Нормандию, чтобы вызволить своего брата Вульфнота, томившегося заложником в городе Байе…

Владимир кивал головой в знак того, что понимает свою милую супругу.

– Но во время путешествия разразилась страшная буря и прибила корабль моего отца к берегу, где находились владения графа Ги. Это было уже в Нормандии. Там существует жестокий обычай. Если какое-нибудь судно разобьется о береговые скалы, то владелец той земли может не только присвоить груз, но и пленить потерпевших кораблекрушение. Их держат в оковах, а потом отпускают за выкуп. Иногда даже продают родственникам трупы, выброшенные волнами на прибрежный песок, чтобы возможно было похоронить погибших по христианскому обряду. Так случилось и с моим отцом. Увы, моего отца случайно узнал рыбак, бывавший в Англии, и рассказал об этом графу, жадному до денег. Тот схватил моего родителя и в надежде получить за него богатый выкуп заковал в железные цепи и бросил в каменную темницу…

– Подумать только, что подобное могут претерпевать и знатные люди! – вздохнул с волнением Мономах.

– И что же произошло дальше! О событии стало известно герцогу Вильгельму, правителю Нормандии…

Мономах слышал об этой стране от варягов, скитавшихся по всему свету, хотя смутно представлял себе ее местоположение и жизнь, которая там течет.

– Вильгельм выкупил отца, не поленившись самолично отправиться за ним в графский замок, и привез пленника с почетом в свой город. Герцог был любезным хозяином. Но лучше было бы моему отцу поскорее возвратиться в Англию. Ведь и у герцога он жил на положении пленника, хотя Вильгельм посвятил его в рыцари и отец даже вынужден был принимать участие в войне нормандцев с бретонцами.

Мономах слушал Гиту с напряженным вниманием, хотя не все понимал в ее рассказах, а названия городов и имена людей казались странными для его уха. Но она открывала ему иной мир, чем Переяславская земля. Князь уже прочел много книг, и ему было известно, что мир разнообразен и что каждый народ живет по своим обычаям, и все-таки супруга рассказывала ему удивительные вещи. Воображение помогало князю дополнить ее лепет обычными представлениями о человеческой жизни, везде одинаковой в своих главных проявлениях. Гита же питала ненависть к Вильгельму и не жалела горьких слов, чтобы описать его коварство.

– Герцог лелеял в своем черном сердце надежду сделаться со временем королем Англии. В моей стране существует учреждение, называемое «советом мудрых». Эти люди избирают преемника умирающему королю, сообразуясь с его последней волей. По-видимому, Эдуард некогда обещал Вильгельму, что укажет на него, когда настанет время избрать короля. Но у хитрого нормандца не было большой уверенности в расположении королевских советников. Поэтому в его уме созрел вероломный план. Он решил для достижения своей цели использовать моего благородного отца и заставил его произнести страшную клятву.

И Владимир, слышавший уже об этой клятве от варяжских купцов, появлявшихся в Переяславле, внимательно следовал за рассказом.

– Вильгельм велел поставить в церкви небольшой ковчег и прикрыть его парчовой пеленой, чтобы отец не видел, над чем будет произносить клятву. Ему представлялось, что в ковчеге лежит что-нибудь вроде берцовой кости малопочитаемого святого. Ведь сколько всяких святынь продают жадные до денег бродячие монахи!

– Святые различествуют в своей святости, – сказал Мономах.

– Что из того?

– Греческий царь прислал нам в золотом сосуде перст Иоанна Крестителя. Великое сокровище!

– Иоанна Крестителя! Это совсем другое дело. А отец думал, что под пеленой покоятся останки епископа, который мог по ошибке попасть в святые.

– Разве бывает так?

– Монахи способны и не на такие штуки, чтобы увеличить монастырские доходы.

– Грешно говорить такое.

– Ты доверчивый человек, а я многое увидела, пока попала в твою страну. Но продолжу о своем отце. Видимо, он предчувствовал нечто и вострепетал, когда простер над ковчегом руку и произносил клятву. И тогда Вильгельм с улыбкой на устах отнял пелену…

Владимир приподнялся на локте, чтобы лучше слушать.

– В неприметном по виду ковчеге были собраны все святыни Нормандии. В нем лежал гвоздь, которым была пронзена на кресте десница Христа. Еще волос из бороды апостола Петра. И многие другие святые реликвии.

– Страшная кара может постигнуть человека, который нарушит крестное целование, – опять вздохнул Владимир.

– Отец тоже ужаснулся. Но Вильгельм отпустил его в Англию.

– В чем же поклялся твой отец?

– Что будет помогать Вильгельму в его домогательствах на английскую корону. Кроме того, он обещал выдать свою сестру за нормандского графа, а сам жениться на дочери герцога.

– Как же поступил твой отец, когда настала пора исполнить клятву?

– Он ответил так? «Я обещал дать тебе то, что мне не принадлежит, потому что корона – достояние всей английской знати. Ты требовал, чтобы я выдал свою сестру за верного тебе нормандца… Но она умерла. Что же, прикажешь послать в Нормандию ее труп?»

Мономаху рассказывали и об этом корыстолюбивые варяжские купцы – о смерти благочестивого короля на туманном острове и о нарушенной клятве. Они говорили, что этот нарушитель своего слова правил непродолжительное время, победил Гаральда Жестокого, но сам погиб в битве, когда остров был завоеван нормандским герцогом. Но тогда он не знал, что погиб отец его будущей супруги.

Умственный взор Мономаха проникал далеко за бревенчатые стены горницы, и на ум ему приходили печальные мысли, когда он слушал жену. Как трудно для человека достигнуть душевного спокойствия, если он обуреваем жаждой власти и богатства. Какая польза для души в славе, полученной на кровавых полях сражений? Она как дым. Хвала завоевателю – как хвала разбойнику. Ну, а сам он, что искал он на берегах Дона – недолговечной славы или покоя для золотых нив Киевской земли? Гита скорбно рассказывала о страшной участи своего отца, и Мономах внимал ей с нежностью.